"Святой Камбер" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

ГЛАВА XVII Посему (возлюбленные), препоясавши чресла ума вашего, бодрствуя, совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа.[18]

К удивлению Камбера, Гвейр постучался к нему задолго до заутрени и до первых проблесков зари. Он не спал, не мог спать после того, что случилось с ним этой ночью, но понимал, что должен притвориться спящим. Камбер улыбнулся, вспоминая лихорадочную, почти мальчишескую жажду деятельности, владевшую Гвейром всю неделю, и то, как старательно готовил он накануне епископское облачение, пока сам Камбер выезжал с королем. Почему-то — совершенно необъяснимо — молодой человек уверился, что его новый господин если и не совершенно беспомощен, то во всяком случае слишком рассеян во всем, что касается церемоний и этикета и Камбер не слишком старался разубедить его. После смерти прежнего хозяина юноша чувствовал себя слишком неуверенно, и ему необходимо было чувствовать, что кто-то нуждается в его помощи. Сейчас Гвейр стал почти прежним, каким он был до «смерти» Камбера.

Вот почему Камбер не сразу ответил, когда услышал стук в дверь, а, напротив, закутался в одеяло и сощурил глаза до щелочек. Стук вскоре прекратился, сдвинулась задвижка и послышались осторожные шаги. Золотистый отсвет лег на его лицо, и он понял, что в руках у Гвейра свеча. Шаги замерли, и Камбер услышал изумленный вздох.

— Отец Келлен? Ваша милость! — Голос звучал негромко, но настойчиво. — Вы еще не проснулись, милорд?

Камбер что-то бессвязно пробормотал. Гвейр снова вздохнул и принялся зажигать свечи, разгоняя предутренний мрак. Когда он присел на корточки, чтобы развести огонь в камине, Камбер лениво повернулся и посмотрел на юношу, прислушиваясь к незамысловатой мелодии песенки, которую напевал Гвейр. Он подбрасывал дрова в разгоравшееся пламя, в черной монашеской рясе, которую юноша теперь носил, Не снимая, ему явно было удобно. Камберу подумалось вдруг, что ловко сидящая одежда не только придает Гвейру уверенности. Похоже, он не снимает рясы, за этим должно быть что-то еще.

— Гвейр? — Камбер приподнялся, опираясь на локоть. Гвейр обернулся и улыбнулся во весь рот, продолжая заниматься камином.

— Доброе утро, отче. Хорошо спали?

— Гм. Перед сном я провел некоторое время с архиепископом. Это было допоздна. А ты не рановато поднялся?

— Сегодня вас посвятят в епископы, ваша милость. Это очень важное событие, нужно многое успеть, мы ведь завтра уезжаем в Грекоту. Вы не забыли?

— Нет, что ты.

Зевнув, Камбер потянулся и сел, но только начал выбираться из постели, как рядом оказался широко улыбающийся Гвейр с теплой мантией. Пока молодой человек закутывал его плечи, Камбер сидел, задумчиво выпятив губы и подняв подбородок, чтобы Гвейр завязал мантию под горлом. Когда Гвейр опустился на колени, чтобы надеть ему на ноги теплые туфли, Камбер бросил задумчивый взгляд на его макушку. Что-то изменилось в этом мальчике сегодня утром, определенно изменилось.

— Сегодня ты на удивление весел, — заметил Камбер.

Гвейр, не поднимая глаз, продолжал свои занятия.

— Впереди незабываемое событие, — ответил он. — Нам предстоит длинный день, сударь. Я знаю, что вы не станете прерывать своего поста до окончания церемонии, но не сделаете ли малого послабления. Стаканчик подогретого эля? Это укрепит ваши нервы. Однажды мне это советовали.

— Почему ты думаешь, что мои нервы нуждаются в укреплении? — Камбер покачал головой и постарался сдержать улыбку, когда Гвейр встал и потер руки. — Гвейр, можно задать тебе вопрос?

