"Смерть мелким шрифтом" - читать интересную книгу автора (Чехонадская Светлана)23В дверь позвонили. Лена неохотно слезла с нагретого солнцем дивана (дневным сном она никогда не пренебрегала) и побежала в прихожую, успев увидеть в зеркальной дверце шкафа свое помятое отражение в крошечных шортах. — Отец дома? — Прохоров неодобрительно оглядел ее снизу доверху. Он твердо стоял за патриархат и убеждал всех, что его жена будет, как минимум, дагестанка по своим взглядам на семейную жизнь. Лена же подозревала, что Прохоров втайне мечтает о такой, как она. В последнее время Ивакина-младшая вообще была уверена, что все мужчины влюбляются в нее, ни один не способен устоять — и в таком самомнении, если и не было стопроцентных оснований, была стопроцентная заслуга выбранной профессии. — Здороваться надо! Отца нету. Войдешь? Вместо ответа Прохоров фыркнул, но вошел, втянув живот. — Я ему вчера встречу устраивал с пацаном арестованным. Он свой диктофон забыл. — Прохоров протянул Лене крохотный шпионский диктофончик. — Папашка на пенсии, — напомнила она. — Это ты ему скажи! — усмехнулся Прохоров. — Мозги-то уже не те, вот, диктофоны забывает. Вцепился в это дело, лучше бы на даче чего-нибудь повскапывал! — На даче у нас все вскопано! — сурово сказала Лена, обидевшись за отца. — А что за дело? — Этого парня, — Прохоров показал на диктофон, — обвиняют в убийстве сестры, а отец твой не верит. Вытянул еще одно убийство, зацепился за историю, которую я же сам, можно сказать, выдумал. — Это как? — Долго объяснять. Уже и я, и парень этот отреклись от своих слов, а он все копает и копает. — Невиновному помочь хочет, — важно произнесла Лена, скосив глаза на свое отражение в зеркале: оно было в три раза тоньше прохоровского. — Да какой там невиновный! — в отчаянье воскликнул Прохоров. — Там гад такой! Наследство полмиллиона долларов, все улики на него указывают. Да он и не отпирается особо-то. — Разберемся, — официальным тоном сказала Лена и легонько толкнула Прохорова в живот (живот был твердый от напряжения). — Во всем разберемся, товарищ. Прохоров покраснел и схватился за дверную ручку. — Я пошел. У меня дел много. Поговори с отцом, я не шучу! — Он сказал это уже с нижних ступенек. — Не беспокойся, товарищ! — крикнула Лена ему вслед. Диктофон принадлежал ей. Он, конечно, был не шпионский, а просто очень маленький. На работе же она использовала казенный. Когда она пришла в журнал, главный редактор достал из шкафа допотопный рыжий аппарат и, кряхтя от натуги и матерясь, водрузил его на стол. «Работает, сволочь, как швейцарские часы!» — похвалил он, пряча глаза. Из огромной машины в дерматиновом чехле вывалился квелый таракан и грустно пополз к краю стола, припадая на одну ногу. — Вашу мать! — завопил редактор, бросаясь в коридор. — Я же просил вызвать травильщиков! Лене сразу понравился старый диктофон. Он был стильный. Она приделала к нему микрофон с огромной меховой нахлобучкой — для смеха — и рокерский ремень с металлическими черепами. Работая, диктофон шелестел, подтверждая: пишу, не волнуйся. Ей было уютно с ним, и новенький «Филиппс», подаренный ухажером на день рождения, она без раздумий отдала отцу. — Значит, работаешь? Пользу приносишь? — спросила она у диктофона. — Невиновных защищаешь? Это, согласись, благороднее, чем бегать по премьерам, приставая к звездам. — Лена вздохнула: премьеры все были скучные, звезды все драные, фуршетное угощение в виде пирожных «Орешек» и псевдомексиканских закусок сметалось мгновенно. Она вдруг подумала, что не представляет себе, как работает отец. Что он спрашивает, как реагирует на ответы. Может, загоняет подсудимого в угол, как Порфирий Петрович? Тихо так говорит, ласково глядя в глаза: «Да вы же, Родион Романович, и