"Святой Камбер" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

ГЛАВА XXI Делая добро, да не унываем; ибо в свое время пожнем, если не ослабеем.[22]

Союз, заключенный с Сигером, изменил планы Синхила на лето. Вместо того, чтобы оставаться в Валорете и продолжать реформы, король во главе войск отправился в Келдор вместе с Сигером и Джебедией, со все возрастающим интересом наблюдая, как эти два способных военачальника понемногу отвоевывают и закрепляют свою власть на тех землях, что раньше были отданы вождю Истмарка лишь номинально.

Канцлера своего король оставил в столице, помогать королеве Меган, правившей в его отсутствие, и готовить новое судебное уложение, которое Синхил намеревался вынести на обсуждение Зимнего Совета. Райс с Джоремом также оставались в Валорете, причем первый неотлучно находился при королеве, а второй — на службе канцлера-епископа.

Поразмыслив, небольшую часть войска под руководством графов Фэнтана и Таммарона Синхил отослал охранять границу между Истмарком и Торентом, дабы отбить у торентцев охоту ко враждебным вылазкам. Разумный ход: даже если Нимур Торентский прежде замышлял недоброе, вместе со своими выкупленными из плена рыцарями, теперь он успокоился. Так что на новой восточной границе Гвиннеда с лета 906 года воцарился мир, хотя Синхил и не мог с уверенностью утверждать, что это случилось благодаря его действиям.

На севере войска Синхила почти не встречали сопротивления. Большая часть келдорцев прошлой осенью приняли Сигера как освободителя, а теперь приветствовали полулегендарного короля Синхила, словно доброго друга. Сложнее оказалось в Рэндалле, поскольку в этой гористой местности было легко укрыться остаткам разбитой армии Фестилов, совершавшим вылазки против гвиннедцев. Однако к концу августа своего убежища у двух озер лишились последние в Келдоре Фестилы — племянник и племянница убитого Термода в конце концов сдали свою крепость в Рорау.

Синхил не позволил казнить этих совсем еще детей, хотя Сигер так и горел желанием, а Джебедия советовал. Но он не мог и отпустить их, чтобы в будущем не было еще одной угрозы трону. Пока хватало и опасности со стороны Торента. Синхил неохотно передал подростков под опеку старшего сына Сигера Эвана, которого объявил владельцем Рэндалла. До конца своих дней Фестилы находились у Эвана в почетном плену — участь, безусловно, безрадостная, но это был предел королевского милосердия.

Объединение земель было завершено к исходу летней кампании. Рорик, средний сын Сигера, так отличился в боях, что получил большую часть бывших владений своего отца в Истмарке. Младший сын графа, тоже Сигер, был наделен графством Марли, севернее прежних границ Истмарка, потому что и он обнаружил немалую храбрость и преданность. Сам Синхил был в восторге от того, что у него на службе три сына Сигера, он и мечтать не мог о таких надежных и могущественных союзниках, способных водворить порядок в его владениях.

Наибольшие почести достались самому Сигеру: впервые в истории Гвиннеда ему жаловался титул герцога и право последнего владения землями Клейборн — новое герцогство получило название по имени главного города в северо-западной части Келдора. Герцог Сигер становился наместником короля в келдишских владениях. Должность предоставлялась и всем потомкам герцога Клейборнского, покуда род его не прервется. Рэндалл, управляемый теперь Эваном, добавлялся к титулу клейборнских герцогов. При жизни герцога Рэндалл был во власти его старшего сына, фактически являясь самостоятельным графством. После смерти Сигера Эван становился герцогом Клейборнским и графом Рэндаллским, объединяя земли и титулы окончательно. Словом, к концу лета у Сигера появились немалые поводы порадоваться.

А в Валорете для Камбера недели и месяцы бежали так же быстро, как и для Синхила в Келдоре, хотя и не наполненные военной горячкой. К концу лета положение королевы Меган сделалось очевидным, ее радостным оживлением любовались все, кто любил обычно такую грустную королеву. У Ивейн тоже проступали признаки приближавшегося материнства. Ребенок должен был родиться вскоре после Рождества. Райс, ходивший за обеими, не мог припомнить, когда еще был так доволен — здоровьем и настроением Меган и развитием сына, которого носила под сердцем Ивейн.

Сын Меган станет еще одним принцем Гвиннеда, и, видит Бог, он нужен им. Но мысль о собственном ребенке каждый раз просто будоражила. В этом они с будущей матерью были полной противоположностью: он горячо радовался, а Ивейн делалась все более спокойной и ровной, наполнялась неземным умиротворением. Черты лица и линии тела приобретали мягкость и плавность, прежде Райс не видел своей жены такой… Даже Джорем — большой любитель пикировки с сестрой — оставил свои колкости.