— Какой вопрос, отче?

— Почему на тебе монашеская ряса? Можешь рассказать мне об этом?

— Эта? — Гвейр коснулся края капюшона на плече, и на его губах промелькнула полуулыбка. — Вы ведь не сердитесь, отче? Я не хотел сделать ничего плохого. Просто подумал, что быстрее сойдусь с остальными, если на мне будет церковное облачение. В соборе будет пруд пруди священников, монахов и епископов.

Камбер мысленно вздохнул с облегчением. Он вовсе не возражал бы, если однажды Гвейр решится принять священные обеты, но сейчас его волновало чудо, ему явившееся, возможные выдумки и никчемные толки вокруг видения. Вступление в духовное звание — прекрасная идея, если она приходит сама по себе.

От таких мыслей Камбер кисло улыбнулся и подошел к камину. Гвейр последовал за ним и остановился с выражением ожидания на лице, а Камбер грел над огнем руки. Юноша открыл рот, стало быть, тема еще не исчерпана.

— Знаете, ваша милость, я действительно думал об отказе от мирской жизни, — робко признался Гвейр.

Камбер терпеливо кивнул.

— Я догадывался. Это из-за того сна?

— Я… так не думаю, сэр.

— Нет? Ну что ж, принимая во внимание связи твоей семьи и твое военное образование, мне, возможно, удастся устроить тебя к михайлинцам, если пожелаешь, — предложил Камбер, видя в военном рыцарском Ордене меньшее из двух зол. — Из тебя выйдет отличный паладин святого Михаила. Джебедия примет, я уверен. Как ты знаешь, Орден понес тяжелые потери.

— Не думаю, что хотел бы стать михайлинцем, ваша милость, при всем почтении к ним. И мне совсем не хочется быть рыцарем. Меня не влечет гром сражений и блеск доспехов, может, я перерос все это.

— Так скоро?.. В двадцать два года?

— В двадцать пять, сэр, месяц назад. Я просто… устал от битв.

— Чего же тогда ты хочешь?

Гвейр пожал плечами.

— Я еще не знаю. Я получил неплохое образование, У меня очень хороший почерк. Отец Альфред, духовник, думает, что из меня получится прекрасный писарь или даже священник, хотя насчет последнего я не очень-то уверен. Кроме того вам понадобится секретарь с военным образованием, когда у вас уже не будет михайлинцев. Может быть, я смогу помочь.

Камбер усмехнулся, заставляя Элистера говорить со всею резкостью.

— Если ты решаешься, не думай о расположении кого-то или преданности кому-то, будь верен себе самому и Господу Богу. Неслыханная глупость — принимать духовный сан потому, что тогда ты сможешь лучше служить мне!

— Сэр, я не…

— Обещаешь, что не поступишь так?

— Конечно, — согласился Гвейр. — Только по убеждению.

— Ловлю тебя на слове. А пока как насчет моей ванны? — Камбер с улыбкой указал на открытую дверь. — И еще, Гвейр…

— Ваша милость?

— Если ты сделаешь это по зрелому убеждению, я буду очень рад.

Гвейр тщетно попытался скрыть свою радость.

Часом позже вымытый, одетый, побритый, с расчесанной и уложенной волосок к волоску прической Элистера Келлена Камбер наконец-то устроился поразмышлять о деталях предстоящей церемонии. Он сидел в выбеленной нише восточного окна, на подушках, уложенных по каменному выступу стены, наслаждаясь первыми рассветными лучами.

Впрочем, радоваться утреннему солнцу и даже вновь переживать чудесные события минувшей ночи не было времени. Рукопись по обряду посвящения в епископы Энском прислал еще неделю назад, но прочесть ее так и не удалось. В воспоминаниях Элистера запечатлелись такие церемонии, но Келлен видел все со стороны. А посвящение, кроме внешней стороны, имело глубокое мистическое содержание. Нужно было не торопясь подготовить к этому свой мозг, одновременно загрузив его множеством церемонных мелочей.

