"Норки!" - читать интересную книгу автора (Чиппендейл Питер)ЧиппендейлП. Норки!: Роман / Пер. с англ. В. Гришечкина. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2002. — 576 с. — (Заповедный мир). Роман «Норки!» — злободневная, острая и жестокая «звериная» фэнтези — является выдаюшимся дебютом Питера Чиппендейла. Роман написан с такой страстью, юмором и поразительным проникновением в суть политических интриг, что это делает его сравнимым со «Скотным двором» Дж. Оруэлла, но в 90-е годы. В этой книге соединилось все, чего, по словам Томаса Вулфа, недостает в современных романах: трагикомизм, диккенсовское богатство характеров, столкновение разных культур. Peter Chippindale«mink!» Перевод с английского В. ГРИШЕЧКИНА © 1995 by Peter Chippindale © В. Гришечкин. Перевод, 1999 © Издательство «Азбука».Оформление, 1999 © ТЕРРА—Книжный клуб, 2002 Глава 55 НЕ ВСЕ ТО ЗОЛОТО… Берту и Раку встречали на Малой поляне как полагается встречать героев. Пока они отсутствовали, в лесу появилось еще больше людей, а очередная попытка моз- гового штурма закончилась бурей взаимных обвинений, после чего М-Первый и М-Второй удалились на Плато в самом мрачном настроении и больше не показывались. Таким образом, Альфонс был последней и единственной надеждой Старого Леса. Филина, который, как обычно, дремал днем, разбудила взволнованная белка. Прежде чем опуститься рядом с Ракой, он специально сделал над поляной круг и убедился, что золотая иволга действительно производит впечатление. — Хорош, не правда ли, Фил? — гордо спросила Рака. — Впрочем, за отличную работу ты должен благодарить не меня, а Берту. Рака не решилась посвятить Филина в подробности «работы», в которой преуспела вторая посланница, но не предупредить его она не могла. Подтолкнув его плечом, она указала клювом на Берту, которая сидела на ветке, с обожанием глядя на Альфонса, и шепнула: — Взгляни на нее, Фил! Она влюбилась в него! «Вот гуано! — подумал Филин. — Только этого нам и не хватало!» — Ты должен приветствовать его,— шепнула Рака. — Имей в виду: мне пришлось пообещать ему, что он будет нашим императором Альфонсом Первым. И что все жители леса присягнут ему на верность. Идея насчет императора пришла Раке в голову под влиянием момента, и теперь она отчаянно волновалась. Филин мог встревожиться, не угрожает ли золотая иволга его влиянию и авторитету. К ее огромному облегчению, Филин только улыбнулся с довольным видом. — Да я сам готов лизать ему пятки. Лишь бы только от этого был прок, — прошептал он в ответ. — Он еще ничего не знает о норках, — крикнула ему через плечо Рака, пока они пробирались сквозь толпу. — Я прослежу, чтобы он подольше о них не узнал, — откликнулся Филин. — Добро пожаловать в Старый Лес, император! — приветствовал он устроившуюся на ветке желтую птичку. — Для нас это большая честь! — Это Филин, наш старейшина,— пояснила Рака. — Видишь, как я и обещала, он только рад признать тебя императором всея Старого Леса. Он хочет сообщить тебе об одном обстоятельстве, которое… На поляне произошло смятение. Это М-Первый и М-Второй, разозленные тем, что им ничего не сообщили, прибежали с Плато и теперь прорывались вперед, расталкивая кроликов и мышей. Альфонс бросил на них только один взгляд. В следующее мгновение он был уже в воздухе, и косые лучи вечернего солнца полыхнули на его оперении червонным золотом. На фоне темно-зеленой листвы это было особенно красиво, и лесные жители дружно ахнули от восхищения. Норки, не удержавшись, присоединились ко всеобщему ликованию. Их раздражение сняло как рукой. — Какая лучезарная красота! — воскликнул М-Первый. — Он сияет, словно радуга! — подхватил М-Второй. — От него невозможно оторвать глаз! — еще громче завопил Первый. И, обнявшись, братья закружились по поляне в танце, то и дело взвизгивая от радости. Лесные жители ждали возвращения своих посланниц с нетерпением, но по сравнению с тревогой, которую испытывали М-Первый и М-Второй, это было ничто. Мега ясно дал им понять, что его терпение тоже имеет конец и что конец этот близок, так что теперь Отдел норкетинга имел все основания ликовать. Ко всеобщему веселью не присоединился только один Альфонс. Он сидел на верхушке самого высокого бука и отнюдь не собирался спускаться вниз. Вместо этого он объявил, что отправляется прямо домой. Берта взлетела к нему, чтобы рассеять тревогу любимого. Как впоследствии заметила Рака, взлетела, «держа в клюве собственное сердце». — Альфонш, дорогой! — пыталась утешить его Берта, вне себя от того, как ее любимый напуган и расстроен. — Ждеш вше по-другому! Они на нашей шторо-не! Норки — наши дружья, которые помогают нам шра-жатьша ш людьми. Но Альфонс не желал утешаться. Но решающим для него фактором оказалась все-таки Берта. Альфонс уже видел и обещанную ему самку соловья, и многих других курочек, которые откровенно давали понять, что в определенном смысле они вполне доступны для императора, однако это нисколько его не взволновало, так что поначалу он не на шутку испугался. Что, если, подумал Альфонс, пребывание в этой странной стране скверно действует на его либидо? Вот ужас-то!.. Но потом он вспомнил, что в прошлый вояж по здешним местам у него не возникало никаких проблем с либидо. Кроме того, Альфонс мгновенно воспламенялся каждый раз, когда его взгляд падал на Берту. Волны желания захлестывали его с головой, но и это было еще не все. Стоило 3 Vraiment Берта больше не казалась ему неряшливой, старомодной и неуклюжей, как при их первой встрече. Ее невзрачная внешность перестала существовать для него, заслоненная непревзойденной внутренней красотой и совершенством, а по тому, как нежно и ласково она говорила с ним, Альфонс догадался, что и Берта любит его. Как это не похоже на этих ведьм в его родном Чувствуя в груди непривычное волнение, Альфонс заглянул в ее черные глаза. — О Альфонш! — восторженно пискнула Берта. — Конечно, шоглашуш! Филин даже утомился, летая взад и вперед, вернее, вверх и вниз. Оказавшись на вершине дерева, он ограничивался тем, что яростно кивал, подтверждая все, что нашептывали новоиспеченному императору Рака и Берта, а слетая вниз, организовывал новые и новые эскадрильи лесных пичуг, которые должны были принести присягу Альфонсу Первому. Одновременно ему приходилось следить, чтобы все собравшиеся на поляне звери кланялись императору с подобающим почтением. С огромным трудом ему удалось ликвидировать неизбежный скандал, когда на Малой поляне появился рассерженный Борис. Громко фыркая, он пожелал узнать, из-за чего разгорелся сыр-бор. ' Ma chere Берта, топ amour! — Из-за Альфонса,— пояснил Филин.