"Русский щит. Роман-хроника" - читать интересную книгу автора (Каргалов Вадим Викторович)

ГЛАВА 8 ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД

Новгородский князь Ярослав, четвертый из восьми сыновей великого князя Всеволода Большое Гнездо, тридцать лет ждал своего часа.

Большая часть жизни князя прошла в походах и битвах, в заговорах и союзах с бывшими врагами, в тревогах и сомнениях, отчаянии и надеждах, почти не приблизив Ярослава к заветной цели — великому княжению.

Зимними недобрыми ночами, под завывание метели, думалось Ярославу тяжко и завистливо: почему не он, а никакими особыми доблестями не отмеченный брат Юрий стал великим князем? Почему не ему, тоже правнуку Владимира Мономаха и славному ратоборцу, поручил бог власть над Русью?

Сколько себя помнил князь Ярослав, он всегда был воином.

Трехлетним мальчиком посадил Ярослава на коня большой воевода Петр Ослядюкович. Празднично гудели тогда колокола владимирских соборов, толпились на площади горожане, приветственно подкидывали вверх шапки. Отец, блаженной памяти великий князь Всеволод Большое Гнездо, возгласил с соборной паперти:

— Еще один витязь прибавился в ратной силе русской! Будь храбрым и справедливым!

— Будь храбрым и справедливым! — повторили дружинники, скрестив над головой мальчика обнаженные прямые мечи.

Десяти лет от роду Ярослав стал княжить в Переяславле-Южном, оборонял со своей дружиной степную границу, а в двенадцать лет возглавил свой первый поход в Дикое Поле, на половецкие кочевья. Покорно склонялась под копыта боевых коней жесткая степная трава, в клубах пыли уносились прочь ватаги половецких всадников, черные клобуки отгоняли к переяславским рубежам стада и бесчисленные табуны коней, добытые мечом в половецких вежах. Славно, радостно, празднично!

Много было потом походов: на мятежную Рязань и на новгородскую заставу град Торжок, на волжских булгар и на Литву, на каменный город Ревель и на северные народцы — емь и корелу. Познал Ярослав в этих походах мудрость полководца. А вот мудрость княжеская давалась труднее…

Когда-то горожане далекого южного города Галича, измученные внутренними усобицами, призвали к себе на княжение пятнадцатилетнего Ярослава. Завидным княжением был древний Галич, в первом десятке русских стольных градов числился!

По весенней распутице, в самую бездорожную пору, князь Ярослав с боярами и дружиной поспешил в Галич. Расползалась под копытами коней желтая глина приднепровских дорог. Бешеные талые воды сносили мосты на бесчисленных речках. Мужики в деревнях, встречая забрызганных грязью всадников, в сомнении качали головами: «Не проедете, бояре… Потонете…»

И после всех этих трудов, когда недалек был уже Галич, навстречу Ярославу выехал с четырьмя конными дружинниками посольский боярин киевского князя Рюрика Ростиславича, передал дерзко волю своего господина: пусть-де возвращается Ярослав обратно в свой Переяславль, потому что отдан Галич другому князю. А будет Ярослав противиться — пойдут тогда на него полки князей Рюрика Киевского, Всеволода Черниговского, Мстислава Смоленского…

Навечно запомнилось князю Ярославу постыдное возвращение в Переяславль. А кто обидчик? Князь Рюрик Ростиславич, союзник по походам на половцев, хлебосольный хозяин и мудрый советчик, которого Ярослав почитал чуть ли не за родного отца!

Понял тогда Ярослав, что нет в княжеском деле ни слова честного, ни дружбы верной, ни сердечной теплоты. Только власть, только сила…

Дядька Василий, наставник молодого князя, так и сказал:

— Запомни навсегда, княже! Князю надлежит властвовать. А чтобы властвовать, надо внушать страх. А чтобы внушать страх — нужно быть сильным!

И князь Ярослав поверил только в силу. Силу он искал в далеком северном городе Новгороде.