Раньше ему казалось, что это проще, чем выходило на деле. Постоянно являлись какие-то люди, то поздравляли и вручали подношения, то уточняли списки вещей, предназначенных для отправки в Грекоту, то беспокоили по совершенным пустякам, которые почему-то не могли быть разрешены без его участия. Он даже не поднял головы, когда Гвейр в очередной раз вошел, постучавшись, и вышел из задумчивости, только почувствовав на себе требовательный взгляд.

— Государь!

Свиток полетел в сторону, Камбер поднялся и поклонился, удивляясь нежданному гостю. Вчера у него сложилось впечатление, что до начала церемонии король будет занят. А до нее оставалось около часа.

— Доброе утро, Элистер, — король кивнул, самодовольно улыбаясь. — Вы все еще учите свои слова, не правда ли?

— Только повторяю, Ваше Величество. Как вы, должно быть, знаете, на этой неделе у меня было мало времени. — Он указал на скамью напротив. — Не составите ли мне компанию?

Синхил покачал головой.

— Не сейчас, однако я жду вас на обед после церемонии. Мне захотелось внести свой скромный вклад в это незабываемое событие. Сорл?

Услышав свое имя, Сорл ввел в комнату двух слуг, несших что-то длинное, почти в рост человека, завернутое в черную ткань. В руках Сорла был объемистый пурпурный сверток, который он положил в одно из кресел рядом с камином, приглядывая за слугами, укладывавшими черный сверток. Подойдя ближе, Камбер узнал вешала с церковным облачением, вроде тех, что уже стояли за кроватью. Однако оказался не готов к тому, что открыл Синхил, сдернув черную ткань.

Шелк кремового цвета был так богато расшит драгоценными камнями и золотом, что слепил глаза. Епископская риза и епитрахиль, украшенные золотым шитьем в виде снопов пшеницы, усыпанные алмазами и гранатами. Никогда не видел Камбер такого облачения.

Тело напоминало о себе, требуя притока воздуха, Камбер подчинился и медленно вдохнул и провел дрожащим пальцем по краю ризы. Он хотел повернуться к королю, но тут возник Сорл с митрой в руках, расшитой золотом и драгоценными камнями, только что извлеченной из меньшего свертка. Краем глаза Камбер видел, что Синхил следит за ним с довольной улыбкой.

Все еще не веря, Камбер покачал головой.

— Государь, я… они великолепны. Царский подарок. Не знаю, что и сказать.

— Подойдет и простое спасибо, — ответил Синхил самодовольно. — Я сам с трудом верю в это. Не в облачение, потому что оно сделано по моим личным указаниям, а в то, что я сумел заставить вас ощутить недостаток слов.

— Я… Да, Ваше Величество, вы правы. Но все это слишком роскошно для меня. Это должно принадлежать собору или…

— Или главе его кафедры, которым вы вскоре станете, — прервал его Синхил. — Не спорьте, Элистер. Я, разумеется, понимаю, что такое облачение не надевают каждый день. Во-первых, оно слишком тяжело, и в нем ужасно жарко, как я обнаружил. Поэтому Сорл принес и более простое.

По его сигналу Сорл развернул остальные свертки и отошел в сторону. На озаренном пламенем кресле сияла изумрудно-зеленая и белая парча, украшенная в нескольких местах неприхотливой вышивкой. Камберу осталось только качать головой.

— Это слишком большая честь для меня, Государь, — наконец произнес он, испытывая неловкость оттого, что Синхил готовил свой щедрый подарок Элистеру… Элистеру, которому в конце концов король доверчиво протянул руку… Элистеру, а не Камберу.

Однако кто теперь был Камбер?

Не подозревавший о внутренней борьбе человека, которому только что была оказана такая честь, Синхил знаком приказал слугам удалиться.

