"Скорбь Гвиннеда" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

Глава VII И пронзит меч самое сердце твое, и помыслы сердца выйдут наружу[8]

Мост, узкий, как лезвие меча, лежал перед Квероном, — символ внутреннего испытания, которое необходимо превзойти всякому адепту на стезе постижения истины. Путь этот был нелегок, и то, что Целителю не раз в прошлом уже доводилось пересекать подобные Бездны, ничего не меняло сегодня, ибо каждый переход сопряжен был со своими трудностями.

Он знал, что никто и не ожидает от него в буквальном смысле ступать по острию клинка, но ныне его ожидало испытание, поопаснее простой стали. Он никогда не думал, что боится высоты, однако та пропасть, что зияла сейчас под ногами, вмещало не физическую бесконечность, а нечто куда более страшное. Все его худшие страхи, несовершенства и пороки смотрели на него из клокочущего водоворота, с воем клубившегося внизу, готового поглотить и разодрать в клочья его душу при малейшем неверном шаге. Неудача, возможно, и не привела бы к телесной смерти, но причинила бы неизмеримые душевные страдания, оправиться от которых не удастся и за целую жизнь — а возможно, и дольше.

Но он не позволил себе задумываться об опасности. Внутренняя сила и вера в правоту их общего дела должны придать ему силы и отвагу проделать сей путь. Он возложит все слабости на алтарь своего сердца, и пусть поглотит их пламя Испытания. Ощущая на себе пронзающий взор бессмертных, равно как и смертных наблюдателей, он опустил правую ногу на сверкающую полоску стали, моля Небо дать ему силу и поддержку.

Как он и предполагал, меч убрали у него из-под ног, прежде чем он успел на него наступить, но тончайшая серебристая линия осталась, ничуть не менее пугающая, чем сам клинок. Он шагнул раз, потом другой, неловко балансируя связанными руками, чтобы удержать равновесие. Грегори тем временем поднялся с колен, отступил на пару шагов и теперь стоял, положив меч на правое плечо, готовый протянуть руку помощи Кверону, — но лишь после того, как тот преодолеет свою часть пути через Бездну.

Каждый шаг был испытанием. Серебристая линия жгла босые ноги, подобно раскаленному металлу. И хотя в глубине души он сознавал, что ступает по каменным плитам, ощущение зияющей пропасти было настолько сильно, что все внутри у него сжималось от ужаса… и кто знает, какое восприятие было ближе к истине?

Но он не отступал, несмотря на леденящий сердце страх, и наконец добрался до конца Моста. Грегори поддержал его под локоть и ввел в круг теперь уже как почетный эскорт, — и облегчение Кверона не знало границ. Он с благодарностью пересек границу купола, лишь на пару мгновений прикрыв глаза, чтобы отдышаться, пока Грегори мечом замыкал врата.

Затем Грегори вновь вернулся и встал слева от него. Впереди стояли Ивейн с Джоремом, за ними — Ансель и Джесс. Выражения их лиц были столь суровы, что Кверон даже усомнился, а выдержал ли он испытание.

— Кверон Киневан, — произнес Джорем негромко, — Мы принимаем вас в круге и приветствуем ту отвагу, что помогла вам пройти сей путь. Однако вы до сих пор связаны иными обязательствами и клятвами, а мы требуем безграничной веры — исключая лишь тайну исповеди, которая остается нерушимой, ибо священное писание гласит: «Священником ты пребудешь вовеки». Итак, за сим единственным исключением, готовы ли вы отречься ныне от всех иных пут и обетов, даже от клятвы Целителя и члена ордена святого Гавриила, подчинив их новому служению?

Кверон долго и горячо молился, размышляя над этим требованием, ибо заранее знал, что оно придет. Думал он об этом и накануне, когда совершал обряд над своей г'дулой, ибо это тоже была связь с прошлым. Подобное же символическое значение имело и освобождение от гавриилитской рясы; и хотя в тот момент он был не готов скинуть плащ Целителя, теперь тот давил Кверону на плечи, напоминая, что сей обет также связывает его… хотя, конечно, что бы ни случилось с ним, он никогда не перестанет быть Целителем, как не перестанет быть и священником.

