"Держава под зверем" - читать интересную книгу автора (Бриз Илья)

Глава 4

Веру в Бога нельзя поощрять. Но нельзя и запрещать.

Заявление Василия прозвучало в кремлевском кабинете во время очередного совещания ГКО и произвело эффект грома в ясном небе. Только один Синельников по возможности незаметно подмигнул Сталину.

Это что, заменить политруков на попов в Советской армии? – как можно более язвительно спросил Жданов.

Нет, конечно. Но вот запрещать нашим солдатам креститься перед боем не стоит, – спокойно ответил Вася.

Может быть, еще во время присяги пусть крест целуют? – секретарь Ленинградского обкома партии на глазах наливался желчью.

А может быть, вы, Андрей Александрович, юродствовать прекратите? – Василий посмотрел Жданову в глаза спокойным взглядом. Нет, это не был цепкий взгляд чуть прищуренных тигриных глаз его отца. Это был холодный взгляд прицелившегося снайпера, готовящегося мягко потянуть спусковой крючок. Жданов, уже начавший вставать, чтобы громко, в крик изъявить недовольство этим выскочкой, этим мальчишкой, взявшим такую непомерную власть, захлопнул рот и грузно рухнул обратно на стул. Он понял, что еще одно-два слова, и за его жизнь не поручится уже никто. И когда этот щенок успел захватить власть? Ладно, эта молодежь, которую зачем-то Иосиф Виссарионович вытащил с самых низов, но почему молчит Маленков? Почему Мехлис, опустив глаза, уставился в пустую столешницу? Почему, наконец, Берия посматривает сквозь круглые стекла своего пенсне на всех каким-то даже немного довольным взглядом? Его что, все устраивает? Интеллигент паршивый!

Вася достал пачку «Лаки страйк», покрутил сигарету между пальцами и, взяв ее за самый кончик, вложил фильтр себе в тонкие губы. Голубой снизу и ярко-желтый вверху огонек газовой зажигалки завершил церемонию прикуривания. Длинная струя сизоватого дыма, и вот он смотрит на всех совершенно спокойно.

Или я чего-то не понимаю, или многие из здесь присутствующих, – констатировал Сталин. – Религия является частью национальной культуры народа. Запрещать веру в Бога – это резать по живому историю. Подрывать веру народа в себя. И это сейчас, когда требуется сосредоточить все силы для победы над многочисленными врагами, для дальнейшего подъема народного хозяйства, для резкого увеличения нашего научно-технического отрыва от противника.

Так что, будем строить церкви? – решился спросить Маленков. Он уже понял, что триумвират взял власть намертво. Бороться с ними уже бесполезно. Более того – смертельно опасно. Но вот к чему они ведут, было непонятно. Ясно пока было только одно – намечался очень серьезный поворот во всей внутренней политике державы.

Ни в коем случае, Георгий Максимилианович, – Вася повернулся к нему и говорил вполне доброжелательно, – хотят – пусть строят сами. Мешать не будем. Даже некоторые закрытые соборы разрешим восстановить. Налогами, конечно, обложим. Мы должны понять простую вещь: церковь – это коммерческая организация между несуществующим Богом и людьми. Другое дело, что когда отдельные цели этой организации совпадают с нашими, вот в этом случае нам с религией по пути. Но только в этом варианте и никак иначе.

А это не слишком ли циничный подход, Василий Иосифович? – спросил Берия. При всех он обращался к Сталину по имени-отчеству.

Это, – Вася чуть задумался, – это прагматичный подход не верующего в Бога человека, который, однако, принимает существующие реалии такими, какие они есть. Ну, ведь у нас свыше девяноста процентов населения крещеные. Это, соответственно, среди православных. А сколько у нас мусульман? А ведь та же Турция, которая со дня на день станет нашей, сплошь мусульманская. Нет, я решительно против запрещения религии. Более того, ни в коем случае нельзя позволить различным конфессиям воевать между собой. Разжигание межрелигиозной розни надо возвести в ранг государственного преступления точно так же, как и межнациональной. Другое дело, что одновременно надо вести атеистическую пропаганду, всемерно повышая образовательный уровень нашего многонационального населения. Ведь вероятность веры в Бога образованного человека значительно ниже, чем незнайки. В то же время воинствующий атеизм мы поддерживать не будем. Мягко надо и… – Вася сделал паузу, – и тоньше. И ни в коем случае не высмеивать верующих. Этим мы только озлобим людей.

– И синагоги разрешим открывать? – неожиданно спросил молчавший до того Мехлис. После серьезного разговора с Синельниковым, состоявшегося на следующий день после того памятного совещания ГКО, когда младшего Сталина практически силой затащили на самую властную вершину государства, он многое понял. Понял, что не стоит сс…ть против ветра, как бы грубо ни звучала эта народная поговорка. Понял что, несмотря на несомненный отход от многих ленинских принципов, они – этот уже явно сложившийся триумвират – хотят усилить нашу страну. Что другого пути у него самого нет. Или вместе со Сталиным, Берией и Синельниковым строить новую державу, или… его самого поставят у расстрельного рва. Третьего не дано. Синельников ясно дал понять: «Кто не с нами, тот против нас». Почему он вдруг решился задать этот вопрос? Да просто потому, что в самой глубине души он верил. Да, он министр Государственного Контроля самой передовой страны мира, истово верил в Бога. На любом допросе, даже третьей степени, он бы никогда не признался в этом. А разве могло быть иначе для простого еврейского мальчика, родившегося в девятнадцатом веке?

Вася посмотрел на Мехлиса и неожиданно улыбнулся:

Ну, куда же мы денемся, Лев Захарович? Ведь у нас сейчас вместе со сбежавшими от гитлеровцев больше пяти процентов населения – евреи.

И мы с тобой, Лева, обязательно тогда в синагогу сходим, – решил подшутить над товарищем Каганович.

А не пустят вас туда, Лазарь Моисеевич, – парировал за Мехлиса генерал-полковник Синельников, – вашими стараниями, если не сказать – молитвами, там, – Егор улыбнулся и показал рукой вниз, на паркетный пол кабинета, – под землей для метро столько дырок наверчено, что это, скорее, ближе к дьяволу, а никак не к Богу.

Хохотали все. У Берии свалилось с переносицы пенсне. Он еле успел поймать его над самым столом. Тонко и звонко смеялся Андрей Громыко. Мехлис хохотал, держась рукой за грудь около сердца. Каганович заливисто хохотал, поставив локти на стол и уперев свой большой лоб с намечающимися залысинами в ладони. Вася Сталин смеялся, не замечая, что пепел с его сигареты сыпется прямо на зеленую скатерть стола. Даже Жданов заулыбался. Но перекрывал всех гулкий бас Егора Синельникова.

