"Смерть мелким шрифтом" - читать интересную книгу автора (Чехонадская Светлана)

18

Газета «Малые города России» занимала несколько комнат в гостинице «Россия». Сама гостиница сразила Ивакина наповал: она была захламленной, грязной и забитой подозрительного вида людьми. В последний раз он был здесь, когда начиналась перестройка и гостиницу оккупировали депутаты. Ивакин не знал, живут ли сейчас в «России» народные избранники, но на всякий случай им посочувствовал: потолки коридоров были в разводах, по углам не таясь сидели тараканы, и можно было только догадываться, что происходит в номерах с дивным видом на площадь, собор Василия Блаженного или реку.

О газете он почему-то думал неприязненно. То ли сказалось то, что за полтора года они не удосужились ничего узнать о своей сотруднице, то ли эта газета слишком напоминала нищий журнал, в котором работала дочь. «Тоже небось чего-нибудь прикарманивают!» — сердито подумал он. Но взглянув на стопочку жалких листков, лежавших на тумбочке в приемной (или кабинете главного редактора, Ивакин не разобрал), он понял, что прикарманивать здесь нечего.

Редактор оказался очень приятным. Взгляд открытый, рукопожатие крепкое. В комнате сразу же появилась еще какая-то женщина с тревожными глазами. Она виновато посмотрела на Ивакина и сказала: «Можно, я тоже послушаю?» То, как она это спросила, Владимиру Александровичу понравилось тоже.

— На что же вы существуете? — сочувственно спросил он.

— На государственные денежки, — сказал редактор. — Выделяют чуть-чуть во имя идеи самоуправления.

— Вы эту идею проталкиваете? — засмеялся Ивакин. — Хорошее дело.

— Дело-то и правда хорошее. Но не прибыльное.

Ивакин еще раз огляделся.

— Тесновато. Мало народу у вас работает?

— Да, у нас постоянные проблемы с кадрами. Зарплаты небольшие.

Он назвал цифру, которая показалась Ивакину не такой уж маленькой — он сам лишь в последние годы стал получать столько.

— Да? — удивленно произнес он. — Я думал, вы тут совсем нищенствуете.

— Почему? — тоже удивился редактор.

— Марина Леонидова нищенствовала.

— Нам звонили по ее поводу, — подумав немного, ответил редактор. — Ее убили? Я так понимаю, убийцу еще не нашли…

— Это не так быстро делается, — возразил Ивакин.

— Да и не найдут! — Редактор спокойно посмотрел ему в глаза. — Вы уж извините. Я это не для того, чтобы вас обидеть.

— Вы не захотели помочь, насколько мне известно, — сдержанно проговорил Владимир Александрович. — Если не помогают, то, действительно, можно и не найти убийцу.

— Да мы и правда о ней ничего не знаем! — Женщина с таким отчаяньем посмотрела на него, что Ивакин подумал: «Нет, им не все равно. Они просто не знают, чем помочь».

— Почти два года она у вас проработала, — заметил он. — Что-то да знаете.

— У нее был непростой характер. — Редактор нахмурился. — Она ведь как считала: наша газета — предел падения. А это не так, во-первых. По крайней мере, в отношении Марины. Ничем дельным она до нас не занималась, никакими талантами не обладала. Между прочим, многие молодые, которые начинали у нас работать, потом запросто устраивались в хорошие издания. Мы ведь и в Думе их аккредитуем, и интервью у любых государственных деятелей посылаем брать — те никогда не отказывают. У нас очень много интересных тем, хорошие связи с провинцией. Пожалуйста — используй информацию, пиши еще куда-нибудь, зарабатывай, мы никогда не против. Другое дело, если ты не хочешь работать… Ну, а во-вторых, моя позиция такая — или ты работаешь и считаешь свою работу лучшей на свете, а потому выкладываешься полностью, или ты уходишь работать в другое место.

— Она и ушла.

Женщина покачала головой, видимо, желая вмешаться, но не решаясь.

— Вы что-то хотели добавить? — повернулся к ней Ивакин.

Женщина посмотрела на редактора, он поощрительно кивнул ей.

— Да. Я бы добавила. Вы говорите: «Она и ушла». Очень некрасиво ушла она, вот что я хочу добавить. Наговорила здесь гадостей. Мы и знать не знали, что вызываем у нее такое неприятие! Ну, понимали, что любви особой к нам у нее нет, но чтобы такая ненависть!