Однако на сей раз, перейдя через Бездну, он вдруг осознал, что вполне способен отринуть все лишнее, кроме самого сокровенного ядра своего призвания. С радостью готов он был пожертвовать всем ради служения Свету, И будто двигаясь по собственной воле, связанные руки его поднялись и ослабили застежку плаща на шее. Плащ Целителя с шелестом скользнул вниз, и Кверон ощутил невероятную легкость. Он подумал также снять медальон святого Камбера и целительскую эмблему, но они более не весили ничего, и никак его не связывали.

— Я готов, — произнес он недрогнувшим голосом, уверенно глядя Джорему в глаза.

— Тогда избавься от пут, что связывают твое тело, так же, как ты рассек путы, связывавшие дух, — велела Ивейн, и Грегори поднес меч поближе.

Вервие распалось, стоило Кверону лишь провести руками над лезвием — и это оказалось куда легче, чем расстаться с внутренними путами. С миром в душе Кверон смотрел, как Джорем собирает обрезки веревки, а затем вслед за Ивейн обошел алтарь по направлению движения солнца и остановился с ней рядом на западной стороне. Остальные также вернулись на свои места, Джорем уложил обрывки вервия в курильницу, еще дымившуюся на юге, и в воздух поднялся резкий запах горелой шерсти. Наконец Кверон смог бегло рассмотреть предметы на алтаре.

Сперва ничто не показалось ему необычным. Курильницу и кропило он уже видел, равно как и меч Грегори. Кроме того, здесь имелся ковчежец с благовониями, глиняный бокал с водой и небольшая чаша с солью, а кроме того маленький серебряный кинжал, который, кажется, он прежде видел у Ивейн.

Все эти предметы лежали на чистом белом алтарном покрывале.

Однако прямо посреди алтаря стояло нечто — не то чтобы странное, но просто неожиданное в подобном месте. Хотя сверху предмет был покрыт тканью, насколько мог судить Кверон, это был ящичек, или шкатулка в две ладони шириной и в ладонь высотой. Сверху на ней горела свеча, накрытая тонким стеклянным колпаком. Вот Джесс убрал светильник, Джорем снял и сложил ткань, и Ивейн, положив левую руку на крышку ларца, обернулась к Кверону.

— Вы уже выдержали самое трудное испытание этой ночи, — сказала она ему. — Но теперь предстоит самая торжественная часть обряда. Здесь, в этом ларце, хранятся предметы, что отдали в залог все прошлые члены Совета Камбера. Именно на этих реликвиях, освященных преданностью тех, кто стоял на этом месте до вас, мы и попросим вас принести клятву. Со дней пятерых основателей — то были я, Джорем, Райс, Элистер и Джебедия — все члены давали такой обет, и гармонично сплетали его с предыдущими.

С этими словами она откинула крышку, и Кверону показалось, он видит какие-то пурпурные веревочки, и еще что-то серебристое. Выяснилось, что это кольцо, на которое повязаны переплетенные тесемки.

— Это кольцо принадлежало отцу, — пояснила Ивейн, выложив его на ладонь. — Считать его святым или нет, тут мнения расходятся даже у нас в Совете… — Она улыбнулась. — Однако мы сделали это в память о нем, о его высоких целях и мечтах, что однажды Дерини и люди смогут жить в мире и трудиться сообща, на благо всех. Эти веревочки были повязаны прошлой ночью, когда клятву приносил Джесс, но теперь мы проделаем это заново, и каждый из нас вновь повторит свои обеты, с вами заодно.

Положив кольцо обратно в ларец, Ивейн достала из-под ткани длинную пурпурную тесьму и вручила ее Кверону.

— Для этого сперва мы просим вас повязать эту ленту себе на лоб, в знак новых обязательств, что вы принимаете нынче разумом, духом и телом. Это будет вашей связью с учениями древних, и со Светом, коему мы все желаем служить.