Камбер тоже заметил перемену в дочери и в отношении к ней Райса и Джорема. От их неуклюжего внимания он старался оберегать Ивейн, помогал ей приспособиться к своему положению и старался не утруждать. Подолгу бывая вместе, они и теперь иногда занимались переводами, раздумывали над таинственными фигурами преград и их предназначением, но чаще просто отдыхали — в контакте сознания освобождали от напряжения мозг.

Отец и дочь не забывали и о сложностях двойной жизни Камбера и более всего размышляли над последствиями возможного объявления его святым. Для племени Дерини и даже для будущего страны канонизация скорее всего была благотворна. В этом мог сомневаться разве что щепетильный Джорем.

Кощунственность причисления живого к лику святых, да еще священника, божьего слуги — вот что страшило и не давало покоя. Что произойдет с живым Камбером в тот момент, когда его объявят святым? Это не дано знать смертным. Он надеялся, что и не придется узнать.

Отсутствие Синхила предоставило его канцлеру значительную свободу. Она была употреблена на то, чтобы выяснить как можно больше о камберианцах и попытаться что-то предпринять. Новости, донесения из провинции и дворцовые слухи понемногу складывались воедино.

Случайно встретив гавриилитского аббата отца Эмриса, явившегося ко двору с жалобой о посягательствах на земли Ордена неподалеку от аббатства святого Неота, Камбер узнал, что Кверон Киневан покинул Орден еще в апреле. Эмрис до сих пор недоумевал, почему, Священник-Целитель имел безупречную репутацию как в самом Ордене, так и в миру. Эмрис не мог объяснить, ни почему Кверон ушел, ни куда он подевался.

Из другого источника Райсу стало известно, что Кверон участвовал в покупке частично укрепленного и сильно разрушенного замка под названием Долан, стоявшего у дороги из Валорета на северо-восток к Кайрори. Дальнейшее расследование показало, что отца Кверона пару раз видели в том районе уже не в белом облачении своего бывшего Ордена и что за отремонтированными стенами Доланского замка энергично ведутся строительные работы.

Последнее обстоятельство немало удивляло. Откуда у Кверона взялись деньги на покупку особняка, ведь, как и каждый священник, он дал обет бедности? Однако дворцовые события помешали Камберу завершить расследование. Несмотря на то, что Синхил по-прежнему находился в Келдоре и должен был вернуться не раньше середины сентября, Совет (вернее, та его часть, что пребывала во дворце) собирался дважды в неделю, разбирал текущие дела и отправлял подробные отчеты королю. Королева-правительница с немалым трудом заставляла себя высиживать на заседаниях. Энском, всегда радевший о заботах церкви, все лето переносил приступы болезни и чаще отсутствовал, чем присутствовал.

Чем хуже становилось архиепископу, тем больше времени проводил Камбер у его постели, повинуясь не долгу, а глубокой симпатии и привязанности. Многолетняя болезнь желудка одолевала состарившегося архиепископа. Даже такой умелый Целитель, как Райс, был в состоянии лишь облегчить страдания, а это умел делать и Камбер. Его Энском и предпочитал видеть около себя.

По настоянию архиепископа, Райса и Джорема отрядили съездить в Кайрори, а на самом деле проведать Долан и выяснить тамошнее положение дел. Разведчики появились неподалеку от замка в середине августа и провели там почти неделю. Представились купцами-путешественниками, наблюдали за сновавшими туда-сюда рабочими и расспрашивали некоторых.

Выяснилось, что особняк куплен через посредника по имени Джон, расплатившегося золотом. Теперь с работниками расплачивается бейлиф Томас, он же имел дело и с жителями деревень, приносившими съестные припасы. За золото и серебро бейлифа от крестьян требовалось помалкивать о том, что они видели внутри. Пользуясь деринийскими способностями, Райс и Джорем узнали, что большинство строений похожи на монастырские. Старая часовня Долана была восстановлена и, как утверждали некоторые, значительно расширена. Через доланские ворота проследовало огромное количество прекрасной древесины и камня, а один старый плотник рассказал о большой статуе человека в плаще, под капюшоном, поставленной возле нового алтаря из розового мрамора.

Если хозяин этого места был тут, без сомнения, им являлся маленький сухощавый человек в серой одежде, время от времени прогуливавшийся по крепостным стенам в ночные часы. Его облик как нельзя более точно совпадал с описанием Кверона вплоть до толстой рыжевато-каштановой гавриилитской косы длиной до пояса. Райс и Джорем не видели его собственными глазами, но человек, по которому они считывали мысли, не мог солгать. Сомнений не оставалось: Кверон был в Долане.

