Рассказы Игоря Сутягина Не молчите!

Когда живёшь в тюрьме, невольно сравниваешь то, что видишь вокруг, с прочитанным у Шаламова и Солженицына. Вывод один: тюрьма стала другой. Не то чтобы более человечной -- человечной тюрьма не будет никогда. Побольше пригодной к жизни -- вот какой. Это правда. Что бы там ни говорили. Давайте сохраним хотя бы в себе честность, не станем уподобляться изолгавшимся нашим врагам -- и "по гамбургскому счёту" честно скажем сами себе: тюрьма стала немного другой.

Но есть две вещи, которые никогда не исчезнут в тюрьме. Две вещи, которые при самых комфортных общежитиях "отрядов" и при самой неплохой кормёжке постоянно живут и любовно культивируются тюрьмой. Эти две вещи -- чувства униженности и отчаянного бессилия. Или бессильного отчаяния -- это не важно. Как бы то ни было, а всё равно вся система тюрьмы "заточена" на то, чтобы зарождать, крепить и не давать угаснуть в человеке двум этим чувствам. Наверное, в них и есть самая главная суть "лишения свободы". Ведь даже и лагерные репрессии, которые, конечно, тоже бывают, главной своей целью ставят именно это: унизить и вселить отчаяние.

Бороться с этим человек -- может. На воле "свобода -- это осознанная необходимость". В тюрьме философскую формулу меняешь на "свобода -- это осознанная неизбежность" -- и в условиях лишения свободы становишься хотя бы чуть-чуть (и иногда о-очень прилично!) свободнее. Формула проста. Гораздо сложнее её выполнение. Весь секрет -- в силах.

Сил в тюрьме черпать неоткуда. Черпать их можно столько со свободы. Из своих продолжающих жить там, за забором, воспоминаний. Из самого себя -- тогдашнего, свободного. И ещё -- из поддержки тех, кто на свободе. Родных. Близких. Знакомых и незнакомых. Знать, что тебя не забыли, что о тебе помнят и не дают забыть другим -- мощный источник сил для запертого в "зазаборье".

Это вообще один из секретов тюремной жизни: человек, у которого есть поддержка с воли, как бы не полностью принадлежит "зазаборью". Отношение к нему со стороны тюремщиков становится другим: на человеческом уровне -- заинтересованнее, даже уважительнее, на уровне системы -- я бы сказал, осторожнее. Человека, о котором говорят на воле, тюремщики не станут слишком изощрённо "прессовать": да, репрессии возможны, особенно если специально прикажут, но даже и они будут как бы спустя рукава. Конечно, всегда в силе рассказанное ещё царским надзирателем правило: "А мне что заключённый: прикажут -- буду булочки подавать, а прикажут -- удавлю собственными руками". Но это когда человек ничем не выделяется из безликой серой массы.

Если же надзиратель слышит, и нередко, по ТВ или читает в газетах об одном из своих поднадзорных -- в достаточно скучном сером его собственном мирке появляется вдруг яркий цветной кусочек свободного мира. Это ведь не зря сказано, что зэки и надзиратели -- вместе сидят в тюрьме. (Почитайте это у Довлатова -- он очень верно рассказал -- это важно понять!) И тогда надзирателю интереснее уже поговорить, он же человек -- и лишь потом функция. Так фигуральный кнут откладывается в сторону -- или уж, что скорее, если и свистит, то как-то ленивее, необязательно-формально -- с тем, чтобы после прийти в камеру ШИЗО или БУРа и всё-таки поговорить. Поговорить -- и тем "выхватить" свою каплю интереса. Интереса и свободы -- потому что сидеть в тюрьме плохо, даже если при этом носишь погоны. А знаете, сколько сил придаёт, когда вдруг останавливает тюремщик -- да и говорит, почему-то почти всегда пряча какую-то неловкость за напускной развязностью:

-- А я про тебя вчера в газете читал!

-- Да? Ну и что пишут?

-- Да так -- что вроде сидишь ни за что и всё такое…

И ещё они опасаются. Банально боятся чего-то на генетическом уже уровне. Страх, столько лет культивируемый ГУЛАГом, неизбежно поселился и в души обслуживающих его людей -- так что они тоже боятся тех, кто не находится в их полной власти. Поддерживающих осуждённого свободных людей, которые могут узнать о творимых безобразиях. Могут пожаловаться "наверх" -- и кто его знает, вдруг да и найти при этом поддержку. (Выпустили же вот необъяснимо Сутягина из СУСа по постановлению прокурора -- после вмешательства правозащитников!) И "вольных" этих людей при том нельзя запугать, засадить в ШИЗО, как-то иначе "запрессовать", "создать им душняк", не выпустить из колонии жалобу… Ну, пускай не боятся, а всего лишь не любят возможности неожиданно для себя вдруг взять да и оказаться на свету. Но даже и этой "нелюбви" достаточно для того, чтобы неправы оказались те, что говорят: "Ну зачем вы всё время стараетесь напомнить? Ему же хуже делаете!" Не правы.

А прав Валентин Саввич Пикуль. В своей "Каторге" он сказал замечательное: "Сплетни? Не будем бояться сплетен. Гораздо опаснее свирепое молчание, которое иногда окружает человека, и в этом молчании чаще всего вершатся самые подлейшие дела…"

Так что сказать я хочу, пожалуй, только одно. Пожалуйста, не молчите. Не опасайтесь возможных репрессий для осуждённого -- они будут совсем не такими страшными, как были бы в окружающем его свирепом молчании. А скорее, что их и вовсе не будет. Своими словами, своим неравнодушием вы и на расстоянии защитите человека. И главное, придадите ему силы -- очень нужные в "зазаборье", чтобы выстоять. Когда есть силы, уже можно "осознать неизбежность" -- и тем возвратить отнятую свободу. А без свободы очень трудно жить, особенно в тюрьме. Поэтому ради всех тех, кто заперт сегодня в лагерях (нас много уже сегодня, увы) -- пожалуйста, будьте вместе с ними -- и не молчите. Не молчите!

Сентябрь 2009 года.