"Камбер Кулдский" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

ГЛАВА V Царь в это время, в девятом месяце, сидел в зимнем доме, и перед ним горела жаровня.[6]

В этот праздничный вечер дня Святого Михаила в королевском дворце Валорета никто и не поминал об умеренности. Молодой правитель с огромной неохотой исполнил то, что было положено ему по сану: отбыл мессу, поприветствовал знать и показался народу у Светлых Врат, как того требовал обычай; однако нынешний вечер принадлежал лишь ему, его приближенным и свите.

Ни о каком уединении не могло быть и речи!

Сразу по окончании церемоний, король удалился, дабы переодеться для бала. Уже звучали приглушенные мелодии — это придворные музыканты готовили инструменты, дабы вскоре усладить слух знати зажигательными джигами и степенными паванами. Расфранченная свита Имре собралась в богато украшенном зале, где обычно устраивались балы и званые вечера. Ожидали лишь возвращения молодого повелителя. И среди всего этого разудалого веселья хмурое лицо Катана казалось совсем не к месту.

Катан Мак-Рори пользовался известностью при дворе. Сын самого графа Кулдского, наследник всех владений и титулов, он был также членом королевского Совета и доверенным лицом короля. Многим казалось, Катан готов повторить путь своего знаменитого отца — хотя внешне он мало походил на него.

Ростом он был пониже Камбера, глаза и волосы — более темные, кожа чуть смуглее и все же он был Мак-Рори. Голос здравого рассудка при горячем молодом короле.

Даже Дерини, находившиеся при дворе на особом положении, не всегда одобряли крутой нрав и жестокие выходки Имре. Катану единственному зачастую удавалось смирить эти вспышки, к вящему удивлению окружающих. Хотя многие, да и сам Катан, сомневались, что этого влияния хватит надолго. Взять хоть нынешний вечер.

Катан посмотрел на дверь, через которую должен войти Имре, а затем снова повернулся к своему собеседнику Гвейру Арлисскому.

Гвейр был одним из ближайших друзей Катана при дворе и помощником известного графа Молдреда, который должен был руководить казнями пятидесяти заложников. День первой казни был назначен на завтра.

Сейчас Гвейр Арлисский перечислял достоинства своего нынешнего господина Молдреда, которые выгодно отличали его от старого господина Ноэра Сантейра. Граф Сантейр сейчас смотрел на них с другого конца зала и, судя по выражению лица, говорил о них что-то оскорбительное молодому офицеру, стоящему рядом.

Коул Хоувелл еще не появился, и Катан был рад этому. Его хитрый родственник наверняка объединится с Молдредом и Сантейром.

— Я уверен, что Молдред может быть очень жестоким, — продолжал говорить Гвейр. — Он честно выполняет приказы, но должен же человек быть чист перед своей совестью. Это ведь не чрезмерное требование?

Катан покачал головой и слегка улыбнулся.

— Нет, конечно. Но сегодня вечером меня беспокоит именно Молдред. Ты думаешь, он поддержит короля в этом вопросе?

— Молдред поддержит короля, а не его политику. — Гвейр нахмурился. — Думаю, у тебя мало шансов, Катан.

— Это у заложников мало шансов. И не потому, что они сделали что-то плохое. Просто они родились не в той деревне. Чтецы мыслей знают, что они невиновны.

Гвейр презрительно фыркнул.

— Тебе не нужно меня убеждать. Я на твоей стороне. Но ты сам знаешь, что тебе ответят. И знаешь это лучше меня. Зачем королю-Дерини думать о каких-то крестьянах, если убит дворянин? Тем более что крестьяне — люди, а убитый дворянин — Дерини.

— Но он был мерзавцем, и ты это знаешь.

— Мерзавцем, согласен. Но все же он — Дерини и дворянин. Его убийца до сих пор не найден. Имре просто следует закону, установленному еще его дедом. Пятьдесят человеческих жизней за жизнь одного Дерини, вот и все, чего требует Имре. Раньше это было необходимо: цена за завоевание. А сейчас… Вероятно, Имре считает, что эта цена должна сохраниться, чтобы сохранить завоеванное для потомков.

Гвейр снова презрительно фыркнул.