— Я преподнес вам то, что вы заслужили, и, возможно, поделился тем, что могло принадлежать мне. Нет, отче, я смирился, — продолжал король, видя, что вызвал беспокойство. — Я уже говорил вам. И вы предложили разделить с вами чувства священника, а мне — поделиться переживаниями короля. Вы помните?

Камбер кивнул, обращаясь к памяти Элистера.

— Именно это я и имел в виду, — мягко ответил он.

— Тогда я ловлю вас на слове, — пробормотал Синхил. — Я не стану препятствовать вашему отъезду в Грекоту. Вы можете ехать и поднимать на ноги свою епархию. Если хотите, я дам вам несколько месяцев. Архиепископ согласится на это, а у меня будет довольно времени, чтобы разобраться с делами здесь — наказать пленников, сформировать Совет, выполнить наконец все, что нужно было сделать раньше, все, что должен делать король Но когда все будет исполнено, я призову вас назад. Чтобы, вернувшись, вы сели рядом со мной и помогали издавать законы по управлению этой землей, которую вручили мне ваши друзья-Дерини. Я не хотел этого, Элистер. Видит Бог, не хотел. Но теперь пути назад нет, и я начинаю сознавать свою ответственность. Признаться, я много думаю над тем, что вы неустанно внушали мне, и, если придут тяжелые времена, хотел бы помнить о ваших советах, а лучше всего — видеть вас около себя. Вы избавите меня от одиночества, Элистер?

Камбер сцепил пальцы и принялся разглядывать их.

— Вы действительно хотите этого, Синхил?

— Мне так кажется. Жизнь будет намного приятнее для всех, если я обрету покой и примусь за дела.

— А как насчет королевских развлечений? — тихо спросил Камбер.

— Королевские развлечения? — Синхил горько засмеялся. — Все радости сводятся к удовлетворению сознания, что стараешься изо всех сил, а желанное в это время где-то далеко. В мой монастырь мне никогда не будет позволено вернуться, мы оба знаем это.

— Вы вернулись бы, если бы могли? — задумчиво спросил Камбер. — Я хочу спросить, если бы сейчас, в это мгновение, вы могли перенестись в свою келью в монастыре святого Фоеллана, вы вернулись бы?

Синхил опустил глаза.

— Нет, — прошептал он. — Потому что так никогда не будет, теперь я понимаю это. Прежде я еще сопротивлялся, но сейчас нет. Выбор сделан, даже если временами кажется, будто никакого выбора не было, теперь пора платить по счетам. Может быть, в один прекрасный день Господь простит меня.

— Вы по-прежнему считаете, что, приняв корону, вы совершили грех?

— А разве нет? Взгляните на моих крошек, Элистер. Взгляните на печальную молодую женщину — мою жену, на меня, чьей единственной невестой должна была быть церковь. Но я должен идти вперед по своему извилистому пути и сделать для них все самое лучшее, по крайней мере, насколько это возможно. Может быть, мои сыновья научатся управлять этой страной лучше, чем я своей слабой рукой.

Он протянул Камберу свои дрожащие руки, и тот обнял его за плечи. Спустя мгновение Синхил поднял глаза.

— Простите, отче. Я не хотел портить такой прекрасный день сентиментальной чушью. Возможно, теперь вы поймете, почему так необходимы здесь.

— Я постараюсь быть рядом, как только понадоблюсь вам, сир, — произнес Камбер. — Будьте уверены, по вашему зову я появлюсь скоро, как только смогу. Самая большая честь на земле — служить своему господину и королю.

— Благодарю. Я постараюсь королевской службой не отвлекать от долга служения Господу нашему, — сказал Синхил, наконец улыбнувшись. — Но теперь мне пора уйти и дать вам закончить приготовления. Вы наденете новое облачение сегодня утром, не правда ли?

— Как пожелаете, Ваше Величество. — Камбер улыбнулся. — Остается надеяться, что я не буду затмевать собой моих братьев-епископов. Архиепископ Энском имеет доступ к сокровищнице собора, но бедный преподобный Роберт может оказаться в тени.