Для окончательного выяснения ситуации они перед отъездом нанесли ночной визит в Кайрори. Элинор не было — вместе со своим новым мужем и сыновьями она отправилась проведать родню супруга; но Умфрид, старый бейлиф Кайрори, охотно впустил молодых людей.

— Да, посетители продолжают молиться у могилы покойного хозяина, — рассказывал Умфрид. — Многие оставляют цветы. Могила осталась прежней, к хозяйке никто не обращался с предложениями по постройке храма. А что, отец Джорем и лорд Райс тоже считают покойного святым?

Потайным ходом, соединявшим жилые комнаты и фамильную часовню, бейлиф привел их к цели путешествия.

В сопровождении Умфрида они не стали убеждаться в неприкосновенности надгробия, поверили старику на слово. На обратном пути в Валорет они повстречали камберианские часовенки, очевидно, поставленные поселянами без постороннего наущения, а просто в память о добром графе. С собой Райс и Джорем везли записки из часовни с молитвами и просьбами к святому заступнику.

Разведка не позволяла заключить, разрозненные это проявления стихийных человеческих чувств или проявления набирающего силы, организованного движения. Рассматривая записки с могилы, Камбер заметил, что почерк некоторых напоминает руку Гвейра. Впрочем, совершенной уверенности не было — слишком много бумаг приходилось ему просматривать, а почерк бывшего секретаря ничем особым не выделялся.

Серьезного расследования не состоялось — в ночь на первое сентября Энском Тревасский умер на руках Камбера. Участившиеся колики и приступы тошноты, от которых архиепископ таял на глазах, завершились кровавой рвотой на пороге кончины. Умирающий не чувствовал боли — руки друзей избавили его от страданий, но и вся деринийская мудрость уже не могла спасти Энскома.

Камбер как епископ Грекотский отслужил погребальную мессу, показавшуюся ему едва ли не самым сложным из того, что ему приходилось делать. Жаркая и влажная погода не позволила отсрочить похороны до возвращения короля — заклинание против тлена не могло действовать так долго. Энском был погребен в склепе под собором через два дня после смерти.

Он был еще жив, а в Гвиннеде, зная об ухудшении здоровья архиепископа, гадали о преемнике. В конце концов, при нескольких воздержавшихся все голоса были отданы Джеффраю Кэрберийскому.

Некоторое время Джеффрай, один из шести странствующих епископов Гвиннеда и бывший член гавриилитского Ордена, был кандидатом на получение епархии. Епископ-Дерини, умеренный, он пользовался доверием многих людей, был известен всей Пурпурной Марке, где обитал в последнее время. Казалось, он обладал умением соединять совершенно несоединимое (талант, очень полезный стране в будущем).

Энском, правда, сначала не думал назначать Джеффрая в Валорет, зная, что умрет раньше Камбера, он не хотел оставлять друга один на один со Слугами святого Камбера. На кафедре столичного собора должен был поэтому воцариться надежный преемник, который будет посвящен в тайну и воспрепятствует канонизации.

Но претенденты не отвечали ни этому требованию, ни прочим достоинствам, чтобы занять такой ответственный пост, а времени у Энскома оставалось все меньше; Единственное требование к преемнику архиепископ ни за что не согласился бы изменить — он должен быть Дерини. Человеку нельзя доверять пост главы церкви. Только такой могущественный заступник может оградить племя Дерини от нападок и преследований.

Поэтому за недостатком других кандидатур Энском выбрал Джеффрая. По крайней мере, тот был Дерини, причем опытным, хотя Камберу не стоило слишком на него полагаться. За неделю до смерти Энском назвал имя своего избранника в письме Синхилу в Келдор. Когда пришло согласие короля, Энском уже был мертв. Архиепископ Орисс Ремутский созвал Совет епископов и представил избранника Энскома. Когда он сказал, что и король одобрил выбор, епископы не стали спорить.

Подобно Энскому, Камбер сомневался в человеке, которого не знал ни как Камбер, ни как Элистер, но других предложений не было, поэтому ему пришлось сказать да вслед за остальными. Из-за того, что Джеффрай не знал и не должен был знать правды об Элистере Келлене (Камбер и Энском остерегались прошлых связей Джеффрая и Кверона по Ордену), он не станет противником Слуг святого Камбера, когда они поднимут головы.

В течение недели после посвящения Джеффрая ничего необычного не случилось. Вестей из Долана не было, и когда вернулся король, чтобы выразить скорбь о кончине Энскома и познакомиться с новым примасом Гвиннеда, дворцовая жизнь потекла по привычному руслу. Следующие несколько недель Камбер был занят встречами и совещаниями с Синхилом, он почти забыл о своих опасениях.

