"Невидимая битва" - читать интересную книгу автора (Мальцев Сергей Александрович)

Каменные скрижали истории

Когда просматриваешь исторические хроники о необычных явлениях, чьих-то удивительных способностях и достижениях, замечается интересная закономерность. Стоит утвердиться какой-нибудь идее в качестве господствующей государственной идеологии, как жизнь человека теряет элемент присутствия чуда, сказки. Русалки, гномы и лешие словно прячутся в свои самые потаенные убежища, боясь, что люди окрестят их исчадиями ада. Пропадают и сообщения о волшебниках, как будто они перестают рождаться, хотя в то же время появляется все больше отчетов о наказанных и казненных за ересь «слугах дьявола».

Волшебство или удивительное искусство остаются за границами такого общества, и весть о чуде приносят только рассказы путешественников, побывавших в дальних «языческих» странах. Иногда сами миссионеры христианской церкви, не в силах устоять перед очарованием тайны, с удивлением описывали то, что видели там.

В конце XVII века католические монахи, побывавшие в Китае, рассказывали о необычном аквариуме, который состоял из стеклянного сосуда и особой прозрачной жидкости. Больше для него ничего не требовалось, даже рыбы. Когда жидкость наливали в сосуд, он казался наполненным ими. Когда жидкость выливали, оказывался пустым. Так китайцы несколько раз наполняли этот аквариум, чтобы монахи многократно могли удостовериться в необычном явлении. Что это было — чудо оптики или химии — мы никогда уже не узнаем.

Описание других диковин Востока приводит аббат Хак, искренний и неутомимый миссионер, в книге о своих странствиях, которую он назвал «Путешествие в Тибет». В ней есть рассказ о необычной картине в одном ламаистском монастыре Тибета. Написана она была на простом холсте, и состояла только из этого холста и рамки, в чем сам аббат лично удостоверился. Изображала она пейзаж с луной, и не было бы в картине ничего необычного, если бы луна на ней идеально не повторяла поведение настоящей Луны в небе. Новолуние, полнолуние или только народившаяся луна, все как на самом деле.

«Вы видите на картине эту планету в виде полумесяца, серпа или полной луны, ярко сияющей, прячущейся в тучу и опять выглядывающей из нее в точности, как ее небесная сестра. Одним словом, наиболее точная и сияющая репродукция бледной королевы ночи, которой в старину поклонялось так много людей».

Можно предположить, что тибетцы знали особые растительные вещества, тонко реагирующие на смену лунных фаз, и умели делать из них краски. Но как нарисованная луна узнавала о туче на небе, закрывающей ее прототип, и еще реагировала на это? lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

…Во время правления папы Павла III (1534–1549) в Риме на Аппиевой дороге была открыта древняя гробница дочери Цицерона, римского государственного деятеля, жившего в первом веке до нашей эры. Тело молодой девушки плавало в какой-то прозрачной жидкости и благодаря ей настолько хорошо сохранилось, что усопшая казалась спящей даже по прошествии пятнадцати веков со дня смерти. Но самым интересным была горящая лампа, стоявшая у ее ног. Когда гробницу открыли, она погасла.

Эта лампа была из рода «неугасимых светильников», которые упоминаются в трудах многих историков и писателей древности. Августин (354–430), святой католической церкви, описывал такой светильник, горевший в храме Венеры. Ни ветер, ни дождь не могли его погасить. Писатель Павзаний (2 век) видел такой же в храме Минервы в Афинах, а историк Плутарх (46-120) — в египетском храме Юпитера Аммона. Он, как и Августин, утверждал, что стихии были не способны потушить его.[63]

Римский ученый Плиний Старший (23–79) сообщает, что фитиль такого светильника изготовлялся из асбеста, название которого пошло от греков и означало «негасимый». Говорили, что если суметь его зажечь, то он уже не может быть потушен. Часто в устройстве неугасимого светильника использовалось золото, объяснялось это тем, что оно способно вбирать в себя пары горючего, которое при обычном горении больше расходуется не на само пламя, а на испарение под действием тепла. И самое главное в таком светильнике — особым способом очищенное масло, прошедшее многократную перегонку и фильтрацию специальными веществами.

