"Черный лебедь" - читать интересную книгу автора (Модильяри Ева)

1985 год ЛЕТО

— Доктор Монтальдо, вы в самом деле готовы пойти на это?

Овидий Декроли, видный эксперт по коммерческому праву и глава одной из крупнейших адвокатских контор Женевы, взглянул прямо в глаза человеку, сидевшему напротив него. Декроли, внук известного врача, фамилия которого упоминалась во всех учебниках психиатрии, унаследовал от деда ту особую проницательность, которая позволяла ему тонко чувствовать состояние собеседника. И, глядя сейчас в глаза крепкому пятидесятилетнему мужчине, сидящему в уютном массивном кресле, он ощущал, что его давний друг и клиент чем-то сильно удручен и готов на самые безрассудные поступки.

— Итак, доктор Монтальдо, вы уверены в том, что не измените решения? — повторил он.

Эмилиано Монтальдо невесело улыбнулся.

— Пожалуй, лишь второй раз в жизни я чувствую себя вполне уверенным в чем-то, — ответил он и подумал, что впервые это случилось, когда он познакомился с Арлет и решил, что она та самая женщина, которая будет с ним до конца его дней.

Разговор происходил в заполненной книжными полками библиотеке за большим письменным столом, украшенным тонкой резьбой и накладками из старинной бронзы в стиле Наполеона III. Рядом, на секретере, высился мраморный бюст Сенеки. Казалось, что великий философ прислушивается к их разговору.

Вилла «Эстер», летняя резиденция семьи Монтальдо, располагалась в лесистых горах у слияния озер Комо и Лекко. Хотя июльский зной за окнами давил на деревья и создавал тонкий слой жемчужного тумана над неподвижной гладью воды, в прочных стенах старинного особняка царила церковная прохлада с едва уловимым запахом ладана.

На столе лежала папка, в которую Декроли неторопливо вкладывал листы, стараясь как-то протянуть время. Он надеялся, что Эмилиано откажется от своего решения, и не спешил с подписанием документов.

Они с Монтальдо были знакомы с тех пор, как Эмилиано, тогда еще тридцатилетний издатель, женился второй раз — на английской аристократке Мэри Джейн Скот-Дэвис. С тех пор Овидий постоянно занимался делами Эмилиано и семьи Монтальдо и был в курсе всех дел их большого издательства. Адвокат ценил ум и утонченную культуру Эмилиано и стремился своим участием хотя бы отчасти компенсировать нерешительность и некоторую вялость в делах, присущие ему. Этими свойствами характера Эмилиано нередко пользовались окружающие, в особенности сестры и младший брат, которым он часто уступал, ненавидя семейные ссоры. Декроли был абсолютно убежден, что без его участия и деловых советов из-за алчности своих родственников, готовых на все ради денег, Эмилиано давно бы разорился. И тот проект, который Монтальдо только что изложил ему, вел, с его точки зрения, к непоправимым убыткам.

— Дорогой Монтальдо, — сказал Овидий проникновенным тоном, — вы единственный, кто сейчас способен привести этот корабль к надежному причалу. Без вашего участия дело просто развалится. Простите, если я излишне настойчив, но я уверен, что ваши родственники были бы счастливы вручить вам бразды правления в столь сложной ситуации. С нашей помощью, — добавил он, имея в виду свою адвокатскую контору, — вы могли бы спасти издательство, вызволив его из тех финансовых и прочих трудностей, в которых оно оказалось в настоящий момент.

Овидий Декроли был одним из тех людей, которые никогда ни о чем не просят, но в этот момент его голос звучал почти умоляюще.

— И все-таки я думаю, что сделал правильный выбор, — возразил Эмилиано, вынимая из внутреннего кармана пиджака золотую шариковую ручку.

Он покрутил ее, чтобы вышел стержень, и неторопливо начал подписывать один документ за другим под расстроенным взглядом адвоката.

Эмилиано всегда был красивым мужчиной, но, встретив пять лет назад Арлет, он словно помолодел и казался еще привлекательней. Его крепкая фигура стала чуть тоньше и изящнее, благородная ясность открытого лица обозначилась сильнее, а улыбка сделалась мягче. Только вертикальная морщинка, перерезавшая его высокий лоб, стала еще заметнее.