— Впрочем, это только пустые разговоры. Едва ли у него будут потомки.

Катан внимательно взглянул на Гвейра и был готов применить считывание, чтобы понять, в чем же смысл последнего замечания, но в этот момент музыканты подняли трубы, и прозвучали торжественные звуки фанфар.

С противоположного конца зала появилась шеренга охранников в одежде коричневого цвета с золотом. Они прошли к центру и выстроились возле трона. Снова взметнулись вверх трубы, и прозвучали звуки фанфар, Раскрылись двери, и в зале появился король Гвиннеда, господин Мурина и Меары. Рядом с ним стояла его сестра Эриелла, которая была старше брата на шесть лет и все еще не была замужем.

Они стояли в дверях, усиливая эффект своего положения, пока не затихли звуки фанфар.

Над их головами было сияние — так по древним обычаям должны были появляться на публике высшие Дерини.

Поприветствовав всех кивком, они медленно пошли по залу к двум тронам.

Когда они проходили мимо, придворные и их дамы склонились в почтительном поклоне. Казалось, что по просторному залу пронесся ветер. Каковы бы ни были нынешние правители Гвиннеда, никто не мог бы сказать, что у королей из династии Фестилов неэффектный выход.

Сам Имре производил сильное впечатление, несмотря на свой маленький рост и молодость. На полголовы ниже большинства мужчин в зале, он, тем не менее, величественно шел через зал вместе с сестрой.

На голове его была высокая золотая корона, усыпанная рубинами, она, казалось, увеличивала его рост и вся переливалась в свете призрачного нимба над его головой. Темно-каштановые волосы короля были коротко острижены, живые карие глаза светились на красивом лице, которое, однако, было каким-то пустым, короткая туника коричневого бархата подчеркивала все линии его ладного молодого тела. На нем были шелковые коричневые штаны и кожаные сапоги для танцев. Янтарно-золотая мантия, отделанная мехом красной лисы, волочилась за ним по полу, когда он поднимался на возвышение. На руках, в ушах и на шее сверкали драгоценные камни.

Выступающая рядом с ним Эриелла во многом походила на брата, но в ней было гораздо больше породы, роскоши и великолепия.

Она была одета в темно-коричневый бархат, отделанный золотом, и все ее роскошные формы скрывались под этим струящимся живым цветом. Только глубокое декольте открывало взору прекрасные формы округлых грудей. В волнующей ложбинке между ними покоился желтый камень, которому завидовали многие вельможи Гвиннедского королевского двора. Каштановые волосы выбивались из-под короны и сверкающим каскадом спускались на одно плечо.

Ее быстрые зоркие глаза не пропускали ничего, когда она вместе с братом поднималась на возвышение и усаживалась на троне. Она откинулась на спинку и с улыбкой осмотрела зал, наслаждаясь всеобщим восхищением, затем легко коснулась руки Имре. Этот жест показался Катану каким-то неспокойным.

— Мои дорогие друзья, — заговорил Имре. Его высокий тенор достигал самых отдаленных уголков дымного, освещенного факелами зала. — Мы с сестрой приветствуем вас и хотим, чтобы нам всем надолго запомнился праздник святого Михаила, Но вы пришли сюда не для того, чтобы благодарить его. Поэтому развлекайтесь. Я даже приказываю; развлекайтесь!

Эти слова были встречены вежливым смехом.

— Милорд капельмейстер!

Король встал и протянул руку сестре, которая также встала и вложила свою руку в его.

— Мы начнем с танца «Брен Тиган».

Шепот одобрения прошелестел в зале. Королевская пара сошла с возвышения и встала в центре специально очищенного пространства. Они поклонились друг другу и всем зрителям.

Музыканты кончили настраивать инструменты, и по залу разнеслись звуки старинной музыки Дерини.

Имре и Эриелла стали танцевать древний танец. Первые фигуры они исполнили одни, и только потом к ним присоединились придворные.

Катан рассеянно смотрел на все это; он повернулся, чтобы взять бокал вина с подноса проходящего слуги и обменяться приветствиями с одним из придворных.

Когда он снова взглянул на танцующих, Гвейра уже не было видно; он закружился в танце, подхватив леди, с которой весь вечер не сводил глаз.