Римский историк Тит Ливий (59 до н. э. -17) писал, что много таких светильников в его время находили в подземных храмах и гробницах древнего Мемфиса в Египте. Эти огни, горевшие, может быть, и не вечно, но необычно долго, охраняли покой мумий. Когда гробницы открывали, они гасли. — От осквернения, как это объясняют предания.

Именно египтянам приписывалось изобретение этих негасимых ламп, от которых секрет узнал ученик их жрецов Моисей. По свидетельству Библии, такую лампу он использовал в походном храме-скинии, когда в многолетнем хождении по пустыне обуздывал страсти своего народа: «И ты должен приказать детям Израиля, чтоб принесли они чистое масло, сбитое из олив для света, чтобы заставить лампу гореть всегда». (Исход, XXVII, 20).

Были и другие достижения химии.

В правление императора Рима Тиберия (42 до н. э. — 37 н. э.) в его дворец один странник принес стеклянную чашу и утверждал, что она не может быть разбита. Тиберий швырнул ее на мраморный пол и от нее, к удивлению всех, не откололось ни одного кусочка. Образовалась только небольшая вмятина, которую тут же выправили молотком.[64] В связи с этим императору рассказали, что существует метод особой обработки обычного стекла, с помощью которого его можно сделать не только ковким, но и тягучим как смола, способным вытягиваться в тонкую длинную нить.

Но секрет такой технологии остался тайной. Может быть оттого, что свежа была еще память о несчастном мастере, которому Тиберий приказал отрубить голову за открытие и производство металла, такого же белого и блестящего, как серебро, но чрезвычайно легкого. Тиберий боялся, что новый металл потеснит серебро и золото и подорвет финансовое благосостояние империи.

Об этом писал Плиний Старший.[65] Чем был тот металл? Может быть магнием? Или алюминием? А может быть это выдумка?

Есть в Китае гробница полководца Чжоу-Чжу, умершего в начале III века. Рельефные украшения на ней, согласно результатам спектрального анализа, содержат 85 процентов алюминия. А на территории Польши под городом Кельце во время добычи известняка рабочие откопали хорошо сохранившийся меч, рукоятка которого была украшена инкрустацией из сплава 10 процентов меди, 5 процентов магния и тех же самых 85 процентов алюминия.[66] Изготовлен меч, согласно заключениям археологов, в 400 году до н. э.

Оба металла — и магний, и алюминий — считаются новыми в науке. Магний как металл был «впервые» открыт в 1808 году английским ученым Гемфри Дэви, а алюминий как нечто новое произвел фурор на Всемирной выставке в Париже в 1855 году, когда увенчались успехом многолетние попытки выделить его из глинозема. «Серебро из глины», как его тогда назвали, смогли получить только с изобретением электричества и электролиза. Другого способа добычи алюминия из природного материала до сих пор неизвестно. Значит, электричеством владели уже две с половиной тысячи лет назад? lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

В современном Ираке при раскопках античного города Селевкия археологи нашли глиняные сосуды, в которые встроены медные цилиндры с железными сердечниками, пропаянные тем же сплавом свинца и олова, что используется в современной электротехнике. По образцу этих поврежденных временем сосудов были сделаны такие же новые экспериментальные модели, и когда в них налили электролит — медный купорос, они стали давать электрический ток напряжением в шесть вольт. При соединении многих таких сосудов в батареи можно было получать ток любого напряжения. Древность этих аккумуляторов — две тысячи лет.

Но еще есть нечто, что каждый при желании может потрогать руками, что не погребено под наносами речного ила и песками пустынь, что не заперто в хранилищах музеев и научных лабораторий. А стоит тысячи и тысячи лет, несокрушимое перед самим ходом времени.