— Он так боится норок, что ни за что не слетит вниз. — Я его понимаю, — хрюкнул Борис, повернув свою полосатую голову к двум близнецам. — Слушай, а почему бы мне не дать одному из них хорошего пинка? Тогда это желтое чучело сразу увидит, что норок бояться нечего. — Мне очень жаль, Бо, — неохотно проговорил Филин,— но я вынужден сказать «нет*. — Не понимаю я тебя, Филли! — громко возмутился барсук. — Неужели тебе не ясно, что сотрудничество с этими двумя шустрыми придурками ничем хорошим не кончится? Рано или поздно неприятностей все равно не миновать. Почему бы нам не покончить с этим сейчас? — Нет, — еще тверже повторил Филин. — И пожалуйста, постарайся ничего не испортить. Мы должны попробовать их план. Кстати, нам бы очень помогло, если бы ты принес присягу на верность. — Кому? Этому желтому петуху?! — возмутился Борис. — Это император. — Это он-то император?! Ты, должно быть, шутишь! — рявкнул Борис, брызгая слюной. — Я не собираюсь кланяться какой-то паршивой иволге только потому, что она отрастила себе желтые перья, или потому, что она — как там у вас говорится? — является Уникальной Вымирающей Редкостью! — Эй вы! — заорал он во все горло. — Как вам не стыдно кланяться какой-то вороне в павлиньих перьях? Неужто у вас не осталось ни капли гордости?! К счастью, Фредди, канюков и некоторых других ключевых фигур сегодня на поляне не было, но зато была Кувшинка, которая нашептывала своим сторонникам что-то насчет навязанной завирушкам рабской зависимости. Если Сопричастные Попечители объединятся с Борисом, понял Филин, ситуация может выйти из-под контроля. Но вот барсук обернулся, и Филин с облегчением увидел, как все, на кого падал его сердитый взгляд, опускают глаза. Все обойдется, понял он. — Прости, Бо, — сказал Филин искренне. — Хватит с меня этой чепухи, — взъярился барсук. — С этого момента на меня можешь больше не рассчитывать. Филин проводил взглядом его обширный зад, удаляющийся в сторону ближайших кустов, и тихонько вздохнул. Он повернулся и сразу же наткнулся на ораву полевых мышей с выпученными глазками, котррые опоздали и только что прибыли на поляну. — Император сидит на вершине вон того дерева, —• показал Филин. — Идите туда, вам покажут, что надо делать. В настоящее время под буком изъяснялись в любви и преданности императору сотни две землероек, и Филин взлетел на вершину. К счастью, Альфонс не обратил внимания на инцидент с барсуком и выглядел заметно бодрее. Сидевшая рядом с императором Берта так и сияла от гордости. — Позволь представить тебя Филин сделал над собой усилие и сдержал улыбку. Старая общипанная Берта — императрица! Или, вернее, императриша. — Мои наилучшие пожелания, император! — подыграл он.— Вы действительно счастливец! Альфонс жеманно улыбнулся. — — Император Альфонс Первый только что соблаговолил изложить мне условия, на которых он согласен принять наш лес под свое милостивое управление, — сообщила Рака. 1 La belle зволения сказать, норки должны принести мне присягу, как и остальные лесные жители. Только тогда я поверю, что они — как это вы выразились? — на нашей стороне. Рака, встав за спиной императора, яростно кивала ему головой, и Филин не посмел спорить. — Будет исполнено, мой император, — сказал он спокойно и, повернувшись, слетел вниз, чтобы ввести Первого и Второго в курс событий. — Что случилось с этой глупой птицей? — сквозь зубы процедил М-Первый, не переставая, впрочем, идиотски улыбаться в направлении вершины бука. — Неужели он не видит, что мы и так достаточно дружелюбны? — Он видит, — не без удовольствия подтвердил Филин. — Но ему хочется, чтобы вы доказали это. Он останется, только если вы поклонитесь ему и поклянетесь ему в верности. Его зовут император Альфонс Первый, — пояснил Филин негромко. М-Первый и М-Второй с ужасом посмотрели сначала на Филина, потом на вершину бука, потом снова на него. Филин с беспомощным видом пожал плечами. — Я отказываюсь! — взорвался Первый, со злобой глядя вверх. — Кем он себя считает, этот попугай? — Этот попугай считает себя императором Альфонсом Первым, — холодно объяснил Филин. — И мы тут ни при чем. Помните, как вы объясняли нам, почему мы не сумеем уговорить беркута? Мы приняли ваше замечание к сведению, поэтому, когда он потребовал, чтобы его сделали владыкой всего леса, у Берты и Раки не было другого выхода. Они обещали ему все! Норки продолжали колебаться. Филин счел необходимым объяснить их положение как можно доходчивее: — До сегодняшнего дня Альфонс Первый ничего не знал о вас и, как видите, очень расстроился, обнаружив вас в своем лесу. Должен сказать прямо: если он улетит обратно, я лично прослежу за тем, чтобы ваш вождь знал, кто в этом виноват. — Ты не можешь!..— ахнул М-Первый. — Еще как могу,— успокоил его Филин. Обсуждать, собственно говоря, было нечего. Мега уже дал обоим понять, что никаких отговорок принимать в расчет не собирается. Пока он говорил, Психо пристально рассматривал их своими мутными глазками, и братья поняли, что и с этой стороны пощады ждать не приходится. — Ладно, твоя взяла, — вздохнул Первый. — Мы принесем ему присягу, но только наедине, чтобы никто больше этого не видел. В качестве места, где Отдел норкетинга должен принести присягу монарху, Филин выбрал Карьер, предварительно отправив туда Раку с поручением проследить, чтобы там никого не было. «Во. всяком случае — на виду*, — добавил он с многозначительной улыбкой. Потом он сам отправился туда, чтобы лично все проверить. Когда в Карьере появились норки, Филин показал им дерево, которое он выбрал, а сам полетел за Альфонсом. Оставшись одни, М-Первый и М-Второй принялись озираться, чувствуя себя крайне неловко. Они подозревали — и не без оснований, — что со всех сторон за ними наблюдают десятки злорадных или просто любопытных глаз, и гадали, что хуже: иметь в качестве наблюдателей «деревяшек» или своих же сородичей? Но ни в ближних, ни в дальних кустах они так и не сумели заметить ничего подозрительного, когда вернувшийся Филин с почтением указал императору на приготовленную для него ветку. Альфонс устроился поудобнее и усадил Берту рядом с собой. — Мы же просили — никаких посторонних! — немедленно запротестовал М-Первый. Альфонс сердито посмотрел на него. Premierement Филин и не подумал вмешаться. Норки заскрипели зубами и, слегка оскалившись, что, по всей видимости, должно было означать любезную улыбку, чуть присели на задних лапах. — Норки присели чуть ниже. — Вы что, совсем не слышать меня? — — Мы, М-Первый и М-Второй, покорно признаем своего императора Альфонса Первого, полновластного владыку Старого Леса и всея окрестностей…— с несчастным видом пробормотали норки. Император Альфонс Первый с негодованием топнул по ветке лапкой: — Вы забыли Норки с мольбой уставились на Филина. Тот ответил им непроницаемым взглядом. — Мы, М-Первый и