Имре тоже исчез из виду, затерявшись в веселой толпе.

Катан выпил глоток вина и, дождавшись, когда начнется степенная гавотта, медленно пошел в отдаленный угол зала, надеясь, что там его никто не будет беспокоить. Он прислонился к колонне и, прихлебывая вино, смотрел на танцующих.

Вдруг он ощутил легкое прикосновение к плечу. Он обернулся и увидел принцессу Эриеллу, стоящую рядом с ним с лукавой улыбкой на лице и полным бокалом вина в руке. Катан постарался овладеть собой и почтительно поклонился.

— Ваше Высочество оказывает мне большую честь, — пробормотал он.

Эриелла улыбнулась и протянула руку для поцелуя. Корона ее осталась на троне, нимб Дерини тоже погас. Каштановые волосы сверкали своим собственным блеском. Эриелла Фестилийская не нуждалась в магии Дерини, чтобы выглядеть восхитительной.

— Почему ты такой угрюмый, Катан? — промурлыкала она и задержала свою руку в его чуть дольше, чем того требовал этикет. — Я хотела взять тебя в партнеры на танец, а ты спрятался здесь в тени. Где твоя милая женушка? Она не больна, я надеюсь?

Ее глаза светились лукавым блеском, и Катан почувствовал, что его взгляд невольно устремляется в глубокий вырез платья, откуда выглядывали в соблазнительной округлости ее груди. Он с трудом сглотнул, хорошо зная, куда приведет этот разговор, если он не будет крайне осторожен. Он вовсе не имел желания впутывать сестру Имре в это дело с заложниками, но знал, что ему придется обратиться к ней за поддержкой, если не найдется другого выхода.

— Моя жена просит простить ее за отсутствие, Ваше Высочество, — осторожно начал он. — Она не виделась со своими родителями со времени рождения нашего второго сына и поехала в Кэрбери, чтобы навестить их. Я должен был бы поехать с ней, если бы не нынешний кризис.

— Кризис? — переспросила Эриелла. — Я ни о каком кризисе не слышала.

Катан при виде ее сияющего лица почувствовал неприязнь. Он опустил глаза, чтобы скрыть свои эмоции.

— Ваше Высочество, несомненно, слышали о пятидесяти заложниках, взятых в Кайрори. Ваш брат хочет их казнить.

— Заложники? Да, я припоминаю. Это те, кого взяли за убийство лорда Раннульфа. А почему это тебя беспокоит?

Катан глупо моргнул, не в силах поверить, что она так плохо информирована. Затем понял, что она дурачится, смеется над ним.

— Ваше Высочество не может не помнить, что Кайрори — это владение моего отца, — холодно сказал он. — Заложники — подданные моего отца и мои. Я должен освободить их.

Эриелла подняла бровь и коснулась его руки.

— Ну что же, найди убийцу, Катан. Ты же знаешь закон. Если жители деревни не выдадут убийцу, им придется заплатить установленную законом цену, а так как Раннульф — Дерини, дворянин, то пятьдесят человек вполне разумная цена, не правда ли?

— А…

Катан опустил глаза, скрывая их блеск.

— Я должен возразить, Ваше Величество, чтецы мыслей обработали жителей деревни. Теперь ясно, что они не повинны в смерти Раннульфа. Мы почти уверены, что это сделали виллимиты.

— Ну что же, найди виллимита, — сказала она сладким голосом. — Ведь не можешь же ты полагать, что мой брат просто так, без всякого возмещения освободит заложников. Закон есть закон.

— Да, закон есть закон, — раздался тенор незаметно приблизившегося Имре.

Он взял сестру под руку.

— Молдред, это ты говорил мне, что Катан носится с сумасшедшей идеей спасти заложников?

Молдред, высокий, начинающий полнеть человек, льстиво поклонился.

— Да, у меня создалось такое впечатление, сир.

Имре фыркнул и повернулся к Катану.

— Почему ты так упрям, друг мой? Ведь они же не Дерини, они — крестьяне, ты делаешь из мухи слона.

— Сир, я умоляю вас, — глухо сказал Катан. — Если вы это сделаете, то грех камнем ляжет на вашу совесть. Обложите их денежной контрибуцией, если хотите. Мой отец охотно заплатит. Но не утоляйте ваш гнев убийством ни в чем не повинных людей. Крестьяне Кайрори не виноваты в убийстве Раннульфа, вы это знаете.

