"Русский щит. Роман-хроника" - читать интересную книгу автора (Каргалов Вадим Викторович)

ГЛАВА 7 РАКОВОРСКАЯ БИТВА

— Свершилось! Четыре года ждали, а все-таки свершилось! Пришел Великий Новгород на поклон к Переяславлю! — взволнованно говорил Дмитрий Александрович, расхаживая по просторной горнице переяславского дворца.

Радостны были лица его ближних людей: большого воеводы Ивана Федоровича, боярина Антония, воеводы Федора, священника Ионы. Дела предстояли большие!

Только что уехало новгородское посольство. Посадник Михаил Федорович от имени всего Великого Новгорода звал восемнадцатилетнего переяславского князя на помощь. И не просто звал, а предлагал начальствовать над войсками.

«Как начальствовал батюшка твой, блаженной памяти Александр Ярославич Невский!» — передали новгородские послы слова посадника Михаила Федоровича.

Многое было необычным в этом посольстве. Новгород признал молодого Дмитрия главным в войске через голову великого князя Ярослава Ярославича. Послы сначала приехали в Переяславль, а только после этого отправились в стольный Владимир. Боярин Павша Онаньич, посол новгородский, дважды назвал Дмитрия великим князем. Может, оговорился просто, вспоминая Невского, а может, и с умыслом говорил так…

Было о чем задуматься переяславцам!

Но самому Дмитрию было не до раздумий: он готовил дружины к походу. Над загадками новгородского посольства раздумывал Антоний. Такая уж была доля у боярина — во всем сомневаться, доискиваться потаённого смысла.

Один переяславский гонец поспешил в Новгород, к купцу с Великой улицы Прохору Ивановичу, который не так давно был просто кузнецом Прошкой.

Другой гонец поскакал в Кострому к князю Василию. С ним у Дмитрия завязалась крепкая дружба. Оба князя, переяславский и костромской, враждовали с Ярославом Ярославичем, стерегли каждую его неудачу.

Третий гонец пробирался по лесным дорогам в стольный Владимир, к тайным доброхотам Дмитрия, имена которых называть еще не время. Эти доброхоты помогли разобраться в новгородской хитрости.

Великий князь Ярослав Ярославич согласен был воевать с немцами. Об этом на Руси знали, но Новгороду были опасны не немцы, а датские рыцари, засевшие в приморских городах Колывани и Раковоре. Это от них страдала торговля Господина Великого Новгорода. На датчан приехали звать низовские полки новгородцы и, не надеясь на быстрое согласие великого князя, решили припугнуть соперничеством князя Дмитрия.

Как задумал хитроумный посадник Михаил Федорович, так и вышло. Великий князь Ярослав забеспокоился, побоялся остаться в стороне, допустить в Новгород одно переяславское войско. Обещал послать в Новгород сыновей — Святослава и Михаила, а с ними полки из Владимира, Твери и иных низовских городов. Но главным в войске остался Дмитрий Александрович. На этом новгородские послы стояли твердо. «Вот если бы ты сам, великий князь, пришел в Новгород, тогда другое дело».

Сам Ярослав Ярославич в поход не выступил.

Переяславская рать пришла к Новгороду на исходе первой недели января, в лютые крещенские морозы. Ветер с Ильменя переметал сухой колючий снег. Бороды дружинников заиндевели. Пар валил от конских спин. Пешцы бежали по сторонам обоза: в такую стужу на санях невозможно было усидеть даже в тулупах.

Посланцы новгородского веча, тысяцкий Кондрат и старосты Неревского и Людина концов, встретили переяславцев далеко за городом, на устье Волхова.

Кондрат объяснил, кивнув на своих спутников:

— Дружина твоя, княже, будет стоять на Софийской стороне. Старосты укажут, кому в каком дворе жить…

Дмитрий Александрович и Антоний многозначительно переглянулись. Редко с таким почетом встречал Новгород чужое войско! Обычно прибылые рати останавливались за городскими стенами, по деревням и загородным монастырям, а то и просто в шалашах на поле.

— Спасибо, тысяцкий! — поблагодарил Дмитрий.

— Тебе спасибо, князь! Ты первый откликнулся на призыв Нова-города, тебе и первая честь! Владыка Далмат и посадник ожидают тебя в Детинце, — сказал тысяцкий и, заметив, что Дмитрий в нерешительности обернулся к своему воеводе Федору, добавил: — Ас войском старосты останутся, доведут куда нужно…

Дмитрий пришпорил коня. Копыта звонко стучали по льду Волхова. Из-под острых шипов летели в стороны ледяные брызги.