Чем хороший солдат отличается от плохого? Выучкой-умением? Да. Знаниями? Несомненно. Способностью быстро ориентироваться в обстановке? И это тоже. Но самое главное – хороший солдат знает, за что он воюет! Советские бойцы это, самое главное, знали – они воюют за Родину!

Стремительный танковый прорыв из Болгарии, внезапно вошедшие в бухту Золотой Рог два линкорa и пять эсминцев со множеством ракетных и торпедных катеров, воздушный десант в пять утра и висящие над Стамбулом многие сотни советских самолетов, мгновенно подавляющие бомбами и пушками любую попытку сопротивления лишили даже самых оптимистически настроенных турецких военных всех надежд удержать европейскую часть города. Моральной способности противостоять Советской армии у турков не было. Они ведь и предположить не могли, что один из грозных линкоров, захваченный в первый день войны у итальянцев, назвать боеспособным можно было только с большой натяжкой. Нет, технически он был абсолютно исправен. Но вот освоить его советские моряки еще не успели. Впрочем, вся остальная техника и сами советские воины были полностью готовы к боевым действиям. Десантники большими группами прохаживались по городу, с улыбочками отбирали у солдат противника оружие, похлопывали по плечу и шли дальше. А с севера вслед за танками но шоссейным дорогам колоннами шли и шли БМП, бронетранспортеры и грузовики с мотопехотой.

Срочное заседание правительства в Анкаре только выявило, что противопоставить Советскому Союзу Турецкая Республика практически ничего не может. Они сами совершили ошибку, под давлением Германии, Англии и Франции без объявления войны напав на Советы. Потеряв шестнадцатого июня большую часть своей недостаточно современной авиации и практически весь флот, Турция была обречена. Был бы жив Ататюрк, может быть, они и не ввязались бы в эту, казавшуюся тогда беспроигрышной войну. Теперь же противопоставить СССР было нечего. Помощи от союзников по фашистской коалиции ждать было нельзя. Британцы были далеко и практически заперты на своем острове. При любых попытках выйти со своих баз английские корабли знакомились со средствами акустического самонаведения новейших советских торпед. Вероятно, знакомство такого рода им не понравилось, так как все выходы в море боевых кораблей быстро прекратились. Впрочем, мирные суда тоже вынуждены были отстаиваться в своих портах. Проскользнуть незамеченными мимо советских моряков и летчиков было невозможно. Французы вышли из коалиции и заявили о своем нейтралитете. Немцы спешно собирали новую армию вместо плененной русскими. У Италии, потерявшей большую часть флота, тоже хватало собственных проблем. В то же время Советы по радио предлагали капитуляцию, обещая не убивать не только мирных граждан, но и военных, сложивших оружие. Выхода не было, и председатель правительства Махмуд Рефик Сайдам выехал в европейскую часть Турции, в Стамбул, приготовив большой белый флаг из собственной шелковой простыни. А Мустафа Исмет Инёню, соратник и преемник Ататюрка на посту президента республики, только сейчас осознавший всю глубину совершенной ошибки, пустил себе пулю в висок. Он знал, что ему никогда не простят геноцида армян и резню греков в Смирне двадцать второго года.

– Вася, ты работаешь на износ! Надо ведь и отдыхать иногда. Лаврентий Павлович, ну хоть вы ему скажите! – Синельников отчаянно взмахнул рукой в моем направлении.

Егор, ну ты же знаешь, ничего со мной не сделается, – я усмехнулся. Выгонят из кабинета, так я и в кремлевской квартире могу с документами разбираться, и на Ближней даче. Все равно мне делать больше нечего. Не телевизор же смотреть с пятью программами? Все, что там могут сказать и показать, я и так уже знаю. Книги читать? Так история здесь еще не настолько разошлась с тем миром, чтобы что-то новое хорошее написали. Читать старое неинтересно. Я и так все помню. Не все читал? Да, конечно, но вот дамские романы все равно читать не буду. Не хочу. Что остается? Работать! Потому что это нужно и это интересно.

А дело не в физической усталости, Василий, а в моральной, – это уже тяжелая артиллерия – маршал Берия. – Ты, друг мой, когда последний раз шашлык готовил? С друзьями рюмку-две пил? Театр посещал?

Во, пристали! А может, и правда в Зубалово сгонять? Нет. Лучше куда-нибудь на природу – рыбку половить, у костра посидеть…

Уговорили, сдаюсь, – я шутливо поднял руки вверх, – Егор, Лаврентий Павлович, поехали завтра на свежий воздух?

Я, увы, не могу, – с сожалением ответил Берия, – вечером в Ленинград вылетаю. Там на утро совещание по ЛАЭС (Ленинградская атомная электростанция. Точное расположение – поселок Сосновый Бор) назначено. Людей я уже предупредил, они готовятся. Неудобно получится, если сам не приеду.

Я взглянул на Синельникова.

Без вопросов, – немедленно откликнулся тот, – Светку берем?

А ты хочешь ее оставить в городе? – подколол я друга.

Генерал-полковник насупился. Мы с маршалом переглянулись и рассмеялись.

И это глава нашей секретной службы! – теперь уже Берия показал рукой на Егора. – У тебя же на лице все написано. И как же ты государственные секреты хранишь?

Сегодня пилотирую я, – заявил Синельников, выгоняя водителя и охранника с передних сидений «Паккарда».

Егор, а давай мы твоих церберов из «девятки» здесь оставим? – предложил я. – Куда мы едем, никто не знает. Значит, запланированной акции против нас быть не может. А с любыми случайностями как-нибудь разберемся. Ну, если хочешь, возьми в машину пару «калашей» с подствольниками. Пусть лежат.

Синельников с сомнением посмотрел на меня, потом все-таки кивнул, вышел из машины и отдал приказ. Майор, командовавший группой охраны, что- то недовольно пробурчал, но подчинился. Правда, только после того, как генерал-полковник прямо на капоте написал несколько строк в блокноте майора.

Куда? – спросил Егор и оглянулся посмотреть, как на широком заднем сиденье сопит в две дырочки Светлана, прикрытая теплым пледом. Машину он вел плавно, без резких торможений, чтобы, упаси боже, не потревожить сладкий утренний сон своей любимой.

А давай по Рублево-Успенскому, – предложил я, тоже посмотрев на сестру. Перевел взгляд на друга и улыбнулся, – там по настроению – или свернем куда-нибудь, или в Зубалово махнем.

Вот чего вы, товарищ полковник, лыбитесь? – напряженно задал вопрос Синельников, не отводя взгляда от дороги.

