"Сирота" - читать интересную книгу автора (Дубов Николай Иванович)

8

Людмила Сергеевна недаром опасалась ремонта. Ее захлестнула неразбериха больших и малых дел. Каменщики, штукатуры, маляры требовали непрерывного внимания и наблюдения. Надо было получать деньги в банке, а для этого — бегать в гороно и горисполком. А тут еще заболела Ксения Петровна, единственная воспитательница, оставшаяся в городе, и пришлось приставить к «галчатам» Анастасию Федоровну.

Анастасия Федоровна — прекрасная мастерица, но воспитательница не бог весть какая. Хорошо хоть старшие девочки помогают. А отчетность? И кто только придумывает бесконечные бланки и формы, кому они нужны? Ох, добраться бы до этих бюрократов и поговорить с ними по-свойски!

Весь день прошел в беготне. Домой вырваться не удалось, и Любочка прибежала обеспокоенная. Людмила Сергеевна немедленно отправила ее обратно — ничего с ней не случилось и не случится, а пусть она накормит отца, когда тот придет с работы, и присмотрит за малышкой.

Люба уже серьезная девочка, на нее можно положиться. Как вытянулась за этот год!.. Так прозеваешь и молодость дочкину. Дочкину… А своя жизнь? На кого стала похожа?..

Людмила Сергеевна мельком взглянула в зеркало и отвернулась.

"Лучше уж не смотреть. Расплылась, опустилась. И платье тоже — прямо капот какой-то. А когда-то ведь была вроде дочки, похожа на тростиночку. И хохотушка… Ах, какая глупая хохотушка!.. Надо за собой все-таки следить, не шестьдесят же мне. Так и мужу опротивеешь.

Другие в мои годы вон как козыряют… Ну, это все потом, потом!.. Лишь бы до возвращения ребят закончить ремонт… Хоть и с боем, но все, слава богу, идет хорошо… Пожалуй, можно и домой собираться".

Пришла дежурная, Сима Павлова, и сообщила, что все ребята уже легли.

— Очень хорошо! Иди и ты спать, — сказала Людмила Сергеевна.

Сима переступила с ноги на ногу и не ушла:

— Людмила Сергеевна, а вы новенького отпустили куда? Горбачева?

— Нет, куда же я его отпущу?

— Так его нету, Людмила Сергеевна.

— Как — нет? — похолодела Людмила Сергеевна.

— Совсем нет. И целый день не было. И на прогулке, и к обеду не приходил…

Людмила Сергеевна вспомнила, что «дичок», как она про себя окрестила Алешу Горбачева, и ей целый день не попадался на глаза.

— Хорошо, иди.

Она подождала, пока Сима перебежала двор, потом пошла в спальню мальчиков. Конечно, койка Горбачева была пуста, незачем было и проверять. Она вернулась к себе, распахнула окно. С моря задувал прохладный ветер, но ей было душно. Над дверью в кухню и у входа в спальни горели лампочки. Тоненькие светящиеся нити их не могли побороть темноту. Месяц уложил через весь двор черные тени. Когда ветер спадал и стихали шумливые вершины тополей, было слышно, как возле конюшни, гремя цепью и щелкая зубами, Налет выкусывает блох.

Вот и случилось! Вот и подвела!..

Когда Людмилу Сергеевну в конце 1946 года вызвали в гороно и предложили принять заведование детдомом, она махнула рукой и засмеялась:

— Нашли Макаренку! Да я со своими управиться не могу.

Отшутиться не удалось. После долгого разговора ей сказали, что кандидатуру ее предложил секретарь горкома товарищ Гущин.

— Да разве я смогу? — взмолилась Людмила Сергеевна. — Они же на мне верхом ездить будут!

— Не будут. Товарищ Гущин сказал, что характера у вас хватит. Не подведете!

Людмила Сергеевна вспыхнула, вспомнив стычку из-за сына Гущина, и начала доказывать, что она к такому делу не подготовлена, у нее нет опыта. Как всегда в таких случаях, ей сказали, что никто не рождается с готовым опытом, его приобретают, а учебных заведений, готовящих директоров, не существует.

В конце концов она сдалась. Сколько раз потом пожалела об этом, сколько пролила слез!

Приняла тридцать пять детей, потом стало сорок семь, потом шестьдесят четыре. Приходили изголодавшиеся, завшивленные, а уж грязные… И всего не хватало, одеть было не во что. Даже трусов не было. Хорошо, удалось достать какие-то апельсиновые дамские рейтузы, и мальчишки целый месяц щеголяли в них. На улицу не выпускала, да они и сами стеснялись… Это все миновало: появились и одежда, и обувь, и продукты.

Материально было трудно, но еще труднее приходилось с детьми.

