"Увертюра к смерти" - читать интересную книгу автора (Марш Найо)

1

Джоуслин Джернигэм — это хорошее имя. Так думал седьмой Джоуслин, стоя у окна в своем кабинете. Его взгляд скользил по долине Пен-Куко туда, где в ясный день можно было увидеть в полевой бинокль шпиль собора в Солсбери.

— Вот здесь, на этом самом месте, где я сейчас стою, — сказал он, не поворачивая головы, — стояли все мои предки, поколение за поколением, и глядели на свои возделанные земли и пашни. Семь Джоуслинов Джернигэмов.

— Я никак не могу понять, в чем отличие возделанной земли от пашни, — произнес его сын Генри Джернигэм. — Скажи, отец, что конкретно означает слово «пашня»?

— У современного поколения не лежит душа к таким вещам, — с досадой проговорил Джоуслин. — Одни лишь дешевые усмешки и умные беседы, в которых на самом деле нет никакого смысла.

— Но я уверяю тебя, что люблю слова, в которых есть смысл. Именно поэтому я хочу, чтобы ты мне четко объяснил, что такое пашня. И потом, когда ты говоришь: «современное поколение», ты имеешь в виду мое поколение, не так ли? Но мне сейчас двадцать три, и уже есть поколение моложе моего. Если мы с Диной поженимся…

— Ты умышленно уклоняешься от сути вопроса, чтобы свести наш разговор к этой абсурдной идее. Если бы я знал…

Генри нетерпеливо вздохнул, не дослушав до конца, и отошел от камина. Он встал у окна рядом с отцом и тоже начал смотреть на долину. Перед его глазами был суровый пейзаж, над которым навис полог зимнего тумана. Поля замерли, окутанные холодом обнаженные деревья, казалось, заснули. Ни один звук не нарушал тишину наступающего вечера. И только уютные струйки голубого дыма, поднимавшиеся вверх из труб нескольких каменных коттеджей, говорили о том, что жизнь в долине продолжается.

— Я тоже люблю Пен-Куко, — сказал Генри и добавил с оттенком иронии, которую Джоуслин не понимал и находил очень раздражающей: — И полон гордости от осознания того, что в будущем стану владельцем этого поместья. Но я не хочу, чтобы оно меня задавило. Я не собираюсь играть роль добропорядочного молодого джентльмена, берущего пример с Кофетуя.[1] Я против того, чтобы этот разговор превратился в обсуждение линий нашей родословной. Гордый отец и своенравный наследник — это не про нас. Речь не идет о возможном неравном браке. Дина — это не застенчивая девушка из низов. Она — из тех же, что и мы, с такими же глубокими корнями, как и мы. И если уж мы завели этот разговор, то могу только подчеркнуть ее соответствующее положение в обществе и добавить, что сколько Джернигэмов было в Пен-Куко, столько же поколений Коуплендов жило в местном приходе.

— Вы оба слишком молоды… — начал Джоуслин.

— Нет, сэр, так не пойдет, — перебил Генри, — прежде всего ты хочешь сказать, что Дина слишком бедна. Если бы речь шла о какой-нибудь богатой девушке, ни ты, ни моя дорогая кузина Элеонора не стали бы ссылаться на молодость. Давай не будем притворяться.

— А ты оставь свой нравоучительный тон, Генри. Я этого не выношу.

— Извини, — сказал Генри, — я понимаю, что утомил тебя.

— Ты меня очень утомил. Ну что ж, прекрасно. Раз ты так хочешь, я буду с тобой откровенным. Для меня Пен-Куко значит в жизни больше, чем что-либо другое. Надеюсь, для тебя тоже. Ты прекрасно знаешь, что у нас нет денег. И при этом столько всяких дел! Эти коттеджи в Клаудифолде! Винтон! Румбольд говорит, что Винтон будет похож на дырявую корзину, если мы не починим крышу. Все дело в том…

— …что я не могу себе позволить материально невыгодный брак?

— Пусть так, если хочешь.

— А как еще я могу это назвать?

— Прекрасно, значит, так это и назовем.

— Ну что ж, раз уж мы вынуждены изъясняться на языке звонкой монеты, который, уверяю тебя, мне неприятен, то я должен сообщить, что Дина не обречена всю жизнь оставаться единственным сокровищем приходского священника.

— Что ты имеешь в виду? — небрежно спросил Джоуслин, но было заметно, что он насторожился.

— Я думал, все уже знают о том, что мисс Кампанула завещала весь свой презренный металл или большую его часть ректору. Не притворяйся, отец, до тебя наверняка дошли эти слухи. Повар и горничная заверили завещание, и горничная подслушала, как мисс К. обсуждала это со своим адвокатом. Дина не хочет этих денег, я тоже, но рано или поздно это случится.

— Сплетни, распространяемые слугами, — это самое отвратительное… — пробормотал эсквайр. — И потом, это еще не… Она может передумать. А мы именно сейчас чертовски нуждаемся в деньгах.

— Давай я найду себе работу, — сказал Генри.

— Твоя работа здесь.