Дурак ты, Егор. Я уже настолько вжился, что чувствую себя именно нынешним подполковником. А улыбаюсь?… – Черт! Вот кому надо отдыхать, Синельникову, никак не мне. Ладно, сейчас я его чуть-чуть взбодрю: – Люблю я. Люблю Светку и тебя, дурака. Москву нашу – ничуть не меньше, чем тогда и там – родной Питер. Ты сам посмотри вокруг. Идет война с фашистами, а люди вокруг веселые. Потому что похоронок почти нет. Потому что с каждым днем лучше живется. А ведь во всем этом есть и наша с тобой заслуга. И главное тут – это не промышленность, не новое оружие. Главное – удалось сломать ту атмосферу недоверия, которая была в обществе. Людям стало легче жить морально. Они поверили в себя и в страну. Поверили в свой завтрашний день, что у них в будущем все будет не просто хорошо, а отлично. Вот именно поэтому мы сейчас и побеждаем. Бьем фашистов в хвост и в гриву!

Я говорил, а с его лица постепенно уходило напряжение. Наконец он тоже улыбнулся.

Прости, Вася. Я действительно дурак.

Вон у кого будешь просить прощения, – я указал отогнутым большим пальцем себе за спину, где на заднем сиденье спала сестренка, – и как тебя угораздило влюбиться в эту взбалмошную девчонку? Н-да, я тебе не завидую.

Зато я сам себе завидую, – расцвел Егор, – нам… нам хорошо вдвоем.

Ну-ну, – хмыкнул я, – поживем – увидим.

Немного приоткрыв окно, откуда сразу же зашумел ветер – скорость уже была под сотню – я закурил. Мы ехали и молча любовались открывающимися видами Подмосковья. Я вспомнил, как буквально полгода назад по моим внутренним часам мы с одним хорошим знакомым ехали на рыбалку по этой же трассе.

Через пару километров притормаживай, там поворот будет на шоссе поменьше.

Синельников посмотрел на меня, хмыкнул, но скорость начал сбрасывать. Поворот был на месте. Вот только вместо шоссе была узкая грунтовка. Егор решительно свернул, включив первую передачу. Какие-то три километра до маленькой речушки мы тащились целых двадцать минут, но все-таки доехали без лишних приключений. Светка, проснувшаяся еще на первых колдобинах, довольно лупала глазками, оглядываясь вокруг.

Неплохо здесь, – констатировал Синельников и начат сноровисто доставать из багажника все, что приготовил заранее для выезда на пикник.

Я включил передатчик радиостанции, установленной в машине, связался с дежурным по оперативному управлению Генштаба, выяснил, что все идет по ранее разработанным планам и разорвал связь, оставив аппаратуру в режиме дежурного приема.

Шашлык будет – пальчики оближешь, – заявил Егор, собирая мангал.

Это только в том случае, если его буду готовить я, – ответил Вася, довольно щурясь под лучами уже высоко поднявшегося солнца.

Вы еще подеритесь, – Светка расстилала покрывало и ехидно поглядывала на парней.

А давай-ка попробуем? – на губах Василия заиграла какая-то загадочная улыбка.

Думаешь, стоит? – ухмыльнулся Егор. – Весовые категории у нас с тобой явно разные.

Ну, я все же рискну, – Сталин решительно расстегнул портупею, бросил ее на траву и стал расстегивать китель.

Мальчики, вы чего, всерьез? – забеспокоилась Светлана.

Не боись, сестренка, никто твоего благоверного убивать не будет, – засмеялся Вася.

Ты что, на что-то действительно рассчитываешь? – удивился Синельников, но так же решительно стал раздеваться.

Они стояли друг напротив друга почти голые – на Егоре были огромные «семейные» трусы, а на Васе плотные плавки, напоминающие маленькие шорты. Даже маленький карманчик на молнии присутствовал. Размеры самих соперников тоже не соответствовали. Высокий, под метр девяносто, тяжелый Синельников и, в общем-то, низкорослый и щупловатый Вася.

Что это было, Света так и не поняла. Сначала они, пританцовывая, кружились друг против друга. Движения были какими-то очень плавными, грациозными и медленно, но неудержимо ускоряющимися. Светлана неожиданно поняла, что так не могут двигаться обычные люди, даже лучшие балерины не могут. Это действительно был танец. Только никак не маленьких лебедей, а каких-то очень больших кошек. Огромный амурский тигр с его тяжеловесной грацией против маленького по сравнению с ним, но очень быстрого и не менее грациозного гепарда И была музыка. Ее не было слышно, но она была. Басы и четкий ускоряющийся ритм. И улыбки. Только они говорили, что это не будет бой насмерть Неожиданно Василий ринулся в атаку, поднырнув под тяжелую и длинную руку Синельникова. Обоих парней просто не стало видно, так быстро они двигались. Света закричала… и тут же все кончилось. Егор лежал на животе с завёрнутой за спину правой рукой и колотил кулаком левой по траве, оставляя на глазах увеличивающуюся вмятину в земле А маленький по сравнению с ним Василий сидел на вывернутой руке и, хохоча, выбивал ладонями чечетку на семейниках Синельникова.

Светка заревела, глупо улыбаясь и размазывая кулачком слезы по лицу. Сталин тут же соскочил с Егора и, пытаясь опять двигаться медленно, как все, пошел к сестре. Но Синельников успел раньше. Каким-то опять кошачьим движением он буквально взлетел над землей и в несколько длинных прыжков достиг девушки. И вот она, уже успокаивающаяся лежит в его объятиях, а запыхавшийся Егор, стоя с женой на руках, укоризненно говорит Василию:

Ну что, добился своего? Напугал ребенка?

Ее напугаешь, – улыбнулся Василий, уже направившийся к своей форме за сигаретами, – при таком-то защитнике.

Светлана прекратила реветь и только улыбалась, еще всхлипывая и гладя ладошкой Егора по лицу.

Будешь моего Егорушку бить, я Лаврентию Павловичу пожалуюсь!

Вася, как раз в этот момент вытаскивающий из кармана бридж с широкими лампасами зажигалку, захохотал и свалился на траву. Егор, вначале не понявший слов жены, переспросил:

Что?

И тоже не удержался на ногах. Он грохнулся на пятую точку, по-прежнему аккуратно удерживая Светку. Они с Василием еще долго переглядывались, то затихая, то снова начиная хохотать. Светлана непонимающе переводила взгляд с одного на другого и, наконец, тоже засмеялась.

Тебя, Васька, женить надо, – неожиданно заявила она.

Сталин, уже доставший зажигалку и собиравшийся прикуривать, опять засмеялся.

Не дождетесь! Попадется такая же взбалмошная, как ты, и вы вдвоем начнете меня со свету сживать.

Нужен ты мне, как зайцу стоп-сигнал, – она высвободилась из рук Синельникова, показала брату язык и тоже начала раздеваться.