Имре с улыбкой посмотрел на собравшихся вокруг придворных, но было видно, что он начал немного беспокоиться.

— Катан, ты упрям, как баран, — сказал он тихо. — Ты же знаешь, что я этого не люблю.

— Пожалуйста, сир, — взмолился Катан, — ради нашей дружбы, проявите милосердие.

Он опустился на колени и протянул руки к королю.

— Неужели вы можете убить невиновных людей?!

— О, черт возьми, идем отсюда! Эриелла, что он пристал ко мне?

Эриелла пожала плечами и внимательно посмотрела на Катана, поднимавшегося с колен. Ее губы искривила странная улыбка.

— У меня появилась одна мысль, брат. Почему бы не дать ему то, что он так просит? Подари ему одного из заложников. Ради нашей дружбы.

Голова Катана резко дернулась, и он посмотрел в глаза Эриеллы.

В зале внезапно стало тихо. Имре недоуменно посмотрел на сестру, затем повернулся к Катану. Его беспокойство перешло в неуверенность.

— Одну жизнь?

Эриелла кивнула.

— Если Катан действительно твой друг, ты не можешь отказать ему в этой безделице. Сорок девять крестьян вполне достаточно за жизнь Раннульфа. Ведь он был не слишком приятный тип.

— Одну жизнь… — повторил Имре.

Он как бы пробовал эти слова на вкус и облизывал губу под узкой полоской усов.

Он посмотрел на Молдреда и Мантеру, на придворных, ожидавших его решения, на охваченное ужасом лицо Катана, который понял, что Имре всерьез рассматривает это предложение.

Затем король сложил руки на груди, на лице его появилась кривая усмешка.

— Это что-то новенькое.

— И проявление милосердия, — добавила Эриелла. Она сжала его руку, с обожанием глядя брату в глаза.

Имре взглянул на нее, улыбнулся и посмотрел на Катана. Его губы шевельнулись.

— Хорошо, пусть так. Одна жизнь. Согласен. — Он посмотрел на Молдреда и кивнул. — Молдред, отведи милорда Катана в тюрьму, и пусть он выберет одного заложника.

— Хорошо, сир.

— И пусть не будет больше споров, Молдред, — добавила Эриелла, сладко улыбнувшись, и Катан с удивлением взглянул на нее. — Наш лорд Катан так переживает за жизнь заложников, что ему придется испытать слишком ужасные мучения, чтобы выбрать того, кого он решит спасти. Ему ведь придется делать выбор, а это очень мучительная задача.

Молдред поклонился, а Катан вздрогнул и повернулся к Имре.

— Ты хочешь что-то сказать, Катан? — проговорила Эриелла прежде, чем Катан успел открыть рот.

— Ваше Высочество, я…

— Прежде чем ты что-либо скажешь, позволь мне напомнить, что король может отменить свое милосердное решение, — предупредила Эриелла. Ее глаза сверкнули. — В этом случае умрут все пятьдесят, а может, и больше, если ты не прекратишь глупо упорствовать. Ты все еще хочешь что-то сказать?

Катан с трудом сглотнул и поклонился.

— Нет, Ваше Высочество, я благодарю вас, сир.

Он снова поклонился.

— Если Ваше Величество извинит меня, то я удалюсь исполнять Вашу волю.

— Король тебя извиняет, — промурлыкала Эриелла. — И еще… Катан…

Он остановился.

— Ты поедешь завтра на охоту, не правда ли? — продолжала она. — Ты обещал.

Катан повернулся. На его лице была мольба.

— Да, я обещал, Ваше Высочество, но если я попрошу освободить меня от…

— Чепуха! Если ты останешься дома, то будешь все время сокрушаться о судьбе этих крестьян и станешь еще угрюмее, чем был все последние дни. Имре, пусть он сдержит свое обещание. Ты же знаешь, это нужно для его собственного блага!

Имре посмотрел на сестру, затем на Катана.

— Она права. Ты был слишком угрюмым последние дни.

Он коснулся плеча Катана.

