"Смерть мелким шрифтом" - читать интересную книгу автора (Чехонадская Светлана)

14

Миша, бывший сотрудник пресс-службы Петровки, оказался невысоким, худым, узколицым парнем с мелкими чертами лица, выглядевшим лет на двадцать пять, не больше. Хотя, по расчетам Ивакина, ему было за тридцать. На этот раз Миша примчался по первому зову. Ивакин назначил ему встречу в кафе, недалеко от Пушкинской площади. Здесь он раньше беседовал со своими информаторами. Место было спокойное, затемненное и, главное, без музыки.

Парень, подошедший к его столику, ему сразу не понравился, хотя Ивакин понимал, в каком тот тяжелом положении, как хочет произвести хорошее впечатление, убедить. Ивакин допускал, что в таких обстоятельствах кто угодно станет неприятным, но не отказал себе в удовольствии: сделал лицо кислое и недовольное. Миша совсем растерялся.

— Мы, вроде, не встречались никогда, — заговорил он, усаживаясь. — Странно. Вообще-то я всех на Петровке знаю.

— Я не люблю журналистов и стараюсь с ними не общаться, — ответил Ивакин.

Миша чуть-чуть постучал пальцами по столу, открыл меню и, не взглянув в него, закрыл.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он. «Ну и нахал!» — усмехнулся про себя Ивакин. Он даже отвечать не стал — глотнул кофе, положил ногу на ногу и посмотрел на часы. Но и Миша молчал, играл желваками. Ивакину вдруг стало его жалко.

— Нелепая история, — сказал Миша. — Она позвонила мне в понедельник, почему-то из Лазурного — я и понятия не имел, что она не в Москве! Марина последний раз на курорт выезжала, когда ей лет десять было… Я только с работы пришел, усталый как собака, а она мне заявляет: «Ты должен прилететь! У меня к тебе срочный разговор!» Я говорю: «Ты с дуба упала? Я работаю. Да и нет у меня таких денег, разъезжать по курортам!» А она отвечает: «Отпросись на пару дней. Билеты я тебе оплачу. Займи сто долларов, чтобы сюда билет купить». Какое счастье, что я на всякий случай больше денег взял! Иначе бы часы там продавал, в аэропорту, на обратную дорогу.

— Почему вы не рассказали об этом сразу? Вас же в Лазурном допрашивали.

— А меня об этом не спрашивали!

— Да что вы говорите!

— Да, не спрашивали! Меня спросили, когда мы в последний раз виделись. Я ответил. А во вторник в Лазурном я ее не видел.

— Но о звонке-то надо было следствие проинформировать, как вам кажется?

— Этот звонок не имел отношения к ее смерти.

— Почему вы так в этом уверены? Она говорила вам, зачем вы должны приехать?

— Нет.

— Может, вы что-то должны были привезти?

Миша покачал головой.

— С ней что-то произошло в Лазурном? Ей нужна была помощь?

— Она ничего не говорила.

— Но у вас есть какие-нибудь догадки?

— Все это показалось мне очень странным. Просто странным, без всяких догадок.

— Так не бывает. — Ивакин сердито отодвинул от себя чашку. — Может, какая-нибудь обмолвка проскользнула?

— Ну… — Миша замялся. — Мне почему-то показалось, что ей просто нужен мой совет. А с чем это связано, я не понял.

— С чем-то в Лазурном?

— Не обязательно.

— Вы не спросили ее, почему она сама не слетает в Москву, если дело серьезное?

— Это как раз в ее стиле. У нее, если деньги хоть какие-то появлялись, сразу крышу сшибало. Наглая такая становилась.

— То есть она попросила вас приехать, пообещала оплатить дорогу… Вы говорили кому-нибудь, куда едете?

— Начальнику своему сказал.

— Что сказали?

— Что сестра поехала на курорт и там сильно заболела. Надо ее срочно забирать. Прямо как накаркал. Я когда второй раз пошел отпрашиваться — уже на ее похороны — все объяснил ему: мол, убили, надо срочно забирать. Он вылупился на меня: «Ну и сестра!» — говорит.