Поставив последнюю подпись, он вложил документы в большой конверт из плотной бумаги с фирменным знаком издательства «Монтальдо», старательно заклеил его и подтолкнул по полированной поверхности письменного стола адвокату, сидевшему напротив.

— Синьорина Арлет Аризи в курсе этого дела? — спросил адвокат, кладя конверт в свой строгий черный «дипломат» и запирая его на замок.

— Будет в курсе в нужный момент, — ответил Эмилиано.

— И скоро наступит этот момент? — поинтересовался Овидий.

— Трудно сказать, — пожал плечами его клиент. — Возможно, не скоро.

— Как долго его ждать? — настаивал Декроли.

— Месяцы, может быть, годы… Со временем она напомнит вам о себе, и тогда вы окажете ей ту помощь, которая понадобится. Но до этого момента я хочу, чтобы все, о чем мы с вами говорили сегодня, держалось в секрете, — закончил Монтальдо, вставая.

Овидий Декроли понял, что дальше настаивать бесполезно.

— Надеюсь, что все будет хорошо, — сказал он с сомнением в голосе, пожимая на прощание руку Эмилиано.

Тот лишь меланхолично кивнул.

Оставшись один, Эмилиано открыл дверцу бара, встроенного между книжными полками, достал бутылку виски, налил себе почти полный стакан и сделал несколько жадных глотков с наслаждением, которое не могла уменьшить даже мучительная боль в боку. Боль скоро прошла, и, издав глубокий вздох облегчения, он обвел глазами комнату, стены которой почти полностью скрывали плотные ряды книг. Многие из них вышли в издательстве «Монтальдо».

Разглядывая бюст Сенеки, Эмилиано вспомнил далекие годы детства и отрочества, когда проводил долгие часы, читая книги знаменитых писателей и рукописи начинающих авторов, попадавшиеся ему в отцовском шкафу. Этим он нарушал запрет своего строгого родителя, но страсть к книгам была сильнее страха перед отцом.

Исследуя раз за разом библиотеку отца, Эмилиано однажды обнаружил скрытый за книжными полками тайник, в котором отец хранил драгоценности, приобретенные, возможно, для того, чтобы в нужный момент подарить их жене или одной из своих любовниц. Он никому не сказал о своем открытии, которое в каком-то смысле бросало тень на его отца. И только много лет спустя после смерти Эдисона Эмилиано достал припрятанные там сокровища, чтобы украсить ими обнаженное тело Арлет, которая от соприкосновения с холодными камнями и золотом смеялась и ежилась, как ребенок от щекотки, испытывая одновременно и удовольствие, и легкий озноб.

Стук в дверь отвлек его от этих воспоминаний. Эмилиано вспомнил, что в соседней комнате его ждут родственники, которых он собрал, чтобы поговорить с ними. Дверь открылась, и на пороге появился Фабрицио, точная копия отца в молодости: та же внушительная фигура, то же напряженное выражение лица.

Эмилиано приветливо улыбнулся ему, как всегда, когда виделся со своим сводным братом.

Фабрицио было восемь лет, когда супруги Монтальдо — Эдисон и Эстер — его усыновили, и с тех пор он стал членом их семьи. Теперь этот солидный рассудительный пятидесятилетний мужчина занимал пост коммерческого директора в их издательской фирме. Зная в совершенстве все тонкости маркетинга и книжной торговли, Фабрицио обладал профессиональным чутьем, которое позволяло ему заранее предвидеть успех или провал издаваемой книги. Он инстинктивно чувствовал, когда надо увеличить тираж, несмотря на скромные предварительные заявки, а когда придержать его попреки энтузиазму книготорговцев.

Они с Фабрицио работали бок о бок уже тридцать лет. Эмилиано взял на себя отношения с авторами, открытие новых талантов, выбор для перевода лучшего из иностранной печатной продукции, в то время как младший брат занимался только коммерческой стороной дела. Время от времени между ними возникали конфликты, но они всегда находили компромисс, и сотрудничество оставалось плодотворным. Вдвоем они были непобедимы.