— Катан, не принимай так близко к сердцу. Отдохни недельку в деревне с нами, и ты забудешь об этих крестьянах.

Катан хорошо знал этот тон Имре и понимал, что сейчас лучше не спорить — особенно, если рядом Эриелла. Со вздохом он кивнул в знак согласия, еще раз поклонился и повернулся, чтобы идти за Молдредом.

В этот момент перед ним стояла более важная проблема, чем королевская охота. Совершенно неожиданно он одержал победу. Но победа ли это?

Из пятидесяти смертников он должен выбрать одного — смерть для сорока девяти.

Он невольно вздрогнул, ощутив тяжесть того, что ему предстоит совершить.

Через десять минут он стоял с Молдредом перед тяжелой дверью и смотрел, как охранник поднимал тяжелый засов.

Дверь на ржавых петлях со скрипом отворилась. Молдред поклонился и ленивым жестом указал на открытую дверь.

— Когда ты выберешь, подойди к двери и позови, — сказал Молдред, не скрывая зевка. — Я подожду здесь. Терпеть не могу тюрьму. Она меня угнетает.

Катан кивнул, не осмеливаясь заговорить, чтобы голос не выдал его, и пошел в темницу.

Факел, закрепленный на стене, освещал длинный ряд ступеней, которые вели глубоко вниз и терялись в кромешной тьме. Закрывая глаза рукой от света, он взял факел и начал спускаться. Факел чадил и дымил, дым щипал в носу, и глаза слезились.

Восемь ступенек, поворот. Затем опять спуск на восемь ступенек, еще поворот — и он внизу. Узкий коридор привел к небольшой площадке, одна стена которой представляла собой решетку из грубых железных брусьев.

По ту сторону решетки виднелись железные клетки, в каждой из которых находилось по восемь-десять человек, закопавшихся в грязные опилки, чтобы согреться.

Когда он шел по коридору, некоторые узники зашевелились, и вскоре послышались приглушенные возгласы:

— Лорд Катан! Это лорд Катан!

Все вскочили и приникли к решетке. Катан с ужасом увидел, что среди узников находятся пять женщин и несколько юношей, почти мальчиков.

— Лорд Катан!

Знакомый голос послышался из самой дальней клетки. Катан приблизился к ней и увидел старого Эдульфа Остлера, прижавшегося к клетке. Эдульф был его первым учителем верховой езды и хранителем отцовских конюшен. Старик занимал эту должность так долго, сколько Катан помнил себя. Он почувствовал на глазах слезы и невольно посмотрел на пол. Катан знал, что эти слезы не от дыма факела.

— Лорд Катан! — снова услышал он знакомый голос.

— Да, Эдульф. Это я — Катан, — сказал он.

Он посмотрел на старика, затем окинул взглядом остальных. Однако он понял, что не может смотреть им в глаза, и потому опустил взгляд.

— Я пришел от короля.

Он наконец справился с собой.

— Я пытался с самого начала добиться вашего освобождения, но, боюсь, я пришел к вам с дурными вестями. Казни начнутся завтра, как и было намечено, но с одним исключением.

Он сделал глубокий вздох и поднял глаза, стараясь выдержать взгляды несчастных.

— Я смог спасти только одного из вас. Только одного.

Когда все услышали эти слова, наступила тишина, через мгновение раздались возгласы и всхлипывания женщин, Старый Эдульф приподнялся, посмотрел на остальных, затем на Катана.

— Ты можешь спасти только одного, мальчик?

Катан с несчастным видом кивнул.

— Это мне «подарок» от Имре ко дню святого Михаила. Тот, кого я выберу, будет жить, остальные умрут. Я не знаю, как мне выбирать.

Приглушенный шепот среди узников прекратился, наступила мертвая тишина, и все глаза с надеждой устремились на Катана: только один из них останется жить, право выбора принадлежит их господину, и, конечно же, Катан выберет его, спасет от смерти.

О том, что остальные сорок девять человек должны погибнуть, несчастные предпочитали не думать. Ведь Мак-Рори всегда заботились обо всех. Вероятно, все это просто шутка. Но они не могли поверить, что лорд Катан может так жестоко шутить.

С надеждой все они смотрели на Катана, который повернулся, закрепил факел на стене и закрыл лицо руками.