М-Второй, покорно признаем своего императора Альфонса Первого с — Я вас не слышать! — прокричал с ветки Альфонс и наклонил свою черную головку. — К этому времени братьям уже казалось, будто все кусты вокруг сотрясаются от сдерживаемого хохота. Чуть-чуть возвысив голоса, они повторили слова клятвы в третий раз. — Филин удивленно заморгал обоими глазами. Неужели этот расфуфыренный индюк действительно считает 2 Encore plus bas! 3 Bon! Maintenant Альфонс, оказывается, еще не закончил. «Если бы взглядом можно было убить!..» — подумал Филин, глядя, как М-Первый и М-Второй неуклюже пятятся, волоча животы по камням. Наконец они достигли кустов и исчезли из виду. — Чего не сделаешь, чтобы клиент был доволен! — восклицал М-Первый по дороге к Плато. — Скажи по чести, Второй, ты когда-нибудь раньше сталкивался с таким ничтожеством? — Вся беда в том, что он совершенно серьезен, — отвечал ему брат. — Он, должно быть, считает себя еще умнее Психо! Но, даже кланяясь Альфонсу, они не переставали восхищаться про себя его декоративно-зрелищным потенциалом, или лучезарностью. Их доклад Меге обещал, во всяком случае, быть таким же ярким, как оперение нового УЛП. — Звезды всегда довольно темпераментны и капризны, — утешил брата М-Второй и тут же высказал мысль, которая подсознательно точила обоих: — А если эта деревяшка в перьях потребует, чтобы Мега тоже принес ему свою присягу? — Даже не думай об этом! — поспешно отозвался Первый. — Мы расскажем Меге, как Альфонс испугался, когда увидел нас, и убедим его, что он вообще не должен показываться ему на глаза, чтобы бедная птичка не сдохла от страха. Как думаешь, выйдет из этого что-нибудь? — Не знаю…— неуверенно отозвался Второй. Но и он вскоре приободрился. Завтра они возьмут этого императора за бока, и все «деревяшки» их поддержат. Кто станет носиться с ним, если он не способен спасти лес от людей? В этом случае он может убираться обратно в свой — Если раньше мы не избавим его от трудностей дальнего путешествия… — многозначительно заметил М-Первый. — Номер первый в рейтинге гастрономической популярности?! — подмигнул Второй. — Точно! — облизнулся его брат. Хотя Отдел норкетинга и состоял из творческих работников, но и они тоже любили горячую кровь. Глава 56 ПОЛУЧИЛОСЬ! На следующий день, когда М-Первый и М-Бто-рой появились на Малой поляне, Альфонс был уже здесь. Завирушки растерянно попискивали. Вчера вечером близнецы удостоились похвалы своего Вождя и пребывали в отличном расположении духа. Все их требования были исполнены, и можно было начинать операцию. Макси издал строжайший приказ всем нор- кам ни под каким видом не беспокоить золотую иволгу и по возможности не показываться ей на глаза, не говоря уже об охоте. Даже Мега согласился держаться от императора подальше. — Мы пришли, Ваше Императорское Величество, для того, чтобы помочь вам ступить на путь, который приведет вас к вечной славе и сделает императора Альфонса Первого звездой первой величины на политическом небосклоне столетия! — напыщенно сказал Первый.— Позвольте нам, вашим недостойным слугам, представить на ваш суд программу действий, разработанную исключительно для того, чтобы сделать вашу красоту и славу общеизвестными. С этими словами он достал из-за спины кусок коры, на котором они с братом нацарапали примерный маршрут показательных полетов Его Величества. Планируя его. Отдел норкетинга исходил из двух главных предпосылок. С самого начала братья твердо решили, что людей, которые соберутся поглазеть на это желтое чучело, необходимо удерживать как можно дальше от Плато. Вместе с тем было бы неплохо сделать так, чтобы и Альфонс не летал за реку: во-первых, это было довольно рискованно, а во-вторых, вода представляла собой естественную преграду для толп беснующихся поклонников. Маршрут пролегал вдоль края Долгого поля и сворачивал к старой ольхе с редкой листвой, которая одиноко торчала среди зарослей тростника на берегу реки. — Это дерево, — пояснил Первый, — будет, если можно так выразиться, главным остановочным пунктом Вашего Ослепительного Величества. Мы покорнейше просим вас остановиться там и немного попозировать для человеческих щелкающих машинок, с которыми вы, несомненно, уже знакомы.. Альфонс высокомерно кивнул. — Далее мы просим Вашу Желтость пролететь вдоль реки, как показано на плане, и, повернув над воротами в лес, подняться вверх по Тропе, завершив таким образом ваш показательный полет. Альфонс, из-за спины которого любопытно выглядывали завирушки, с интересом поглядел на чертеж. — Пожалуй, я соглашусь, — прогнусавил он. — Но при одном условии. Я хочу, чтобы со мной летать — Мы не допустим, чтобы этот старый мешок перьев все нам испортил, — отрезал М-Первый, на мгновение позабыв о том, что разговаривает с императором. М-Первый и М-Второй с умоляющим видом повернулись к Филину. — Я не уверен, будет ли это мудро, император, — медленно проговорил Филин. Он не имел ничего лично против Берты, однако она действительно могла помешать. — С вашего позволения, сир, и при всем моем уважении к Альфонс топнул лапкой: — Я есть император! Это означает, что либо будет так, как я сказать, либо я улетать обратно — и немедленно! Филин почувствовал, как в глубине его души шевельнулось что-то похожее на уважение. Ему очень нравилось слушать, как золотая иволга навязывает свою волю хищным норкам. — Будьте поосторожнее, — громко шепнул он братьям. — Иначе он заставит вас еще раз поклясться ему в верности, но уже публично! Собравшиеся на поляне лесные жители громко захихикали. М-Первый и М-Второй были совершенно правы, когда подозревали, что кусты вокруг Карьера кишат наблюдателями. С тех пор прошло совсем немного времени, но весь лес уже успел полюбить выразитель- Нет Берты — нет спектакля ную пантомиму под названием «Норки присягают на верность». — Хорошо, Ваше Уникальное Величество, — сказал М-Первый растерянно, но и с легкой угрозой в голосе. — Альфонс с торжествующим видом повернулся к Берте. Перехватив ее ответную улыбку, Филин почувствовал, как сердце его упало, — столько в ней было обожания и любви. Первые попытки Альфонса привлечь к своей персоне внимание людей оказались вовсе не такими успешными, как рассчитывал Отдел норкетинга. Альфонс и его императрица тщетно кружили по обозначенному маршруту и часами торчали на ольхе — грохоталки проносились по шоссе, как и всегда, и ни одна из них не остановилась. В конце концов император вернулся на Малую поляну и под хихиканье недоброжелателей мрачно объявил: — Император действительно выглядел утомленным. От его лучезарной живости не осталось и следа, яркое оперение как-то потускнело, а тут, как назло, целую неделю не проглядывало солнце, которое одно могло заставить играть его былое