— Женщины теряют терпение, — предупредил Фабрицио, намекая на Лолу и Валли, младших сестер.

Другие женщины: Ипполита, первая жена Эмилиано, его мать и Мэри Джейн — были сдержанней по характеру и терпеливей.

— А мужчины? — иронически вскинул брови Эмилиано.

— Стараются выглядеть непринужденно, но это им плохо удается. Они никудышные притворщики.

Мужчин было шестеро — Коррадо Кайзерлан, второй муж Валли, Фернандо Принетти, муж Лолы, и четверо их сыновей, трое из которых несовершеннолетние. Был еще Франко Вассалли, восходящий финансист, который держал пятнадцать процентов акций издательского дома «Монтальдо» и жаждал увеличить свой кусок от этого лакомого пирога, но он не принадлежал к их семье.

— А ты? — с улыбкой спросил Эмилиано, ставя на письменный стол почти пустой стакан.

Фабрицио состроил кислую мину.

— Я только подчиненный, всего лишь исполнитель, — уточнил он. — Не мне решать. К тому же я привык к ожиданию. — В его словах не ощущалось иронии.

Эмилиано кивнул. Дело обстояло именно так, хотя Фабрицио, как и все другие, был законным владельцем издательства — и не такой уж скромной долей он владел. Но его доверие, к Эмилиано было так велико, что право решать за себя он всегда предоставлял брату.

— Тогда пойдем, успокоим наших столь нетерпеливых родственников, — сказал Эмилиано, ласково хлопнув его по плечу, и братья вместе вышли из библиотеки.

Желтая гостиная, как ее называли из-за золотистого цвета шелковой обивки, была обычным местом всех семейных сборищ, которые отнюдь не всегда проходили мирно. Эмилиано неоднократно бывал свидетелем яростных споров отца со своими родственниками и компаньонами, гневных разносов, которые он устраивал детям, не говоря уже об ожесточенных схватках между Валли и Лолой, упорно стремившихся полностью завладеть их общей семейной собственностью. Младшего брата Джанни с помощью своих мужей они уже сумели вытеснить из дела.

Но Эмилиано помнил и счастливые времена. Когда он был еще подростком, отец иногда приглашал его сюда выпить чашечку кофе в компании своих знаменитых гостей — известнейших писателей и дипломатов, политиков и деятелей культуры. Тогда в этой гостиной нее дышало интеллигентностью и дружелюбием, и не верилось, что в другие вечера здесь все было пронизано злобой, ненавистью и духом соперничества.

Двери желтой гостиной были распахнуты, и еще в коридоре Эмилиано ощутил царящую там атмосферу напряженности. Он с твердым спокойствием приготовился противостоять семейному совету и встал на пороге, окинув взглядом собравшихся. Его мать, сидевшая, как на троне, в своем кресле с высокой спинкой, была единственной, кто улыбнулся ему. Остальные смотрели на него тревожно и настороженно.

Ни с кем не поздоровавшись, Эмилиано прошел прямо к матери и прикоснулся губами к ее дряблой щеке, потом занял место в своем кресле рядом с камином. В воздухе витал смешанный аромат цветов и тонких женских духов. Кто-то курил, мальчики грызли norm, Валли и Лола, как всегда в минуты волнения, теребили свои ожерелья, лишь Франко Вассалли был бесстрастен и сохранял хладнокровие.

Лицо Ипполиты Кривелли, первой жены Эмилиано, бледное, как у монахини, которая подолгу не показывается из своей кельи на солнце, заметно отличалось от смуглых, загорелых лиц остальных. Когда Эмилиано женился на ней, он был еще почти мальчишкой, а она, богатая и красивая, намного старше его, уже достаточно познала в жизни. Теперь же, на шестом десятке, у нее был смиренный вид пожилой дамы, которая остепенилась, забыла свои прежние страсти и смотрит на волнения молодости как на пустую глупость и суету.

Она жила в Лугано со своим сыном от второго брака. Все свободное время Ипполита посвящала коллекционированию произведений современных художников, время от времени выставляя их в своем старинном палаццо в Бергамо, родовой усадьбе ее семьи.