убили». Она отмотала пленку на начало и включила диктофон. Что-то зашуршало во вчерашнем кабинете, зашумели на улице давно уехавшие машины и кто-то захлопнул окно. — Вас увозят завтра, вы знаете? — спросил отец. Ему никто не ответил. — И все-таки, Миша, это странно. Вас обвиняют в убийстве, а я единственный, кто подвергает эту версию сомнению. Вы должны цепляться за меня, не так ли? Сочинские следователи не будут так же снисходительны. Полмиллиона долларов наследства являются для них достаточным основанием. Да ведь и других доказательств немало. — Сочинские следователи разберутся, — глухо сказал собеседник отца. — Пусть так. Но ко мне почему такая враждебность? Если я помогу отыскать правду, если она будет восстановлена быстрее, вы меньше просидите в тюрьме. — А мне все равно где сидеть. И в ваших услугах я не нуждаюсь! Я, знаете ли, верю в родную милицию. Не может такого быть, чтобы невиновного осудили. Разберутся. Это вопрос времени. Только времени… И вообще, я подозреваю, что вы немного того, с приветом. Помощь сумасшедшего мне уж точно не нужна. — Вот те на! Почему с приветом? — У вас навязчивые идеи, например. Я уже объяснял, что напутал с датами. Марина звонила мне не в среду, а в пятницу. И вашему педерасту Прохорову я тоже звонил в пятницу. Он это подтверждает. — Прохоров не подтверждает. Прохоров просто не помнит, — мягко сказал отец. — «Прохоров не подтверждает»! — злобно передразнил собеседник. — Прохоров говорит, что это было в среду? — Нет. — Ну так какого хрена вам надо? — Да никакого хрена мне не надо. Вам не приходило в голову, что процент судебных ошибок у нас не так мал, как думают? А вдруг это ваш случай? Сядете и все тут. — Не сяду… Слушайте, а может тут хитрый умысел наших следователей: приставить ко мне такого вот доброго дедушку-хрыча, авось я проболтаюсь? Может, вы все-таки признания в убийстве от меня добиваетесь? — Раздался злой смех. — Это такая особо извращенная пытка: к обвиняемому подсаживают человека, который ему все время говорит: «Ты невиновен, сладкий мой! Я верю в твою невиновность! Я помогу тебе». А потом этот обвиняемый не выдерживает и кричит: «Уберите его от меня! Я во всем признаюсь! Это я задушил Марину Леонидову! Это я взрывал дома! Только уберите его от меня!» — Миша, ответьте на пару моих вопросов! — невозмутимо произнес отец. — А вы обещаете, что перестанете все время напоминать якобы предсказанное убийство? Мне оно очень! Сильно! Надоело! — Обещаю! О нем не скажу ни слова! — Какие у вас вопросы? — Меня вообще не интересует ничего раньше того понедельника, когда Марина вам позвонила из Лазурного. — Какие у вас вопросы?! — Вы когда билет взяли? — Это есть в деле. — Когда? — Тогда же, в понедельник. Поехал во Внуково и взял. — На девятнадцать тридцать вторника, правильно? — Это есть в деле. — Да-да, конечно. Итак, билеты на девятнадцать тридцать. В аэропорту надо быть в семнадцать часов, вас подвез частник. Вы поймали его в шестнадцать тридцать. Все записано и проверено… Поймали на Юго-Западе, недалеко от дома. Да и фирма ваша там же находится. Это удобно: работать рядом с домом. Вы до которого часа обычно работаете? — До пяти. — Зачем вы отпросились на весь день? — В каком смысле? — У вас новая работа. Надо проявить себя, продемонстрировать свой энтузиазм, трудолюбие, вы вполне могли просидеть почти до конца рабочего дня… Вы берете билет на вечер, хотя был и утренний, и дневной рейсы, но утром в полдевятого приходите к начальству и отпрашиваетесь на весь день. Зачем вам понадобился этот день, Миша? — Глупости какие! О чем вы говорите?! Мне надо было собраться. — Собраться? — отец немного деланно рассмеялся. — Вечером этого сделать нельзя было? И потом, сколько вещей надо собрать для однодневной