Тысяцкий Кондрат заметил одобрительно:

— Хорошо кованы переяславские кони…

Федор объяснил, что в Переяславле куют лошадей на четыре копыта, а не на два, как в Новгороде, и оттого всадники в бою устойчивы, не скользят.

Дмитрий молчал, взволнованный и торжественный.

Приближавшийся город был его городом, второй отчиной, знакомым с детства местом. Казалось, ничего не изменилось в Новгороде за годы его отсутствия. Бесчисленные купола уличанских церквей, крутые кровли боярских и купеческих хором, вмерзшие в лед ладьи у причалов Торговой стороны, а против них — на другом берегу Волхова — высокие стены и квадратные башни Детинца. И господствовала над городом белокаменная громада Софийского собора.

У въездной Пречистенской башни князя Дмитрия с почетом встретили дети боярские, служившие при владыке Далмате.

На соборной площади Детинца, у хором архиепископа, толпился народ.

Дмитрий подумал, что и сами новгородцы ничуть не изменились за эти годы: смотрят дружелюбно, но дерзко, глаз не отводят — будто не князь перед ними, а так, воевода какой-нибудь, за серебряные гривны нанятый…

«Отчего все так? — размышлял Дмитрий. — Оттого, видно, что не имели князья в Новгороде настоящей власти. Богат и силен Новгород, мало кто из князей может сравняться по силе с господой новгородской. Тяжело, ох как тяжело подмять новгородские вольности! Ну, да сейчас не время об этом думать…»

И Дмитрий Александрович приветливо поднимал правую руку, здороваясь с новгородцами.

Посадник Михаил Федорович тоже был дружелюбен и ласков. Радушно улыбались бояре, собравшиеся в палате архиепископского дворца. Владыка Далмат благословил Дмитрия, заботливо расспросил о здоровье.

Но и здесь Дмитрий почувствовал, что к нему относились не как к князю-правителю. Понадобился Новгороду острый меч в умелых руках, вот и позвали князя из далекого Переяславля. А могли и из другого города позвать. Нужда пройдет — снова покажут дорогу из Нова-города…

«Что это я рассуждать начал, будто уже великий князь? — спохватился Дмитрий. — Рано, рано об этом думать!»

Владыка Далмат говорил назидательно о том, как любил и берег Великий Новгород покойный Александр Ярославич Невский, отец Дмитрия, сколько раз Он бескорыстно обнажал меч за Новгородскую землю, обороняя ее от шведов и немцев. «Помня о святых его подвигах, призвали и теперь новгородцы переяславского князя начальствовать над войском…»

Дмитрий мог бы вспомнить и другое: как спорил Александр Ярославич Невский со своевольными новгородскими боярами, как удалялся оскорбленный в свой Переяславль, как смирял силой оружия новгородские мятежи… Но вспоминать об этом было не время… И Дмитрий благодарил архиепископа за честь, улыбался боярам.

Хоромы для жилья князю Дмитрию Александровичу и его ближним людям отвели тут же, в Детинце. Только воевода Федор поселился на Великой улице, в новом домине купца Прохора.

Никого не удивило, что на купеческий двор зачастил и боярин Антоний: о дружбе его с воеводой люди знали.

Возвращаясь вечером в Детинец, Антоний приносил новости, которые господа старалась скрыть от переяславского князя.

Оказалось, что владыка Далмат и бояре ждали немецких послов, а до их прибытия решили похода не начинать. Переяславцам стала понятна неспешность, с которой снаряжалось в поход новгородское ополчение.

Через Прохора переяславцы узнали о том, как встретили в Новгороде других низовских князей.

Только владимирскую дружину Святослава, старшего сына великого князя, впустили в город, да и то на Торговую сторону. Остальные рати остались за городскими стенами, в воинских станах. Новгородские бояре разводили руками: «Войско собралось великое, где ж всем в Новгороде разместиться?»

Обиженные князья отъехали на городище, где безвылазно сидел наместник великого князя Юрий Андреевич Суздальский.

Немецкое посольство приехало в Новгород ночью. Ратники владычного полка с горящими факелами в руках проводили немцев к Ярославову дворищу. Хоромы, где остановились послы, тысяцкий Кондрат приказал окружить крепким караулом. Ни к чему послам знать, что делается в Нова-городе. Да и самих их от любопытных глаз спрятать полезно! Так никто и не видел послов до большого приема у владыки Далмата.