— Я должен извиниться перед вами, — начал Эмилиано решительным тоном. — Ведь я прервал ваш уик-энд. Только одна мама не нуждается в моих извинениях: она постоянно живет здесь со мной. Не так ли? — обратился он к матери.

Она ответила ему ласковой улыбкой. Никто из присутствующих не проронил ни слова.

— Но ничего не поделаешь, это был единственный способ созвать чрезвычайное собрание акционеров, не привлекая внимания прессы, не говоря уже о наших многочисленных друзьях и недоброжелателях. Мы всегда вели себя осторожно, не давая поводов для пересудов и сплетен, постараемся обойтись без них и на этот раз. Даже сегодня, когда мы переживаем не лучшие времена, нам удалось сохранить высокий престиж нашей семьи. Нужно поддерживать его и в будущем.

— С этим мы все согласны, — прервала его Валли, неуверенно оглянувшись вокруг. — По крайней мере, я так думаю, — добавила она после краткой паузы.

И в плохом, и в хорошем старшая дочь Эдисона, казалось, повторяла своего отца. Она была умна, решительна и обладала практической хваткой. В молодости пылкий темперамент заменял ей недостаток миловидности, хотя обвинения в распущенности, звучавшие в ее адрес, пожалуй, были несколько чрезмерными. Теперь же, в свои пятьдесят три года, она переключилась на практические дела и надеялась, что Эдисон, ее старший сын, возьмет на себя важную роль в семье и в издательстве.

— А что касается нашей фирмы, — продолжила Валли, — есть те, кому приходится еще хуже. Времена сейчас трудные.

— Но есть и те, у кого дела идут прекрасно, — коротко отрезал Эмилиано, — несмотря на кризис.

— Это те, кто умеет сглаживать конфликты, — возопила Валли, намекая на яростное семейное соперничество, которое сказывалось на деятельности фирмы.

— Мы собрались здесь не для того, чтобы вступать в дискуссию о том, какие отношения царят внутри нашего клана, — резко прервал Эмилиано, окинув взглядом сидевших рядом Коррадо Кайзерлана и Фернандо Принетти.

Оба женились на его сестрах по расчету. Не раз они пытались нанести Эмилиано удар в спину, перехватить у него бразды правления, но в результате только наносили ущерб делу.

— Мы много вложили в теле— и радиосеть, — поспешно заявил Коррадо.

Он был президентом издательского дома и в наибольшей степени нес ответственность за нынешний кризис.

— И потеряли на этом четыреста миллиардов, — тут же осадил его Эмилиано. — Но сейчас речь не об этом, так что перейдем к сути дела. Среди нас присутствует Франко Вассалли. В обмен на дополнительную долю акций он готов вывести из кризиса наше дело.

— Готов, как всегда, — иронически заметила Лола.

— А политики? — спросил Коррадо.

Эмилиано сделал усилие, чтобы сохранить самообладание.

— Политики, конечно же, войдут в игру, — объяснил он, — и попытаются навязать нам свои законы. И если мы будем паиньками, как они ожидают, нам оставят иллюзию, будто мы по-прежнему здесь хозяева. Мы даже сможем принять на работу курьера или парочку секретарш, не спрашивая их разрешения. За все надо платить. Не рискуя, не выиграешь. Есть шанс выправить положение, но гарантий никто не даст! Итог всей этой игры можно будет подвести лишь в конце.

Лола вспыхнула. Помимо того, что она была младшей в семье, она к тому же и выглядела моложе своих сорока пяти лет. Красивая, надменная, дерзкая на язык, она могла двумя словами уничтожить самую прочную репутацию.

— Это может оказаться игрой без конца, — со злостью сказала она брату. — Ставка за ставкой без всякого результата. Поиски вечного двигателя.

— Для кого страсть к азартной игре сделалась пороком, только тот и может проиграть, — сухо ответил Эмилиано. — Но, повторяю вам, мы собрались не из-за этого.

После этих его слов среди присутствующих воцарилось настороженное молчание. Все глаза были устремлены на него, все ждали, что он скажет.

— Я принял решение, — медленно проговорил Эмилиано, — которое и хочу сейчас сообщить вам. Я довожу его до вашего сведения для того, чтобы вы не оказались перед свершившимся фактом.