великолепие. Когда Альфонс уведомил норок, что прекращает показательные полеты на неопределенный срок, братья даже не стали с ним спорить. Предвидя очередную выволочку, близнецы лишь горько сожалели о том, что поспешили со своим оптимистичным прогнозом и пообещали Вождю успех чуть ли не в первый день показательных полетов. — Это не наша вина! — хнычущими голосами объясняли они некоторое время спустя. — Это погода виновата. Люди заперты в своих грохоталках и не видят ничего вокруг. — Пусть тогда этот ваш Альфонс летает прямо перед ними, — без тени сочувствия пролаял в ответ Мега. — Это слишком рискованно, Вождь! — воскликнул М-Первый. — Не то чтобы мы очень волновались из-за этого желтого чучела, просто мы пока не можем позволить себе потерять его. Нужно остановить грохоталки каким-нибудь другим способом — это наша единственная надежда. Мега презрительно фыркнул и велел позвать Мак-си и Психо. Когда те явились, он кратко обрисовал ситуацию. — У Психо есть десятка два пленных кроликов для экспериментов, — доложил Макси, которому очень хотелось принять хоть какое-то участие в происходящем. — Мои норковороты могли бы вывести их к шоссе и уложить одного за другим поперек полотна. В этом случае грохоталка должна либо переехать их, либо остановиться. Лично я считаю, что грохоталка, скорее, остановится, и таким образом мы достигнем своей цели, но если даже нет — беда невелика: кроликов вокруг полно, так что, если грохоталка раскатает пару-тройку, словно древесный лист, никакого урона это нам не нанесет. Мега смерил Отдел норкетинга уничтожающим взглядом. — Отличное предложение! — поздравил он Макси, который тут же раздулся от гордости. — Что скажешь, Психо? Его мастер-импровизатор как раз сегодня планировал произвести массовый эксперимент по изучению пределов плавучести большой группы кроликов, но ему уже было ясно, что придется уступить. — Я согласен с предложением Макси, только… может быть, нам стоит предложить участвующим в этом эксперименте кроликам свободу? Тогда они, возможно, лягут на шоссе добровольно. Конечно, потом мы их все равно переловим…— Тут Психо мерзко захихикал.— Переловим и предадим суду за нарушение правил дорожного движения, выразившееся в злонамеренном выходе на проезжую часть шоссе. Взгляд Вождя выражал одновременно и восхищение, и отвращение. От идей Психо веяло жутью. Интересно, откуда он их набрался? Судилища, которые устраивал мастер-импровизатор, весьма развлекали норок, но Мега никогда в них не участвовал. Неужели гадкий недомерок никогда не задумывался о том, чем отличается честь от бесчестия? Однако если не отвлекаться на детали, то последнее предложение Психо — Надо, наверное, поставить «деревяшек» в известность! — заволновался М-Первый. — Как хочешь, — ровным голосом отозвался Мега. — Я^ бы этого не делал. Не забывайте только, что если ваш желтый попугай не выполнит поставленной перед ним задачи, то поперек шоссе лягут уже не кролики, а вы двое! Кроликов перевели через Горбатый мост, выгнали на шоссе и уложили в линию поперек обеих полос. Конвой норковоротов спрятался за обрывистым речным берегом. Чтобы заставить замолчать потрясенных Сопричастных Попечителей, Филину, который чувствовал себя несколько виноватым, пришлось долго шипеть, щелкать клювом и топорщить перья. Добившись наконец своей цели, он незамедлительно вылетел на Плато. При виде пленных кроликов он испытал настоящее потрясение. Это грубое и циничное использование живых существ было вызовом всему лесному сообществу. По дороге он увидел внизу Первого и Второго, которые отчаянно махали ему лапами, и спустился на землю. — Нам очень жаль, Филли, — затараторили они, не дав ему сказать ни слова. — Мега велел нам любой ценой остановить хоть бы одну грохоталку, иначе он снимет с нас шкуры! — Зато мы договорились, что в случае удачи кроликов отпустят на свободу,— добавил М-Второй. — А если ничего не получится? — строго спросил Филин. Но норки его не слушали. — У нас нет времени на разговоры! — напомнил Филину М-Первый. — Грохоталка может появиться каждую минуту. Если Альфонс не будет на дереве, кроликов все равно придется отпустить. Первый был прав, и Филин решил отложить выяснение отношений с Мегой на потом. Он понесся обратно на Малую поляну и обнаружил, что Кувшинка не теряла времени даром. Альфонс сидел на кусте и, закатив глаза, самозабвенно призывал лесных жителей проявить солидарность с жертвенными кроликами. Завирушки робко попискивали, выражая свое одобрение. — Почему ты постоянно лезешь не в свое дело? — строго спросил Филин у самодовольной крольчихи, которая с удовлетворением взирала на дело своих лап. Кувшинка как раз собиралась ответить, когда подоспели норки. Позабыв о своем намерении вести себя почтительно, они подскочили к кусту, на котором восседал Альфонс. Прежде чем император успел повторить свою декларацию солидарности, М-Первый подскочил вверх и схватил за крыло — Если хочешь, чтобы твоя императрица осталась в живых, готовься вылететь немедленно! — прострекотал М-Второй. — Берта испуганно пискнула, но это было уже излишним — Альфонс сдался. Его царственное самомнение Pauvres iapins 2 Vous и вызывающая самоуверенность исчезли, и на мгновение он стал тем, чем был на самом деле, — еще одной птицей средних размеров, которая боялась норок точно так же, как и все остальные. Но в следующую секунду Альфонс уже оправился. — Грохоталка идет! — крикнул щегол, сидевший на вершине бука. Закрыв глаза, кролики уже прощались с жизнью, когда грохоталка в последний момент со скрежетом остановилась. Кроликам было уже настолько все равно, что они не пошевелились даже тогда, когда нависшее над ними сверкающее железное чудовище яростно и грозно затрубило. Как ни странно, вместо того чтобы двинуться дальше и положить конец их мучениям, грохоталка осталась стоять на месте, а вскоре позади нее затормозила еще одна. Прячась за пучком травы, М-Первый и М-Второй напряженно следили за двумя человеческими существами, которые выбрались из грохоталок и, подойдя к неподвижным кроликам, стали задумчиво наподдавать их ногами. — Альфонс, пошел! — громко скомандовал М-Первый. Альфонс, громко хлопая крыльями, выпорхнул из леса, и тут — впервые за прошедшую неделю — облака разошлись и между ними проглянуло солнце. Лучи его коснулись оперения Альфонса, и над Долгим полем как будто сверкнула ослепительная золотая молния. Позабыв всякую осторожность, Альфонс пронесся над ольхой и, ослепленный солнцем и согретый его ласковым теплом, пересек реку. — перья заиграли всеми оттенками желтого и золотого. Люди, наблюдавшие за ним с разинутыми ртами, разразились громкими восхищенными криками, и Альфонс лег на крыло, чтобы пройтись над ними на бреющем