Послов принимали в парадной палате архиепископского дворца. Кроме новгородской господы — владыки Далмата, посадника Михаила Федоровича, тысяцкого Кондрата и больших бояр — здесь были низовские князья, приехавшие для участия в походе.

Посольство было большим и пышным. В Новгород приехали доверенные люди и от ливонского магистра, и от рижан, и от юрьевцев, и от мариенбургцев, и от иных городов немецкой земли.

Послы убеждали владыку Далмата:

— Нам, господине, нужен с тобою мир. И со всем Великим Новгородом! Гости наши к вам ходят, а ваши к нам, обиды и брани не имеют никакой. Пусть и дальше будет между нами мир да любовь! А. захотите идти войной на колыванцев и раковорцев, людей датского короля, мы им помогать не будем. До тех людей нам дела нет…

На том целовали немецкие послы крест.

А чтобы прочнее была их клятва, к ливонскому магистру поехал Лазарь Моисеевич — привести к кресту рыцарей, божьих дворян.

В Ригу для того же дела послали доброго мужа Семёна.

Посланные вернулись в Новгород, рассказали, что все немцы целовали крест не помогать колыванцам и раковорцам, что обмана будто бы нет.

Месяца января в двадцать третий день войско выступило в поход.

По зимним дорогам двинулись к Раковору переяславцы Дмитрия Александровича, владимирцы Святослава Ярославича, тверичи Михаила Ярославича, псковичи Довмонта, дружина наместника великокняжеского Юрия Суздальского. Великий Новгород от себя выставил три полка, по числу городских концов. Вели новгородское пешее ополчение посадник Михаил Федорович и тысяцкий Кондрат.

За войском везли на санях тяжелые осадные орудия-пороки. Задолго до похода начали готовить их порочные мастера на владычном дворе.

Старший из порочных мастеров Тогал, латынянин родом, сопровождал эти грозные орудия. Имелись в Новгороде и свои мастера, но Тогал был опытнее, лучше знал военные хитрости.

Тысяцкий Кондрат обещал ему за поход большую награду.

Полки двигались медленно, с частыми остановками. До порубежной реки Наровы шли почти три недели: воеводы давали отдых людям, пока еще была своя земля.

Первыми перешли за Нарову переяславские конные дружины, а с ними, проводниками, ладожане и ижорцы. На границе земли Вирумаа не оказалось ни укреплений, ни сторожевых застав. Видно, раковорцы не решились вывести войско в поле, притаились за каменными стенами. Редкие деревеньки за Наровой были покинуты жителями.

Скучным показался низовским и новгородским воинам этот поход: только бесконечные снега, морозный ветер да низкое серое небо над головой.

Вечером семнадцатого февраля впереди показались зубчатые стены и башни Раковора.

На широком заснеженном поле у реки Кеголы, верстах в трех от города, Дмитрий Александрович остановил войско для ночлега. Разошлись во все стороны дозорные заставы.

Ранние зимние сумерки спустились на воинский стан. В шатре предводителя войска собрались князья и воеводы. Порочный мастер Тогал развернул пергамент с чертежом Раковора. За большие деньги купил этот чертеж тысяцкий Кондрат у приезжих немецких купцов. Купил без нужды, про запас, задолго до похода, а теперь князья и воеводы только похваливали тысяцкого за предусмотрительность.

Военачальники договаривались, кому с какой стороны приступать к Раковору, где ставить пороки. Разошлись поздно, порешив завтра же начинать осаду.

Воевода Федор заботливо укрыл Дмитрия медвежьей шкурой, пожелал спокойной ночи.

Завтра твой день, княже! Возьмем Раковор приступом — вся честь твоя. А теперь спи, ни о чем не думай. Сторожевые заставы сам обойду…

Незадолго до рассвета Дмитрия Александровича разбудили негромкие голоса и звон оружия. Князь откинул медвежью шкуру, приподнялся…

Посередине шатра, на низком складном столике, горела свеча. Воевода Федор — в шубе, накинутой поверх кольчуги, простоволосый — сидел возле столика. К нему склонился, шепча что-то на ухо, воин в остроконечном шлеме.

Дмитрий узнал десятника Кузьму из сторожевой заставы.