На озабоченных лицах собравшихся застыло напряженное ожидание. На этом корабле, в трюмы которого уже врывалась вода, каждый хотел бы встать у руля, но ни у кого из них, кроме него, не было для этого ни силы, ни способностей. И все они знали это.

— Если ты решил взять всю ответственность на себя и остаться один на капитанском мостике, я предоставляю тебе полную свободу действий, — вмешался Фернандо Принетти, не дожидаясь его дальнейших объяснений.

Эмилиано улыбнулся, но улыбка тут же погасла из-за резкой, пронизывающей боли в боку. На несколько мгновений у него перехватило дыхание.

Прав был Овидий Декроли: пожалуй, Фернандо выразил общее мнение. Но он уже выбрал другой путь.

— Я не останусь на капитанском мостике, чтобы вести наш тонущий корабль к тихой гавани. Я ничего не беру на себя. Я ухожу от дел, и вам придется действовать без меня, — заявил он.

— Я тебя правильно понял? — удивленно спросил Фабрицио.

Решение старшего брата выдвигало вперед его, а этого ему совсем не хотелось. Эмилиано не мог дезертировать и оставить в такой трудный момент его одного.

— Ты прекрасно понял меня, — ответил Эмилиано. — Недавно я надежно поместил свои двадцать процентов в одну компанию, которой будет руководить мое доверенное лицо. К ним я присоединил одиннадцать процентов маминой доли и четырнадцать процентов Ипполиты. Таким образом, это доверенное лицо владеет сейчас сорока пятью процентами акций издательского дома «Монтальдо» и нашего акционерного общества «Монтефин». Излишне говорить, что это доверенное лицо будет распоряжаться акциями совершенно самостоятельно. Я попытался спасти то, что еще было можно.

Франко Вассалли порывисто вскочил с кресла.

— Ты не имел права так поступать! — крикнул он.

Эстер Монтальдо, которая внимательно слушала сына, решила вмешаться в разговор.

— Ты заблуждаешься, мой молодой друг, — сказала она слегка надтреснутым от старости голосом. — Эмилиано может действовать так на основании устава, принятого нашей семьей. Он ведь не предусматривает никакого преимущественного права. Ты должен бы это знать, мой мальчик. И каждый из вас должен знать.

Мягким движением руки она поправила прядь волос, спустившуюся ей на лоб.

— Каждый член нашей семьи, — продолжала она, — может продать, свою долю, не предлагая ее родственникам. Мой сын Джанни, выйдя из дела, продал свои акции нашему самому ожесточенному конкуренту — издателю Ровести. И чтобы выкупить их, мы уступили тебе, Франко, пятнадцать процентов своих акций. Иначе, мой милый, ты не сидел бы здесь.

Финансист посмотрел на нее с ненавистью.

— Но я не раз предлагал изменить этот проклятый устав, — вскинулся он.

Снова подал голос Эмилиано.

— Отклоняя твое предложение, мы преследовали свои интересы, так же как ты, покупая акции, преследовал свои, — сказал он спокойно. — И тогда мы не встретили особого сопротивления с твоей стороны. Наших пятнадцати процентов тебе за глаза хватило. У тебя от них текли слюнки, и потому ты не настаивал больше на своем требовании. Тебе важно было запустить лапу в сейф издательства «Монтальдо». И не понимаю, почему теперь ты так горячишься. В конце концов, это ничего не изменит. Моя компания не будет вмешиваться в ваши решения.

— Я хочу знать имя этого доверенного лица, — разъярился Вассалли.

— Ты его не узнаешь никогда, — твердо ответил Эмилиано. — И вы никогда не узнаете. — Он обвел глазами присутствующих. — Не тешьтесь иллюзией, что сможете узнать это от моей матери или от Ипполиты. Они его не знают. Они доверили мне свои акции без всяких дополнительных условий.

Игра закончилась в его пользу, но Эмилиано не чувствовал от этого особой радости. С холодной отрешенностью глядел он на растерянность Вассалли, на замешательство и уныние Коррадо и Фернандо, на едва сдерживаемый гнев сестер.

Он поднялся, подошел к матери.

— Я люблю тебя, — шепнул Эмилиано, наклонившись, и нежно поцеловал ее в лоб.