полете, развернув свои великолепные крылья во всю ширину. Только после этого он опомнился и, свечой взмыв, в небо, ринулся через реку к своей безопасной ольхе. С размаху плюхнувшись на ее вершину, он с замиранием сердца стал ждать реакции. Один из людей подбежал к самому берегу реки и, приплясывая от волнения, указывал пальцем прямо на него, второй скрылся в своей грохоталке. В следующее мгновение он снова появился на шоссе, прижимая что-то к лицу, и Альфонс тихонько ахнул от радости и облегчения. Щелкун! В этом не было никакого сомнения. У человека были точно такие же сумасшедшие гляделки на толстых стеблях, какие нарисовали на куске коры норки. Берта была спасена! Чувствуя, как сердце его переполняется радостью, Альфонс приподнялся на цыпочках и развернул крылья, чтобы продемонстрировать наблюдателям всего себя. Странные сдвоенные глаза щелкуна неотрывно следили за ним, и Альфонс понял, что не ошибся. Он сделал это! Берта спасена, лес спасен! Филин, затаив дыхание, следил из листвы за полетом золотой иволги. Отдел норкетинга тоже был взволнован. Глядя на их морды, Филин заметил, как часто дергается веко у М-Первого; этот тик еще усилился, когда Альфонс, пренебрегши данными ему инструкциями, перелетел реку, но, как только из грохоталок появились щелкуны, неожиданно пропал совсем. — Получилось! — заорал М-Первый, и оба брата крепко обнялись. Лесные жители радостно завопили. Их крики стали громче, когда Альфонс приземлился на Малой поляне, но император искал взглядом только Берту, которую М-Первый уже успел отпустить. Берта бросилась навстречу Альфонсу, и весь ее вид яснее всяких слов говорил, что она ни на мгновение в нем не усомнилась. Даже норки подскочили к императору и принялись хлопать его по спине лапами. — Получилось! — выкрикивали оба, а М-Первый схватил кусок коры, на котором был начертан показательный маршрут, и поставил жирную галочку. — В десяточку! — проорал он, в то время как Альфонс впервые повел себя со скромным достоинством, отвечая на похвалы и поздравления сдержанными кивками. Глава 57 ЩЕЛКУНЫ И БЕЛОГОЛОВЫЕ После первого успеха Альфонса уже не нужно было понукать, как не нужно было использовать кроликов, чтобы останавливать грохоталки. Пленники в конце концов пришли в себя и, пока люди глазели на золотую иволгу, скрылись за самыми дальними холмами, и лесные жители снова закричали от радости, видя, что Макси и его норковороты, спрятавшиеся за обрывом, не смеют даже пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание людей, которые вышли из нескольких грохоталок и собрались на обрыве. М-Первый и М-Второй, к которым вернулось почтение к особам королевской крови, смиренно уговаривали Альфонса никогда больше не подвергать свою драгоценную жизнь опасности. Альфонс, похоже, только рад был с ними согласиться. Что касалось инцидента с Бертой, то обе стороны старались о нем не упоминать. — Скоро новости о появлении золотой иволги достигнут матерых щелкунов, — со счастливым видом объявил М-Первый. — Это значит, что мы переходим к части второй нашего генерального плана, которая, согласно прогнозам, характеризуется значительным увеличением численности заинтересованных потребителей. Он был прав, и это подтвердилось раньше, чем ожидалось. Когда на следующее утро облака исчезли, а из-за горизонта встало румяное, теплое солнце, речной берег и часть шоссе были уже забиты самыми разными гро-хоталками. Хорошая, ясная погода продержалась до са- мого вечера, и лесные жители почувствовали, что природа окончательно решила быть к ним благосклонной. Словно в качестве компенсации за все остальные несчастья, поздняя весна и начало лета были лучшими из всех, какие они помнили, а многие и вовсе склонны были считать их близкими к совершенству. Дни тем временем становились все длиннее, а ночи — короче, и Филин с легкой печалью вспоминал, что до Солнцеворота осталось совсем немного. С другой стороны, это обстоятельство было лишь еще одной причиной радоваться каждому погожему деньку, пока в лес не пришли сушь, жара и духота. Пока же никакой жары не было и в помине, и каждый день начинался с румяного, свежего утра и звонких песен жаворонков, которые взмывали в безупречные голубые небеса, стремясь поделиться со всем миром своей немудреной и чистой радостью, а заканчивался золотисто-розовым закатом, в то время как в промежутке голубое небо покрывалось высокими белыми облачками, которые скользили по нему в своей безмятежности, время от времени разражаясь непродолжительным теплым дождем. Лес откликнулся на эту заботу усиленным ростом листвы. Когда ее кружевное покрывало сомкнулось так плотно, что солнечный свет перестал достигать земли, лесные цветы уже отсеялись и в рост пошли травы и многолетние, покрывшие своей густой зеленью все прогалины и поляны. Мясистые стрельчатые побеги, уверенно и мощно приподнимавшие землю и прошлогоднюю листву в самом начале весны, развернулись в мощные зонтичные, сражающиеся друг с другом за место под солнцем, и по ним наперегонки карабкались разнообразные вьюнки. Их рост стал более размеренным, ничуть не напоминая неистовую ярость, с какой они стремились опередить друг друга ранней весной и утвердить свое право на жизнь. Многолетние растения, казалось, и вовсе благодушествовали, с одинаковым наслаждением впитывая попеременно то влагу, то солнечные лучи, и сам лес умиротворенно дремал, бесконечно довольный тем, что и на этот раз ему удалось самовоспроизвестись в качестве единосущной гармонии самых разных растительных организмов, каждый из которых получил свое право и возможность подняться из земли и созреть. И этот единственно справедливый порядок был записан где-то в зеленом сердце леса, которое работало без перебоев с незапамятных времен. Он был красив, этот лес, особенно в самой глубине, где царил мягкий зеленоватый полумрак и где танцующие на кончиках ветвей листья то пропускали вниз яркие лучи, то снова подставляли ему свои глянцевитые спины, отчего лесная подстилка становилась пятнистой, словно усыпанной золотыми солнечными яблоками. А сразу после дождя, когда последние крупные капли еще не успевали скатиться с отмытых листьев, проглянувшее солнце превращало их в сверкающие жемчуга и драгоценные алмазы, и тогда по темным аллеям и по мокрым стволам прыгали бесчисленные отблески крошечных радуг, а над влажной травой поднимался пар. И конечно, и лес, и окрестные поля беспрерывно гудели, жужжали, шуршали и попискивали, вскипая новой жизнью, для которой это было самое благодатное время. Большинство молодых птиц, еще недавно голенькие, крикливые, вечно голодные комочки, превратились в точные, правда пока еще уменьшенные, копии своих родителей и успели покинуть гнезда, а остальные были уже готовы к