— И что сказала вам Марина, когда вы приехали?

— Не надо меня так примитивно ловить! Я с ней не виделся! Она, когда меня вызывала, адреса своей хозяйки не знала. Сказала: «Прилетишь, позвони». Я весь телефон оборвал.

— В котором часу вы позвонили первый раз?

— В девять тридцать.

— И что дальше?

— Ее не было. Я продолжал звонить до часу ночи. И утром тоже.

— Откуда вы звонили?

— Да бродил по городу… Отовсюду. Из автоматов, два раза по мобильному звонил, но это дорого. А в час ночи приехал в аэропорт, взял обратный билет.

— А спали где?

— Там же, в аэропорту. У меня денег в обрез было.

— Что же вы у хозяйки адреса не спросили? Ждали бы в доме.

— Мне Марина сказала: «Ни одной живой душе не говори, что ко мне едешь». Я и подумал: может, хозяйка тоже ничего не должна знать о моем приезде? Почему Марина не из дома звонила, а из автомата? Телефон-то у хозяйки есть!

— У нее восьмерка отключена.

— Но я же не знал этого! И почему Марина вдруг ушла? Ведь знала, что я приеду!

— Ни одной живой душе… Начальнику-то сказали?

— Начальник здесь вообще ни при чем! А хозяйка… Может, Марина из-за нее меня вызвала! Может, она ее обокрала! У Марины деньги немалые с собой были.

Ивакин быстро взглянул на него и снова отвел взгляд в сторону.

— Видел вас кто-нибудь в Лазурном?

— Ну, милиция нашла свидетелей, но они меня после часа видели, когда я на креслах в аэропорту расположился. И дежурный под утро у меня документы проверял. Мне сказали, что алиби на десять и одиннадцать часов у меня нет… Прохоров говорил, вы опытный следователь. Может, посоветуете, что мне теперь делать?

— Посоветую, Михаил, — сказал Ивакин. — Но тогда надо начать с того разговора, который должен был состояться между нами намного раньше. Странно, что вы все затормозили.

— Я же объяснил! — Миша вдруг побледнел. — У меня было ужасное время. Я должен был хоронить сестру, улаживать все формальности. Мне было не до встреч!

— Между вашим обращением к Прохорову и ее смертью прошло больше двух недель. Если вас волновала странная история с предсказанным убийством, почему вы не стали копать дальше? Вы же знали, что я согласен помочь. — Ивакин сделал еще глоток кофе. — Может быть, эта история вас не волновала?

— Не волновала, — произнес Миша.

— А вот меня волнует, — твердо проговорил Ивакин и с удовольствием увидел, как метнулся в сторону испуганный Мишин взгляд. — Так что давайте начнем с нее. Последнее время ваша сестра работала в очень солидной газете. Ей платили большие деньги. А как до этого развивалась ее карьера?

— Плохо. Были годы, когда она вообще перебивалась случайными заработками. В Лужниках торговала, например. Но у нее не шло. Ее всегда дурили или обворовывали. Изредка она печаталась. На телевидении в «Дорожном патруле» поработала, но там тоже не получилось. Из газеты «Малые города России» она сама ушла.

— А личная жизнь?

— Точно так же.

— У Марины был любовник?

— Лет девять-десять назад был. А с тех пор никого.

— Где он сейчас?

Миша удивленно посмотрел на Ивакина.

— Понятия не имею. По-моему, он женился. Хороший парень, кстати, но иногородний. Марина так себя вела с ним… Боялась, что он из-за прописки.

— Ну а случайные связи? Кратковременные отношения?

— Может быть. Не знаю. Но вообще у нее с этим делом все хуже и хуже было. Мне кажется, она годами не… Извините. — Он сердито уставился в меню. — Может, она из-за этого такая раздражительная была. Крутился вокруг нее один художник, полный выродок. Марина намекала, что они спят. Врала, я думаю. Он сильно на импотента смахивал.