Августовское солнце уже прилично припекало. Светлана в зеленом раздельном купальнике подошла к самому берегу, попробовала воду ногой.

Теплая, – довольно крикнула она и бросилась в воду.

Василий докурил сигарету, аккуратно загасил и также собрался было направиться к берегу, когда его остановил вопрос Егора.

Вася, но… как?

А что ты думаешь, после того, как тебя десантировали сюда, работа проекта остановилась? Ольга Шлоссер сумела поднять коэффициент выживаемости еще на двадцать процентов. Вот я и стал быстрее.

Почему же они все-таки не выходят на связь?

Не знаю. Независимо ни от чего должна сработать закладка Викентьева в течение двух-трех месяцев. Вот тогда, надеюсь, все и выяснится.

Аппарат пробоя на таймере? – догадался Синельников.

Именно, – подтвердил Вася и, не став ждать друга, в три шага достигнув берега, прыгнул в воду и саженками очень быстро поплыл к сестре.

Егор задумчиво покачал головой, видя, с какой скоростью плывет Василий, обнаружил наконец-то свои плавки совершенно не в том полиэтиленовом пакете, где они должны были лежать, и еще раз покачал головой, вспомнив, как Светлана собирала вещи.

Такое ощущение, что я сейчас упаду туда, – заявила Светка, глядя в небо. Она лежала на спине, подложив ладошки под голову.

Ага, прямо в космос улетишь, – ухмыльнулся Вася, переворачивая шампур над краснеющими углями.

Светлана смогла все-таки оторвать взгляд от затягивающей голубизны, перевернулась на живот, подставляя солнцу спину, поймала взгляд брата и показала ему язык. Василий хмыкнул, но отвечать ничего не стал.

И чего вы вечно как кошка с собакой? – спросил Егор, переводя взгляд с одного на другую.

Привычка, – как бы размышляя, проговорил Вася, – сейчас-то я это понимаю. А раньше…

Раньше мы ревновали друг друга сначала к маме, потом к папе, – грустно продолжила за брата Света, – а теперь ревновать стало не к кому…

А ты прилично повзрослела за этот год, сестренка, – констатировал Василий, пытаясь отвлечь Светлану от воспоминаний о родителях, – наверное, потому что женщиной стала? – специально с подковыркой спросил он.

Дурак, – тут же ответила Светка и покраснела до самых ушей.

Синельников тоже немного покраснел и смущенно выдавил:

Не стала еще.

Вася весело и в то же время непонимающе посмотрел на них.

Подождите-ка, вы же с марта вместе живете?

В принципе такие вопросы и в этом мире, и в это время задавать было не принято. Хотя все было значительно проще, чем там и тогда. Но он же брат, в конце концов, и личная жизнь сестры и лучшего друга его кой-каким боком касаются. Черт! Вот врачей-сексологов здесь точно еще нет.

Рано нам еще, – промямлил Егор.

Аа… Ну разве что. А я уж было подумал, что со здоровьем что-то не так, – Василий задумчиво почесал затылок. Ну ни фига себе! И это бабник Синельников?! – Или ссоритесь…

Вась, – все еще пунцовая Светлана подняла глаза на брата. Она, конечно, сама виновата. Не брякнула бы, и объяснять ничего не надо было бы. Егорка тоже хорош – раззвонил. Но с ним она дома разберется. Хотя… Это еще вопрос, кто с кем разбираться будет. Отшлепает по попе, как тогда, когда домработнице нагрубила. Тогда не больно было, а обидно. Зато как потом целовал отшлепанное… А сейчас… Конечно, о таком не говорят, но таких близких, кроме брата и мужа, у нее больше никого нет, – Вась, да все у нас хорошо. Правда-правда!…

А я-то все гадаю, почему не расписываетесь?

Ну, вот это как раз здесь совершенно неважно, – поднял голову Егор, – некогда было.

Васька, а ты мне разрешение подпишешь? – тут же спросила Светка.

Какое еще разрешение? – не понял Василий, но тут же сообразил сам: с четырнадцати до шестнадцати лет регистрация допускается только с разрешения родителей. А он же теперь вроде как опекун.

Баба с воза – кобыле легче, – отшутился Сталин, – ну куда же я денусь?

А все-таки ты, Васька, странный, – констатировала Светлана, – то мудрый, как папа, то дурак дураком. И вот что-то с моим Егоркой общее есть. Он тоже иногда умный, а иногда – не очень.

Василий переглянулся с Синельниковым. Не хватало еще, чтобы Светка нас расшифровала. Она ведь далеко не дурочка в свои четырнадцать лет, а за последние месяцы войны и тем более после гибели отца действительно очень повзрослела.

Нет, он не ругался. Даже голос не повысил. Берия был слишком культурным человеком, чтобы перейти на «русский народный». Тихо так, спокойненько маршал натянул нас «по самое не балуй». Сровнял с горизонтом? Значительно ниже. Закопал. «Что значит – не входя в зону визуального обнаружения?» Ага, вот значит, что Егор в блокноте майора тогда накарябал. Нечто подобное я и предполагал. Два батальона спецназа СГБ, поднятые по тревоге? А хорошо их Синельников натренировал. Даже я не заметил отблесков оптики. Хорошо хоть у них в списках штатного оборудования кинокамер нет. Наша с Егором развлекуха на кинопленку запечатлена не была. «Непозволительно так обращаться с Государственной Безопасностью? Выше нас двоих в державе секретоносителей нет?» Ну, вот тут у противника будет полный облом. Не сломать нас ни современными способами, ни даже, пожалуй, изощренными методами того мира. Вот этого мы говорить, конечно, не будем. Оправдываться и извиняться? Надо! Я слишком хорошо знаю Лаврентия Павловича, чтобы не воспользоваться удачным моментом и не показать ему сейчас свое уважение. «Да, товарищ маршал Советского Союза, виноваты». «Так точно! Точнее, никак нет, больше не повторится!» «Понимаем ли всю ответственность перед партией и правительством?» А как же. Только не перед партией, а перед народом! Да-да. Тонкий намек на толстые обстоятельства. Нет, прямо сейчас об этом мы говорить не будем. Он очень умен, поэтому быстро такие серьезные вопросы решать не будет. Сначала поймет, потом сживется с мыслью, что мне нас…ть на партию, и только потом мы начнем прямо, без обиняков говорить на эту тему. А пока… Все-таки как здорово, что мы на одних интонациях понимаем друг друга. Втык заслуженный принят? Несомненно! Наши извинения с изъявлением уважения втыкающей стороне? Тоже! Лупающие глаза Егора, когда мы сердечно пожимаем друг другу руки? Н-да, этому Синельников никогда не научится. Не дано, увы…