этому. К огромному сожалению Филина, его дочь Блинки покинула родное дупло раньше, чем он успел узнать ее. Впрочем, Юла теперь держала себя совсем иначе, и ее доброжелательность немало удивляла его. «Среди всего прочего,— говорила она ему,— существуют и очень важные вещи, которыми некому заняться, кроме тебя. Поверь мне, Филли, я сумею воспитать и подготовить Блинки как надо. Придет время, и ты свое наверстаешь». Внизу, на земле и под землей, тоже давно появились голые детеныши, которые успели вырасти, отрастить шерсть и уже делали первые, пока еще неверные шаги на пути к своей собственной, самостоятельной жизни. Утомленные родители получили наконец долгожданную возможность расслабиться и нагулять немного жира. Для них это была единственная пора, когда они могли сосредоточиться на самих себе и поправить здоровье, подорванное тяжелой зимой и родами. Летние гости Старого Леса тоже успели устроиться и чувствовали себя неплохо. Веселые ласточки носились над рекой, где тяжело плескались форели и лососи, пришедшие сюда, чтобы в пресной воде избавиться от замучивших их паразитов. Впрочем, надолго они не задержались. Привольная и сытая морская жизнь дала им столько энергии, что рыбы без труда одолели течение и ушли нереститься в верховья еще до того, как норки пронюхали об их существовании. Повсюду роились многочисленные, только что вылупившиеся насекомые, стремящиеся не упустить ни одного мгновения из того краткого срока, что был отпущен им природой. Чудовищного вида личинки выползали из своих укрытий под камнями или глубоко под землей, чтобы в считанные часы превратиться в неправдоподобно ярких, отливающих металлом стрекоз. Взломанные куколки, валявшиеся повсюду, отмечали места, где появились на свет многоцветные бабочки, которые теперь весело порхали над полянами и трепетали крыльями возле благоухающих на все лады цветов. Божьи коровки, мотыльки, пчелы, мушки и жуки всех форм, цветов и размеров наполняли воздух басовитым гудением, копошились в траве или безостановочно толклись в воздухе, напоминая о бурных деньках, когда на попечительских собраниях «Москитная Атака» и *Синие Мухи Превыше Всего» еще имели право решающего голоса. Изобилие насекомых, которые вгрызались в листву, точили дерево и прокладывали ходы в земле, обеспечивало хлеб насущный для существ покрупнее, хотя не всегда эта связь была односторонней. Крупные млекопитающие и птицы отчаянно чертыхались, вычесывая из меха или добывая из-под перьев кровососущих паразитов, начиная от блох и кончая клещами, однако по большому счету никто особенно не возражал. Это была прекрасная пора, когда каждый обитатель леса чувствовал себя наилучшим образом, был сыт, пребывал в самом приятном расположении духа и — пожалуй, это было самое важное — располагал свободным временем, которое он мог употребить на то, чтобы возродить в себе погасшую было надежду, что, несмотря на норок, лес будет существовать вечно, как он существовал всегда. Впрочем, не все было безупречно. Раннее утреннее солнце было достаточно теплым, чтобы быстро и эффективно изгнать последние следы самого холодного предрассветного часа, но, поднявшись в зенит, оно начинало обжигать. Мало кто из лесных обитателей радовался возможности подставить себя прямым лучам полуденного светила, а для подавляющего большинства оно становилось почти что врагом, и они стремились укрыться в спасительной тени. Правду сказать, для многих это был просто вопрос приятного времяпрепровождения: каждый хотел предаваться ничегонеделанью с максимумом удобств. Только земноводным и некоторым насекомым, которым иссушающий зной грозил смертью — не больше и не меньше, — приходилось туго. Твердые, высушенные трупики червей и улиток, заплативших за рассеянность и легкомыслие по самому высокому счету, служили грозным предостережением тем, кто избег этой печальной участи. Но к вечеру жара спадала, и все, кто благополучно пережил прошедший день, наслаждались теплыми, бархатными вечерами, окрашенными в прозрачные краски подступающих сумерек, близость которых неизменно возвещал легкий бриз, появлявшийся неизвестно откуда, как только тени начинали удлиняться, а листва — приобретать чуть более темный оттенок. Потом приходили сумерки, и к тому моменту, когда гасли последние сполохи закатного великолепия и на все еще светлое небо высыпали первые звезды, ветерок затихал совершенно, и до следующего рассвета ночь хранила уютное тепло прошедшего дня. В целом установившаяся погода располагала к оптимизму, и Филин с новой силой поверил, что все как-нибудь образуется, все решится наилучшим образом. Не может же быть, чтобы такой мощный, целостный организм, как лес, в одночасье утратил способность к сопротивлению и погиб, покоренный чуждой ему сторонней силой. Должно быть, те же самые чувства двигали Альфонсом и Бертой, которые однажды утром вылетели приветствовать своих подданных так, словно привыкли к этому с самого рождения. Волна восторга прокатилась по лесу, когда счастливая пара поднялась высоко в небо, кувыркаясь и петляя точь-в-точь как на пути из Альфонсова Несколько омрачало всеобщее веселье только одно обстоятельство: люди, уничтожающие лес, вышли на работу как обычно. Желтая копалка, с ревом устремившаяся в лес, поначалу встревожила Альфонса, особенно когда Отдел норкетинга настоятельно рекомендовал ему любой ценой держаться от нее подальше, однако император довольно скоро позабыл об опасности, и норки с ужасом увидели, что он затевает очередное сумасбродство. — Я только что заметить, как хорошо сочетается эта желтая штука с цвет мое оперение, — объявил он во время очередного завтрака. — Мне кажется, она здесь специально для того, чтобы служить мне, как это называется… троном, вот! — Вряд ли, Ваше Выдающееся Величество, — легкомысленно усомнился М-Первый. Это было ошибкой. — Как ты сметь противоречить своему императору? — немедленно взвился Альфонс.— Разве ты не понимать, что мы с Бертой стали настолько знамениты, что люди послать сюда эту великолепную желтую копалку специально для того, чтобы я на ней сидел?! Гляди: вон ехать еще одна такая штука — для М-Первый и М-Второй поглядели на шоссе и с ужасом увидели, что Альфонс прав. У Горбатого мостика как раз остановилась длинная грохоталка, на спине которой устроилась еще одна желтая копалка. Но белоголовых, которые пытались сгрузить ее, окружили прибежавшие с берега щелкуны. Две группы людей столкнулись возле грохоталки, возбужденно размахивая руками .