— Помните, что пурпур издавна был символом совершенства, — продолжила она, помогая затянуть узел на затылке, в то время, как остальные повязали себе такие же. — В этом сообществе сия лента заменяет также епитрахиль священника и приравнивает все услышанное в стенах Совета к тайне исповеди, которая должна соблюдаться неукоснительно.

Она надела тесьму и себе, затем указала на ларец.

— Теперь, положив руки на эти реликвии, произнесите слова клятвы. И помните, что те, кто были тут прежде, даже покинув нас, пребудут здесь вовеки. И, может статься, этот обет будет самым важным из всех, что вы дадите в этой жизни.

У Кверона во рту пересохло, и лишь прижав ладони к крышке ларца, он смог унять их дрожь. Он закрыл глаза, ощущая на себе пристальные взоры собравшихся — и они также протянули руки и коснулись шкатулки кончиками пальцев. Ладонь ему холодило кольцо Камбера — в нем по-прежнему была магическая сила! — и Кверон глубоко вздохнул и сосредоточился в поисках контакта с ушедшими, а затем расслабился, ибо почувствовал, что он и впрямь способен принести эту клятву без всяких оговорок.

— Клянусь тем, что для меня наиболее свято — моей любовью к Господу, моим призванием Целителя и священника, моей честью — что буду верен и предан собравшимся здесь и, если придет нужда, пожертвую жизнью, честью и даже бессмертием души ради спасения нашего народа в Свете, если только это не причинит зла невинным. В том я клянусь как скромный служитель Света, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Да будет так.

Когда он открыл глаза, остальные чуть отодвинулись, и лишь Ивейн осталась рядом, накрыв его ладонь своей.

— Хорошая клятва, Кверон Киневан, — сказала она. — Теперь, когда все слова сказаны, согласитесь ли вы открыть душу и сердце нам, своим братьям, как последний знак доверия, удержав при себе в тайне лишь то, что касается вашего долга священника?

— Согласен, — отозвался Кверон чуть слышно, склоняя голову, и тут же опустил свои защиты.

Он ожидал такой просьбы, ведь он принес им клятву и не мог отказать ни в чем. Он ощутил, как чужие сознания касаются его разума, овладевают им.

Так обнажать душу ему не доводилось с очень давних, еще ученических времен, да еще изредка — с любимыми и самыми доверенными друзьями… но сейчас в его сердце не было ни страха, ни отторжения.

Они уводили его все глубже и глубже, — он и сам уже перестал понимать, насколько глубоко. В душе его не осталось сокрытым ни уголка, и они могли бы проникнуть повсюду, куда пожелали. Однако это не было насилием — и вскоре они уже поднялись на те уровни, что дозволяли мысленное общение на равных удовольствовавшись, должно быть, доброй волей и доверием Кверона.

Теперь они сами предоставили ему право выбирать, и согласились, когда он указал, что желал бы внимательнее изучить магический оттиск содержимого ларца, ибо то, воистину, было самое сердце Совета Камбера. Серебряное кольцо притягивало Кверона, словно бабочку на огонь, он разумом потянулся к нему, и все прочие отступили на время, а с ним остались лишь Джорем и Ивейн.

И вдруг, отчетливо, словно в лучах полуденного солнца, своим внутренним взором Кверон узрел святого Камбера. Серебристо-серые глаза уставились прямо на него.

Кверон готов был закричать, что это невозможно, что он лишь раз или два видел Камбера Мак-Рори при жизни — много-много лет назад — но в сердце своем он не сомневался, что это именно он.

Да и чему удивляться, если деринийский святой явил свой лик тому, кто только что принес обеты верности сообществу, носящему его имя? В этот миг Камбер вскинул руки — то ли благословляя, то ли зовя за собой, и Кверон ощутил изумление и испуг его дочери и сына, единственных, кто мог узреть это видение вместе с Целителем.

Кверон не чувствовал страха, да и Джорем с Ивейн тоже; впрочем, Камбер ведь был их отцом. И все же они казались встревожены; последовал стремительный обмен мысленными репликами, смысла которых Кверон не уловил.