Это — мегалиты, сооружения из гигантских камней. Представления о них как о примитивных посевных календарях и неуклюжих ловушках для носорогов уже уходят в прошлое, и чем больше мы о них узнаем, тем величественнее становится для нас облик их неведомых создателей.

Их размеры и вес непостижимы, их география планетарна. В Европе территории их распространения это — Норвегия, Швеция, Шотландия, Ирландия, Англия, Франция, Голландия, Дания, Германия, Португалия, Испания, Италия, Греция, Болгария, Кавказ, Крым, Северо-запад России; только на одном Кавказе археологи из Института Археологии АН СССР во время исследований 1967–1976 годов насчитали их больше двух тысяч.[67] В Средиземном море это острова Корсика, Сардиния, Балеары, Мальта, Мальорка. В Азии — Иордания, Турция, Индия, Япония, российские Дальний Восток, Тува и Хакасия. В Африке — Палестина, Алжир, Марокко, пустыня Сахара, Нигерия, Эфиопия, Египет. В Южной Америке — Перу и Боливия, в Северной — США.

Сооружения эти, хоть и отличаются в деталях, но представляют собой несколько основных типов, которых строители одинаково придерживались по всему миру. Это менгиры, ряды установленных вертикально камней, протянувшиеся на большие расстояния; кромлехи — круговые концентрические постройки; дольмены — конструкции, в которых каменные плиты поставлены и уложены в стены и перекрытия наподобие «карточных домиков», только детали в них точно подогнаны друг к другу, что делает их чрезвычайно устойчивыми. И есть просто глыбы, водруженные на собственном центре тяжести так, что они способны качаться от прикосновения пальца, несмотря на свой огромный вес.

Один из дольменов на Кавказе в наше время попытались передвинуть на другое место. Перевезли, используя самые мощные краны, но как ни старались, так и не смогли при сборке состыковать камни друг с другом также плотно, как это было сделано в древности. lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

Кто же тогда их строил? Для чего? И какой силы должны были быть создатели всех этих построек?

Одиночные качающиеся камни у древних народов определенно связывались с искусством предсказания. У кельтов, древнего народа, населявшего Западную Европу, они назывались «камнями судьбы», «камнями суда», «пророчествующими камнями», «камнями-оракулами»; финикийцы говорили о них как об одушевленных камнях. О том, что с помощью них можно было получать предсказания, писали в своих трудах Фотий (810-890-е гг.), патриарх Константинополя, знаток античной литературы, Дамасций (458–538), греческий философ, Асклепиад (128-56 до н. э.), древнеримский врач. Арнобий (3 — нач. 4 в.), христианский латинский писатель, признавался, что никогда не мог пройти мимо такого «говорящего» камня и не задать ему вопроса, «на который иногда получался ответ ясным и четким тихим голосом».[68] И все предания сходятся на том, что камни эти наделены особой энергией и способны реагировать на воздействие даже мысли человека. Только нужно уметь вызывать их на разговор.

Самые древние датировки мегалитов относятся к четвертому тысячелетию до нашей эры. И хотя шесть тысяч лет сам по себе уже огромный возраст, археологи признаются, что он может быть неточным, так как определяется всего лишь по возрасту кострищ, оставленных около них древним человеком, а костры могли жечь кто угодно и когда угодно. К тому же сами создатели мегалитов, наделявшие их каким-то культовым смыслом, навряд ли стали бы устраивать ужин под сводами своих священных сооружений.

Старинные названия мегалитических построек сами по себе показательны. В Швеции они назывались «могилами с коридорами», в России, Сибири, Перу и Боливии «местами погребения», в Германии «могилами великанов», точно так же — «могилами великанов» — в Испании, Палестине, Алжире, на Сардинии. В Индии это — «могилы Гигантов Даитьев и Ракшасов». Кромлех Стоунхендж в Англии назывался «танец великанов». Одним словом, везде — «погребения» и «могилы», и везде — «великаны».

