"Консул" - читать интересную книгу автора (Воскресенская Зоя Ивановна)Финляндия! Четвертое десятилетие живем мы в дружбе и мире с нашей северной соседкой, взаимно уважая интересы народов обеих стран. Хельсинки! Имя этого города — столицы Финляндии — навсегда вошло в историю борьбы народов за мир, безопасность и сотрудничество. Именно здесь в июле 1975 года главы тридцати трех европейских государств, а также США и Канады, подписали знаменитое соглашение о сохранении и укреплении мира в Европе и на всей планете. Передовые люди Финляндии вели многолетнюю, мужественную борьбу за то. чтобы высвободить свою родину из-под опеки черных сил реакции и фашизма и вывести ее на путь сотрудничества и содружества с Советским Союзом и всеми странами доброй воли. В этой книге публикуется роман писательницы З. И. Воскресенской "Консул", в котором рассказывается о самоотверженной работе советских дипломатов в Финляндии в предвоенные тридцатые годы, о тех сложных испытаниях, которые выпали на долю финского народа, рабочего класса и прогрессивной интеллигенции страны в борьбе за лучшее будущее. Служение Родине, своему народу, делу пролетарского интернационализма — вот чему посвящены страницы этого произведения. Глава 11 МАТЮШИНТучи темные, тяжелые, плоские нескончаемым конвейером ползли с моря на город. По улицам бурлили пузырчатые потоки воды. Дворники в брезентовых плащах подгоняли их жесткими метлами. Машины двигались на малых скоростях, чтобы не обдавать водой и без того мокрых, раздраженных пешеходов. Все было серо, беспросветно, уныло. Только дуб, раскинув привольно свои упругие жилистые сучья, поблескивал новорожденными, с подпалинкой листьями и наслаждался этой купелью. Ярков поднялся на крыльцо консульства, сложил зонтик, отряхнул его и приготовился вставить в бамбуковый складной чехол, как увидел, что к подъезду подъехала машина — такси, дверцы распахнулись, и из нее вышел, вернее, выскочил… Матюшин. Тут же завизжали тормоза, и, разбрызгивая веерами воду, остановилось другое такси, впритык с первым. С криком: "Стой, гадина, предатель!" — из второго такси таким же манером выпрыгнул человек и кинулся за Матюшиным. Ярков успел схватить Матюшина за руку и подтянуть его на крыльцо. Теперь они стояли на неприкосновенной советской территории. Ярков, не поворачиваясь, уперся локтями и ногой в дверь, открыл ее и подтолкнул Матюшина внутрь здания, а сам вгляделся в злоумышленника, моментально в памяти сфотографировал его, запомнил номера обоих такси. Преследователь остановился с искаженным злобой лицом, бормоча ругательства, засунул сверкнувший черным глазом дула револьвер в карман. Ярков вошел в здание. Щелкнул замок. Матюшин, вжавшись в стену, стоял бледный, всклокоченный. — Ну пойдемте, Степан Федорович, — как можно спокойнее, будто ничего и не произошло, сказал консул. — Слава богу, что вы живы, а то мы тут переволновались. Дежурный охраны Ян Карлович, открывая дверь из вестибюля в приемную, с сияющим видом воскликнул: — Разыскали-таки, Константин Сергеевич! — Сам нашелся, — ответил Ярков. Петя, увидев Матюшина в сопровождении консула, тоже не мог сдержать радостного восклицания. Вся советская колония жила эти два дня в большом напряжении: ведь пропал советский человек. Ярков попросил Петю распорядиться, чтобы принесли крепкого чая, провел Матюшина к себе в кабинет, предложил закурить. Не торопил с расспросами, чтобы дать человеку прийти в себя. — Ну и погодка, — сказал консул, подойдя к окну, — третий день не унимается дождь. Матюшин заломил папиросу на манер самокрутки и жадно курил. Руки у него дрожали. Ярков, несмотря на пережитое волнение, едва сдерживал улыбку, глядя на одетого под английского джентльмена карельского колхозника. На Матюшине был модный, серый в черную мушку костюм, изрядно вымокший. Туго накрахмаленный воротничок обмяк и стеснял шею, манжеты скреплены запонками с розовыми, похожими на монпансье, гранеными стеклышками, серый галстук в розовую полоску завязан по всем правилам и пристегнут к рубашке заколкой с таким же стеклышком. Ноги