Затем образ святого исчез, и Ивейн попросила его ничего пока не рассказывать остальным:

— Такое порой случается. Мы с Джоремом уже привыкли, но остальных это может смутить, и мы не сможем закончить начатое. Это видение предназначалось лишь для вас одного. Позже мы еще поговорим, что это могло означать.

Он согласился в смущении и восторге, и они втроем начали возвращаться в телесный мир, к привычному сознанию и ощущениям. Наконец единение разумов распалось, и Кверон бросил последний взгляд на серебряное кольцо, одновременно проводя быструю проверку всего организма, как заведено у Дерини после каждого ментального контакта.

— Добро пожаловать, отец Кверон, — приветствовал его Джесс, возвращая Целителя к реальности. Когда тот поднял глаза, еще не вполне придя в себя после пережитого, то неожиданно заметил в руках юноши маленький кинжал. Судя по всему, тот и понятия не имел о случившемся только что чуде.

— Теперь, воистину, вы связаны с нами душой и разумом, — продолжал Джесс. — Позвольте же теперь нам взять вашу кровь, чтобы окончательно скрепить клятву, и как символ той жертвы, что, возможно, однажды вам придется принести.

Кверон вздохнул, устало и одновременно с облегчением, поскольку это была самая простая часть обряда, и протянул Джессу левую руку.

— Возьмите же ее, в залог моей верности — и веры.

Он даже не шелохнулся, когда юноша ловким движением уколол острием кончик безымянного пальца. Ивейн тем временем, не встречаясь с ним глазами, сняла у Кверона с головы повязку и смочила кровью узел на ней, после чего Джесс подставил чашу с водой, и еще одна капля крови упала туда.

Она расплылась мгновенно, невидимая взору, однако Кверон был уверен, что там уже была кровь остальных, и чаша эта еще сыграет свою роль в обряде.

Но не сразу. Сперва они собрали у всех повязки, и Джорем с Ивейн сплели из этих веревочек особый узор. Кверон узнал в нем древнюю магию плетельщиков — однако не сумел точно определить эти чары. Он слизнул кровь с пальца, но не стал тратить силы, чтобы исцелить его, решив дать ранке зажить естественным образом, дабы она служила памятью о происшедшем. Затем Ивейн сняла с кольца прежнее плетение и заменила на новое, уложила все вместе в ларец, закрыла крышку и расправила ткань.

— Вот пред нами соль, символ земли, что очищает и сохраняет, и изгоняет всякое зло, — произнесла она, указывая на блюдо. — В чашу с нашей кровью кладем мы эту соль, в знак тех слез, что можем пролить при исполнении данных обетов. — С этими словами она высыпала туда щепотку соли.

— И как соль растворяется в воде, пусть так же Свет растворится в нас, когда мы изопьем из чаши, умножив и очистив Свет внутри нас, дабы мы сделались его совершенными служителями. Да будет так. Аминь.

— Да будет так. Аминь, — повторили остальные, и Ивейн поднесла чашу к губам.

Они все отпили по очереди, пока Джорем наставлял их помнить тех, кто был с ними прежде, и хранить их союз. Джесс, сделав глоток, прошел на север и развязал веревку, замыкавшую круг, в знак того, что ныне Совет Камбера полон, и обряд свершился. Ансель помянул своего брата, отдавшего жизнь за общее дело, хотя он и не был членом Совета. Джорем сказал, что пьет во имя Элистера Келлена, Джебедии Алькарского и Джеффрая Керберийского, своих собратьев-михайлинцев.

Последним из чаши отпил Кверон, поминая мучеников обители святого Неота и святого Камбера в Долбане, и самого святого Камбера. В воде не чувствовалось вкуса крови из-за соли, но значение обряда от этого было не менее ясным. Со слезами на глазах Кверон перевернул опустевший сосуд и поставил его на алтарь.

Затем, после недолгой медитации, они стали закрывать круг. Кверону не пришлось ничего делать, ибо он и без того был совершенно истощен. И даже когда все было кончено, никто не говорил лишних слов. Ансель отправился проводить Кверона в его келью, а когда удалились также Джесс и Грегори, Ивейн покосилась на брата.