Катан был в жутком положении. Как ему выбирать? Может ли он быть судьей и приговаривать к жизни и смерти, быть судьей людей, со многими из которых он вырос?

Справедливость требовала холодной, беспристрастной аналитической оценки каждого узника и выбора того из них, кто более достоин жизни и способен многое совершить в будущем.

Но здесь были женщины и юноши, едва ставшие мужчинами. Его совесть требовала защитить слабых, беспомощных. Как он может решить?

Он поднял голову, глубоко вздохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул, произнося слова древнего заклинания Дерини, которое должно было снять усталость. Ему нужно иметь ясную голову, чтобы принять трудное решение. Еще один вдох, и он почувствовал, что пульс стал ровным, противный вкус во рту исчез.

Расправив плечи, он медленно повернулся к людям. Эдульф стоял у решетки, полный надежд.

За ним стояли два старика, справа от него — молодая женщина и два мальчика. Он узнал одного из мальчиков. Это был сын деревенского пастуха. Второй, вероятно, был его братом, а девушка — или сестра, или кузина. Двух стариков он не мог припомнить.

— Эдульф, — мягко сказал он.

— Да, милорд. — Голос старика был тихим, испуганным.

— Поверь, мне очень горько, что только один из этих прекрасных людей сможет уйти отсюда вместе со мной. — Он проглотил комок в горле. — И так как с остальными мне больше не придется встретиться еще раз, то, будь добр, представь мне их. Я не уверен, что знаю их всех.

Старик удивленно моргнул.

— Милорд, вы хотите услышать имя каждого из них?

Катан кивнул.

Эдульф переступил с ноги на ногу, посмотрел в пол, затем повернулся к двум старикам, стоявшим рядом.

— Хорошо, сэр, раз уж вы так хотите. Это — братья Селлар: Бат и Тим.

Катан поклонился им, и братья смущенно потупили головы.

— А это Мэри Бинер, ее брат Вилл и кузен Том.

Знакомство продолжалось. Катан часто узнавал имя или лицо или вспоминал, что он слышал об этом человеке, что он искусен в торговле или ремесле.

Он увидел молодую чету, которую купил Джорем всего год назад. Беременная женщина была в объятиях своего супруга Старка, чей дом был всегда полон счастливыми детьми, у которых больше не будет отца, если не вмешается он, Катан. Он увидел юношу, которого узнал. Сейчас ему было тринадцать лет, он был лучшим учеником в школе Ивейн, работал помощником портного. Другой мальчик, сын управляющего, которого Катан хотел послать в святой Диан учиться на клирика, — так остер был его ум. Сейчас мальчику было всего одиннадцать лет.

Перечисление продолжалось, и каждый человек был уникален в своем роде, каждый заслуживал жизни, и каждый, за исключением одного, был приговорен к смерти, и Катан должен был решить.

Когда был назван последний узник, Катан снова посмотрел на всех. Взгляд его ласково коснулся всех: Эдульфа, беременной женщины и ее мужа, мальчика… Катан повернулся и опустил голову. Постояв немного, он медленно пошел по коридору и поднялся по ступеням. В двери был глазок, который открылся, как только Катан приблизился.

— Ну что, выбрал? — грубо спросил Молдред.

Катан прижался лбом к железной двери и смотрел на смутные очертания головы Молдреда по ту сторону двери.

— Молдред, нужно выпустить отсюда беременную женщину.

— Правильно, — сказал голос. — Ты хочешь выбрать ее или ребенка?

— Ее или…

Катан прервался на полуслове.

— Ты имеешь в виду, что если я выберу ее, то это будет она одна, без ребенка?

— Его Величество говорил об одном, а не о двух, Катан, — ответил голос. — И ты получше подумай, прежде чем выберешь. Скоро придут охранники и уведут первую пару.

Скоро! Катан посмотрел на тень Молдреда и опустил голову, стараясь успокоиться.

— А если женщина родит до того, как ее казнят, ты выпустишь одного, не правда ли, — заговорил он. — Ведь при живом ребенке заложников снова будет пятьдесят, а не сорок девять. Так что вы должны будете выпустить еще одного, кроме того, кого я заберу сегодня.