Не все князья решались сесть на новгородский стол. Не господина и повелителя видели новгородцы в князе, а слугу военного, временного предводителя городового ополчения, сберегателя боярских вотчин и купеческого богатства от черных людей. Князь был только мечом новгородским, а головой — господа, выборные городские власти: посадник, тысяцкий, архиепископ. На вече верховодили бояре, княжеское слово тонуло в слитном гуле их голосов. Сам по себе был Великий Новгород, и недаром говорили на Руси: «Господин Великий Новгород судит один бог!»

В Новгороде самый строптивый князь был подобен взнузданному коню. Границы его власти были точно очерчены договорной грамотой — рядом. Не мог князь покупать вотчины в Новгородской земле, принимать людей в кабальную зависимость, вести торг с заморскими купцами. Рыбу в реке Ловати князю дозволялось брать лишь раз в три года, а охотиться — только осенью. Если князь нарушал подписанный ряд, то новгородцы собирались на вече, выносили согласное решение: «Иди, княже, прочь! Ты нам не надобен!..» Позор!

И все-таки князь Ярослав приехал в Новгород. Своенравен был Господин Великий Новгород, но богат людьми, землями, заморским торгом. Надеялся Ярослав исподволь склонить на свою сторону корыстолюбивое боярство, везде посадить верных людей, взять в свои руки новгородские полки и отвоевать великое княжение. А там и с новгородской вольницей по-иному говорить можно…

Трижды изгоняли князя Ярослава озорные новгородские вечники, но каждый раз он возвращался, клялся на кресте блюсти новгородские вольности. И прижился-таки в Новгороде, оброс нужными людьми, накопил силу — не сдвинешь!

С опаской поглядывал на него сам великий князь Юрий Всеволодович, но поделать ничего не мог. За Ярославом стоял Великий Новгород, а на него ногой не топнешь, большую войну начинать надобно. А с кем воевать и против кого? Не примут братоубийственной войны ни другие князья, ни черные люди. Так и сидели братья — один во Владимире, другой — в Новгороде, один — уже великий князь, другой — великий князь в будущем (и надеялся, что — в скором!)…

Перед старшим братом Ярослав держался гордо, независимо, но сам-то понимал, что сила его не в собственной дружине, а в новгородском боярстве. Поддерживали своего князя новгородские бояре, боясь самовластия стольного Владимира. Ярослав тоже избегал ссориться с боярами, не поступал наперекор новгородской господе.

И вот теперь, на исходе месяца февраля, когда приехал великокняжеский гонец с просьбой о помощи, Ярослав колебался. Он не мог ответить прямым отказом. Не забудут люди, если он в трудное для Руси время будет отсиживаться за новгородскими стенами. Захотят ли после люди звать такого князя на великое княжение? Но с одной дружиной идти на Сить бесполезно, а городовое ополчение в руках посадника, тысяцкого, вечевых бояр. Не шибко надеялся князь Ярослав на их согласие. Знал, что новгородским боярам сильный Владимир — нож к горлу, а ослабевший и униженный — милее милого…

В тяжелом раздумье ходил князь Ярослав по горнице. За слюдяным оконцем спускались ранние зимние сумерки. На Софийской стороне ударил к вечерне соборный колокол. Скрипнула дверь. В горницу заглянул комнатный холоп, напомнил:

— Ждет гонец-то… Что прикажешь сказать, княже?

— Скажи ему: князь думает…

И снова ходил Ярослав из угла в угол, морщил в раздумье широкий лоб. Сложно, ох как сложно! Ну, согласятся бояре на поход, даст бог, побьет великий князь с помощью новгородских полков царя Батыгу, что тогда? А вот что: возвысится тогда брат любезный Юрий Всеволодович, без меры возвысится. А сие ведь ему, Ярославу, только во вред, прощайся тогда с надеждой на великое княжение! А если поляжет его дружина и новгородская помощь на Сити, тоже не лучше. Сгинет сила князя Ярослава, долгими годами копленная. Неизвестно еще, как посмотрит новгородская господа: князь без дружины Господину Великому Новгороду без надобности, оборонять рубежи от немцев, от Литвы ему нечем. Не укажут ли такому князю путь из города? Не позовут ли другого князя?..