Никаких останков великанов обычно под ними не находят, но, между тем, наиболее древним и распространенным способом погребения было сожжение, и если именно сожжение было в погребальной практике строителей мегалитов, то названия их могут указывать на то, кем именно были строители. И не зря тогда предания многих народов говорят об эпохах, когда планету населяли исполины — «титаны», «атланты», «даитьи», «асуры». Как говорит о том Книга Бытия (VI, 4), «Великаны жили в те дни на земле».

Еще во времена древних греков, по утверждению историка Диодора Сицилийского (ок. 90–21 до н. э.), жили такие люди огромного роста. И, видимо, как исключение, могут быть иногда находимы некоторые материальные свидетельства их существования. Так, аббат Пегус, живший в XIX веке, в труде «Вулканы Греции» писал: «По соседству с вулканами острова Тера были найдены великаны с огромными черепами, погребенные под колоссальными камнями, сооружение которых, во всяком случае, должно было потребовать титанических сил».[69]

А в разных местах на планете есть камни, в которые вдавлены отпечатки человеческой ноги или руки огромного размера. На Алтае реку Катунь перегораживает огромный кусок скалы, в котором след от руки гиганта впечатан так, словно для него глыба была волейбольным мячом. На острове Цейлон такой камень с отпечатком ноги почитается как след Будды. На плато Велд в южной Африке след ноги, вдавленный на 15 сантиметров в гранитную скалу, в длину равен 1 метру 30 сантиметрам, а в ширину — 76 сантиметрам. В отпечатке этой ножки видны даже застрявшие межу пальцами комки почвы.[70]

След как бы оплавлен и это наводит на мысль о том, что существовал какой-то способ, придающий телу свойства плавиковой кислоты, размягчающей камень. На первый взгляд это невероятно, но есть растения, сок которых растворяет камень. В Тибете такая трава называется ауа дути, животное, поевшее ее, наступив на камень, навсегда оставляет на нем след. А в Южной Америке у индейцев знание такого растения было одним из старинных секретов, который помогал им строить сооружения из камней, идеально подогнанных друг к другу. Камни, обработанные растительным соком, на время приобретали свойства глины, и тогда можно было не только плотно припечатывать их друг к другу, но и делать на соприкасающихся гранях выпуклости и вогнутости, как в современных детских конструкторах, что делало постройки невероятно устойчивыми к землетрясениям.

Нам сейчас, когда мы видим еще не застывший бетон или асфальт, трудно удержаться от искушения запечатлеть в нем на долгие годы отпечаток своей ноги или руки. Наверное, и великанам древности было знакомо это чувство, и тем более они не отказывали себе в таком удовольствии, если умели увековечить свой след даже в граните. lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

Но вот вопрос — почему все-таки подобные находки являются исключением? Почему утварью великанов и их автографами не засеяны древние пласты Земли, как битыми черепками и наконечниками стрел стоянки наших не слишком крупных предков?

Тут разобраться нам помогут те же величественные камни древних — дольмены, менгиры и кромлехи.

Замечено, что они как бы тяготеют к морю, к береговой линии, и чем ближе к океану, тем больше их размер и древность, словно их создатели, переселяясь вглубь континентов, постепенно мельчали и теряли в силе. А легенды ведут исследователей мегалитов еще дальше — на дно океана. По преданиям кельтов, Британия — «земля Придан»[71] — раньше была намного больше и простиралась далеко в море, но воды поглотили сушу, а вместе с ней и большинство ее жителей. Тогда, если верить преданию и следовать логике размещения мегалитов, на дне морском они могут быть еще больше, чем знаменитый Стоунхендж. И все материальные следы жизни великанов надо искать там же.

Потопы, до-потопные народы-великаны — это главный, основной пласт в мифах большинства древних народов, повествующих о сотворении мира и истории человека. В мифах предки-великаны погибают во время ужасных землетрясений и наводнений, и целые страны становятся дном морским. Немногие спасшиеся дают начало новому роду человеческому и правят как божественные цари.