— Что же она наговорила?

— Что мы все «так и останемся в дерьме». Да, именно так!

Женщина сказала это даже не Ивакину, а редактору. Тот удивленно выпятил губы. Видимо, от него подробности ухода Леонидовой скрывали.

— В дерьме? — повторил редактор.

— И не только это! Что мы используем здесь рабский труд, что она не лимитчица вкалывать за такие деньги, что мы даже не представляем себе, сколько сейчас зарабатывают настоящие журналисты.

— Это она себя имела в виду? — без особых эмоций спросил редактор.

— Она сказала, что нашла новую работу? — влез Ивакин в их диалог.

— Вы знаете, нет, — ответила женщина. — Нам сказали… уже следователь, звонивший с юга, сказал что-то про газету «Без цензуры». Это нас очень удивило. Можно по-разному относиться к этой газете, но уровень журналистов там очень высок. Нам-то как раз показалось, что причина Марининого ухода — изменения в личной жизни.

— В личной жизни? — Ивакин пожевал губами. Версии в этом деле росли, как грибы после дождя. По опыту он знал, что ничего хорошего это не предвещает. — Почему вы так решили?

— Я ее прямо спросила: «Куда уходишь?» А Марина мне ответила: «Ой, вообще работать надоело! Хочу дома сидеть, быть домохозяйкой. Маникюры-педикюры целыми днями делать. Все, набегалась!» Я сказала на это: «Для сидения дома надо, чтобы кто-то кормил. Ты что же, богатого жениха нашла?» И она засмеялась так довольно, почти счастливо. Я говорю: «Признавайся давай! Уже полтора года с нами работаешь, а все секретничаешь. Кто он?» Марина отнекивалась: «Не скажу. Боюсь сглазить». И потом, — подумав немного, добавила женщина, — если бы она в газету «Без цензуры» устроилась, то обязательно бы похвасталась. Ведь Семен Анатольевич, — осторожный кивок в сторону редактора, — ее часто критиковал. Говорил ей: «Ну что у тебя за стиль, Марина!»

— А она, действительно, скрытная была? — вздохнув, спросил Ивакин.

— Да уж. Ничего о себе не рассказывала.

— Не путай ты человека! — вдруг рассердился редактор. — Мы о ней почти все знали. Она очень любила рассказывать, каким мужественным был ее отец. Знали, по ее описаниям, какая у нее невероятная квартира, какая дача в министерском поселке. Сколько там антиквариата. Знали о ее брате, об их взаимоотношениях. Марина постоянно рассказывала о матери и о тетке своей парализованной, матери брата Миши. Но о личной жизни она не рассказывала. Это правда. Мы и следователю тому сказали, что про ее романы нам ничего не известно. Тем более южные. Но я уверен, что не было у нее личной жизни. Ну вот как мужчина я это чувствовал! — и редактор с большим сомнением посмотрел на Ивакина, как бы призывая: «Вспомни, ты ведь тоже мужчиной был. Давно, но был».

— А художник? — не согласилась женщина. — Помните?

— Он отпадает! — отмахнулся редактор. — Ты не поняла, что ли? Потом, это когда было? При царе Горохе?

— Так, — снова вмешался Ивакин. — Леонидова что-нибудь говорила о драгоценностях? О фамильных украшениях?

— Были когда-то какие-то ценные часики, — сказала женщина. — Вроде продали их за бешеные деньги. Марина твердила, что кое-что еще остается. Но, скорее всего, врала. Она мне как-то показала булыжник у себя на шее, намекнула, что бриллиант. А у меня муж ювелир, меня не обманешь. «Это, Марина, топаз, — я ей сказала. — И не старинный. Советское золото и дизайн советский».

— Очень деликатно! — заметил редактор.

— Не люблю, когда врут! Всегда сразу одергиваю. Она, конечно, после моих слов сникла.

— Вот почему она тебя не любила!

— Может, и из-за этого, — спокойно согласилась женщина. — Как-то я видела колечко на ней. Простенькое. С фианитом, думаю.

— С цирконием, — поправил Ивакин.

— Ну, или с цирконием. Его она уже за бриллиант не выдавала. При мне, по крайней мере. Хотя его-то как раз было бы логичнее. Ну не эту же каменюку, которую она на шее таскала! Говорить, что это бриллиант, может только человек, который вообще в драгоценностях не разбирается.