— Вам незачем беспокоиться о Роберте Ориссе, — самодовольно ответил Синхил, задержавшись в дверях. — Создание двух епархий — великое событие для Гвиннеда. Ваш собрат уже получил такой же подарок.

— Вот как.

— Разумеется, его облачение не похоже на ваше. Вы с ним очень разные люди.

— Не берусь спорить с этим.

— И, откровенно говоря, — заключил Синхил, прежде чем, уйти, — это даже хорошо. Не думаю, чтобы мне удалось справиться с двумя Элистерами.

— Да благословит вас Господь! — Камбер рассмеялся, и дверь закрылась.

Интересно, что стало бы с Синхилом, узнай он, что существуют два Элистера.

Часом позже, с ударом третьего колокола, Камбер ступил на залитый солнцем соборный двор, где часть участников церемонии должна была составить его процессию. Джорем и отец Натан стали по бокам, готовые тронуться по его сигналу. Поправив тяжелое облачение и подавив нервный зевок, он посмотрел на паперть — ряды клириков поднимались по ступеням и исчезали в проеме главных дверей. Оттуда многократно отраженное камнем и деревом доносилось пение хора. Процессия тронулась, и разговоры вокруг стихли.

Синхил оказался прав насчет облачения. Шаг за шагом Камбер в этом все более убеждался, не без труда скрывая неудобства передвижения. Риза и вправду была весома и заставляла пыхтеть от жары, а драгоценной митре еще предстояло показать владельцу все прелести ношения ее. Впереди был и настоящий солнцепек — в утреннем небе не виднелось ни облачка, а ручейки пота уже бежали под стихарем и бесценной ризой.

Стоически вздыхая, Камбер старался хоть немного остудить тело и удивлялся, как переносит жару Роберт Орисс, не владевший приемами Дерини.

Со всего Гвиннеда и из соседних земель на церемонию съехались отцы церкви. Большинство были малознакомы Камберу, не встречался с ними и Элистер. Среди епископов выделялся Ниеллан из Дхассы, известный умением сохранять нейтралитет и собственную независимость. Теперь Ниеллану предстояло проявить эти свои таланты во взаимоотношениях с новым архиепископом Ремутским Юный Дермот Кашиенский был известен благодаря своему дяде, оставившему ему епархию, и еще слухами о том, что покойный благодетель Дермота был вовсе ему не дядя, а гораздо более близкий родственник. Самую южную епархию представлял Уллиэм Найфордский, наводивший порядок в епископстве после сумасбродной затеи Имре превратить портовый Найфорд в третью столицу. Имена шести странствующих епископов, тех, кто не имел своих епархий, Камбер помнил нетвердо. Были среди них Джавет, Кай, Юстас, Турлог… но точно определить владельцев имен Камбер не взялся бы.

Все прелаты в полном облачении несли в руках пастырские посохи — символы их власти, повернутые крюками внутрь в знак подчинения Энскому. Перед епископами, в этот момент вступавшими в собор, внутрь вошли другие участники церемонии в разнообразных нарядах: диаконы с крестами и священники со свечами; кадильщики, раскачивавшие на золоченых цепочках сосуды, источающие благовония; рыцари церкви — михайлинцы и другие, в лазурных, пурпурных и золотых мантиях; причетники в белых стихарях с регалиями, которые будут пожалованы будущим епископам.

Следом шествовали аббаты Гвиннеда: Креван Эллин, глава Ордена святого Михаила, в синем плаще; отец Эмрис из Ордена святого Гавриила, седовласый, одетый в белое, он скользил, словно тень; главы Ordo Verbi Dei и братства святого Йорика и горстка других.