С чем приехал, Кузьма, в такую рань?

— Беда, княже! — взволнованно заговорил дружинник. — Немцы из Ливонии идут к Раковору. Наехали мы на рыцарское войско верст за десять отсюда. По всему видно, что не с миром немцы идут — вооружены для боя…

Воевода Федор гневно взмахнул кулаком, вмешался в разговор:

— Измена это! Не надо было верить немецким послам, не надо! И рыцари ливонские, и рыцари датские — одинаково враги. Ворон ворону глаз не выклюет.

— Раз враги, говоришь, так что ж на их измену сердиться? Другого от немцев и не ждали, — усмехнулся Дмитрий и, обернувшись к Кузьме, спросил — Скоро ли здесь будут, как думаешь?

— Да если так пойдут, как до этого шли, неспешно, то в третьем часу дня жди немцев на Кеголе…

— Будем ждать! И встретим как надобно! А ты, воевода, — обратился князь к Федору, — поднимай князей, пусть строят полки…

Федор, придерживая рукой падающую с плеч шубу, быстро пошел к выходу.

Десятник в нерешительности топтался посредине шатра, глядя, как княжеский оруженосец Илюша помогает Дмитрию одеться и приладить доспехи.

— Быть тебе сотником, Кузьма. Если живы останемся, — отрывисто говорил Дмитрий, застегивая у правого плеча золотую пряжку княжеского плаща. — Скачи обратно к заставе и беспрестанно шли вести. Может, не одно рыцарское войско сюда спешит?

— Исполню, княже!..

Дмитрий вышел из шатра.

В разных концах русского стана раздавались сигналы труб. Из шатров и шалашей вылезали ратники, бежали к берегу Кеголы, скрываясь в предрассветном сумраке.

К шатру предводителя войска спешили князья и воеводы. Молчаливым полукругом встали позади Дмитрия Александровича князья Святослав, Михаил, Юрий и Довмонт, посадник Михаил Федорович, тысяцкий Кондрат, воеводы дружин и ополчения. Сегодня все они — соратники, вместе будут испытывать в жестокой битве неверную судьбу воина!

Это единодушие Дмитрий Александрович чувствовал во взглядах князей и воевод, устремленных на него, в готовности ринуться в бой по первому его слову. «Хорошо! Хорошо-то как! — подумал молодой князь. — Всегда бы так, единым сердцем!»

За падающим снегом не было видно, как выстраиваются полки. Но Дмитрию и не нужно было этого видеть. Он знал, что воины занимают привычный, бесчисленными сечами выверенный боевой строй: посередине, в челе, новгородское пешее ополчение, а справа и слева от него — крылья конных княжеских дружин.

Таким строем великий князь Александр Ярославич Невский разгромил немецких рыцарей на льду Чудского озера: дал их «железной свинье» увязнуть в центре и ударил конницей с боков! Он, Дмитрий, повторит эту военную хитрость…

«Но нужно ли повторять? — внезапно подумал Дмитрий. — Рыцари ждут повторенья. Урок Ледового побоища не мог пройти для них даром. Лучше удивить врага новой хитростью. А удивить — наполовину победить! Так, кажется, передавал большой воевода Иван Федорович отцовский завет? Немцы ждут удара справа и слева… Пусть ждут! А мы ударим с одного бока, но сильнее! А с другой стороны только для вида нападем, чтобы рыцарскую конницу оттуда враг на помощь не смог привести. Так и решу…»

Дмитрий Александрович обернулся к князьям, ждавшим его приказания:

— Ты, Святослав, переводи свои дружины на правое крыло. И ты, Довмонт, там же с псковичами встань. И сам я на правом же крыле буду. А ты, Михаил, останешься на левом крыле с одной своей дружиной. Только растяни ее пошире, пусть не догадаются немцы, что там лишь малая часть войска…

Князья недоуменно переглянулись. Не было такого раньше, что надумал переяславский князь?

Только Довмонт сразу понял замысел Дмитрия:

— А ведь верно! Не ждут немцы, что мы одним крылом на них навалимся!

— Удивим немцев! — поддержал псковского князя тысяцкий Кондрат.

Князья заторопились к своим дружинам.

Отъезжая, Довмонт еще раз ободряюще сказал Дмитрию Александровичу:

— Верно задумал, князь!