— Это ее амулет был, — добавил редактор.

— Понятно. — Ивакин снова вздохнул. — Не так уж вы мало знали. А о ее взаимоотношениях с братом что вы думаете?

— Отвратительные! — сказала женщина. — И по ее вине! Он-то как раз неплохой парень.

— Вы его видели?

— Он однажды заехал, и при нас разыгралась безобразная сцена. Брат, как я поняла, нашел арендатора для ее дачи. Кого-то с работы. Причем, речь шла о сумме совершенно заоблачной. Ну, мы знали, конечно, что дача у нее какая-то невероятная…

— Это Леонидова говорила?

— Да, она. Говорила, что поселок красивый, что одни министры вокруг, сосны, дом двухэтажный, но, мол, надо его в порядок привести, да и неохота с жильцами связываться. Но потом, вроде, согласилась сдать, попросила Мишу найти кого-нибудь, обязательно знакомого. Он и нашел. Приехал обсудить условия. А ей не понравилось, что он ее напрямую с жильцом не сводит. Она стала кричать: «Ты еще заработать на мне хочешь!» Он начал оправдываться.

— Я помню эту историю, — произнес редактор. — Мне тоже показалось, что он решил накрутить немножко.

— Ну и что? — возмущенно проговорила женщина. — Ей-то что? Он ей по телефону цену назвал, она с ней согласилась, даже сказала мне: «Представляете, какая огромная сумма! Я не ожидала!»

— Сколько? — спросил Ивакин.

— Тысяча долларов, что ли, — женщина пожала плечами. — Не помню. Главное, Марине все понравилось. И цена, и то, что жилец не с улицы, знакомый брата. Но нет вот, уперлась: он меня обманывает! Знаете, я видела: у нее такое отношение к брату было… ну, как бы объяснить. Он бедный родственник и должен знать свое место!

— Да она вообще такая была! — вмешался редактор. — Таких людей полно: и сам не ам и другим не дам.

— В общем, она на брата сорвалась. И тон такой — как у барыни-помещицы. Он просто позеленел. Это ведь при всех было. А когда он ушел, Марина ко мне подсела, довольная такая, и говорит: «За дуру меня считает. Ничего, я ему продемонстрировала, что тоже кое-чего понимаю. В бизнесе!» — и захохотала. А я ей говорю: «Марина! А что ты выиграла? Ты ведь дом-то не сдала! И потом Миша твой работал, искал, ты сама должна была догадаться о вознаграждении». Она после моих слов прямо зашлась от возмущения: как, на родственнице наживаться?! А сама рассказывала, что только Мишиными стараниями дом-то еще и стоит. Он там что-то латает, снег с крыши убирает, старые сучья отпиливает. И все бесплатно! Короче говоря, объявила, что вообще передумала дом сдавать. «Вопрос закрыт раз и навсегда!» Так и сказала.

— Знаете, она была истеричкой, — усмехнулся редактор. — И энергетическим вампиром. У нее совершенно не было друзей! Никого! Ей никто не звонил, с днем рождения никто не поздравлял. Миша этот, кстати, когда уходил в тот раз, сказал ей об этом: «Ты уже со всеми расплевалась. Никого рядом с тобой не осталось!» Это похоже на правду. Все ее раздражали. Но я, грешным делом, думал: это оттого, что она неудачница. Все ее ровесницы уже по второму ребенку родили. Когда узнал, что у нее большие личные перемены намечаются, даже обрадовался: подобреет теперь. Но в общем, мы не очень жалели, что она уходит, это я вам прямо и откровенно скажу.

— Еще она сказала про этого Мишу, — женщина, видимо, продолжала переживать ту давнюю сцену, — «Вы его защищаете, а не знаете, что он на все ради денег пойдет! Абсолютно на все! Через все переступит!»

— Да? — с уважением произнес редактор. — А мне показалось — худенький, скромненький.

— Она сказала: «Он не только за копейку удавится, он еще за нее и удавит».

— Что-то не похоже.

— Ну, за что купила, за то и продаю!

Ивакин с улыбкой наблюдал за их бесконечным диалогом: они умудрялись отвечать на его вопросы и при этом разговаривать не с ним, а друг с другом.