Наконец настала очередь Камбера медленно взойти по истертым ступеням собора и ступить под его сень. Джорем и Натан подхватили края его ризы, и все трое последовали за двумя мальчиками, которые, как величайшие драгоценности, несли в вытянутых ручонках золотистые свечи. Молитвенно сложив руки и потупив взор, Камбер успокаивал свой разум и взывал к Богу. Когда они шли по боковому нефу, зная, что позади остались только Орисс и Энском, слова хорового вступления разнеслись среди колонн, арок и галерей:

— Fidelis sermo, si quis episcopalian desiderat…

Верна поговорка, что если человек пожелал стать епископом, он желает хорошо потрудиться. Епископ должен быть безупречен…

Со своего места на правой стороне хоров Синхил наблюдал за процессией, вспоминал прошлое и всей душой мечтал быть хотя бы самой ничтожной частью этого шествия.

Но его голову венчала корона, рядом стояла супруга и королева, и уделом мечтавшего о домотканой ризе и монашеской келье были излишества дворцовой роскоши, мирская суета и земная слава.

Когда появились епископы, Синхил нетерпеливо заерзал, вглядываясь до тех пор, пока в самом конце над остальными не показалась седая голова. На ней король и задержал свое внимание, изучая морщинистое лицо и силясь угадать, что же скрывается за этими бледными ледяными глазами. Когда епископы прошли вдоль хоров, чтобы у алтаря задержаться и на несколько секунд преклонить колени пред тем, как занять свои места, он прошептал молитву благодарности за обретение нового друга и советника. Склонив голову и встав на колени, архиепископ Энском начинал мессу.

Литургию открывал отрывок из евангелия. Потом, когда хор спел Veni Creator, призывая Святой Дух к тем, кто скоро будет освящен, Роберт Орисс и Элистер Келлен встали перед троном примаса Гвиннеда и выдержали символический экзамен на пригодность к обетам, которые они вскоре должны принять:

Обещают ли они верность и постоянство проповеди мира Божьего?

Обещают ли они поддерживать и наставлять на путь спасения люд Божий?

Обещают ли сострадать бедным, скитающимся и пребывающим во всякой нужде?

Обещают ли искать заблудших овец и принимать обратно в свое стадо?

Обещают ли они любить, как отцов и братьев своих, всех, кого поручает им Господь, и не щадить при этом жизни своей?

Да, они обещали.

Положив руки на самые священные из соборных реликвий, они дали обеты до конца жизни посвятить себя делу, которое вручается им. Протянув руки перед алтарем, как делали это все священники с незапамятных времен перед принятием высокого духовного сана, они молились об исполнении принесенных обетов, а архиепископ и все духовенство стояли на коленях и читали традиционную литанию святых.

Затем двое поднялись только для того, чтобы подойти к трону архиепископа. Там снова бок о бок опустились на колени, чтобы получить священный отпечаток прелатства и прикосновение рук сначала архиепископа, а потом его помощников-епископов.

Двое епископов возложили им на плечи раскрытые евангелия. Оба приняли помазание и получили символы новых постов: евангелие, которое будут проповедовать; аметистовое кольцо как знак преданности церкви; митру и корону земной власти в назидание о том, что епископство отдается им в управление, но, верша мирские дела, они должны прежде всего служить Богу.

И, наконец, посох — символ Пастуха, наблюдающего стада и ведущего их именем Божьим.

После благодарственного молебна новоосвященные епископы прошли по всему собору, впервые благословляя собравшихся, в то время как под арками плыли триумфальные звуки Те Deum.

В большом зале замка состоялся пир в честь новых епископов, на который были приглашены их братья в Боге. Такого роскошного празднества еще не было за все время правления Синхила. Этот пир не походил на ослепительные зрелища времен Фестилов. Синхил намеренно старался избежать любого намека на сходство. Кроме того, он по-прежнему не мог свыкнуться с законами и приличиями этого мира, от которого ему все время было немного не по себе. Но это торжество стало праздником и для короля.

Усадив справа от себя епископа Келлена, а архиепископов Орисса и Энскома — слева, по обе стороны от королевы, Синхил время от времени расхаживал по огромному залу, поднимая кубок за здравие двух своих новых епископов и сияя радостью, особенно после того, как королева ушла и он остался в мужском обществе.