-и-что-то крича. Желтая копалка вдруг зарычала и, выпустив клуб черного дыма, вырвалась из людского кольца. Ее блестящие ноги грозно закрутились, желтое чудовище двинулось через мост — к Долгому полю. Щелкуны, потрясая кулаками, бросились в погоню. — Налицо столкновение! — завопил М-Первый. — Переходим к третьей стадии! Неожиданно, прежде чем они успели остановить его, Альфонс взлетел и понесся прочь из леса. У норок перехватило дыхание, когда они увидели, как император опускается прямо на крышу желтой копалки. Щелкуны отчаянно замахали руками, стараясь отпугнуть его. К счастью, Альфонсу хватило ума изменить свое решение, и он остался в воздухе, кружа в солнечных лучах прямо над головами людей. Это сразу изменило положение. К немалому удовольствию норок, группа щелкунов преследовала желтую копалку до самой Большой поляны; там они принялись хватать работавших белоголовых за руки, то и дело указывая вверх. Но самые главные события начались после того, как один из белоголовых указал на Альфонса пальцем и издал звук, Похожий на тот, который производит «бабах». Двое щелкунов с яростью оттолкнули его, а еще несколько легли на землю перед копалкой точно так же, как кролики на шоссе, остановив таким образом ее дальнейшее продвижение. После этого люди завопили еще громче, замахали руками еще быстрее, и в конце концов все — и щелкуны, и белоголовые — дружно пошли из леса прочь. У моста белоголовые забрались в свои грохоталки и укатили. Лесные жители умоляли норок объяснить им, что все это значит, но те важно надулись и не желали отвечать. — Боюсь, вам с вашими крошечными деревянными мозгами все равно не по силам понять все значение и важность того, что мы только что видели, — покровительственно проговорил М-Первый. Но лесные жители не отставали, и М-Второй в конце концов сжалился над ними, согласившись ответить на один вопрос. — Стал ли Альфонс достаточно знаменит, чтобы спасти лес? — спросил Филин от лица всех собравшихся. — Можно сказать и так, — осклабился М-Второй. — Альфонс сделал полдела. В самое ближайшее время мы ожидаем наступления решительного перелома. Главное, пусть продолжает показательные полеты! «Ну с этим проблем не будет, — подумал Филин. — Скорее, напротив, трудно будет заставить императора УЯ-Я-Я-У!.. — Ну как идут дела? — проворчал Мега. — Отлично! — М-Первый уверенно улыбнулся. — Отношения между белоголовыми и щелкунами становятся все более напряженными. Все работает, и работает как надо! — В самом деле? — саркастически хмыкнул Мега.— А мне почему-то кажется, что ничего не работает. Массы начинают волноваться, и результат нужен мне как можно скорее. Братья, не сдержавшись, дружно вздохнули. — Вы что-то сказали? — нахмурился Мега. — Нет, нет, о великий Вождь, — поспешно отозвался М-Первый. — Ну что ж, очень жаль. Постарайтесь, чтобы сегодня вечером у вас было что сказать, иначе плохо вам придется, — буркнул Мега и пошел прочь. — В каком-то смысле Мега прав, — заметил М-Второй, когда оба шагали уже знакомой тропой на Малую поляну. — Столько времени прошло… Пора бы уже появиться каким-то результатам. — \А это чем тебе не результат? — небрежно спросил Первый, останавливаясь и глядя сквозь открывшийся между деревьев прогал на долину за рекой. М-Второй проследил за его взглядом и присвистнул. На берегу остановилась длинная черная блестящая гро-хоталка, и из нее выбрался человек в черной сменной шкуре. Он важно прошествовал к обрыву, где его тотчас окружили щелкуны. Они почтительно кланялись и указывали на Альфонсову ольху. Отдел норкетинга поспешил в свой филиал на Малой поляне. — На берегу появился ОВЧП! — закричал М-Первый, приплясывая от нетерпения. — Скорее, Ваше Прекрасное Величество, летите скорее к ольхе! Альфонс, наслаждавшийся полюбившимся ему массажем клюва в исполнении завирушек, высокомерно смерил близнецов взглядом. — Что есть ОВЧП? — спросил он и ленивым жестом приказал завирушкам продолжать. — Очень Важная Человеческая Персона, Ваше Расчудесное Величество, — выпалил М-Первый. — Матерый щелкунище! Человек, который может спасти лес. Пожалуйста, Ваше Непревзойденное Величество, Ваша Божественная Прелесть, спешите! Полетайте перед ним как вы умеете! Он готов был на колени встать, лишь бы это желтое чучело не подвело их в решающий момент. Альфонс жестом отослал завирушек, расправил свои крылья и критически их осмотрел. — К огромному облегчению Отдела норкетинга, любящая пара, не тратя времени, взвилась в воздух и понеслась прямо к ольхе. Поначалу норкам казалось, что Альфонс и Берта собираются, как обычно, совершить в воздухе несколько отработанных пируэтов, но они ошиблись. Альфонс и Берта приземлились на ольху и запели. В качестве бесспорного владыки леса и его окрестностей Альфонс никогда не присоединялся ни к утреннему радостному щебету своих подданных, ни к их торжественному вечернему многоголосью. Для прочих птиц это был способ подтвердить свои права на свой участок, а ему это, естественно, было ни к чему. Зато теперь из его приоткрытого клюва полилась громкая гармоничная мелодия, к которой тотчас присоединилась Берта. Это был настоящий гимн любви в исполнении дуэта двух любящих сердец, при первых звуках которого щелкуны бросились к своим грохоталкам, чтобы заглушить их, а Очень Важная Персона замерла, словно загипнотизированная этими нежными и радостными переливами. Жители леса, зачарованные пением своего императора, тоже затихли, внимая его чудесному голосу, и даже река, с веселым журчанием преодолевавшая каменистые перекаты, казалось, примолкла, чтобы не мешать этой волшебной песне лететь над долиной. Как впоследствии утверждал соловей, едва не охрипший от зависти, установилась такая тишина, что можно было расслышать, как падает с дерева увядший лист. Но наконец Альфонс и Берта закончили свою песнь громкой заливистой трелью и, слегка кивнув своим зачарованным слушателям, снялись с ветки и полетели обратно в лес. Люди на берегу провожали их бурными аплодисментами. Вечером следующего дня все было кончено. На шоссе перед мостом остановилась еще одна длинная черная гро-хоталка, из нее вышли два мрачных человеческих существа, одетые в сменные шкуры серого цвета, очень подходившие к выражению их лиц. Не теряя времени, они перешли мост и зашагали через Долгое поле к Калитке. — Пятый этап! — взвизгнул М-Первый. — Цыплят по осени считают,— крикнул в ответ М-Второй. — Но ты прав — выглядит это неплохо. Двое людей остановились возле Калитки и прилепили к верхней перекладине небольшой белый квадрат. После этого они пошли дальше по изуродованной Тропе, с трудом перепрыгивая через небольшие лужи и далеко обходя участки, залитые сплошной жидкой грязью. Добравшись до Большой поляны, они быстро раздали маленькие белые квадратики каждому из работающих людей, а один прилепили даже на желтую копалку. Один из белоголовых попытался их остановить, и люди о чем-то заспорили, после чего двое в сером вернулись по Тропе туда, откуда пришли. Как только они появились