— Это его фотографию нашли в ее вещах?

— Нет. Это была фотография того, первого.

— Который якобы из-за прописки?

— Это она так думала. На самом деле, хороший парень был, любил ее.

— Удивительно, что она до сих пор возила с собой его фотографию, нет? — В ответ на этот ивакинский вопрос Миша пожал плечами. — А с художником они окончательно расстались? Или продолжали периодически встречаться?

— Ну, может, встречались изредка. Но я лично его давным-давно не видел. Спросил как-то: «А где Матвей? Куда пропал?» Она рукой махнула: «Да ну его, — говорит. — Надоел. Пои его, корми. На фиг он нужен?» Это больше года назад было. С тех пор никого возле нее я не видел.

— Почему же так?

— Да черт его знает! Почему старыми девами остаются? Принца ждала, наверное. Думала, приедет на белом коне, в смысле, на «мерседесе», а все остальные ее не достойны: один не поднимает сиденье унитаза, когда мочится, другой стреляет мелочь на метро. — Миша невесело улыбнулся. — У Марины было слишком много гонору. Первая половина ее жизни прошла под папиным крылышком. Он был замминистра.

— Вот откуда такое богатое наследство, — покачал головой Ивакин. Миша скривился.

— Дядя Витя, ее отец, был выдающимся человеком. Он лишился всех родственников во времена репрессий. В детском доме воспитывался. А потом его за это наше гуманное государство преследовало. И в институт он сумел поступить лишь с десятой попытки в уже не юном возрасте, и в партию его не брали, и по работе вечно задвигали. Но он пробился! Представляете, какой характер надо было иметь, какие способности?! Марина, к сожалению, ни того, ни другого не унаследовала. Единственное, что было у нее от отца, не считая имущества, это ее лютая ненависть к органам госбезопасности… Дядя Витя умер, когда ей было двадцать три года. Она университет заканчивала. И все у них развалилось. Полный дурдом! Мне, честно говоря, больно смотреть было: они не просто бедно жили — они юродствовали! Приличных людей за две недели в гости приглашали — и супом из пакетика кормили. Представляете? Они упивались своей бедностью, считая себя при этом герцогинями, хранящими фамильный замок с привидениями. Я Марине как-то предложил поменяться на меньшую квартиру. Она посмотрела на меня так, словно я уговариваю ее идти на панель. «Я не буду жить в квартире с маленькой кухней!» — сказала она мне тоном английской королевы.

— Забавно, — произнес Ивакин. — Хотя насчет супа вы, может быть, и неправы.

— Да ладно! Я всю жизнь живу бедно. Если у меня нет денег на мясо, я просто не приглашаю гостей!

— Они жили на зарплату? Или продавали что-то, оставшееся от отца?

— Гараж продали несколько лет назад.

— А драгоценности какие-нибудь?

— Меня про драгоценности уже спрашивали. И я все рассказал.

— Вас и про приезд в Лазурное спрашивали, — снова напомнил Ивакин. — И вы, вроде, тоже все рассказали.

— У них не было фамильных драгоценностей. Украшение, которое пропало в день ее смерти, было не особенно ценным, я в этом уверен. Кстати, года четыре назад Маринина мать, действительно, продала свои золотые часики. Вот они были дорогими. А это украшение… Марина его страшно любила, считала своим талисманом. Она часто повторяла: «Хоть и дешевое, а для меня дороже любых бриллиантов. Оно мне удачу приносит».

— Хозяйке дома в Лазурном она сказала, что это бриллиант.

— О, она любила хвастаться. Особенно перед незнакомыми перья распускала. Перед хозяйкой в Лазурном это, наверное, получалось. А здесь в Москве — не очень.

Особенно если при этом кормить людей супом из пакетика.

Ивакин махнул рукой, показывая, что разговор о супах пора кончать.