поездки? Сколько времени могут занять такие сборы? Где вы были всю первую половину дня? Ну, Миша, что особенного в этом вопросе? — Да не хочу я на дурацкие вопросы отвечать! — Странно. Совершенно это не дурацкий вопрос, — ласково сказал отец. — Так все-таки, где вы были-то? К девушке заезжали? По городу гуляли? Может, спали? Отсыпались, да и все тут! — И спал, — хамовато сказал невидимый Миша. — И гулял. И к девушке заезжал. — К какой? — Сейчас! Девушек моих впутывать не надо, ладно? — Идет следствие. — Частное! — Пусть частное. И это следствие интересуется, что вы делали во вторник, с восьми тридцати и до шестнадцати тридцати, когда вы остановили машину, чтобы ехать в аэропорт. Кто вас видел в течение этих восьми часов? — А что произошло за эти восемь часов? Кого-то убили, зарезали, ограбили? — Хорошо, — произнес отец спокойно, и Лена даже почти увидела, как он призывает собеседника успокоиться — выставляет вперед руки на этих словах. — Мой второй вопрос: что сказала вам Марина по телефону в понедельник? — Я тысячу раз отвечал на этот вопрос. — Здесь записано. Но есть некоторые странности. — Которые только вы считаете странностями. — Не будем отвлекаться. Она вас пригласила? — Да, она меня пригласила! — Но адрес не дала? — А вот адрес не дала! Какой вы наблюдательный! И меня теперь за это расстреляют, предварительно колесовав. — Но телефон хозяйки при этом узнать не забыла. — Ах, как тонко подмечено! — И на двадцать минут разговор не тянул… — Простите, ради бога! Я забыл: в том разговоре было не семьсот «э-э, ну, как там», а девятьсот тридцать! Отец рассмеялся. — Девятьсот тридцать «э-э», Миша, — он помолчал немного, чем-то шурша и пластмассово постукивая. — Это тридцать минут. Неувязочка! Понимаете, в чем дело: всему должно быть объяснение. Всему! Пусть дурацкое, пусть наивное или неправдоподобное, но оно должно быть. Концы всегда должны сходиться с концами. — Разоблачили! Признаюсь! — отцовский собеседник продолжал паясничать. — Думал отвертеться, но вы меня приперли к стенке. Приготовьтесь услышать страшное: я рассказывал Марине политический анекдот. Про Путина. — Давайте посчитаем, сколько минут он занял. Расскажите его мне. — Да что вы! Это же про Путина! — Ладно. Не рассказывайте. Кстати, вы в каких отношениях с Грибовым? — С каким Грибовым? — С главным редактором «Без цензуры». — Ничего себе «кстати»! Я с ним ни в каких отношениях быть не могу, поскольку он большой и богатый дядя. А я маленький и бедный человечек. — Уже небедный человечек. — Ах, да, я забыл! Я ведь убил сестру, чтобы завладеть ее богатствами. — Значит, он большой дядя, а вы маленький человечек? И пропасть между вами непреодолима. — Нет, не непреодолима. Грибова так же, как и меня, в нашей стране могут арестовать в любой момент. — По какому же обвинению? — По обвинению в изнасиловании члена правительства, например. И вас могут. Обвинят во вмешательстве в личную жизнь частного лица — и это будет справедливо. — А ведь он знал ваш телефон, Миша. Вы говорите: большой, богатый, но ведь не в кастовом обществе мы живем, не в Индии, правда? Диктофон замолчал. Лена даже решила, что пленка закончилась, но разговор внезапно продолжился. — Кто знал? — уже серьезно спросил Миша. — Да Грибов же! Вы чего побелели-то? Тут никакого секрета нет. Это и в деле записано. Грибов дал ваш телефон милиционерам из Лазурного, когда они Марининых родственников искали. Забыли? — Ну да, наверное. Я его тоже о работе просил. Когда мы познакомились у Марины. Говорил, что могу информацию с Петровки поставлять, я тогда там еще работал. Я ему телефон свой оставил. Точно. Но он не перезвонил. — У вас был ключ от Марининой квартиры? Тут первая сторона двадцатиминутной пленки, действительно, кончилась. |
||
|