обуты в добротные, с выпуклыми носками туфли на толстой каучуковой подошве, из кармана пиджака высовывались желтые, сплюснутые, еще не надеванные перчатки из свиной ноздреватой кожи. А лицо у Матюшина было землистое, измученное, под глазами набрякли мешки, волосы слипшиеся, не расчесанные. Но что рассмешило консула, так это фирменные ярлычки, болтавшиеся на нитках с пломбами. Даже на соломенной, прозрачной светло-серой шляпе, которую мял в руках Матюшин, болтался такой же овальный из блестящего картона ярлычок и на лацкане пиджака и на обшлаге штанины. Нюра принесла на подносе темно-золотистый чай в стаканах и две вазочки с сахаром и печеньем. Ярков пододвинул стакан Матюшину. — Вы, товарищ консул, вправе считать меня предателем, — выдавил из себя Матюшин. — Может, я и есть подлый, трусливый человек. — Подождите, подождите, — прервал его Ярков, — мы такого вывода не сделали. Расскажите-ка все по порядку, что с вами приключилось. — А меня отсюда не заберут? Те, — мотнул головой Матюшин в сторону улицы. — Нет-нет, здесь вы в безопасности, в советском доме. Степан Федорович отхлебнул чаю. Помолчал. Потом закурил новую папиросу. — На первом допросе я говорил правду, все как было, — начал он. — Из суда меня повели двое полицейских через двор в комнату свидетелей. Один полицейский держал надо мной зонтик, чтобы я не промок. Другой шел рядом. Тот, что с зонтиком, сказал: "Живой он отсюда не выберется". — "О ком вы говорите?" — спросил я. "О тебе", — сказал другой. — Они говорили по-русски? — спросил Ярков. — Нет, по-фински. Я понимаю, хотя сам говорю по-фински уже с трудом. Ярков усмехнулся. — Вели под зонтиком, боялись, что промокнете, простудитесь, а угрожали смертью. Под зонтиком на казнь! — хрустнул в злости пальцами консул. — Полицейские привели меня в комнату свидетелей, поговорили о чем-то с нагловатым, косоглазым типом. — Тем самым, который гнался за вами на машине? — Ярков воспроизвел в памяти портрет человека из второго такси. — Тот самый. Это бандит и белогвардеец Клепиков. Когда полицейские ушли, меня окружила свора злобных людей. Их человек десять. Я — один. Они стали угрожать мне на русском и финском языках. Загнали меня в угол. Я сидел как запуганная птица. Отмалчивался. Потом они вывели меня под руки и силой затолкали в машину. Повезли на квартиру к Клепикову. Всю ночь пили, измывались надо мной, придумывали для меня казнь. "Ты еще не совсем красный, — сказал Клепиков, — но вот когда мы сдернем с тебя шкуру, тогда ты будешь настоящим красным". Они совали мне в нос дула револьверов, намыливали веревку, делали петлю и примеряли мне на шею, точили ножи. Мне было жутко. Ярков делал на листе бумаги заметки. Порой Матюшин замолкал, справляясь со спазмом в горле. — Я не помышлял о предательстве, товарищ консул. Хотите — верьте, хотите — нет. — Я вам верю, Степан Федорович, — ответил Ярков и залпом выпил остывший чай. Матюшин вел свой сбивчивый рассказ, и Ярков ясно представил себе всю последующую картину событий… Наиздевавшись над Матюшиным, Клепиков заявил ему: — Или ты дашь показания, которые нам нужны, или распрощаешься с жизнью. Надеяться тебе не на что и не на кого. К утру Матюшин вдруг сдался. — Будь по-вашему. Мне дорога жизнь, и я буду врать, как вы прикажете. — Ты врал вчера, а сегодня будешь говорить правду, которая нужна нам. Мы тебе за это хорошо заплатим. — Сколько? — спросил Матюшин. — Тридцать тысяч. Понимаешь — тридцать тысяч марок, если ты пойдешь с нами до конца. Матюшин что-то соображал. — Торговаться будешь? — насмешливо спросил Клепиков. — Дадут и больше, на такое дело скупиться не будут. — Я хочу получить задаток. — Вот это настоящий разговор. Изволь. Вот две тысячи марок. — Клепиков вынул бумажник и отсчитал деньги. Матюшин положил их в карман. То, что Матюшин сдался, и обрадовало и озадачило Клепикова и его сподручных. — Если ты нас обманешь, то тут же прощайся с жизнью, — предупредил Матюшина Клепиков, когда те же полицейские явились за ним, чтобы вести на судебное заседание. На обратном пути из суда