Сын Меган родился в конце сентября (его назвали Райсом в честь Целителя, помогавшего ему явиться на свет), Синхил, обрадованный здоровым телом и духом малыша, объявил неделю торжеств. Меган поправилась значительно быстрее, чем после предыдущих родов, и казалась счастливой уже от присутствия короля в городе. Новорожденный принц рос не по дням, а по часам.

Через месяц после смерти Энскома новый архиепископ созвал консисторию, просив прибыть всех епископов и глав религиозных Орденов. Собрание было назначено в том же зале капитула, где Камбер впервые предстал перед михайлинцами в качестве Элистера Келлена, только теперь Камбер был один из восьми присутствующих епископов; он сидел в крайнем из трех кресел слева от Джеффрая. В этих стенах он уже не был канцлером Гвиннеда, а одним из князей церкви.

Джорем расположился сзади на табуретке. Каждому епископу полагалось иметь при себе одного помощника, и выбор Элистера Келлена, естественно, пал на Джорема — личного секретаря. Кроме сына, в этом собрании не было ни одного человека, известного Камберу до превращения в Элистера Келлена.

Утреннее заседание было рутинно. В течение первого часа архиепископ Джеффрай принимал изъявления почтения от аббатов и настоятелей, которые не присутствовали при провозглашении примаса. Затем, после короткого обращения к присутствующим, в котором Джеффрай обрисовал свои помыслы, он объявил начало дискуссии о возможных кандидатах на место освобожденного им епископа.

Камбер много слушал и мало говорил. Утро завершилось без происшествий. В полдень Совет удалился на легкий обед.

Ничто не предвещало нарушения заведенного порядка и степенного течения заседаний. После перерыва Камбер возвращался в зал, важно выступая по выложенному узорной плиткой полу. Развлекался разговором с сухопарым епископом Юстасом, своим соседом по месту в синоде, беседа была шуточная. Поодаль следовал Джорем, у него с секретарем Юстаса был свой разговор.

Усевшись в кресло и продолжая улыбаться очередной остроте собрата-епископа, Камбер мельком взглянул в зал. Там негде было яблоку упасть, утром народу было вдвое меньше. Сидели и стояли вплотную представители всех влиятельных монашеских Орденов Гвиннеда, лиловые епископские одежды терялись среди белых, красных, синих плащей и сутан. Креван Эллин с михайлинцами занимал места на дальнем ряду скамей, как раз за епископом Дермотом О'Бирном. Ближе к помосту располагались отец Эмрис и два десятка священников-гавриилитов.

Камбер оглянулся, за его спиной тоже сгрудились люди. В этот момент глашатай архиепископа ударил о пол кованым железом посохом, требуя, тишины. Архиепископы Джеффрай и Орисс вошли и заняли места, их встречали стоя.

Когда все расселись, Камбер увидел, что в зал проскользнул Джебедия и присоединился к Кревану и прочим михайлинцам; он был одет, как простой рыцарь-монах, — никакого знака, свидетельствующего о его мирском положении, не было. Джебедия, как показалось Камберу, поглядывает на него с любопытством. Но прежде, чем удалось поразмыслить о его взглядах, глашатай снова ударил посохом — внимание. В наступившей тишине раздался его зычный голос.

— Ваша милость, преподобные отцы, братья нового религиозного Ордена просят позволения выступить перед вами и подать прошение.

Когда большие двери распахнулись, у Камбера мороз пробежал по коже, он понял (и все сомнения отпали), кого сейчас увидит.

Он мысленно выругался, ощутив напряжение Джорема, когда в зал неторопливо вошел Кверон Киневан, сопровождаемый людьми в серых рясах, которых Камбер раньше не встречал, и Гвейром Арлисским.

Теперь Камберу было понятно, откуда у Кверона взялись деньги на строительство в Долане и что именно там возводили. Как он мог забыть, что Гвейр богат?

С отрешенностью постороннего он наблюдал, как Кверон остановился в самом центре зала и низко поклонился, набожно спрятав руки в широких рукавах, потом приблизился к помосту и поцеловал кольцо Джеффрая. Бывший гавриилит выпрямился, уважительно кивнул отцу Эмрису и отошел на несколько шагов. Спутники Кверона опустились на колени и склонили головы. Волосы некоторых из них, в том числе и Гвейра, были заплетены в небольшие косички на манер гавриилитов.