Дмитрий, улыбнувшись, помахал ему рукой. Приятно было это понимание и дружеское расположение, прозвучавшее в словах псковского князя. Мил Дмитрию псковский князь, мил… О таком товарище Дмитрий мечтал с детства. Но все это после, после… А сейчас к полкам — светает…

Русское войско стояло вдоль берега реки Кеголы, лицом к приближавшимся немцам.

Снегопад кончился. Ветер уносил на север, к Варяжскому морю, сизые клочья утреннего тумана. Стали видны кусты на другом берегу реки, чернела полоска леса вдалеке, а между лесом и берегом — изготовившаяся к бою немецкая рать. Белые стяги с красными и черными крестами лениво полоскались над неподвижным строем рыцарской конницы.

Медленно тянулись минуты. Немецкое войско не двигалось с места. Со стороны Раковора доносился торжествующий рев труб и колокольный звон — горожане радовались подмоге.

— Чего ж они стоят? Чего ждут? — обеспокоенно спрашивал воевода Федор. — Может, биться не хотят?

— Может, и вправду не хотят, — сказал вдруг Дмитрий. — Пока немецкое войско у нас за плечами, к Раковору приступать нельзя. Видно, немцы без боя задумали оборонить город. А сражаться опасаются. После Ледового побоища и взятия Юрьева спеси у них поубавилось!

Русские полки медленно двинулись через реку навстречу врагу. На перестрел от рыцарского войска Дмитрий приказал остановиться.

Рыцарский строй, отсвечивавший железом доспехов, оставался неподвижным. Впереди конных рыцарей, составив вплотную большие черные щиты и выставив длинные копья, вытянулись в сплошную линию пешие немецкие латники.

Дмитрий ждал атаки немецкой «железной свиньи».

С наступавшими немцами новгородцы биться умели. Нужно было только сдержать их первый, самый страшный натиск. Потом сомкнутый строй рыцарской конницы рассыпался, закованные в железо неповоротливые всадники тонули в толпе новгородских ополченцев, а крылья русских конных дружин завершали разгром…

Но сейчас немцы стояли неподвижно.

Нападать первыми на их железные ряды было то же, что прорубать мечом крепостную стену. Даже лошади были закованы в броню.

Туловище и руки рыцаря защищала кольчуга, а поверх кольчуги — латы. На ногах — железные сапоги. Шею прикрывал кольчужный капюшон, спускавшийся на грудь.

В кованом рыцарском шлеме прорезались только узкие щели для глаз и дыхания. Попасть стрелой в эти щели можно было только случайно. У каждого рыцаря — щит, длинное тяжелое копье, меч, кинжал, боевой топор. Мечи и кинжалы привязывались к широкой рыцарской перевязи ремнями, чтобы не потерять оружие в бою…

Воевода Иван Федорович, перечисляя как-то молодому Дмитрию предметы рыцарского вооружения, дважды загибал все пальцы на обеих руках. Непомерной тяжестью давили доспехи на плечи рыцаря. Выбитый из седла, он уже не мог без посторонней помощи влезть на коня. В немецких замках у ворот строили помосты со ступенями, и только с этих помостов рыцари садились в седла. Неповоротлив рыцарь в бою, если оторвать его от строя, окружить со всех сторон.

Но сейчас перед русским войском стояла сплошная железная стена…

Стрелы русских лучаиков ломались, ударяя о доспехи и щиты врага. Немецкие же стрелы, которые пускали из-за спин своих пеших ратников арбалетчики, пронизывали легкие русские кольчуги. Особенно большие потери были в новгородском ополченье: кольчуги и железные нагрудники не все ратники имели…

Падали на снег русские воины, орошая его кровью.

К Дмитрию подъехал князь Довмонт:

— Нельзя так стоять! Побьют ратников без толку!

Дмитрий сердито оборвал его:

— Сам вижу, что стоять худо! Но и идти на копья — не лучше!

А тяжелые арбалетные стрелы летели и летели из немецкого строя, находя новые жертвы…

«Удивить — значит победить! — билась в голове Дмитрия настойчивая мысль. — Удивить… А что, если…»

И Дмитрий подозвал воеводу Федора:

— Поспеши в обоз. Скажи мастеру Тогалу, чтобы привез на этот берег пороки. Да каменных ядер возьми побольше! Потревожим рыцарей!..

Федор быстро справился с поручением. Вскоре через головы новгородского ополченья полетели тяжелые каменные ядра, сбивая с коней рыцарей, проламывая латы, калеча лошадей.