Так. Кратенько подведем итоги. Война началась шестнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года. За несколько суток три основных группировки противника были окружены и разрезаны в нескольких местах. Образовался новый западный фронт на линии Данциг-Варшава-Краков и пять громадных котлов. Причем все основные склады фашистов были уничтожены. Без боеприпасов, горючего и продуктов немцы в окружении продержались кто две, кто три недели. После чего капитулировали. Затем какие-то реальные наступательные действия нашей армии были только в Восточной Пруссии и Румынии. В Болгарию вошли без боя. Командование Советской армии рассчитывает все свои действия исходя из приказа отца «беречь жизнь каждого советского воина». Очень правильный приказ! Оперативная пауза была нами взята для перегруппировки войск, занятых до того удерживанием противника в котлах окружений. Несмотря на очень высокую мобильность наших войск по сравнению с другими армиями мира за несколько дней этого не сделаешь. Необходимо было создать новые склады на занятой территории, подготовить аэродромы, перешить железнодорожную колею и так далее. Без всех необходимых подготовительных мер дальнейшее наступление для относительно маленькой по численности личного состава Советской армии было бы самоубийственно. После восстания в Болгарии и ввода туда советских войск у нас появилась прекрасная возможность ударить по Турции. Чего и было сделано даже с некоторым изяществом. Удалось избежать лишних потерь с обеих сторон.

А немцы… Пусть создают новую армию, пусть рекрутируют новые миллионы солдат и подтягивают к линии фронта под удары наших авиации и артиллерии. Здесь необходимо еще учитывать, что экономика Германии рухнула. Вся руда Скандинавского полуострова теперь закупается Советским Союзом. Это теперь Третий рейх – колосс на глиняных ногах Рынков нет. Внешнего сырья – тоже. Чуть-чуть подождем, легонько толкнем, и он сам рухнет.

Так, прикинем наши ближайшие действия на политической арене. Царьград делаем столицей православия. Вообще делаем всю европейскую часть бывшей Турции полунезависимым православным государством в противовес профашистскому католическому Ватикану. С большим количеством наших военных баз. Одновременно расширяем Советскую Армению до исторических границ. Всех недовольных – на самый запад полуострова А затем подарим эту территорию грекам. В конце концов, это же их завоевания по результатам Первой Мировой войны и Севрскому договору. Проведем прямую линию на карте от Эдремита до Каша, как отец по карте Канады. Надо ведь брать пример с великих людей. А вот всех вменяемых – на стройки народного хозяйства. У нас дикая нехватка рабочих рук. Приняли решение реанимировать строительство Байкало-Амурской магистрали, но вот быстро, увы, не получится. Катастрофически не хватает инженерно- технического персонала. Да еще эта идея Синельникова – переселение народов Нет, ни в коем случае не принудительное. Развернуть грамотную агитацию среди молодежи Кавказа. В первую очередь – Чечня, Ингушетия, Дагестан. Да и крымских татар на Дальний Восток и в Южную Сибирь с ранее перечисленными народами направить. Зарплаты там сделать выше, наделы земли – с мизерной арендой, ну, во всяком случае, пока обживутся. Ассимиляция и еще раз ассимиляция. С молодежью это сделать проще. А там и старики к детям потянутся. Немцев Поволжья с земли тоже придется снимать. Но совершенно по другим причинам. Надо честно признать, что сделать из немца квалифицированного рабочего проще (быстрей и дешевле), чем из того же турка или чеченца. Ну не равны все люди между собой, как это записано в постулатах коммунистической партии! А если основополагающий тезис неверен, то и вся остальная теория врет. Вот именно эти соображения будем постепенно доводить до сведения нашего руководства. Тонко и ненавязчиво. Сначала посмотрим на реакцию, а потом решим, кто с нами, а кого – к стенке. «Незаменимых людей у нас нет», как очень правильно говорил папа.

Я категорически против! Зачем? Чтобы озлобить простой народ против Советского Союза? Раздавить кирзовым сапогом национальную гордость и очень надолго сделать врагами? Мы воюем не против народа, а против фашизма, буржуазного империализма и колониализма.

Тимошенко предложил начать бомбардировки Великобритании с аэродромов под Кале и Шербуром, которые нам предоставил де Голль для морской блокады Англии.

Но мы ведь должны же как-то подавить их военно-промышленный потенциал?

Зачем? Для чего?

Ну как? Война ведь… – начал говорить генерал армии и замолчал.

В кабинете повисла тишина.

Давайте посмотрим на эту войну со стороны, – предложил я. – Шире надо смотреть, товарищи, шире. Британия напала на Советский Союз в составе фашистской коалиции. Какого-либо существенного ущерба нам нанести она не смогла. Наоборот, лишилась большей части своего флота. Мы отобрали и со своим союзником – Соединенными Штатами разделили крупнейший доминион Англии – Канаду. Еще до войны благодаря очень грамотной операции генерал-полковника Синельникова, – я с удовольствием кивнул сидящему рядом со мной Егору, – британцы лишились своей крупнейшей колонии – Индии. Подавить там народное восстание им не удалось. С Австралией пусть американцы сами разбираются. Сейчас Англия заперта на своем острове нашей глухой морской блокадой. Зачем мы будем рисковать жизнями наших летчиков, пытаясь снизить их военно-промышленный потенциал, если британцы и так не могут нам причинить какого-либо серьезного вреда? Надо признать, что ПВО у них достаточно сильная. Помогать фашистской Германии своей техникой и ресурсами англичане из-за нашей блокады уже не в состоянии. Даже поставки истребителей немцам прекратились, так как мы с помощью радиолокационных станций обнаруживаем и перехватываем даже одиночные английские самолеты.

Я замолчал и оглядел присутствующих. Возражать мне никто, похоже, не собирался.

Сейчас, как мне кажется, наша первоочередная задача в военном плане – освобождение Ирана от британских захватчиков и свержение там режима Мохаммеда Резы Пехлеви, занявшего трон сбежавшего отца. В конце концов, там два десятка лет назад в остане Гилян уже была Персидская Советская Социалистическая Республика (Персидская Советская Социалистическая Республика, известна также как Гилянская республика или Гилянская Советская Республика В нашей истории – советская республика, существовавшая в иранском остане Гилян с июня 1920-го по сентябрь 1921 г.). Каспий, как и Черное море, должен стать нашим внутренним морем.

А после Ирана? – спросил Берия.

Лаврентий Павлович, но вы же знаете, что, по данным УСИ, Аравийский полуостров имеет очень большие разведанные запасы нефти. Мы просто обязаны поставить эти территории под наш контроль.

Василий Иосифович, даже если мы мобилизуем еще пять миллионов солдат во внутренние войска, то все равно не сможем нормально поддерживать там порядок, – возразил Берия.