Эстер сжала своей сухой старческой рукой руку сына и улыбнулась ему.

Эмилиано выпрямился и повернулся к Ипполите.

— Еще раз спасибо, — сказал он, слегка коснувшись ее плеча, и, не добавив больше ни слова, твердым шагом вышел из гостиной.

Фабрицио последовал за ним, чтобы проводить его до нижней площадки виллы, где раскаленные солнцем камни испускали жар уходящего дня.

— Куда ты сейчас? — спросил Фабрицио после некоторого молчания.

У него был вид верного пса, надолго покидаемого хозяином.

— Поеду отдохну, — ответил Эмилиано, подходя к своему «Порше», стоявшему в тени аллеи.

Он был очень привязан к Фабрицио, но сейчас ему хотелось оказаться как можно дальше от всех своих родственников, на лицах которых алчность и растерянность распределялись в самых различных пропорциях.

— С кем я теперь должен вести дело? — спросил Фабрицио.

— Спроси лучше себя, кто мог бы вести дело с тобой, — ответил Эмилиано, предлагая ему больше полагаться на себя.

Фабрицио взволнованно обнял его.

— Я всегда хотел иметь дело только с тобой, — пробормотал он.

— У тебя есть и своя голова на плечах. Дальше ты можешь шагать и один. — Эмилиано дружески взглянул на него. — Большую часть пути мы шли вместе. Но я уже почти достиг пункта назначения, Фабрицио.

— Понимаю, — сказал Фабрицио, который, однако же, никак не мог объяснить себе столь странного решении сводного брата. — Если что, можешь рассчитывать на меня.

Было уже темно, когда Эмилиано остановил свой — Порше» перед «Гранд-Отелем» в Римини. Портье встретил его широкой улыбкой, ничем не выразив своего удивления: впервые Эмилиано Монтальдо приезжал в «Гранд-Отель» в одиночестве, без Арлет. Он взял ключ, который портье протянул ему.

— Пришлите мне в номер бутылку виски, — приказал он, направляясь к лифту.

У него был самый лучший номер в гостинице. На крупном столе рядом с окном в гостиной стояла корзина с цветами — амариллисами, георгинами и розами, а рядом большая ваза с фруктами и серебряная конфетница, полная шоколадных конфет.

Эмилиано прошел в одну из двух спален этих обширных апартаментов, в спальню Арлет, окинул взглядом постель с балдахином из белого тюля, кружевные подушки, тканое покрывало с изящным рисунком. На покрывале чьи-то заботливые руки разложили белую шелковую ночную рубашку. Сегодня вечером Арлет не наденет ее. И все же ее нежное присутствие витало в воздухе, в самих этих вещах, хранящих свойственный лишь ей тонкий аромат.

На ночном столике стояли ее серебряные безделушки и цветная фотография в красивой рамке, изображающая их на трапе самолета в одной из поездок.

В книге, которую читала Арлет, был загнут угол страницы, чтобы отметить место, где она остановилась. Эмилиано, который любил книги особенной любовью и терпеть не мог неаккуратного обращения с ними, на этот раз лишь улыбнулся неистребимой привычке Арлет.

Эмилиано отколол булавку от галстука и положил ее на столик рядом с фотографией, снял с руки часы, потом вышел из комнаты, пересек гостиную и направился к своей спальне.

Когда-то он договорился с дирекцией «Гранд-Отеля» обставить один номер в гостинице так, как этого хотелось им с Арлет: обить блестящей светло-голубой тканью, застелить персидскими коврами с цветочным орнаментом, повесить картины. Особенно Эмилиано нравились пейзаж Телемака Синьорини и два венецианских эскиза восемнадцатого века, купленных им на аукционе в Лондоне. Предметы сервировки из английского серебра и изящная посуда были размещены в резном дубовом буфете. Номер сто четыре в гостинице в Римини был их постоянным спокойным приютом, который дирекция сохраняла за Эмилиано весь год.