Рассыпалась сплошная линия щитов впереди рыцарской конницы. Пешие немецкие латники, бросая копья, попятились назад, торопясь скрыться за спинами всадников.

И не выдержали немцы!

Взревели, возвещая атаку, боевые рожки. Двинулась вперед на новгородский лицевой полк железная немецкая «свинья».

Князь Дмитрий, сын Невского, навязал немецким военачальникам свою волю, повернул по-своему ход битвы!

С оглушительным лязгом оружия и воинственными криками рыцарская конница врезалась в строй новгородского ополчения. Попятились новгородцы под страшным напором. Все дальше и дальше, разрезая их строй, пробивался немецкий железный клин.

Всадники в рыцарских доспехах, мерно поднимая и опуская тяжелые мечи, плыли над головами пеших новгородских ратников, как черные варяжские ладьи по бурным волнам. И, как ладьи, тонули в волнах новгородского ополченья.

На помощь новгородцам Дмитрий Александрович двинул с левого крыла немногочисленную конную дружину князя Михаила Тверского.

Как и ожидал Дмитрий, это не было неожиданностью для немцев. Отряд рыцарей, прикрывавший фланг немецкого войска, неторопливо выехал навстречу тверичам и задержал их. Дружинники князя Михаила отчаянно рубились, но прорваться через заслон не могли.

А к месту схватки уже спешили другие рыцарские отряды. Еще немного, и тверичи будут смяты.

Дмитрий оглянулся.

За его спиной плотными рядами стояла заждавшаяся переяславская рать. Правее ее — конные дружинники князя Довмонта, отличавшиеся от остального русского войска темным цветом доспехов: на псковичах были и литовские, и шведские, и немецкие панцири. А еще дальше, на самом краю, застыли в ожидании владимирцы князя Светослава.

Вот она, прибереженная сила, которая переломит ход сражения!

Дмитрий снял остроконечный позолоченный шлем, торжественно перекрестился, кивнул воеводе Федору:

— С богом! Вперёд!

Взметнулось голубое переяславское знамя.

Повторяя сигнал, поднялись стяги псковских и владимирских полков.

Русская конница устремилась вперед, нацелившись в бок рыцарскому войску. Древний воинский клич: «Русь! Русь!» — прогремел над полем битвы.

Впереди конницы мчался с мечом в руках Дмитрий. Почти рядом с ним, отставая лишь на половину лошадиного корпуса, — Довмонт Псковский.

Спохватившись, немецкие воеводы начали поворачивать рыцарей навстречу русским всадникам. Но — не успели. Дружинники Дмитрия, Довмонта и Святослава с налету врубились в немецкий строй.

Все смешалось.

Битва распалась на множество яростных единоборств. Перед каждым русским витязем был свой противник: или рыцарь в латах с длинным прямым мечом, или оруженосец в кольчужном доспехе с секирой и кинжалом, или конный лучник-кнехт в круглом железном шлеме.

Сам Дмитрий схватился с рыцарем. Перегнувшись в седле, князь ускользнул от сокрушительного удара рыцарского меча, наотмашь рубанул по железному, украшенному перьями шлему. Рыцарь удержался в седле, попытался было снова напасть, но подоспевший телохранитель Дмитрия свалил его ударом боевого топора.

А Дмитрий уже рубился с другим рыцарем.

Обгоняя князя, продвигались переяславские дружинники. Теперь Дмитрий видел впереди только их спины, поблескивавшие железом кольчуг.

Подъехал воевода Федор, укоризненно посмотрел на расколотый в сече щит князя, на его погнутые и исцарапанные доспехи.

— Поостерегся бы лучше, княже. Не простой, чай, ратник, а предводитель войска…

Рыцари отчаянно отбивались, и неизвестно еще было, на чью сторону клонилась чаша победы, пока не подоспело пешее новгородское ополчение.

Проворные, не отягощенные доспехами новгородцы сновали между сражавшимися всадниками, вырывали рыцарей из седел железными крючьями на длинных древках, вспарывали ножами незащищенные животы рыцарских коней. Поверженные рыцари неуклюже ворочались на истоптанном, испятнанном кровью снегу, не в силах подняться. Тяжкая неуязвимость латного доспеха оборачивалась теперь против них самих.

Третий час кипела битва. Уже не торжествующе, а тревожно трубили трубы в Раковоре.