И не надо. Ни наших людей мобилизовывать, ни порядок у них поддерживать.

Маршал несколько озадаченно посмотрел на меня:

Тогда как?

Вот, умеет он смотреть в корень вопроса. Не стал спрашивать, зачем мы будем все это делать.

Войдем, свергнем все проанглийские режимы и передадим власть свежеобразованному Израилю. Пусть строит свою капиталистическую, но преданную Советскому Союзу империю. У тебя все готово? – повернулся я к Синельникову.

Так точно, – ответил Егор, попытавшись встать. Я удержал его за руку.

Суда с многочисленными еврейскими добровольцами, нашими командирами-инструкторами и оружием могут быть загружены в Крыму в течение суток-двух, – доложил генерал-полковник, – в то же время у еврейских товарищей на месте все уже подготовлено к восстанию.

Я посмотрел на Громыко.

Андрей Андреевич, что ответили американцы на наши предложения?

Согласились сразу. Уже начали тихую агитационную кампанию среди своих граждан еврейской национальности. Поступило два интересных предложения.

Мой взгляд на министра иностранных дел стал еще более заинтересованным.

Предлагают двойное гражданство для тех, кто будет воевать за свободный Израиль.

А что? Может получиться очень неплохо. Надо срочно организовать выдачу советских паспортов всем беженцам от фашистов, проживающим сейчас в Крыму. С нашей стороны в Палестину все равно поедет значительно больше народа, чем из Америки. И… А почему бы и нет? Предложить всем евреям – военнослужащим Советской армии – вступить в АОИ (Армия Обороны Израиля). С сохранением звания и гражданства. Впрочем, это надо еще обдумать и только потом предлагать. Хотя, на первый взгляд, никаких отрицательных сторон не видно.

Я опять вопросительно посмотрел на Громыко.

Так как чертежи наших вооружений только три недели назад переданы в Штаты, то начать производство они никак не успевают. В то же время евреи хотят воевать именно нашим оружием. Уже начали сбор средств на его закупку.

Губа не дура, – довольно проронил Якубовский.

Я повернулся к Косыгину, которого недавно назначил с согласия маршала Берии Председателем Совета министров.

Мы производим вооружений почти на шесть процентов больше, чем теряем в боевых действиях, – тут же доложил Алексей Николаевич, понявший меня без слов. Как все-таки хорошо работать с отличными специалистами своего дела! – Причем, как следует из аналитического обзора министерства обороны, доля небоевых потерь техники превышает боевые.

Н-да. С этим обзором я уже был ознакомлен. Не из всякого тракториста можно за пару лет сделать механика-водителя-виртуоза. Да и не каждый выпускник аэроклуба становится асом. Бьются иногда. Черт с ней, с техникой. Сами бы успевали спастись. Железок мы еще наштампуем.

Андрей Аидреич, – я обратился к Громыко, – любую технику и оружие. Без ограничений. Все равно у нас через несколько лет начнется перевооружение на совершенно другого уровня танки и самолеты. Вы не возражаете, Лаврентий Павлович? – повернувшись к маршалу, задал я вопрос.

Нет, – коротко ответил Берия. Он уже с неделю как передал мне ведение совещаний ГКО, хотя с моей стороны такого предложения не поступало.

Хорошо. С этим вопросом разобрались. Александр Николаевич, – Поскребышев уже традиционно сидел во время совещаний за моим письменным столом, – подготовьте, пожалуйста, документ.

Ждать ответного кивка я не стал. Мы отлично сработались. Распечатанное Решение ГКО будет на моем столе через двадцать минут после окончания совещания. Сразу же, как только я подпишу его, документ будет направлен во все необходимые инстанции для немедленного исполнения.

Теперь, как с нашими предложениями по ЮАС? (Южно-Африканский Союз – ныне ЮАР) – спросил я, опять повернувшись к Громыко.

Торгуются. Хотят пятьдесят процентов, – улыбнулся министр иностранных дел.

Именно, как мы и предполагали, – ответил я улыбкой. – Ну что же, поторгуйтесь еще пару дней и соглашайтесь. Впрочем, не мне вас учить, Андрей Андреевич, – польстил я своему товарищу. Один на один или среди близких мне людей мы давно были на «ты». «Ближний круг» соратников разрастался буквально на глазах. А операцию против «Де Бирс», созданной небезызвестным Сесилем Родсом в прошлом веке, мы разработали неделю назад. Точнее, не против «Де Бирс», чья штаб-квартира находится в Лондоне, а против Южно-Африканского Союза – еще одного доминиона Великобритании. Наши предложения Штатам были просты: Советский Союз берет на себя более тяжелую задачу – глухое блокирование острова. Собственно говоря, она уже была выполнена нашими летчиками и моряками-подводниками. А американцы высаживаются в Кейптауне и Дурбане. После освобождения страны, ей предоставляется независимость, но вся британская собственность переходит к САСШ и СССР в пропорции сорок к шестидесяти. С нашей готовностью согласиться, в конце концов, на паритет. Ну не будем же мы информировать даже союзника об уже эксплуатируемом месторождении в Якутии и о месторождениях в Канадской ССР? О том, что алмазы можно добывать в Австралии, сообщать тоже подождем. В любом случае, на мировой монополии «Central Selling Organisation» (Организация, с 1933 года взявшая под контроль процесс обработки алмазов и продажи бриллиантов На самом деле – подконтрольная «Де Бирс» структура) можно уже поставить жирный крест.

Усиленную персонально для меня машину, увы, несколько перетяжелили. Пришлось снять обе синхронные пушки, оставив только тридцатимиллиметровую, стреляющую через полую втулку винта. В остальном истребитель был совершенно стандартным. Я теперь отводил душу каждые два-три дня, но это становилось постепенно неинтересным. Чего-то не хватало. Вот только чего? Потом догадался. Так как я теперь всегда заранее предупреждал о своем приезде на аэродром, то там перед моим взлетом поднимали шестерку «Яков». Они кружили высоко в небе, готовые свалиться оттуда мне на помощь, если вдруг появится враг. Но откуда ему здесь взяться? Зона столичной ПВО была намертво перекрыта радиолокационными постами обнаружения. Но приказы в армии не обсуждаются, а выполняются.

Выяснил у диспетчера номера радиоканалов барражирующей шестерки и, связавшись с пилотами, вызвал к себе одну пару. Приказал отключить оружие, проверить фотопулеметы и устроил учебный воздушный бой. С очень большим удовольствием покрутился с ребятами. Обучены они были весьма неплохо. После посадки покурили, разобрали ошибки. Проявки пленок с их машин ждать не стал. Ребята сами признались, что ни разу в прицел поймать меня не смогли.