— Что?.. Стать посмешищем для всех, кто хоть немного разбирается в сельском хозяйстве?

— Чепуха!

— Послушай, отец, — мягко произнес Генри, — сколь многое из того, о чем ты говоришь, тебе напела Элеонора?

— Элеонора, так же, как и я, беспокоится о том, чтобы ты не наделал глупостей. Если бы твоя мать была жива…

— Нет-нет! — воскликнул Генри. — Давай не будем говорить за тех, кого уже нет среди нас. Это слишком несправедливо. Здесь явно чувствуется голос Элеоноры. Она чересчур умна. Я не собирался сообщать тебе о Дине, не будучи уверен, что она любит меня. Сейчас я в этом не уверен. Разговор, который Элеонора так «кстати» подслушала вчера вечером в доме ректора, был всего-навсего предварительной попыткой.

Он вдруг замолчал, отвернулся от отца и прижался щекой к оконной раме.

— Это невыносимо, — продолжал Генри. — Она испортила мне все воспоминание о моем первом серьезном разговоре с Диной. Стоять в холле и слушать! Наверняка это было именно так. И потом, как вульгарная деревенская клуша, прибежала к тебе и, возбужденно кудахтая, сообщила эту новость! Как будто Дина — это горничная, застигнутая в момент свидания с ухажером. Нет, это уж слишком!

— Ты всегда был несправедлив к Элеоноре. Она старалась изо всех сил, чтобы заменить тебе мать.

— Ради бога, — с чувством произнес Генри, — не говори таких ужасных вещей! Кузина Элеонора никогда не могла заменить мне мать. Она представляет собой наихудший тип дряхлеющей старой девы. Ее приезд в Пен-Куко вовсе не был проявлением необычайной доброты. На самом деле это был ее золотой шанс. Она покинула Кромвель-роуд ради «деревенской славы». Это было великое событие в ее жизни. Она — простолюдинка.

— Со стороны своей матери, — сказал Джоуслин, — она из рода Джернигэмов.

— О мой дорогой отец! — воскликнул Генри и рассмеялся.

Джоуслин бросил на Генри свирепый взгляд, покраснел и проговорил, заикаясь:

— Ты можешь смеяться, но Элеонора… Элеонора сообщила мне об этом… о том, что она невольно услышала… ни о каком подслушивании не может быть и речи… только потому, что считала это своим долгом.

— Я уверен, что это ее слова.

— Да, и я с ней согласен. Я категорически против твоей женитьбы на Дине и почувствовал большое облегчение, когда услышал от тебя, что это была просто попытка сделать ей предложение.

— Если Дина любит меня, я женюсь на ней, — сказал Генри в ответ на скучное нравоучение отца. — И это окончательно. Если бы Элеонора не пыталась разбудить твое тщеславие, отец, ты, по крайней мере, попробовал бы понять меня. Но Элеонора тебе не позволит. Она строит из себя первую леди. Помещицу. Хозяйку замка Пен-Куко. Она смотрит на Дину как на соперницу. И что еще хуже: я думаю, она ей откровенно завидует. Она завидует ее молодости и тому, что в нее влюблены. Эта ревность имеет сексуальные корни.

— Отвратительный вздор! — сердито произнес Джоуслин, но было ясно: сейчас он не в своей тарелке.

— Нет! — воскликнул Генри. — Нет, это не вздор! То, что я хочу сказать, не имеет никакого отношения к психоанализу, даже приблизительно. Ты должен был понять, что из себя представляет Элеонора. Это алчная женщина. Она была влюблена в тебя до тех пор, пока не поняла, что это бесполезно, и ты на ее чувства не ответишь. Теперь она соперничает со своей подружкой Кампанула, чтобы завоевать расположение ректора. Дина говорит, что старые девы всегда влюбляются в ее отца. И все это видят. Такое часто случается с женщинами типа Элеоноры и Идрис Кампанула. Ты слышал, что она говорит о докторе Темплетте и Селии Росс? В их отношениях она нашла повод для скандала. За этим последует вот что: Элеонора посчитает своим долгом предупредить бедную миссис Темплетт, что ее муж слишком хорошо относится к вдове. Если только Идрис Кампанула не опередит ее. В таких женщинах, как Элеонора и мисс Кампанула, есть что-то патологическое. Дина говорит…

— Неужели вы с Диной обсуждаете привязанность моей кузины к ректору — привязанность, в которую я абсолютно не верю? Если вы это делаете, я рассматриваю это как полное отсутствие хороших манер и вкуса.

— Мы с Диной, — сказал Генри, — обсуждаем все.

— Это что, современный способ ухаживания?

— Давай не будем оскорблять оба наших поколения, отец. До сих пор мы этого не делали. Ты всегда во многом понимал меня. Это все Элеонора! — закричал Генри. — Это Элеонора, Элеонора, Элеонора! Она во всем виновата!

Дверь в другом конце комнаты открылась, и в проеме на фоне освещенного холла появилась женская фигура.

— Ты звал меня, Генри, или мне показалось? — произнес спокойный голос.