Немецкое войско медленно пятилось обратно к лесу, из которого вышло утром на бой. Но псковская дружина Довмонта, по приказу Дмитрия, обошла сражавшихся и отрезала рыцарям дорогу к отступлению. «Теперь не уйдут!» — подумал Дмитрий, видя, как псковские ратники Довмонта выстраиваются между полем битвы и лесом.

Немцы заметили опасность.

Отдельные кучки рыцарей, вырываясь из сечи, скакали не к лесу, а вдоль берега Кеголы — к видневшемуся вдалеке Раковору. Затем в ту же сторону начало отступать и все немецкое войско.

Русская конница устремилась следом. За ней спешило пешее новгородское ополчение, оглашая поле радостными криками.

Конные дружинники, настигая рыцарей, вынуждали повернуть коней, задерживали их короткими злыми схватками и, отколов от строя, гнали на расправу ополченцам. То здесь, то там в кольце пеших новгородцев неуклюже кружились рыцари, отмахиваясь мечами, пока не падали в снег, выбитые из седла ударами длинных копий.

Новгородцы добивали поверженных рыцарей тонкими, как шило, ножами-убивцами, мстя за своих павших.

Многие знатнейшие мужи Ливонской земли нашли в тот день смерть на берегу реки Кеголы.

Дружины Дмитрия, Довмонта и Святослава неотступно преследовали рыцарское войско. Уже совсем близко были зубчатые стены Раковора, сложенные из огромных гранитных плит.

Князь Дмитрий надеялся ворваться в город, пока ворота были открыты для отступавших рыцарей. «Кто сможет остановить мчащуюся, как вихрь, русскую конницу? Уж не те ли неуклюжие раковорские ратники, что толпятся в воротах?! Куда им, зажиревшим горожанам, биться с русскими витязями!»

Дмитрий взмахивал мечом, торопя дружинников…

Раковор спасло приближение еще одного рыцарского войска. Когда совсем уж близко были городские ворота, Дмитрия догнал десятник Кузьма, торопливо заговорил что-то на ухо…

Протяжно запели переяславские трубы, останавливая войско.

К Дмитрию спешили князья и воеводы. На их лицах было недоумение и обида. Довмонт закричал еще издали:

— Почему задержал войско, княже? Упустим победу!

Дмитрий молчал, сурово сдвинув брови. Потом кивнул на десятника Кузьму:

— Повтори князьям весть, что привез с заставы…

— Вторая немецкая рать подходит к Раковору, — начал Кузьма. — Опять от ливонской стороны идут через лес. Дозоры немецкие уже грабят наши обозы за рекой…

— Откуда еще рати немецкой взяться? — засомневался Святослав. Но Дмитрий оборвал его:

— Не время спорить! Поспешите к своим дружинам. Стройте полки для боя. Пойдем встречать немцев…

Русское войско двинулось навстречу новому врагу.

Снова в центре боевого строя шло новгородское ополчение, поредевшее, но готовое к бою. Снова вправо и влево от пешцев вытянулись крылья дружинной конницы.

Только Юрий Суздальский со своим полком остался заставой против городских ворот.

Войско возвращалось к полю битвы по дороге немецкого отступления.

А вдалеке, по ту сторону поля, выползала из леса свежая немецкая рать.

Снова стояли друг против друга два войска.

Только теперь между ними была не снежная нетронутая белизна, как утром, а бранное поле, залитое кровью, покрытое еще не остывшими телами. И таким страшным показалось немцам это поле, что они, дойдя до его края, в нерешительности остановились.

Встали у кромки поля и русские полки, набираясь сил перед новой сечей. Нелегко досталась первая победа: поредели дружины, устали кони, перетрудившиеся руки воинов без прежней уверенности держали копья и мечи, кровь сочилась из недавних ран.

Тишина, опустившаяся над полем, поразила Дмитрия. Будто и не было здесь двух больших, изготовившихся к бою ратей. Воины переговаривались шепотом, кони ржали тихо и приглушенно. Не звенело оружие, смолкли боевые трубы. Ветерок лениво шевелил поникшие стяги.

Дмитрию вдруг показалось, что никакого боя еще не было, что только-только наступил тот утренний час, когда он впервые повел дружины против железной немецкой «свиньи». В наступавших сумерках не видно было убыли в русских полках. Воинский строй стоял твердо и несокрушимо.