Большинство сразу же осваивались, принимали и выполняли все как должное, но попадались такие экземпляры, что впору было самой убежать… Однако, как ни было трудно, все заканчивалось благополучно.

Стихали самые строптивые, выпрямлялись исковерканные, и эти, пожалуй, были дороже всех — она их спасла. Никому в этом не признаваясь, Людмила Сергеевна с гордостью говорила себе: "Ай да.

Людмила! Молодец, не подвела!.."

И вот подвела! Людмила Сергеевна тоскливо подумала, что придется теперь объяснять и в гороно и в облоно, как это она не сумела удержать, не уберегла этого дичка…

Почему он убежал? Куда? Хорошо, если его скоро подберут, а если нет? Она тут же начисто забыла о том, что скажут ей, и думала лишь о том, что произошло или могло произойти с Лешкой Горбачевым. Ей представилось, как Лешка валяется на заплеванном вокзальном полу среди окурков или как бьют его спекулянты на базаре, где он, вконец оголодавший, и украл-то, быть может, всего-навсего жалкую морковку…

А если утонул? Или попал под машину?..

Людмила Сергеевна вскочила, выбежала во двор. Вершины тополей шумели под холодным ветром, бледный рожок месяца одиноко висел в черном небе. Она вернулась к себе. Давно следовало уйти домой, но она не уходила. Ждать и надеяться было бессмысленно, но она все-таки надеялась и ждала. Воображала всякие ужасы, приключившиеся с Горбачевым, и ругательски ругала себя за это. Решала уходить и все-таки не уходила.

Наконец, решившись окончательно, она взялась за створку окна и остановилась: ей показалось, что тень, падающая от ворот, шевельнулась.

— Кто там? — крикнула она, высунувшись из окна.

Тень качнулась, под лунный свет вышел Лешка. Сердце Людмилы.

Сергеевны дрогнуло и заколотилось.

— Иди сюда, — сдерживая себя, позвала она.

Но, когда Лешка вошел и бычком посмотрел на нее, она, измученная усталостью и всеми придуманными несчастьями, не выдержала и расплакалась. Лешка с недоумением смотрел на Людмилу Сергеевну.

Директорша должна была ругать его, грозить, наказывать, а эта плакала совсем как мама, когда Лешка убегал надолго, не сказавшись, и потом приходил домой. При этом воспоминании в горле у Лешки появился и застрял твердый комок.

— Ну где… где ты бродил, мучитель? — спросила Людмила Сергеевна и запрокинула рукой его лицо. — Вон ведь — весь как ледышка…

— Я з-заблудился, — пробормотал Лешка.

Она обхватила его рукой за шею, лицо Лешки уткнулось в ее мягкое, теплое плечо. Клубок стал еще тверже, заполнил все горло, задрожал, и плечи Лешки, разучившегося плакать Лешки, затряслись в беззвучном плаче.

— Ну ладно, поревели — хватит, — уже совсем другим, спокойным и смешливым, голосом сказала Людмила Сергеевна. — Ты небось есть хочешь?

— А-ага.

Кладовая была заперта, на кухне не оказалось ничего, кроме краюхи ржаного хлеба и зеленого лука. Людмила Сергеевна принесла, отломила.

Лешке кусок: "Ешь!"

Сама почувствовала отчаянный голод, вспомнила, что сегодня не обедала, и отломила кусок для себя. Так, сидя друг против друга, они по очереди тыкали перья зеленого лука в блюдечко с солью и с хрустом жевали их.

— Расскажи мне про свою маму, — сказала Людмила Сергеевна.

Лешка рассказал, как они жили вдвоем, как мама заболела и умерла.

— А потом? — осторожно спросила Людмила Сергеевна.

Лешка поколебался, начал рассказывать про жизнь с дядей Трошей и тетей Лидой и незаметно рассказал все.

— Дурачок ты, дурачок! — вздохнула Людмила Сергеевна. — Неужели мы тебя такому человеку отдадим?.. Ну ладно, иди спать.

Людмила Сергеевна проводила его в спальню. Анастасия Федоровна спросонья ничего не поняла и тут же уснула опять. Лешка нырнул под одеяло и блаженно свернулся калачом. Спальня была полна тихого детского дыхания.

"Устали мои работнички. Набегались", — подумала Людмила Сергеевна.

Разметавшись, спали галчата. Спокойно и размеренно, как все, что он делал, сопел Тарас Горовец, "маленький мужичок", хозяин Метеора.

Вот уже сонно задышал и дичок, Алеша… Как-то он сойдется с другими ребятами?..

Она вздохнула и пошла к себе. Пора уже было хоть ненадолго уснуть и ей. На востоке начало светлеть, приближался новый день, и, что бы он ни принес — радости или огорчения, — нужно быть к нему готовой.