На следующее утро Камбер отправился в Грекоту. Однодневная поездка растянулась на три дня, потому что от князя церкви, в первый раз выехавшего в свои владения, требовались приличные сану роскошь и величие. Для охраны Синхил пожаловал конвой из двенадцати рыцарей, к ним добавлялось десятка два воинов из свиты архиепископа, которые по прибытии в Грекоту поступали в распоряжение Камбера. Кроме того, с ними ехали капелланы, секретари и слуги для основательного обустройства на новом месте. Домашняя прислуга была выслана вперед еще неделю назад и готовила епископскую резиденцию.

Следующие недели пролетели незаметно. Лето сменила осень, и дни делались короче. Грекотская епархия, одна из старейших в Одиннадцати Королевствах, располагалась в самом центре университетского города того же названия и уже более пяти лет жила без епископа. Ее новый владыка почти непрестанно был занят исполнением своих пастырских обязанностей. Восстанавливал церковные суды, совершал конфирмации и возводил в священство. Предстояло посетить с официальным визитом каждый приход, аббатство и школу, находившиеся под его рукой, чтобы убедиться: все они вверены достойнейшим и управляются должным образом; встретив упущения и злоупотребления, взыскать с виновных и восстановить справедливость. Камберу также приходилось совершать таинство и отправлять требы, как обычному священнику: крестить, исповедовать, венчать, соборовать.

Этим, хорошо знакомым Элистеру, но новым и волнующим для Камбера делам, он и предавался, открывая немало нового в самом себе. Вечерами, обессиленный, падал на кровать, восполняя истощение физических сил беспробудным сном и деринийской тренировкой. Время от времени он удивлялся обычным людям: как они-то могут выдерживать бремя своих забот? Поиски ответа привели к неожиданному открытию: милосердие Божие и особая Благодать на этих слабых существах! Оказывается, его голова еще на что-то годилась.

Когда Камбер не был в разъездах, он разбирал епархиальные бумаги, придумывал собственную систему управления, наставлял своих служащих. Декана удалось найти без труда. Выбор пал на скромного, опытного священника по имени Вилловин, который все пять лет безвластия без посторонней помощи поддерживал порядок в епархии.

Беспорядок в архивах и библиотеке, конечно, не мог быть вменен в вину отцу Вилловину, но это было просто ужасно. Камбер не терпел небрежения к слову, доверенному пергаменту, особенно когда дело касалось истории и религии. Скоро выяснилось, что неразбериха продолжается многие годы.

Полтора века назад произошло разделение Варнаритской школы и соборного капитула. Вольнолюбивые варнариты перебрались в здание на другом конце города, перевезли туда свою библиотеку и, по-видимому, прихватили немалую часть епархиальных рукописей. Подтверждалась эта догадка характером пробелов в архиве. После разделения с варнаритами соборные бумаги так и не были как следует разобраны, денежные расписки валялись вперемешку со священными текстами и мирскими посланиями. Иногда во всем этом беспорядке угадывался тайный умысел.

Камбер велел Вилловину подобрать монахов и заняться архивом — епархия начала помаленьку выбираться из хаоса бумаг. Вилловин оказался придирчив и неукоснительно требовал с братьев самой тщательной и скорой работы. Никто не воспротивился неожиданной строгости всегда кроткого священника, вероятно, понимая важность епископского поручения, и дело успешно продвигалось.

Камбер взял себе за правило проводить время в библиотеке в обществе старых рукописей. Его знание древнего языка очень пригодилось для расшифровки малоизвестных и забытых документов, похороненных на дальних полках. Ценной находкой, о которой он не рассказал Вилловину и монахам, овевался тайник со свитками, написанными задолго до отделения варнаритов. Их даже Камбер понимал с трудом. У него не находилось времени заняться текстами всерьез, но довольно было некоторых слов и фраз, которые удалось разобрать, чтобы понять: ни один представитель расы людей не должен видеть этого. Один из манускриптов, помеченный более поздней датой, чем остальные, был связан с древними записями, которые они с Ивейн изучали еще в Кайрори. В другой рукописи он наткнулся на упоминание о Протоколе Орина!