— В нашем предыдущем разговоре, Миша, вы сказали, что ее дача — развалюха. Это не так, оказывается?

— Я по-другому выразился. Марина не хотела там отдыхать, потому что считала свой дом развалюхой. На самом деле этот дом стоит бешеных денег. Даже если, предположим, она не хотела продавать его, то вполне могла сдать за очень приличную сумму. На суп нормальный хватило бы. Я ее постоянно уговаривал сделать это и не только из-за денег. Ведь любой дом без присмотра рушится. Там половина елей прошлым летом погибла. Жалко, понимаете? Но она, знаете, что мне отвечала? Что никому эта развалюха не нужна. Я говорил: нужна! Хочешь, найду клиентов? Тут и начинался ее любимый спектакль. Он назывался «Благородная герцогиня смеется над расчетливым буржуа».

— Этот спектакль еще называется «Вишневый сад», — улыбнулся Ивакин.

— Да… Она говорила: «Ты же не новый русский! Неужели не видишь, как красиво стареет мой дом?»

— У нее был вкус, — немного удивленно сказал Ивакин.

— Вкус? — Миша покачал головой. — Если бы вы хоть раз увидели, как она одевается, то больше о ее вкусе не вспоминали бы. У нее была лень! И еще пассивность, невероятная пассивность, для оправдания которой она и придумывала все свои спектакли. Ее мать умерла от рака желудка. В старой, облупленной квартире, кушая супы из пакетика. Это смерть с большим вкусом, ничего не скажешь. И так было во всем. Для оправдания собственного эгоизма в отношениях с мужчинами придумывались корыстные побуждения соискателя, для оправдания неудачной карьеры — тупость коллег. И так далее.

— Вы не очень-то любили ее, — заметил Ивакин.

— Да нет, любил по-своему. Но и недостатки ее очень хорошо видел. Может, они меня потому так и раздражали, что я не мог относиться к ней совсем равнодушно.

— Итак, ее журналистская карьера не складывалась. Вдруг все изменилось. Почему?

Миша помолчал, словно вопрос застал его врасплох.

— Ну, — неуверенно сказал он. — Вышла она на эту газету «Без цензуры». У Марины была неплохая подборка собственных статей на криминальные темы. Мы с ней, можно сказать, сотрудничали. Там посмотрели, оценили. Взяли ее внештатным корреспондентом. Тут ничего удивительного.

— Пусть так. И в чем же заключалась ее работа?

— Обычная работа. Написать о преступлении.

— Ну вот что, Миша, — сиплым от злости голосом сказал Ивакин. — Или вы начинаете рассказывать мне то, что хочу я, — не то, Миша, что вы хотите рассказывать, а то, что я хочу слышать! — или я встаю и ухожу. Учтите — у вас серьезное положение. В том числе и потому, что вы, как мне кажется, патологический врун.

— Ладно! — быстро кивнул Миша. — В газетах вообще-то на место преступления редко выезжают. Они привыкли по телефону работать. А в этой «Без цензуры» производство так налажено, что и звонить самому не надо. Есть служба, которая собирает по своим каналам нужную информацию. Когда все факты собраны, они ложатся на стол корреспондента. Тот пишет статью. Это нужно сделать быстро, интересно, живым языком, желательно с подковырками. Марина вообще дома работала, скидывала готовый материал по электронной почте. Она когда гараж продала, хороший компьютер себе купила.

— И что же ее насторожило? Почему она обратилась к вам?

— Я не понял, честно говоря. Воды принесите! — Миша махнул официанту. — Я ведь не говорил ей, что с Петровки ушел, стыдно было. Кто я теперь — фактически продавец, а она дамочка чувствительная была. Вот и продолжала звонить, спрашивала, было ли то убийство, по которому к ней материалы пришли, да что милиции известно. Просила сводки посмотреть, порасспрашивать.

— Зачем?

— Не знаю! А потом вообще оказалось, что ей вроде как чистую дезинформацию прислали.

— О чем?