Но может ли быть такое в природе? И что говорит об этом наука?

А наука вещь интересная. Наука — это сотни тысяч людей, живущих в постоянном поиске. Поэтому науку правильнее было бы определить словом «процесс», чем «знание». Учеными накоплен колоссальный запас фактов и открытий. В то же время, мнение науки — это точка зрения большинства ученых на некий предмет или проблему. Первое — накопление фактов и открытий — можно сравнить с несущимся на всех парах курьерским поездом. А второе — мнение большинства — с огромным, неповоротливым возом, который не только с трудом перемещается по рельсам, но и медленно-медленно разворачивается в сторону новых наблюдений и открытий. Объясняется эта неповоротливость, скорее всего, узкой специализацией большинства ученых, при которой вникнуть, охватить проблему с точек зрения разных областей знания — трудная задача. Чем глобальнее новая истина, тем больший срок требуется для ее принятия. На признание теории относительности Эйнштейна ушло полвека. Теория о вымирании динозавров вследствие столкновения с Землей большого космического тела еще лет десять назад обсуждалась как спорная гипотеза, хотя основывалась на очевидном факте — наличии «иридиевой аномалии», тонкой прослойки космического вещества в земных пластах. Сейчас эта теория уже озвучивается в учебниках и популярных научных изданиях как само собой разумеющаяся истина. Для ее принятия потребовался тоже какой-то срок. И всегда, в любое время мы живем в момент, когда протекает процесс рождения и роста одних теорий, и — старения, смерти других. То, что уже отмирает как заблуждение или переходит как часть в более общую теорию, для нас олицетворяет собой прошлое в мировоззрении науки и всего человечества. То, что еще не успело проложить себе дорогу и пробиться через нагромождение старых концепций, принимает название «новаторских», «безумных», «фантастических» гипотез. В молодости человек склонен к смелому, решительному новаторству, в зрелом возрасте и, особенно, в старости — к консерватизму. Мнение же науки в целом определяют люди почтенного возраста, которые успели обзавестись солидными научными званиями и приобрели авторитет в глазах большинства, но к такому возрасту консерватизм становится частью их мировоззрения и определяет предвзятое отношение ко всему новому. В силу этих психологических причин наука в целом проявляет большую неповоротливость, не успевая усваивать мощный поток новых наблюдений.

В рассуждениях о потопах факты и открытия сейчас берут приступом старую теорию глобальной плитотектоники, которая начала прокладывать себе дорогу к признанию еще в начале XX века. Она за столетие набрала вес и огромную инерцию и теперь своей глобальностью закрывает для многих ученых возможность любых других крупных перемещений и сдвигов в земной коре, кроме тех, которые она допускает.

Теория эта родилась от простого наблюдения, что континенты планеты Земля, если их профили сложить друг с другом, хорошо сходятся, образуя одно целое. Появилось предположение, что много-много миллионов лет назад был один материк, который впоследствии раскололся на несколько частей и постепенно разошелся в разные стороны, образовав современные континенты. Образно это можно представить как куски пенопласта, отколовшиеся от одного большого куска и расплывающиеся по воде в разные стороны.

С чисто умозрительной точки зрения и с учетом современного медленного «дрейфа» материков, теория красивая. Но что если нам эту умозрительность сделать более точной, пунктуальной и более пригодной для эксперимента, пусть даже в уме? Это займет немного времени, но откроет некоторые неожиданности.

Обычно мы, говоря или размышляя о суше и воде, и соотнося с размерами планеты, представляем себе озера и моря как большие впадины, ямы и трещины в земной тверди, а горы — как большие, возвышающиеся над поверхностью массивы. Но представим себе, что мы хотим построить масштабную рельефную модель планеты — глобус, в котором точно соблюдем все пропорции. Горы сделаем из папье-маше, а моря из какого-нибудь прозрачного материала. И для начала нам надо выяснить точные пропорции и соответствие гор бумажных настоящим, а толщины прозрачного вещества — толще океанов.