Затаив дыхание, Джорем, испуганный и завороженный, подался вперед, когда Кверон достал из рукава свиток и принялся разворачивать. Теперь остановить Кверона Киневана можно было только полной правдой, ничего не утаивая.

— Милорд архиепископ, достопочтенные преподобные отцы, я буду говорить просто, — сказал Кверон, заглянул в рукопись и опустил руку со свитком. — Я и мои братья просим вашего благословения на создание новой религиозной общины, посвященной служению пока еще не признанному святому. Мы уже построили его первый храм в Долане и построим второй здесь, в соборе, где лежало его тело. В конце концов, и место его захоронения станет храмом, чтобы все желающие могли посетить святые мощи и поклониться. Поэтому мы пришли сюда, чтобы просить канонизировать покойного графа Кулдского Камбера Мак-Рори.

Когда замолкли слова Кверона, на мгновение воцарилась полнейшая тишина, а потом зал взорвался возбужденными криками. Джорем почти непроизвольно вскочил, его отчаянное «Нет!» потонуло в общем шуме, но гнев и смятение в лице были более чем красноречивы.

Сына Камбера знали многие в зале, и его выходка не осталась незамеченной. Однако Кверона она не смутила, ему было предоставлено слово, и он собирался договорить до конца. Шагнув к помосту, он махал свитком, требуя внимания. Его голос заглушал не только протесты Джорема, но и возгласы духовенства.

— Ваша милость, я могу говорить? Я прошу выслушать меня, не прерывая. Уверяю вас, мои сведения нельзя опровергнуть.

Когда гул затих и все заняли свои места, Кверон окинул слушателей тяжелым взглядом и опустил свиток. Безмолвный и бледный, Джорем стоял перед Квероном, до боли в суставах сжимая спинку кресла Камбера. Камбер оцепенел, когда Кверон смерил взглядом его сына.

— Благодарю вас, милорды, — наконец произнес Кверон обычным голосом, вновь оборачиваясь к Джеффраю. — Ваша милость, я могу продолжать?

Джеффрай, единственный из епископов, сохранивший достоинство сана, задумчиво откинулся на спинку своего трона, машинально потирая подбородок рукой в перстнях. Его глаза скользнули от Кверона к Джорему и Камберу.

— Епископ Келлен, попросите, пожалуйста, своего секретаря сесть. Мы знаем отца Кверона и выслушаем его прошение.

Роберт Орисс, сидевший справа от Джеффрая, наклонился к своему коллеге и заговорил, не отводя взгляда от потрясенного Джорема.

— Этот молодой человек — сын лорда Камбера, ваша милость. Вам об этом известно?

— Мне сообщили, — ответил Джеффрай. — И несмотря на это, я должен просить его не вмешиваться, пока отец Кверон не закончит. Сядьте, пожалуйста, отец Мак-Рори. Позже вам будет предоставлена возможность высказаться.

Почувствовав прикосновение Камбера к своему локтю, Джорем медленно опустился на краешек стула и напряженно застыл. Камбер тщетно пытался сломать стены мысленного сопротивления сына, не решаясь применить силу или обратиться к нему на глазах у всех. Возможно, позже. Как бы он ни поступил, надо быть уверенным, что реакция Джорема не будет слишком буйной. Здесь, под проницательным взглядом Кверона, они не могут рисковать.

Вздохнув, Камбер приподнялся, слегка кланяясь Джеффраю.

— Примите мои извинения, ваша милость. Мой секретарь юн и легко возбудим. Я постараюсь проследить, чтобы подобное не повторилось.

— Буду признателен вам за это, — ответил Джеффрай, поворачиваясь. — Теперь можете продолжать, отец Кверон. Прошу вас.

Кверон поклонился, скручивая свиток, которым он так эффектно воспользовался несколько минут назад. Однако содержимое бумаги осталось неоглашенным. Может, свиток был попросту пуст, и Кверон потрясал им, стараясь произвести впечатление. Что еще продемонстрирует этот Дерини в своем стремлении убедить собравшихся?

Камбер добросовестно изображал легкую заинтересованность и некоторое сочувствие к своему секретарю, сидевшему рядом с жалким видом. Камбер принял одну из излюбленных поз Элистера Келлена — сосредоточенное неподвижное лицо, руки лежат свободно, все мышцы кажутся расслабленными. Он видел, как Кверон изящно развернулся, оглядывая слушателей и поигрывая своим свитком. Он заговорил свободно и доверительно, овладевая вниманием публики.