В следующий раз меня уже ждали. Еще перед взлетом обговорили план боя. Теперь на меня насели всей шестеркой. Минут пятнадцать удавалось уходить от атак условного противника. Даже одному очередью из фотопулемета удалось крыло прошить, о чем я тут же сообщил условно сбитому. Но потом они все-таки сумели меня зажать на вираже в двойные клещи.

Вечером вызвал к себе генерал-лейтенанта Покрышкина. Его еще до войны отец произвел в генералы и поставил командовать войсками ПВО нашей страны.

Александр Иванович, – спросил я после того, как мы поздоровались и присели у стола, – это вы приказали поднимать шестерку истребителей на время моих тренировок?

Так точно, товарищ Сталин, – очевидно, по званию ему меня было называть неудобно, хотя мы оба были в форме, – распоряжение маршала Берии.

Называйте меня, пожалуйста, по имени-отчеству. Распоряжения Лаврентия Павловича мы, конечно, отменять не будем, но вот у меня есть предложение, – и я рассказал ему о своих спаррингах с пилотами дежурной эскадрильи. Конечно, Покрышкин был уже в курсе. Мы вдвоем обсудили, как перевести тренировки на постоянную основу с организацией «Центра повышения квалификации пилотов». Договорились, что будет производиться постоянная ротация летчиков-истребителей на центральном аэродроме столицы. А лучших мы будем оставлять в качестве инструкторов, с периодическими командировками на фронт для закрепления навыков в боевых условиях.

На следующей тренировке Покрышкин сам поднял шестерку в небо и лично со своим ведомым сбил меня на шестой минуте боя, когда две другие нары под его командованием на пересекающихся курсах загнали мою, вертящуюся как белка в колесе, машину под пушки командующего ПВО. Потом мы просто покрутились вдвоем в голубом небе. Генерал оказался великолепным пилотажником и очень грамотным тактиком воздушного боя. Во время разбора полетов мы сами не заметили, как перешли на «ты». Поговорили и решили в следующий раз работать парой.

На очередной тренировке Александр был ведущим пилотом нашей пары. Мы вдвоем продержались почти десять минут. Я надежно прикрывал его хвост, и он «снял» сразу двух условных противников, но тут «завалили» меня. В одиночку против двух пар «Яков» с в общем-то неплохими пилотами он тоже не устоял. Но вот потом, на земле, выяснилось, что один из летчиков чуть не столкнулся со своим товарищем во время учебного боя. Выпрыгнуть с парашютом он наверняка бы успел, так как мы летали с достаточным запасом высоты. А что мог натворить неуправляемый самолет в городе? Хотя зона полетов и находилась достаточно далеко от густонаселенных районов Москвы, мы все же решили перевести «Школу асов», как уже стали называть наш еще не до конца организованный Центр повышения квалификации пилотов, в Кубинку.

Я хочу рассказать ей все, – давно я не видел Синельникова таким напряженным.

Уверен?

Да. Понимаешь, Вася, – Егор задумался. – Мы любим друг друга. А она видит, чувствует, что я скрываю от нее что-то очень важное. Причем важное и для нее. В какой-то момент это может поставить крест на любви Светланы ко мне.

Н-да. А ведь вопрос действительно серьезный. Так ведь жизнь и себе и сестренке поломает, если вовремя не разрулить. Только…

Хорошо подумал? А что ты Светке скажешь о ней самой в том мире?

На лице Синельникова проступило недоумение. Раньше об этом он явно не задумывался. Ха! А соображаю я все-таки быстрее Егора.

Тогда так: там, в том мире, моя младшая сестра погибла под бомбежкой в сорок первом. Запомни это и убеди себя сам, что именно так все и было, – н-да, что интересно, ведь мне самому предстоит сделать то же самое.

Ты думаешь? – Егор явно не ожидал такого быстрого и кардинального решения вопроса. Притом, что я не буду возражать против открытия такой тайны девчонке, пусть даже эта девчонка – моя собственная сестра.

Знаю, – я внутренне усмехнулся. Нельзя было показывать даже Синельникову мою хоть малейшую неуверенность по любому поводу, – вспомни уроки в школе ФСБ по методике обмана полиграфа. Если ты сам веришь в любую галиматью, то никакой самый крутой детектор лжи тебя не разоблачит. Поэтому – не было ее в том мире после сорок первого. Не было и все!

На лице Егора появилось понимание.

А остальное?

Что остальное?

Ну, остальную историю того мира? И про то, что ты тоже оттуда?…

Тут уже я задумался. Но ведь если говорить, то все или ничего. Полуправда в таких ситуациях до добра никогда не доводила. С другой стороны – кому еще можно доверять, если не буду верить собственной родной сестре?

Говори, если спросит, все. Если мы не будем честными перед Светкой, то не останемся честными и перед собой. Ну и какие мы с тобой тогда, к чертям, руководители страны?

Егор внимательно посмотрел на меня, понял и с облегчением кивнул.

Только, – вот как это ему объяснить? Когда будешь рассказывать… В общем никакого десантирования.

В смысле? – не понял Синельников.

Ну, она же еще девчонка. Взбредет в голову, что в нас с тобой какие-то монстры вселились. Просто мы с тобой получили из того мира подарок в виде памяти живших там людей с фантастическими здесь знаниями. Ну и, соответственно, сумели этими знаниями воспользоваться.

Ах, это… – он очень задумчиво посмотрел на меня. – Знаешь, Василий, а я ведь уже давно не Воропаев. Я именно Синельников этого мира, но с нравственными приоритетами того.

Н-да? А я кто такой? Полковник ФСБ оттуда или мальчишка-разгильдяй, родившийся здесь? Черт знает что! До меня только сейчас начало доходить, что ни то, ни другое. И в то же время – приоритеты умудренного жизнью старика, знания обоих меня прошлых и желания мальчишки. Вот только ответственность… Ответственность за будущее моей страны и многие сотни миллионов наших людей. И не хочу я перекладывать ее на других. Просто потому, что у меня получится лучше. Почему? Извечный вопрос «что такое хорошо и что такое плохо»? Только не для одного человека, не для страны, а для всей цивилизации планеты Земля. Ну вот кто может знать это здесь лучше меня самого с этим моим чертовым историческим послезнанием???

Вась, а сколько там тебе было лет? Егор точно не знает.

Много будешь знать – плохо будешь спать, – отшутился я, вытаскивая из кармана кителя сигареты, – и вообще, – я похлопал рукой по дивану рядом с собой, – сядь и выслушай.

Пока я закуривал, эта егоза все-таки послушалась и примостилась рядом.

Значит так, – начал я нравоучение, – Егор раскрыл тебе эту информацию не для того, чтобы ты задавала вопросы. Понимаешь, сестренка, между близкими, по-настоящему близкими людьми не должно быть тайн. Иначе это может разрушить их отношения. Это тебе понятно?