Освежившись под душем, в белом купальном халате Эмилиано вернулся в гостиную и нашел на столике бутылку виски, хрустальную вазу со льдом и стакан. Он налил себе виски, сел на диван. Посмотрел стакан на свет и выпил большими глотками его содержимое. Через мгновение острая боль пронизала его бок, ледяной пот выступил на лбу. Минуту он сидел неподвижно, словно парализованный. Вскоре боль прошла, оставив тоскливое чувство бессилия. Эмилиано перевел дыхание, поднял трубку телефона и набрал номер в Барселоне, который запомнил на память днем раньше.

— Отель «Принцесса София», — ответил голос телефонистки.

— Синьорину Арлет Аризи, — попросил Эмилиано.

Он подождал несколько секунд, которые показались ему вечностью. Наконец снова послышался голос телефонистки:

— Синьорины нет в гостинице. Желаете передать что-нибудь?

— Да. Скажите ей, что я люблю ее. — И повесил трубку.

Неуверенная улыбка скользнула по его губам. Где могла быть Арлет в это время? «Но, в конце концов, какая разница?» — подумал он, вставая и направляясь в гардеробную.

Десять минут спустя Эмилиано в безукоризненном костюме спустился на первый этаж. Через стеклянную дверь он заметил на террасе группу англичан, которые оживленно разговаривали, пили и смеялись. Монтальдо пересек салон и гостиные с высокими лепными потолками и стенами, увешанными гобеленами, и остановился на пороге бара. На диванчиках и креслах в стиле девятнадцатого века никого не было.

Джанни Луда, пианист, узнав его, заиграл старую неаполитанскую песню «Без тебя», которую они так любили с Арлет.

— Добрый вечер, доктор Монтальдо, — поздоровался Доменико из-за стойки бара.

Эмилиано ответил на приветствие и занял свой обычный столик в углу.

Бармен тотчас же подошел к нему.

— Обслужить вас сразу или подождать синьору? — спросил он, наклонившись к нему: впервые Эмилиано Монтальдо появился в «Гранд-Отеле» один.

Эмилиано посмотрел на него долгим взглядом и медленно произнес:

— Сегодня вечером ее не будет.

Было что-то странное в его тоне.

Бармен исчез за стойкой, но вскоре вернулся с бутылкой шампанского в серебряном ведерке, наполненном колотым льдом. Он поставил на поднос фужер, обернул бутылку белой салфеткой и налил шампанского Эмилиано.

— «… ты одна поешь и умираешь», — пел Джанни Луда.

— Выпей со мной сегодня, Доменико, — пригласил Эмилиано бармена, — и предложи выпить маэстро.

— Благодарю вас, доктор Монтальдо, — ответил молодой человек, своей элегантностью чем-то напоминающий артиста.

— Ненавижу одиночество, — пробормотал Эмилиано, поднимая фужер. — Пить в одиночку нелепо.

Доменико отошел и через несколько мгновений вернулся еще с двумя фужерами, налил шампанского себе и пианисту.

— Выпьем за жизнь! — предложил Эмилиано. — Даже если она великий обман. Или просто мошенничество. Моя чувствительность — это обман. Нежность Арлет — тоже обман.

Доменико привык к исповедям клиентов, особенно если они выпили лишнее. Но Эмилиано Монтальдо был всегда сдержан и молчалив.

Бармен вежливо слушал его, ничего не понимая.

— В детстве кто-то рассказал мне, что в одной африканской стране есть благородная порода лошадей, которые перегрызают себе вену зубами, когда чувствуют, что исчерпали свои силы, а их продолжают погонять, предпочитая быструю и достойную смерть унизительно долгой агонии. Это метафора жизни, в которой нет уже выхода и все пути перекрыты.

Слушая тихо наигрывавшего для него пианиста, Эмилиано пил бокал за бокалом.

— Еще шампанского, Доменико, — приказал он юноше, улыбаясь.

Испытывая какое-то смутное беспокойство, бармен ушел за стойку и взял другую бутылку шампанского. Когда он поднял глаза из-за стойки, Эмилиано уже вытащил из кармана револьвер и приставил его к виску. Раздался сухой щелчок выстрела. Эмилиано поник головой, как обессилевший человек, которого внезапно сморил сон, и уронил револьвер на пол.

Когда Доменико подбежал к нему, доктор Эмилиано Монтальдо уже не дышал.