— Ваша милость, преподобные отцы. Для тех, кто, возможно, не знает меня, скажу; я Кверон Киневан, Целитель и бывший священник Ордена святого Гавриила. Я остался и Целителем, и священником, но, как видите, мое облачение говорит о том, что я больше не принадлежу гавриилитскому Ордену. И на это есть причина. Не падение моего прежнего Ордена, которым я всегда буду дорожить, — здесь он слегка поклонился отцу Эмрису, — а призвание к исполнению другой службы, которая для меня и, я верю, для Гвиннеда более важна. Надеюсь, вы поймете причину такой перемены и выразите свою поддержку.

Он неторопливо вздохнул, а публика затаила дыхание.

— Как вам известно, граф Кулдский был убит в сражении в прошлом году. Точнее, был убит Камбер Мак-Рори: мягкий и набожный человек, как мы знаем, вернувший на престол нашего короля (да будет долгим его правление). Защитник человечества, как теперь многие называют его, причем справедливо, ибо он пал, защищая нас от тиранов-Фестилов. Он был повержен в расцвете своего служения королевству, пал задолго до того, как его труды могли принести плоды. Но мы, именующие себя его Слугами, верим, что он не был спокоен, покидая нас, когда его работа не совершена и эта земля в опасности. Его тело умерло, но сам он не ушел! Его рука простерта над этой землей и ее народом. С немногими избранными он даже говорил, направляя и подавая надежду и даруя чудо исцеления.

Теперь он овладел их вниманием и знал это. Его голос снизился до едва слышного, а сам он видел, как собравшиеся шикают на соседей, помешавших слушать его. Механически потирая указательным пальцем нос, чтобы скрыть растущий испуг, Камбер почувствовал, как похолодело внутри, когда он услышал слова об исцелении.

Знал ли Кверон о случившемся с Синхилом?

— Весной я говорил с одним из таких людей, — продолжал Кверон. — Сейчас он присутствует здесь. — Камбер позволил себе слегка расслабиться — Синхила в зале не было. — Он рассказал мне о чуде; благословенный Камбер явился ему как бы во сне, но это не было сном! Те из вас, кто знает меня или слышал о моей репутации, надеюсь, поверят, если я скажу, что подробно расспросил этого человека, полностью использовав свои способности, и убедился, что Камбер появился именно так, как описывает он. Я продемонстрирую это. Однако он не единственный неоспоримый свидетель.

Вот оно — еще одно возможное упоминание о Синхиле. Кто еще мог быть поистине неоспорим? Расспросы Синхила были по-настоящему опасны.

— Достоверность говорит сама за себя, преподобные отцы. Я верю, что Камберу Мак-Рори была дарована милость Божья, чтобы даже после смерти продолжать свое служение на этой земле. Я верю, что в конце концов у этого августейшего собрания не останется иного выбора, как объявить Камбера Мак-Рори святым. Если моя откровенность обидела кого-то, прошу меня простить.

Он склонил голову. На мгновение все в комнате замерло, хотя Камбер прекрасно знал, что должно произойти следом. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина, а потом послышалось бессвязное бормотание — епископы и духовенство зашептались. Так продолжалось несколько минут, пока Джеффрай не поднял руку, требуя тишины, наступившей в тот же момент.

— Мы благодарим вас, отец Кверон. Отец Мак-Рори, вы желаете что-то сказать, прежде чем отец Кверон предоставит нам своих свидетелей?

Джорем медленно поднялся, глядя в глаза Джеффраю. В последние минуты страстной речи Кверона он позволил отцу прикоснуться к своему сознанию и заверил его, что не выдаст себя. И все же ему хотелось сообщить как можно больше правды, не подвергая при этом опасности человека, ради которого он столько раз шел на компромисс.

— Ваша милость, я любил отца, — твердо произнес он. — Я любил его и по-прежнему люблю так сильно, что не в силах выразить словами. — Он посмотрел под ноги, вновь закрыв свой разум для Камбера, потом снова взглянул на Джеффрая. — Но отец был человеком, таким же, как и все: податливым и набожным, как говорил отец Кверон; любящим отцом и мудрым советчиком, необычайно одаренным даже для представителей нашей расы. Он многим жертвовал ради завершения того, во что верил, и был готов заплатить за это, потому что любил свою землю и ее короля… может быть, слишком любил. Но он не был святым. Я только надеюсь убедить вас, что он ужаснулся бы, узнав о том, что происходит под этой крышей.

Вздохнув, Джеффрай снова поглядел на Кверона. Для своих лет архиепископ Джеффрай был довольно привлекательным мужчиной. Его темная гавриилитская косица была слегка тронута сединой, но от речи сына Камбера он словно сделался старше. Всего за несколько минут. Джеффрай хмурился и размышлял, как быть. Когда Кверон поднял голову, задумчиво сцепив руки за спиной, архиепископ постукивал по зубам своим аметистовым перстнем.