И так и эдак выходило — плохо… Но прямо отказать великому князю в помощи все-таки нельзя!

Уверенно, по-хозяйски протопав через сени, вошли посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Никита Петрилович. Разом поклонились князю. Оба — грузные, седобородые, багровые от мороза. Посадник одет в тяжелую, крытую немецким бархатом шубу на соболях, на шее — золотая цепь, знак посаднического чина. Тысяцкий накинул поверх блестящей кольчуги суконный плащ. «Ишь! Нарядились хозяева Великого Новгорода!» — недовольно поморщился князь, но спросил приветливо:

— С чем пришли, мужи добрые?

— Весть плохая, княже, — неторопливо начал посадник. — Плохая весть, тревожная…

— Дай я лучше скажу, — перебил тысяцкий, — дело военное, тысяцкому первое слово!.. Гонец, княже, прибежал с тверского рубежа. Обложили татары град Торжок в силе великой!

Ярослав поморщился: опять не к нему первому приехал гонец с важной вестью! Опять князь поздно узнал о новостях! Не скрывая обиды, Ярослав сказал боярам:

— Гонцов, значит, без князя принимаете? А как в бой полки вести — к князю придете?

Посадник ответил с притворным смирением:

— Тот гонец от людишек худородных, от купчишек новоторжских. Куда ему прямо к князю соваться? По гонцу и честь… А вот в сенях у тебя большой гонец, от великого князя, по делам державным. Разве мы обижаемся? До великокняжеского гонца Господину Великому Новгороду дела нет…

«Так вот с чем пришли бояре новгородские! — догадался Ярослав. — Пришли сказать, что знают о великокняжеском гонце, а слушать его не хотят. Пусть, дескать, сам князь гонцу откажет! А что отказать теперь придется — видно. Не зря намекнул посадник, что Великому Новгороду до гонца дела нет! Ясно ведь, зачем пригнал великокняжеский гонец… Заранее, видно, сговорились не посылать на Сить полков… Хитро, хитро… Но и князь не простак! Буду настаивать, чтобы дали войско, громогласно о том говорить. Пусть все знают, что князь Ярослав-де хотел идти на подмогу к великому князю, да господа новгородская помешала! Пусть-ка покрутятся бояре новгородские!»

Глянул из-под бровей на посадника и тысяцкого — те стояли втянув головы в плечи, ждали княжеского гнева. Вспыльчив был князь Ярослав, мог и в шею вытолкать, не посмотрев на боярское достоинство.

Но князь Ярослав сказал неожиданно мирно:

— Большой совет соберите у владыки Спиридона. Будем вместе думать, как ответить великому князю, как Торжку помочь. Ступайте, бояре!

Посадский и тысяцкий вышли, недоуменно переглядываясь, так и не решив, понял ли князь их намек…

Большой совет собрался в архиепископских покоях при Софийском соборе. Узорные изразцы печей пыхали жаром — владыка Спиридон любил тепло. Бояре изнемогали от духоты, но не снимали богатых шуб — блюли свое боярское достоинство.

Кончанские старосты, хозяева четырех «концов» Великого Новгорода, были одеты попроще: суконные кафтаны, штаны, заправленные в высокие сапоги, наборные серебряные пояса.

Из уличных старост на совет званы были только немногие, самые уважаемые: Федор Путятич и Василий Засека, ходившие в прошлые года с князем Ярославом в Киев, да Глеб со Щитной улицы. Стояли старосты тихо, скромно, но бояре поглядывали на них с опаской. Между господой все было обговорено заранее, а эти, уличные, еще неизвестно на какую сторону встанут. Это здесь, в архиепископских покоях, их голос не больно слышен, а ну как после к вечу воззовут?! Хлопот не оберешься…

Уличные старосты, чувствуя косые взгляды бояр, остановились поодаль от архиепископского кресла. Помалкивали. Но видно было, что цену себе знают. За каждым две, а то и три сотни молодцов, которые в случае чего все вече перевернуть могли. Бывало так, прости господи грехи наши, неоднократно…

Вошел архиепископ Спиридон, высокий старец с желтым усохшим лицом. Сел в кресло под образами. Цепкие худые руки, вот уже девятый год крепко державшие буйный Новгород, неподвижно лежали на резных ручках кресла. Золотой крест на груди владыки не шелохнется — будто и не дышит архиепископ, погрузившись в думы.