Епископ Грекотский не решился слишком глубоко погружаться в эти проблемы. Очень скоро пришла зима, а с ней приказ от Синхила отправляться в столицу. Все изыскания приходилось откладывать и исполнять монаршую волю, правда, Ивейн о своей находке Камбер поторопился известить.

Связь с детьми была его единственным личным делом в последнее время. С первой недели в Грекоте два раза в месяц приходили послания Джорема из столицы. Сын писал о новостях в Ордене святого Михаила. К его письмам присоединялись вести от Синхила, который предпочитал такие сношения с Элистером, полностью доверяя Джорему. Все знали близость этого михайлинца к бывшему настоятелю Ордена, он лучше всего подходил к роли посыльного.

Разумеется, Синхилу не было известно, что Джорем присылал записки Энскома и через него архиепископ получал ответы Камбера. Ивейн и Райс тоже участвовали в переписке. Синхилу было известно только, что дела в епархии идут на лад, стало быть, Келлен проявляет себя и на новом месте таким же ревностным руководителем, как и во главе михайлинцев. Это означало, что с наступлением зимы отец Элистер сможет проявить свои таланты и добродетели в делах королевства, а по осени Синхила ожидало множество иных забот, да и Келлен должен был как следует освоиться в Грекоте.

В этом городе Камбер учился повелевать и изведал одиночество властителя. Он почти все время был на людях, порой его даже чересчур донимали, но не было во всей Грекоте никого, с кем можно было хотя бы поговорить по душам.

Ближе всех из валоретской свиты он знал Гвейра, а тот все еще не мог обрести душевного равновесия. Осенью за хлопотами по сбору урожая юноша отдалился от Камбера, чаще бывал в обществе священников и братии. Охотно общался с приезжими, особенно с лицами духовного звания, и не делал исключения для Дерини.

О растущей привязанности Гвейра к чужой расе Камбер узнал в конце октября. В тот день он гулял в саду, разбитом вокруг епископской резиденции, больше похожей на крепость, и в отдаленном уголке увидел среди деревьев своего секретаря в обществе члена Ордена святого Гавриила. Собеседник Гвейра был худощав и невелик ростом, на спину свешивалась косица длиной до пояса, толщиной в мужское запястье. Зеленый плащ Целителя, нечастый среди гавриилитов, не помог Камберу угадать его владельца.

Он, движимый любопытством, направился в сторону необычной пары и вдруг узнал в стоящем спиной гавриилите давно знакомого ему отца Кверона Киневана. Священник этот был одним из самых искусных Дерини, слыл Целителем тела и души и ловким дипломатом. В очень странной компании оказался Гвейр: юноша, далеко не глупый и приятный в общении, он, конечно, никак не ровня Киневану. А они, судя по всему, беседовали не впервые.

Остановившись под кроной, теряющей листья, Камбер раскрыл требник и притворился, что читает, раздумывая о возможных причинах появления Кверона в Грекоте. Подойти и спросить напрямик, о чем говорят эти двое, что привело Кверона в епископский сад? С какой стати. Более того, в присутствии Кверона было безрассудством искать ответ в сознании Гвейра, слишком велик риск того, что Кверон по прикосновению узнает в нем Камбера.

Со вздохом захлопнув книгу, епископ Грекотский поспешно удалился. Возможно, он все преувеличивал, и это была просто учтивая беседа. Вероятно, Кверона заинтересовали каноны Варнаритской школы, а Гвейр, пылко устремившись в духовную жизнь, хотел найти в этом гавриилите наставника. Скорее всего, он был знаком с Квероном прежде.

Глупо беспокоиться о том, что, скорее всего, столь же невинно, как и новообретенная религиозность Гвейра.