Какой выберем размер глобуса? Метр, два метра, и даже пять метров будет очень неудобным размером. Почему — скоро станет ясно. Размер выберем тот, который проще соотносится с размером планеты для облегчения подсчетов.

Итак. Средний радиус Земли — 6371 км. Диаметр соответственно — 12742 км.

Для удобства расчетов примем размер нашего глобуса в той же цифре, только не в километрах, а в миллиметрах — 12742 миллиметра. В метрах это — 12 метров плюс 74 сантиметра и 2 миллиметра. И точное соотношение нашего глобуса и Земли будет один к миллиону. Один миллиметр на глобусе равен одному километру на планете. При таком масштабе даже не надо будет ничего пересчитывать. Одиннадцать километров Марианской впадины, самой глубокой пропасти в мировом океане, — это ямочка в одиннадцать миллиметров на нашем глобусе, а девятимиллиметровая возвышенность на нем — это 8 километров 848 метров самой большой гималайской вершины.

И вот перед нами глобус высотой с четырехэтажный дом. И, представляя в точных, точнейших пропорциях, мы видим такую картину:

Идеальный шар высотой с четырехэтажный дом. Сплющивание у полюсов в этой огромной сфере, о котором так много говорят, составит всего 10 миллиметров, и мы его даже не заметим. Поверхность у глобуса чуть-чуть неровная, с шероховатостями толщиной от 2 до 9 миллиметров — это наши горные системы и высочайшие вершины. Большую часть глобуса покрывает вода (или ее имитация) в среднем толщиной 4–6 миллиметров, то есть — с оконное стекло. Под этим слоем несколько царапин, самая глубокая из которых — 11 миллиметров — Марианская впадина. lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

И вся эта «мелочь» — на шаре с четырехэтажный дом. Такие вот пропорции.

Пойдем дальше. Вынем кусочек из нашего глобуса, как из арбуза, чтобы можно было заглянуть внутрь. И тогда увидим: твердая оболочка планеты — литосфера — имеет толщину 15–30 сантиметров, она разделена на куски (литосферные плиты), которые плавают на полужидкой астеносфере — прослойке, отделяющей твердую оболочку от остального самого плотного содержимого планеты — мантии и ядра. Многометровые куски толщиной 15–30 сантиметров плавают по поверхности шара с четырехэтажный дом, двигаются, смещаются, ползут друг под друга и выползают друг из-под друга. А на них тоненький-тоненький слой воды в 5 миллиметров.

Представим теперь, что мы, в роли космических сил, прикладываем руку к этим кускам на глобусе и начинаем их потихоньку смещать. Что будет твориться от этого с нашим пятимиллиметровым океаном? Нечто несусветное. Как так медленно подвинуть плиты, пусть и в течение миллионов лет, чтобы суша не меняла своих очертаний, а океан не плескался и не выходил из берегов? Это задача из невероятных.

Можно взять любую энциклопедию по геологии, внимательно изучить все эти плиты и их движение и убедиться, что профили материков совпадают при совмещении не от происхождения их от одного общего куска, а по каким-то другим причинам. Но для нас сейчас это неважно. Интересно другое — представить, могут ли при движении плит меняться очертания суши и океанов?

Для таких перемен кускам литосферы на нашем глобусе надо будет чуточку, всего на пару миллиметров или даже на миллиметр приподняться или опуститься. Даже не самим кускам, а их краям, то есть одни их края чуть приподнимутся, а другие опустятся. Всего на миллиметр. А чтобы обнажилось дно океанов и суша стала морем, подъем этот и опускание для полного эффекта должны произойти всего на какой-нибудь сантиметрик. Например, африканская плита, которая на поверхности глобуса занимает площадь 9,5 на 11 метров, должна будет один край приподнять на сантиметр, а другой опустить. И это при том что, по доказанным научным данным, плиты способны наползать друг на друга, сталкиваться, смещаться вверх и вниз, образовывая горные системы и океанские впадины.