Вошел князь Ярослав Всеволодович. Бояре поднялись с лавок, разом поклонились. Князь принял благословение от владыки, стал рядом с его креслом. В полном ратном доспехе, с мечом предков своих — первых Рюриковичей, высокий и крепкий. Бояре смотрели на него с надеждой и с опаской одновременно. Что и говорить, в тревожное время любо иметь такого удалого князя! Но и перечить ему трудно — страшен Ярослав Всеволодович во гневе. А не перечить нельзя, не всегда сходится княжеская дорога с боярской, а ныне бы точно разошлась, если бы заговорил князь о походе на Сить. Бояре знали, что Ярослав Всеволодович держит великокняжеского гонца на своем дворе.

Владыка Спиридон открыл большой совет. По обычаю, первым заговорил князь Ярослав. Он горячо убеждал бояр:

— Долго думать тут нечего! Надо посылать полки новгородские к Сити-реке, на подмогу великому князю Юрию Всеволодовичу. Дело общее, великое, зазорно Господину Великому Новгороду оставаться в стороне. Не на своих братьев единоверных, единокровных меч поднимаем, а на татар-язычников, христианской веры хулителей!

Владыка Спиридон согласно кивал, слушая богоугодные слова. Биться с иноверными, язычниками — что почетней для христианина? Глядя на архиепископа, не перечили открыто и бояре.

Посадник Степан Твердиславич с беспокойством поглядывал на Спиридона: «Чего ж молчит владыка? Ведь обо всем договорились! Неужто передумал?!»

Но посадник беспокоился напрасно. Когда князь Ярослав Всеволодович закончил свою речь, прослезившийся было владыка спокойно вытер тряпицей глаза, проговорил рассудительно:

— На святое дело зовет князь Ярослав, на святое. Но я, пастырь Господина Великого Новгорода, и о своей пастве позаботиться должен. Пусть скажут бояре, безопасно ли посылать новгородские полки в этакую даль, не останется ли паства моя без защиты…

Бояре только того и ждали, наперебой заговорили, что воинство царя Батыги уже подступает к новгородским рубежам, что время пришло высылать крепкие сторожевые заставы на Селигерский путь, готовить город к осаде, ратников на стены поставить.

— И вотчины наши не грех воинством оборонить, — вставил свое веское слово посадник. — В вотчинах богатство новгородское, в вотчинах…

Тысяцкий, загибая пальцы, считал, сколько воинов потребуется в заставы на Селигерском пути, сколько на стены, сколько по волостям, сколько в запасе держать — без запасной силы некрепка рать. Выходило, что и посылать-то на Сить некого, все люди нужны дома…

В одном пошли бояре на уступку князю Ярославу: разрешили собирать охочих людей, кои сами пожелают идти на подмогу великому князю. Пусть Ярослав Всеволодович даст этим людям оружие и воевод. Владыка поход их благословит…

Уличные старосты молчали, пока бояре спорили с князем. Так и ушли, не проронив ни слова. По душе или нет было им окончательное решение — оставалось только гадать. Посадник Степан Твердиславич и тысяцкий Никита Петрилович долго шептались наедине, придумывая, как поступить с уличными. И придумали.

На следующий день к городищу, где стоял княжеский двор, начали собираться охочие люди. Их оказалось немного: накануне по улицам до позднего вечера бегали боярские подручные — ключники, тиуны, холопы, — мутили народ страшными слухами, отговаривали:

— На верную смерть идете…

— Необорима сила татарская, на одного — тысяча, на двоих — тьма…

— Сгинул уже, сказывают, князь-то великий в лесах, воинство его все полегло…

— О дворах своих подумайте, люди! На кого бросаете?..