— Я не помню, — Миша открыл принесенную бутылку, налил полный стакан воды и жадно глотнул. Ивакин с любопытством наблюдал. «Дурак какой-то!» — вспомнил он определение Королева из Лазурного. «Совершенно точно!» — решил Ивакин. Миша допил воду и вздохнул.

— А что потом было? — спросил Ивакин.

— Потом я узнал, что вроде такое преступление произошло. Но на следующий день. Хотя сейчас я уверен, что сам все напутал. С датами.

— У вас нет подозрения, что убийство Марины могло быть как-то связано с ее работой в «Без цензуры»?

— То есть убили из-за политики? — Миша усмехнулся. — О чем вы! Это смешно, в конце концов! Где у нас такое делают? Ну, убивают за огромные деньги, может, и за большую политику, хотя я сомневаюсь, что кто-то пошевелит хотя бы пальцем убивать за политику, если она не связана с большими деньгами. Но не из пушек по воробьям, не таких, как Марина!

— Она могла что-то узнать.

— Вы ошибаетесь. «Без цензуры», конечно, как все, не без греха, но криминалом там и не пахнет. Что она могла узнать? Кто бы ей дал что-то узнать?! Да в газетах, где по определению одни балаболы работают, и не может быть никакой такой информации.

— Холодова же взорвали.

— Так он сам копал. Серьезной темой занимался.

— Марина не могла «копать»?

— Марина?! — Теперь Миша засмеялся совершенно искренне, хотя тут же спохватился и сделал более серьезное лицо. — Нет, Марина копать не могла. Она была очень — очень! — средней журналисткой. Ничем таким не интересовалась. У нее была одна проблема в жизни: найти мужика, а по максимуму мужа.

— Но устроившись в эту газету, она стала обращаться к вам с не самыми обычными просьбами.

— С самыми что ни на есть обычными! Слушайте, в том, что вы предполагаете, не больше логики, чем в попытках увязать убийство Марины с ее работой в «Малых городах России», ей-богу! Насколько мне известно, следствие вначале склонялось к тому, что она познакомилась с кем-то в Лазурном и этот парень ее убил?

— В этом, на ваш взгляд, больше логики?

— Да, это очень логично. Я бы хотел… — Миша помолчал немного, но потом вздохнул и твердо закончил: — Я бы хотел, чтобы вы помогли мне это доказать. Для этого я с вами и встретился.

Ивакин улыбнулся и жестом показал официанту, что пора нести счет. Они некоторое время помолчали. Наконец пришел официант. Он конспиративно подмигнул Ивакину — давно здесь работал, все понимал как надо.

— Ну что ж, — сказал Ивакин, кладя деньги на стол. — Единственное, что мне совершенно ясно, так это ваш, Миша, характер.

Он достал сигарету, официант подбежал с зажигалкой. Ивакин закурил и встал.

— Вы и лгун, и дурак в придачу. Самое неблагодарное, самое вредное для нервов дело — это помогать дуракам… Не обижайтесь. Хотя можете и обижаться. Вот вы, как дурак, скрывали свою поездку в Лазурное. Неужели, проработав пять лет на Петровке, вы не сообразили, что все равно будут проверены московские рейсы за тот день? И что ваша фамилия наверняка всплывет? Теперь вы не хотите мне отвечать, плетете какую-то чушь. Я допускаю, что у вас могут быть свои причины для этого. Но ведь вы судите о моих умственных способностях, исходя из своих. Мне достаточно было прочитать одну-единственную статью вашей сестры в газете «Без цензуры», чтобы понять, что ее насторожило. Кстати, не надо быть очень уж умудренным, чтобы догадаться: в газету ее взяли по блату. Она заработала за два месяца больше двух тысяч долларов. И какую же работу выполняла? Ту, которую может выполнить любой первокурсник с факультета журналистики. Это была блатная должность, — с удовольствием повторил Ивакин. — На такую берут только знакомых. Неужели вы думаете, что я не выясню, как она попала в эту газету?