в комнату свидетелей Матюшин еле передвигал чугунные ноги. Встретили его как героя. Вся орава бросилась его поздравлять. Его лобызали, называли "героем", "своим в доску". — Ну что ж, дело сделано. Теперь его надо обмыть. Идите в ресторан, заказывайте самый дорогой обед, а я должен переодеться, — сказал Матюшин. — Теперь я помещик, богатый, не в колхозной же мне одежде идти в ресторан. Берите деньги, я угощаю, — Матюшин выложил на стол деньги. — Оставьте мне только на одежку. Банда дружно согласилась. Клепиков велел всем идти в ресторан Торни, готовиться к пиру, а сам поехал с Матюшиным в универсальный магазин Штокмана. Это огромный четырехэтажный дом с выходом на три улицы. На втором этаже Клепиков попросил продавщицу "приодеть господина". Она провела их в кабину с зеркальными стенами. Клепиков велел Матюшину раздеться и отправился с продавщицей подбирать товар. Он приносил то рубашку, то костюм, то туфли. Матюшин покорно одевался. Переложил из кармана своего пиджака бумажник с паспортом и десятимарковой бумажкой. Наконец Клепиков принес галстук, сам повязал его. Матюшин выложил все деньги: — Иди расплачивайся. — Жди меня тут, ярлыки пока не отрывай, а мне надо обегать несколько касс… Хорош гусь! — одобрительно и вместе с тем насмешливо оглядел Клепиков колхозника и, держа в одной руке пачку чеков, а в другой деньги, вышел из кабины. И тут же следом за ним вышел из кабины Матюшин. — Где здесь туалет? — обратился он к продавщице, держась за живот. — Прямо и направо, — ответила девушка, брезгливо поджав губы. Матюшин побежал. Он прыгал через две ступеньки вниз, к выходу. Выбежал на улицу. У подъезда стояло такси, из которого вышла молодая пара. Матюшин нетерпеливо ждал, пока расплатится молодой человек, занял его место на заднем сиденье и сказал шоферу: — Альбертинкату. Советское консульство. Альбертинкату. Быстро! — и бросил на переднее сиденье десять марок. А сам вынул из кармана карандаш и паспорт, развернул его и стал писать. Машину трясло, и буквы получались кривые, строчки неровные. Матюшин поминутно оглядывался. На повороте на Альбертинкату ему показалось, что в одном из такси позади них он увидел Клепикова. — Очень прошу, везите быстрее, не то я опоздаю. Закроется консульство. Таксист, не поворачивая головы, проворчал: — Еду как положено. Видите, какие лужи… — Что же вы писали? — спросил взволнованный Ярков. — Вот, прочтите, — протянул Матюшин паспорт консулу. Ярков откинул красную обложку, развернул длинный вчетверо сложенный лист паспорта, удостоверяющего, что гражданин Союза Советских Социалистических Республик Матюшин Степан Федорович следует в Финляндию сроком на один месяц. Поверх документа разбегающимися в разные стороны буквами было написано: "Я, как есть предатель родины и своего бывшего командира Тойво Антикайнена, кончаю жизнь самоубийством. Я хочу, дорогие советские люди, чтобы вы знали все как было. На первом допросе я говорил правду, а потом угрозами и насильем меня заставили врать. Я клянусь своими детьми, что Антикайнен никого из пленных не убивал и не позволял обращаться с ними грубо. Никого на костре не сжигали. Сейчас я хитростью сбежал от врагов, чтобы самому себе вынести приговор. Прощайте. Передайте пламенный привет товарищу Тойво Антикайнену. Он настоящий герой. Матюшин". — Оклеветал я своего командира. И сам себе этого простить не могу. Я убежал от Клепикова, решил отдать паспорт дежурному по консульству и броситься под трамвай. А тут вы. Вот и все, — поник головой Матюшин. — Под трамвай бросаться незачем. Над вами совершено грубейшее насилие. Вам надо успокоиться от всего пережитого, Степан Федорович. Завтра мы вызовем представителя Министерства юстиции, и вы ему расскажете все, что с вами было. Нужно, чтобы весь мир узнал, к каким грязным приемам прибегает буржуазное правосудие, чтобы уничтожить коммуниста. Они провалились с этим процессом, обесчестили себя. Теперь они постараются поскорее закончить дело и не посмеют вынести смертный приговор Антикайнену. Тойво Антикайнен будет жить! |
||||||||||||
|