«Чего же я жду? — думал князь. — Через час будет совсем темно…»

Что-то удерживало Дмитрия от приказа, которого ждали стоявшие рядом князья и воеводы. Только спустя много лет, пережив не единожды радость побед и горечь поражений, Дмитрий поймет, что это что-то было воинской мудростью, даром, которым отмечены только истинные полководцы. А в тот февральский вечер на реке Кеголе молодой переяславский князь мучился сомнениями.

Наконец Дмитрий подозвал десятника, спросил:

— Как шли немцы, налегке или с обозом?

Князья недоуменно переглянулись. Об обозе нужно думать после боя, когда враг разбит, когда пришло время делить добычу…

Кузьма обстоятельно рассказал, что немцы двигались налегке, полностью изготовленные к бою. Обозов за ними не было. Даже шубы с собой не взяли. Стучат, поди, зубами. Вечер-то студеный!

— Без шуб, говоришь, немцы? — весело переспросил Дмитрий. — Мерзнут, говоришь? — И решительно добавил: — Ну, мы им мешать не будем, пусть мерзнут!

И опять раньше других понял князя Дмитрия Довмонт.

А ведь верно! Не выстоять немцам всю ночь в железных доспехах, померзнут! Выбор у немецких воевод невеликий: или тотчас на бой иди, или убирайся восвояси. А времени для раздумий у них нет — скоро совсем стемнеет!..

Воевода Федор захлопотал, отдавая распоряжения сотникам и десятникам русского воинства.

Из новгородского обоза, стоявшего за рекой, в полк привезли шубы, тулупы, войлоки. Воины накидывали их поверх кольчуг: и тепло, и мигом можно скинуть наземь, если понадобится сражаться!

Обозные мужики даже шатры раскинули позади полков, чтобы ратники могли поочередно отдыхать в тепле. За шатрами разожгли костры. В медных котлах над огнем забулькало горячее варево.

Воины повеселели, перекидывались шутками:

— Так можно и постоять: и тепло, и не голодно…

— А каково немцу? Железо — оно холодит…

— Выморозит их наш князь, как тараканов из избы…

— Студена ночка, хороша ночка…

— Для немцев не больно хороша!..

Впереди, затаившись между телами павших, за каждым движением врага следили дозорные Кузьмы…

Когда рассвело, немецкого войска уже не было на том краю поля. Рыцари ушли под покровом темноты, так и не решившись напасть на русские полки.

Помчались в лес на свежих конях переяславские дозоры, но врага не было ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути.

Три дня стояло русское войско на поле битвы.

Тяжелыми оказались потери, особенно в пешем ополчении. Павших новгородцев длинными рядами укладывали вдоль берега Кеголы. Среди убитых опознали добрых новгородских бояр Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратшу, Василья Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих…

Шестеро скорбных новгородских ратников понесли к обозу тело посадника Михаила Федоровича. Прямым и твердым был посадник в жизни, не слукавил и в свой смертный час В пешем строю, будто простой воин, бился он в челе новгородского полка и погиб, сраженный секирой кнехта.

Тысяцкого Кондрата не нашли среди убитых: не то немцы, отступая, уволокли его с собой, не то снегом засыпало где-нибудь в овражке. Не нашли и Радислава Болдыжевича, и Данилу Мозонича, и порочного мастера Тогала. Горька участь пропавших без вести. Не осталось близким их даже родной могилки.

А из простых ратников едва половина осталась в новгородском ополчении, да и те почти все поранены.

Много полегло и псковичей. Неистовый князь Довмонт не щадил ни себя, ни своих воинов. Но и честь немалую взял Довмонт в этом бою. Имя его называли ратники рядом с именем предводителя войска — князя Дмитрия Александровича: «Славные витязи! Истинные ратоборцы оба!»

Остались навечно в неласковой раковорской земле многие переяславцы и владимирцы, тверичи и суздальцы. Как бились плечом к плечу, так и теперь лежали рядами под серым чужим небом, завещав вечную скорбь родным и близким.

Хмур был Дмитрий. Не утешили молодого князя ни униженные просьбы раковорских послов о мире, ни богатейший выкуп, привезенный из города в русский стан, ни обещанья датских королевских людей впредь не пакостить новгородской заморской торговле, ни славная военная добыча — пятьдесят саней, доверху наполненных рыцарскими доспехами и стягами, ни даже громкая слава полководца, добытая переяславским князем в битве под Раковором. Слишком дорогой оказалась победа!

Мирно стало на Наровском рубеже. Надолго ли?