Еще надо учитывать цунами — волны высотой в десятки и сотни метров, смывающие все на своем пути при землетрясениях в морских районах. Для появления такой волны двум литосферным плитам надо сдвинуться относительно друг друга всего на метр. Такое бывает при их медленном движении, когда за сотни лет в месте состыковки плит накапливается гигантское напряжение и, достигнув критической точки, земная твердь обрушивается или вздымается в одно мгновение. В масштабах нашего глобуса один метр этого сдвига будет равен тысячной(!) доле миллиметра. Та же африканская плита размером 9,5 на 11 метров и толщиной 15–30 сантиметров опустит или поднимет один свой край на тысячную долю миллиметра, и от этого по планете пойдет разрушительная волна цунами — «всемирный потоп».

Исходя из такой модели, легче допустить «спокойно» опустившиеся под воду горные хребты, чем расходящиеся континенты — макушки литосферных плит, неприкрытые водой. Если четко представить себе такую точную модель, то становится ясно, что мы живем в удивительно спокойное, невероятно спокойное в геологическом отношении время с его регистрируемыми 10 000 в год подземными толчками. Планета просто дышит, или у нее небольшой озноб. Но вот если она тяжело заболеет и ее дрожь станет сильнее, то нам — микроорганизмам, населяющим складки ее кожи, — не сдобровать.

От этих рассуждений и расчетов перенесемся в прошлое, на четыре тысячи лет назад.

Во времена, когда еще не было Эллады, знакомой нам по статуям Фидия и сочинениям Геродота, когда еще не родился Гомер, но уже происходили события, описанные в его поэмах, — в эпоху расцвета минойской цивилизации на острове Крит в Средиземном море.

Богатая, красивая страна лежит под лазурным небом.

…В тот день, также как всегда, волны выносили дары Посейдона на прогретые солнцем камни. Ракушки и водоросли, обдуваемые ветром, отдавали ему ароматы моря, и он подхватывал их и нес к полям, виноградникам, городским улицам и рынкам, где щедро делился с жителями своими прохладными дуновениями. lt; Мальцев С. А., 2003 gt;

Казалось, ничто не могло прервать эту идиллию рая на острове, далеком от берегов воинственных варваров греков, только начинавших свой путь к цивилизации. С могущественным Египтом связывали минойцев дружеские торговые отношения, и не было нужды даже в строительстве неприступных оборонительных крепостей, поскольку не от кого было обороняться. Жизнь островитян протекала среди природы, благоухающей и цветущей всеми красками вечной весны. Выращивали богатый урожай, всем миром строили просторные, пронизанные светом дворцы правителей и храмы богинь, отдыхали в созерцании спортивных состязаний и нежились среди уюта ванных комнат.

Но так устроена жизнь, что семена бед и страданий человека начинают прорастать в нем самом в почве, обильно удобренной благополучием и наслаждениями. За солнечным фасадом жизни, разукрашенным цветными фресками с птицами, цветами и дельфинами, таится и давно набирает силу темная реальность новых культов, впечатляющих искушенное, пресыщенное в удовольствиях воображение критян.

Изысканные дома некоторых богатых минойцев прячут в себе странные предметы. В особых комнатах хранятся вазы для ритуальных обрядов. Одни пусты, готовые в урочное время снова наполниться кровью, в других вперемежку с морскими раковинами лежат уже использованные детские кости — костяшки пальцев, позвонки. В подвалах на полу можно увидеть такие же зловещие атрибуты культа. Кости детей-подростков хранят на себе отметины надрезов от острого ножа и следы удаления с них мяса, надрезы на шейных позвонках говорят о том, что жертв умерщвляли так же как баранов, перерезая горло.