Она кивнула.

Твой муж, – я усмехнулся. Они так и не расписались еще, хотя все необходимые документы я уже оформил, – рассказал тебе вполне достаточно, чтобы между вами ничего не стояло. А теперь попробуй, Светлана, все забыть. Подожди, – я жестом прервал ее попытку перебить меня, – Нет, я понимаю, что забыть такое невозможно. Просто попытайся об этом не думать. Пусть оно, это знание, останется глубоко внутри тебя. Я понимаю, что ты очень любопытная. Это нормально, это даже хорошо. Но не в данном случае. Направь свое любопытство в другую сторону. Ты даже представить себе не можешь, сколько еще интересного в этом мире мы не знаем.

Васька, только один ма-а-аленький вопросик, – Светка сложила вытянутые большой и указательный пальцы правой руки с еле заметным зазором между ними, сжав остальные в кулачок, – и больше никогда спрашивать ничего не буду.

Интересно, и что ее так заинтересовало?

Ну, давай, – согласился я, – только один и самый последний.

Светлана часто-часто закивала головкой и тихо, почти шепотом, спросила, широко раскрыв глаза:

Вася, а ты был там женат?

Н-да. Ну а что еще могло заинтересовать эту маленькую интриганку?

Был, – честно ответил я, – давно, недолго и очень неудачно.

– А?…

Все, – перебил я сестру, – мы же договаривались.

Она немного набычилась, чуть-чуть подумала и улыбнулась:

Ну и ладно, я тебя все равно люблю!

Сестренка чмокнула меня в щеку, и, припрыгивая, побежала в столовую помогать домработнице накрывать на стол. А какой роскошный аромат оттуда идет… Желудок немедленно предательски заурчал.

Садитесь, Арсений Григорьевич, – я указал на одно из трех удобных кресел около невысокого столика. Этот маленький мебельный гарнитур появился в моем кабинете только вчера. Гораздо удобнее вести разговор с хорошим человеком в относительном комфорте. А своего министра финансов Зверева я уважал и очень хотел сделать своим соратником. Это ведь он в том, прошлом моем мире, не согласился с дурной денежной реформой тысяча девятьсот шестьдесят первого года, обесценившей рубль. После более чем двадцати лет руководства Наркомфином, а затем министерством финансов хлопнул дверью и ушел. Папин выдвиженец, умный и решительный.

Чай, кофе или, может быть, чего-нибудь покрепче?

На работе не пью, – сухо ответил он, устраивая свое немного грузное тело в кресле.

А если я буду настаивать? – улыбнулся я.

Он оценивающе посмотрел на меня и усмехнулся:

Умеете вы убеждать, Василий Иосифович.

Как говорят французы – положение обязывает, – отшутился я и спросил, доставая сигареты: – Не возражаете?

Нет, – он отрицательно покачал головой.

Арсений Григорьевич, как вы смотрите на снижение экспорта некоторых сырьевых ресурсов? – перешел я к делу.

Министр финансов коротко задумался и ответил вопросом:

А что взамен? У нас, несмотря на очень приличный профицит бюджета в семь процентов (Вот только не надо мне говорить, что это ненаучная фантастика! А кто из вас знает, что в 1944 году государственный бюджет СССР был выполнен с профицитом в 4,8 млрд рублей (3,1% от всех военных расходов того года) и в 1945 году – в 3,4 млрд рублей? И это во время тотальной войны! Многим неведомо, что в военные годы платились щедрые премиальные за уничтоженную военную технику противника. Имелась целая система тарифов за ратные дела, разработанная именно наркоматом финансов. Например, за подбитый танк противника наводчик орудия получал из казны 500 рублей, за уничтожение танка противотанковой гранатой воину полагалась 1000 рублей. Для сравнения, оклад командира полка был 1800 рублей. За сбитый одномоторный самолет наш ас получал 1000 рублей, за двухмоторный, соответственно, в два раз больше. Более того, даже за ремонт своей техники полагались денежные вознаграждения За средний ремонт тяжелого танка – 800 рублей, среднего – 500 руб., оружия – 200 руб. Это все плюс к зарплате.

Так что семь процентов профицита для описываемой АИ – нормально.) внешнеторговое сальдо отрицательное. Вынуждены платить золотом.

Во-первых, начнем продавать больше нашей высокотехнологичной продукции, – начал перечислять я, – через месяц должен начать работу Минский телевизионный завод. Минимум пятьдесят процентов пойдет на экспорт. Кишиневский еще через полгода будет запущен. Но это все мелочи. Как вы смотрите на продажу оружия?

Кому? – удивился Зверев.

Всем желающим, кроме нынешних и потенциальных противников.

Он задумался. А я закурил и стал ждать.

Здесь вам, Василий Иосифович, конечно, виднее, но ведь отдельные образцы попадут к противнику. А если повторят?

Об этом не беспокойтесь. Технологий производства они не знают и качественно повторить не смогут. Потом, все равно через несколько лет будет новое перевооружение у нас. Совершенно другой уровень. Вы ведь в курсе, руководством каких проектов занимается маршал Берия?

Конечно. Ведь финансирование идет через мое министерство, – он опять задумался.

Вероятно, это окажется очень перспективный рынок, – высказался, наконец, Зверев, – но, как мне кажется, необходимо будет создать еще одно министерство – внешней торговли. Моему не потянуть, или слишком раздуются штаты и аппарат станет неповоротливым, плохо управляемым.

Возьметесь, Арсений Григорьевич? – спросил я, – На это новое министерство лягут еще и другие задачи.

Конкретнее, пожалуйста, – потребовал он.

Необходимо сделать рубль основной валютой мира, – я начал рассказывать о возможных способах. О необходимости на несколько лет заморозить инфляцию, чтобы сделать наши деньги выгодными за границей для накопления капитала. О согласии продавать наши товары только за рубли. О необходимости создания нового бумажного рубля – значительно меньших размеров, но очень качественно защищенного от подделки методами, полученными в УСИ. О резком увеличении эмиссии, как только рубль окажется востребованным на международном рынке.

Зверев слушал и периодически, соглашаясь с моими словами, кивал головой. На его лице появлялось все больше заинтересованности.

Наш советский рубль должен стать самой удобной валютой. А ведь контролировать выпуск будем только мы сами. Следовательно, мы будем продавать разрисованную бумагу, и весь мир с удовольствием будет ее покупать.

У вас, Василий Иосифович, несколько упрощенный взгляд на мировую финансовую систему, но в целом правильный, – улыбнулся он.

То есть вы, Арсений Григорьевич, согласны?

Ну куда же я денусь от таких перспектив? Позволить стать самым крупным финансистом нашей планеты кому-нибудь другому? Никогда!