— Отец Кверон, — произнес он, опять вздохнув. — Я вынужден напомнить преподобным отцам, что мы с вами друзья и братья с тех пор, когда я еще принадлежал к Ордену святого Гавриила. Мне хочется верить в то, что мой друг и брат только что сообщил августейшему собранию. Однако хочу заметить, что я, как и прочие, слушаю это заявление впервые. Я также должен обратить внимание на то, что сын человека, которого вы просите признать святым, не разделяет вашего энтузиазма. Вы готовы доказать ваши заявления свидетельствами, как требует обычай?

— Готов, ваша милость.

— Хорошо. Вы сказали, что один из свидетелей присутствует здесь. Я хотел бы услышать его рассказ. На основании его мы решим, стоит ли рассматривать это дело дальше. Вы согласны?

Кверон поклонился.

— Хорошо. Отец Мак-Рори, можете присесть. Прошу вас хранить молчание, пока свидетель Кверона не закончит свою речь.

Охваченный отчаянием, не в силах говорить, Джорем кивнул, опустился на стул и прислонился головой к креслу отца. Барьеры сознания снова опустились, пропуская Камбера. Когда отец проник в его разум, успокаивая, благодаря и подбадривая сына, Кверон повернулся к своей братии, все еще стоящей на коленях. Словно повинуясь зову, встал Гвейр. Быстрота его реакции возбудила в Камбере подозрение, что они с Квероном поддерживают магический контакт. Теперь они увидят, был ли Кверон таким умелым, каким его объявляла молва. С объективной точки зрения, было интересно узнать, как много запомнил Гвейр.

— Ваша милость. — Кверон передал свой свиток одному из коленопреклоненных людей и поклонился архиепископу. — Представляю вам лорда Гвейра Арлисского, нашего благодетеля и, если позволит ваша милость, в скором времени одного из Слуг святого Камбера, — так мы хотим назвать нашу общину.

Джеффрай задумчиво посмотрел на Гвейра.

— Я наслышан о вашей семье, Гвейр. Вы еще не приняли духовный сан?

— Нет, ваша милость.

Взяв украшенный драгоценными камнями нагрудный крест, Джеффрай протянул его Гвейру.

— Гвейр Арлисский, клянетесь ли вы этим символом нашей веры и святыми мощами, заключенными в нем, что ваш рассказ будет правдой и только правдой, понимая, как лжесвидетельство отразится на вашей бессмертной душе?

Гвейр приблизился и поцеловал крест.

— Клянусь, и да поможет мне Бог.

Получив одобрительный кивок Джеффрая, Гвейр поднялся и, опустив глаза, вернулся и встал рядом с Квероном. Соединив руки на груди, Кверон еще раз кивнул Джеффраю и быстро оглядел своих слушателей.

— Гвейр, скажи, пожалуйста, преподобным отцам, видел ли ты кого-нибудь из присутствующих в этой комнате прежде, разумеется, кроме наших братьев.

— Да, отец Кверон. Я знаю отца Джорема, лорда Джебедию и епископа Келлена, конечно.

— Очень хорошо. Рассказывай подробнее, пожалуйста.

— Я был другом Катана — брата преподобного Джорема, павшего от руки короля Имре. Я был вместе с отцом Джоремом, лордом Джебедией и бла… и лордом Камбером в течение года после Реставрации. Я был слугой лорда Камбера после смерти Катана и… до его смерти. Затем я поступил на службу к епископу Келлену.

— Понятно. Есть ли кто-нибудь еще, кого ты видел раньше?

— Видел? Да. Это было неизбежно, пока я служил у епископа Келлена. Но я не разговаривал с ними. Я был всего лишь секретарем и иногда камердинером.

— Но ты оставил службу у епископа Келлена. Почему?

Гвейр внимательно изучил обутые в сандалии ноги, выглядывавшие из-под серой рясы.

— Прошлой весной я пришел к его милости с просьбой построить храм святого Камбера в соборе. Он… ему не понравилась эта идея, а отец Джорем категорически возражал, поэтому я решил, что буду более полезным, если оставлю службу у его милости, чтобы не смущать его и не сеять сомнений среди его слуг. Я надеялся, что в конце концов бла… благословенный Камбер заставит его изменить свое отношение.

Кверон кашлянул и вмешался.

— Ваша милость, преподобные отцы, я думаю, что сейчас полезно узнать причину, по которой Гвейр поступил на службу к епископу Келлену. В этом рассказе заключено первое чудо, которое мы намерены доказать.