В богатейшем и красивейшем городе Крита Кноссе за высокими стенами укрылись храмы, в которых человеческие жертвоприношения заменили собой старые обряды плодородия. Служители новых богов и богинь набирают себе приверженцев из местной знати, которые разносят в свои дома и семьи новые символы культа и ритуалы.

В тот день, как уже было не раз, в одном из таких храмов происходил обряд жертвоприношения.

Огонь в масляных светильниках играет живыми бликами на больших каменных плитах, служащих стенами храма. В центральном помещении на возвышении стоит деревянный идол богини в рост человека. Одежда на нем, кажется, трепещет в отблесках огня, и сам он будто дрожит, с нетерпением ожидая момента, когда снова можно будет вдохнуть сладкий запах свежей, еще теплой крови.

В соседней комнате на низком алтаре лежит связанный, славно бык перед закланием, восемнадцатилетний юноша. Он смотрит, как неумолимо приближаются к нему боги ночи, вселившиеся в тела трех жрецов. Ему было страшно, когда священнослужители — двое мужчин и женщина — бились в исступленном танце, предаваясь во власть богов, но теперь, под взглядами обезумевших людей, в расширенных зрачках которых прыгают тени смерти и языки пламени, чувство страха переходит в ощущение безысходности. Его обнаженное тело уже во власти царства мертвых, оно бьется в ознобе, а мысли путаются, перебирая имена богов, мешая их с именами милых, любимых людей. Тех, мысль о которых делала жизнь наполненной теплом и солнечным светом. Кто может помочь, кто ближе, люди или боги? Где они все? Холод, леденящий холод, страх и неземная тоска. Последнее ощущение жизни — прикосновение к горлу холодной бронзы ритуального кинжала, хруст разрезаемого хряща, тепло, струящееся по коже…

Жрец откладывает в сторону нож и быстро подставляет под струю чашу с изображением быка. Двое других устало и отрешенно смотрят на кровь, стекающую в сосуд. Чаша наполнилась, жрец медленно встает и несет ее, направляясь в покои божества. Вот он уже в коридоре, в двух шагах от жилища идола, видит его лицо, освещенное дрожащим пламенем светильников. Все замерло перед финалом, ни одного звука, ни одного дуновения…

И вдруг пол ушел из-под ног. Ужасающий грохот потряс весь остров. Чаша падает из рук, обрушиваются стены — каменные глыбы. Огонь масляных ламп разливается под обломками перекрытий, охватывая пламенем пропитанное кровью чрево святилища, как желудок раздавленного ненасытного зверя с его содержимым — телами жрецов, кусками деревянного бога и ритуальными предметами. Под горящими руинами храма тьмы в одно мгновение погребены и жертва, и палачи.

Дома, храмы, города Крита превратились в руины. Все громче слышен стон и отчаянные крики искалеченных людей. И еще грохот и удары земли… И еще. Словно земная твердь сама обезумела от этих безумных обрядов. И, не в силах их больше терпеть, мстит человеку за унижение жизни, которую она ему подарила…

Такие события — не страница из художественного романа. Это в точности происходило на острове Крит три с половиной тысячи лет назад. Землетрясение во время человеческого жертвоприношения — факт, установленный археологами Сакелларакисами при раскопках на острове в 1979 году.[72] Кровавые обряды возобновлялись раз за разом, как только жизнь критян входила в свое привычное русло, и раз за разом остров сотрясался от землетрясений, пока цивилизация минойцев окончательно не пала под ударами стихии и нашествием воинственных варваров.

Природные бедствия всегда были одной из главных причин гибели цивилизаций. Наводнение или, наоборот, уход водных потоков в толщу земли. Нашествие пустынь или разрушительные землетрясения. Орды кочевников, армии иноземцев только помогали работе природы, разоряя города, обленившиеся среди роскоши, сметая империи, раздираемые интригами алчных правителей. Следы таких катастроф многочисленны. А самая грандиозная катастрофа, оставившая неизгладимый след в памяти народов и в анналах природы — гибель Атлантиды.