— Это он, Джорем, — объявила она негромко.

— Он — кто?

— Кверон — тот, кто должен нам помочь вернуть отца. Думаю, именно поэтому он и явился нам сегодня.

С усталым вздохом Джорем опустился на ступеньку возвышения, сматывая веревку, оставленную Анселем. Ивейн села рядом, но он не смотрел на нее.

— Ты все также полна решимости, да?

— Да.

— Но почему ты думаешь, что он согласится? Ивейн, он же до сих пор уверен, что отец был святым! Ты видела на нем медальон? Он его не снял, даже когда скинул плащ Целителя у врат круга.

— Полагаю, это скорее в знак почтения к святому, в честь которого назван наш Совет.

— В честь которого он основал религиозный орден!.. И только мы одни знаем, какая все это ложь.

— А знаем ли мы это, Джорем? — возразила она. — Ты и сам утверждал обратное две недели назад. Только потому что официальная канонизация полагалась на иллюзию, на ложное истолкование… это ничего не меняет в том, каким человеком он был — возможно, даже и святым, если того пожелал Бог!

Джорем усмехнулся, не скрывая горькой иронии.

— Вот как? Теперь ты будешь говорить, что тебе известна воля Божья?

— Конечно, нет! Но дело ведь не в том, святой он или нет. Да, собственно, и орден, основанный Квероном, значения не имеет. Не так давно все его члены были казнены, а канонизация отца отменена. Тем не менее, Кверон сегодня поклялся в верности Совету, носящему имя Камбера. Не могу представить, чтобы он отказался помочь нам.

Ее брат со вздохом принялся крутить в руках моток веревки.

— И ты собираешься поведать ему всю эту жуткую историю?

— Позволь ответить тебе вопросом на вопрос. Учитывая, что Целитель нам необходим, чтобы вернуть отца в мир живых, хочешь ли ты иметь дело с тем, кто будет работать вслепую, не зная всей правды? Вспомни, речь ведь идет не просто о том, чтобы залечить телесные раны.

Джорем хмыкнул.

— Да, это я знаю. И то, что отец явился нам сегодня, — несомненно, знак с его стороны. С этим я не спорю.

— Так с чем же ты тогда споришь?

— Сам не знаю! — выпалил ее брат. — Кверон меня пугает. Даже после того как сегодня мы слились с его сознанием, одна лишь мысль о том, чтобы противостоять ему…

— Ну, знаешь, рано или поздно тебе придется одолеть этот страх перед ним! — отрезала Ивейн. — Это у тебя просто какое-то наваждение. Все равно мы будем вынуждены открыть ему то, что так долго скрывали.

После недолгого молчания Джорем вдруг засмеялся.

— А ведь ты права. Если я сам все ему расскажу, мне не придется все время бояться, что будет, когда он узнает. Двенадцать лет мы от него таились, а теперь…

— Да.

— Но учти, мне все равно это не по душе, — продолжил Джорем. — Я еще должен свыкнуться с этой мыслью. Но ты права. Целитель нам необходим — а никому другому я не верю настолько, чтобы открыть всю правду. И нет больше никого с его талантом и опытом.

— Верно, — согласилась Ивейн. — Конечно, остается Тавис, но он слишком занят другими делами, чтобы втягивать его еще и в это. И без того скверно, что придется посылать его в Валорет с Анселем.

Джорем устало потер глаза.

— Да, это меня также тревожит. Последнее, чего бы мне хотелось, это блокировать Элинор и ее семейство — однако сейчас нет другого выхода, чтобы они уцелели.

— Воистину так. — Ивейн встала и протянула брату руки, чтобы помочь подняться. — Но если все пройдет хорошо, для Тависа это будет отличная тренировка перед работой с Реваном. И мы не будем даже думать о том, что все может кончиться плохо.

— С этим я спорить не буду. — Обняв сестру за плечи, Джорем повел ее вниз по ступеням. — Что касается этой затеи, над ней пусть ломают голову Тавис с Анселем.