Многие из тех, кто собирался в поход, засомневались. Кинулись ко двору Федора Путятича, старосты Кузнецкой улицы. Федорова жонка Олена встретила людей у ворот, глаза заплаканные. Проговорила сквозь слезы:

— Отъехал соколик мой на Селигерский путь, к Игнач-кресту, в заставу сторожевую…

Метнулись к Василию Засеке, который тоже за поход ратовал, и того нет — услал его тысяцкий Никита Петрилович в заставу за Мету-реку.

Было о чем задуматься людям.

Князь Ярослав Всеволодович приказал отомкнуть подклети с оружием, дать мечи и доспехи всем, кто собрался в поход. Вывел на крыльцо дружинника своего Остромира, показал людям:

— Вот вам воевода. Кто решил идти к Сити — становись под его начало!

Ушла к Сити невеликая Остромирова рать. Меньше тысячи воинов послал на подмогу великому князю многолюдный Новгород. Все боярские дружины остались в городе. Не тронулся с места и княжеский полк.

Великий Новгород готовился к обороне. Со всех земель и пригородов сходились ратники: псковичи и ладожане, корела, ижора и вожане. Тесно стало в городе от великого множества ратных людей.

На Ярославовом дворище толпились воеводы, тысячники, сотники. Бояре притихли, слова поперек сказать боялись — время военное, князь всему городу голова!

Ярослав Всеволодович будто помолодел, почувствовав в руках власть и силу. Великая рать собиралась под его стягом, не было теперь более сильного князя на Руси! Куда равняться брату Юрию с поскребышами владимирского войска!

Марта в шестой день приехал гонец с селигерской заставы, от Игнач-креста. Староста Федор Путятич передавал словесно, что татары взяли град Торжок и посекли саблями без малого всех людей, а за теми немногими, что из града выбежали, гнались Селигерским путем и досекали, как траву. Но не большими ратями гнались татары — летучими загонами, и новгородская застава, что встала у Игнач-креста, меж двух озер — Соменского и Глухого, повернула их вспять. Гонец добавил, что татары приступали не сильно, постреляли из луков и повернули обратно к Торжку, по своим же следам…

— Не пойдут татары на Великий Новгород! — твердо сказал Ярослав Всеволодович. И, видя недоуменные лица бояр, пояснил: — От Торжка до Нова-города триста верст. Без малого две недели нужно большой рати с обозами, чтобы одолеть этот путь. Да и скоро ли соберет царь Батыга сию большую рать? По всей Низовской земле ведь татары рассыпаны… А весна близко. Оттепели дороги поломают, реки разольются. Потонут татары в новгородских болотах. Верно говорю вам, бояре: не пойдет царь Батыга на Новгород! Великое спасибо новоторжцам, что задержали татар на новгородском рубеже! Вечная им память!

Посветлели лица бояр и воевод, бывших в тот час в княжеской горнице:

— Избавил бог рукою крепкою Нова-город от неверных языцев!

Празднично загудели колокола. Народ толпами бежал к Софийскому собору, где архиепископ Спиридон служил благодарственный молебен.

Спасен Господин Великий Новгород!

Немногие из новгородцев задумывались тогда о цене спасения, о том, что не божье заступничество и не распутица заслонили Новгород, а пепелища Рязани и Владимира, окровавленные снега Сити, мужество новоторжцев и тех безвестных русских ратников, которые бились с татарами на стенах больших и малых городов, на засеках и проезжих дорогах, на околицах деревень и у крыльца своих изб. Каждая схватка вырывала из туменов хана Батыя воинов, малые потери складывались в большие, и не оставалось сил для последнего броска…

Князь Ярослав Всеволодович метался в лихорадочном ожидании, которое сжигает душу бессонными ночами. Он ждал двух вестей из Низовской земли: первую — о гибели брата Юрия, чтобы занять великокняжеский стол по праву старейшего теперь Всеволодовича, вторую — об отступлении царя Батыги обратно в Дикое Поле.

И обе эти вести вскоре пришли.