— Чудо? — воскликнул архиепископ Орисс. — Вы хотите сказать, что этот… этот юноша попал к Келлену благодаря чуду?

— Гвейр, расскажи преподобным отцам, что случилось, — спокойно произнес Кверон.

Гвейр поднял голову, уставившись куда-то в пространство, и Камбер понял, что воспоминания будут безупречны. Кверон позаботился об этом.

Он откинулся на спинку кресла, решившись терпеливо принять все. Это будет посерьезнее, чем Камберу казалось сначала, потому что Кверон наверняка отлично вышколил своего свидетеля. Теперь оставалось надеяться, что именно это и станет ловушкой для Кверона — чересчур ясные и убедительные воспоминания скорее всего покажутся сомнительными. Но обольщаться надеждами, что Кверон перестарался, не стоило.

— Это случилось в ночь похорон лорда Камбера, — Гвейр сначала лепетал, потом твердость и решительность появились в голосе. — Многие могут подтвердить, что смерть Камбера повергла меня в отчаяние. Той ночью я плакал у его гроба и никак не мог уйти. Должно быть, я пробыл там уже несколько часов, когда пришел отец Келлен и увидел меня. Думаю, стражники беспокоились и просили узнать, что со мной.

Захваченные рассказом, слушатели перевели дух.

— Он отвел меня в комнату, принадлежащую брату Йоханнесу, который был в то время его камердинером. Он и Йоханнес попытались заставить меня заснуть. Я… думаю, они боялись оставить меня одного из страха, что я могу что-то сделать над собой. Много из происшествий того вечера помню неясно. Как бы там ни было, я не мог заснуть, пока отец Келлен не дал мне подогретого вина. Позже я понял, что в нем, должно быть, было снотворное. Не знаю, как долго я спал.

Когда Гвейр замолчал, чтобы восстановить дыхание, Кверон слегка развернулся к рассказчику. В его глазах горел огонек беспокойства. Казалось, Гвейр не заметил этого.

— Тем не менее я чувствовал себя вполне уверенно для того, чтобы осмыслить случившееся, — продолжал Гвейр. — Я помню, что проснулся и понял, что лежу в одеялах, что выпитое мной вино, наверное, было сдобрено каким-то зельем, но был спокоен. Потом я неясно ощутил присутствие кого-то еще, как будто дверь в комнату открылась и закрылась, хотя я этого не слышал. Открывая глаза, я ожидал увидеть брата Йоханнеса или отца Келлена. Но брат Йоханнес мирно спал в кресле у камина, и когда я повернул голову к двери, я… в тот же момент понял, что это был не отец Келлен.

Он сглотнул и на мгновение закрыл глаза, набираясь сил, чтобы произнести следующие слова. Но прежде Кверон положил правую руку на шею Гвейра, а левой рукой провел по глазам юноши. Гвейр выдохнул и расслабился, делаясь совершенно спокойным. Когда Кверон убрал руку, голова Гвейра поникла на грудь.

Глубоко вздохнув, Кверон взглянул на Джеффрая. Густые ресницы бросали тень на его карие глаза, правая рука лежала на плече Гвейра.

— Ваша милость, я прошу прерваться на минуту, чтобы предложить лучший способ рассказать о случившемся, чем слова. С согласия вашей милости я бы хотел показать, что случилось с Гвейром в ту ночь.

Шепот удивления прокатился по залу, и Камберу показалось, что он видит едва заметную улыбку на губах Джеффрая. Он даже подумал, не сговорились ли Джеффрай и Кверон заранее, несмотря на то, что говорил архиепископ.

Нет, это невозможно. Даже Кверон не способен на такое. Или способен?

— Прошу вас, расскажите нашим братьям, что вы имеете в виду, — спокойно сказал Джеффрай.

Кверон поклонился.

— Как известно вашей милости, но не всем здесь присутствующим, Орден святого Гавриила учит одной процедуре, благодаря которой опытный Дерини может проникнуть в память другого и создать видимый образ его воспоминаний. Мы, Целители, иногда используем это для лечения определенных болезней рассудка. — Он обратился к публике. — Эта процедура не совсем волшебство, хотя, судя по всему, доступна только Дерини и не опасна ни для пациента, ни для Целителя, ни для наблюдателей, несмотря на то, что Целителю приходится затрачивать много энергии. Если разрешит его милость, вы сможете увидеть происшедшее в ту ночь с Гвейром своими глазами.

Послышался шепот страха и удивления, нервный кашель и шорохи задвигавшихся людей. Потом наступила тишина, и взгляды собравшихся обратились к Джеффраю.

— Заприте двери, — распорядился архиепископ. — Нам не помешают. Отец Кверон, можете начинать.