Из-за двери послышался смешок.

— Ты меня восхищаешь, Катан. Ты всегда думаешь. Полагаю, ты прав, и еще одного придется отпустить. Конечно, если женщина доживет до родов.

Катан снова опустил голову и прикусил губу. Затем он выпрямился.

— Хорошо. Я готов сделать выбор. Идем вниз. Надо его выпустить.

Дверь открылась, и вошли Молдред и два охранника. Молдред пошел за Катаном вниз по ступенькам, а охранники остались запирать дверь.

Они спустились вниз, и Молдред окинул взглядом узников.

— Ну так кто же, Катан? Не сидеть же нам здесь всю ночь?

Катан приказал охраннику открыть решетку и вошел в клетку к своим крестьянам. Тут же несколько узников упали на колени, а женщины начали плакать.

Рукой Катан нежно коснулся головы женщины, когда проходил мимо нее. Он шел, и рука его касалась головы, лица, руки. Он старался с помощью мысленного зондирования глубоко проникнуть в эмоции, заполнявшие камеру, найти лучшего, кого необходимо спасти.

«Вот! Я нашел! Искра, которую я искал!»

Теперь отыскать точно! Это справа, там, где стояли трое молодых…

Он вдруг услышал скрип входной двери и замер.

— Они идут выбирать двух первых узников! Давай живее!

Катан услышал шаги на лестнице — ровную поступь хорошо обученных солдат, готовых без раздумий и эмоций выполнить свой долг.

Катан снова окинул взглядом людей вокруг себя. Некоторые из мальчиков еле сдерживали плач, а две женщины рыдали открыто. Когда солдаты спустились вниз, Катан прошел вперед и вытянул руку.

— Реван, иди со мной, — сказал он.

Он мысленно подбадривал мальчика, поскольку тот застыл в немом недоумении. Это был ученик портного. По исходящей от него ауре, Катан понял, что мальчик наделен большими способностями; его необходимо было спасти.

— Я, милорд?

Глаза мальчика расширились. В них был страх, трепет. Он стоял, боясь протянуть руку и вложить ее в руку Катана. Шаги уже приближались к камере. Дверь начала открываться, готовая пропустить трех солдат, которые направлялись к ним.

— Возьми мою руку, Реван, — приказал Катан. Он старался поймать взгляд мальчика. — Идем отсюда, из этого царства смерти, в царство жизни.

Охранники выволокли одну женщину из камеры, и она начала громко плакать. Наручники защелкнулись на ее запястьях, Затем солдаты снова вошли в камеру, и мальчик медленно, как в трансе, подал руку Катану.

Это произошло как раз вовремя — солдат уже хотел забрать его, но после секундного колебания он схватил сына управляющего. Мальчик забился, заплакал, начал отбиваться ногами, но все было тщетно. Его выволокли из камеры, и наручники стиснули его запястья. Дрожащий Реван, всхлипывая, опустился на колени у ног Катана. Рука мальчика судорожно сжимала руку своего господина.

Молдред с недоумением наблюдал за всем этим.

— Ну что же, раз ты выбрал, выводи его отсюда, — наконец сказал граф.

Он направился к выходу из камеры. Наверху все еще слышались крики приговоренных к смерти.

Когда Молдред вышел, забрав с собой факел, Катан поднял мальчика и прижал его к себе. Мальчик рыдал, и Катан терпеливо ждал, когда слезы облегчат его страдания. Он погладил Ревана по голове, вводя успокоение в его разум. Через некоторое время всхлипывания прекратились, и юноша уже твердо держался на ногах. Вздохнув, Катан обнял его за плечи и повел к выходу из камеры.

Охранник задвинул тяжелый засов, а Катан снова обернулся к несчастным.

— Прощайте, друзья мои, — сказал он спокойно. — Я не надеюсь снова встретить вас в этом мире. Он опустил глаза. — Так пусть там вы найдете больше справедливости. Мои молитвы пребудут с вами.

Он повернулся, чтобы идти, а в камере послышался слабый шум — это все узники опустились на колени.

— Да хранит тебя Бог, молодой господин, — сказал Эдульф.

— Береги мальчика, — добавил другой.

— Мы все благодарим тебя.