из леса, собравшиеся у моста щелкуны разразились радостными криками, а двое сели в свою черную грохо-талку и укатили. Тем временем люди, которые остались в лесу, прекратили работу. Они заглушили обе желтые копалки и собрались тесной группой, вертя в руках белые квадратики и негромко переговариваясь. В конце концов — с видимой неохотой — они собрали свои инструменты и тоже зашагали по Тропе к выходу из леса. Когда они переходили мост, щелкуны окружили их и стали приплясывать вокруг, громко вопя. Прислушиваясь к сердитым человеческим голосам, несущимся с Долгого поля, М-Первый и М-Второй были вне себя от радости. Белоголовые и щелкуны явно угрожали друг другу! Неожиданно двое людей в самом центре толпы замахали кулаками, нанося друг другу удары, и гневные крики стали громче. Остальные сначала собрались в кружок вокруг дерущихся, потом толпа заколыхалась, и драка приобрела всеобщий характер. Люди молотили друг друга кулаками, и лесные жители вскрикивали от востцрга каждый раз, когда кто-нибудь из них падал на землю, сбитый могучим ударом. Некоторое время спустя на шоссе появилась еще одна грохоталка, но она не грохотала, а издавала громкий воющий звук. На крыше ее мигал яркий синий огонь. Она со скрежетом затормозила возле дерущихся, и из нее выскочили еще три человека в черном. — Это «уя-я-я-у»! — хором крикнули.норки и заплясали на месте. — Мы вызвали «уя-я-я-у»! Шестой этап кампании достигнут! Как планировалось! Ура!!! Представление окончено! Мы сделали это! — Что? Что вы сделали? — забеспокоились лесные жители. — Спасли лес, вот что! — проорал в ответ М-Пер-вый. — Разве вы не видите? Из-за этого люди и передрались! — Но почему? — недоуменно допытывались лесные жители. — Потому, вы, идиоты! Щелкуны получили доступ к своему товару! — объяснил М-Первый, выписывая замысловатые коленца. — Теперь они никому его не отдадут! Эти белые квадратики — вы их видели? Теперь лес официально признан уникальным! Лесные жители недоверчиво переглядывались. Может быть, М-Первый спятил? Неужели он всерьез рассчитывает, что они поверят, будто такая мелочь, как эти маленькие беленькие квадратики, спасли их всех? Ничего особенного пока не произошло. Правда, люди у моста подрались между собой, ну так что с того? Самцы всех видов, бывает, дерутся друг с другом. Кроме того, схватка еще продолжалась, и сказать, кто одержит верх — щелкуны или белоголовые, — пока было нельзя. Неожиданно один фазан, изо всех сил размышлявший над тем, что бы это значило, крикнул во все горло: — Лес — это товар! — Правильно! — хором подхватили остальные. — Лес — это товар! Товар — первый сорт! Ого! Знакомые слова утешили их, хотя смысл их по-прежнему оставался в тумане. М-Первый и М-Второй тем временем подбежали к Альфонсу, который, совершив свой триумфальный вылет, скромно держался в тени, наслаждаясь заботой отряда завирушек. — Можешь проваливать! — крикнули ему норки. . Альфонс с недоумением воззрился на них. — Ты сделал свое дело, Ничтожное Величество! — проорал М-Второй. — Лети, празднуй свой успех, самодовольная, тщеславная, глупая канарейка! Ваша Жел-тость, тьфу! Простофиля ты, и больше никто! Он расхохотался и повернулся к Берте: — И ты тоже, Тупоголовое Величество, гнутоклювая уродина, старая неряха! Проваливай, пока цела! У Альфонса отвисла челюсть. Рабыни-завирушки тоже застыли, вылупив глаза и разинув клювы. — Давайте, глупые птицы! — издевательски добавил М-Второй и захихикал как ненормальный, взявшись за бока. — Глотайте, да не подавитесь! Можете меня убить за оскорбление императора! С этими словами он повалился на спину и задрыгал в воздухе всеми четырьмя лапами. Альфонс и Берта сидели на ветке все так же неподвижно. Они явно не понимали, что происходит, и настроение норок внезапно изменилось. — Летите отсюда, оба! Кыш, ублюдки! — прорычали М-Первый и М-Второй, подбегая к дереву. В полной растерянности Альфонс и Берта взмыли в воздух и неуверенно полетели к шоссе, на котором остановилось еще несколько грохоталок, на разные голоса завывавших свое «уя-я-я-у!». Выскочившие из них люди в одинаковой одежде с блестящими пуговицами пытались прекратить драку. Когда над рекой снова появились золотая иволга и дрозд, белоголовые, «пуговицы» и щелкуны перестали тузить друг друга и, задрав головы, принялись глазеть. Кто-то показывал на них пальцами и что-то кричал. Поняв, что от них требуется, Альфонс и Берта совершили несколько головоломных пируэтов прямо над толпой и были вознаграждены еще более громкими воплями восторга. Закончив представление, они подлетели к ольхе и, торжествующе улыбаясь, уселись там на виду у восхищенных поклонников. Поздним вечером, когда последние из щелкунов уехали, несколько самых отважных лесных жителей подкрались к Калитке. Никто пока не делал никаких обнадеживающих заявлений, но все каким-то образом чувствовали, что положение изменилось к лучшему, и многие пребывали в состоянии, близком к эйфории. Небо сверкало мириадами звезд, молодой полумесяц заливал Долгое поле своим водянистым светом, и разведчики без особого труда сумели рассмотреть прилепленный к воротам белый квадрат. Он был испещрен какими-то черными значками. Несколько мышей тут же взобрались по столбу, чтобы понюхать его, а одна отважная полевка даже попробовала отклеившийся уголок на вкус, однако лесным жителям так и не удалось отыскать ни одного ключа к загадке, которую представлял для них этот тонкий белый квадратик. Как мог этот предмет, хоть и странный, но явно не таящий в себе никаких особенных сил, так быстро сломить сопротивление белоголовых и спасти от них лес? Так бы они и гадали, если бы Кувшинка, вокруг которой собралось несколько кроликов из числа Сопричастных Попечителей, не заявила, что знает правильный ответ. — Это не что иное, как петиция! — самоуверенно провозгласила она, улыбаясь своей глупой улыбкой и качая головой, как бы удивляясь невежеству остальных. — Видите, надо было с самого начала слушать нас, Сопричастных Попечителей! Мы всегда придерживались мнения, что правильно составленная петиция — это единственно верный способ для решения самых запутанных проблем. — Если хотите знать мое мнение, то все это просто треп! — шумно профыркал Борис, которого, впрочем, никто не спрашивал. — Что, кувшинное рыло, примеряешь шкуру покойного предшественника? — с яростью обрушился он на Кувшинку. — Хорошо, глупое животное, попробуй побыть на его месте, только не забывай: именно Это было правдой. Все, кто слышал высказывание Бориса, сразу поняли это и заметно помрачнели, и Филин, знавший много такого, чего не знали другие, решил промолчать. Меньше всего ему хотелось затевать спор с Борисом. Фредди уже однажды сказал ему, что прилепленный к мосту белый листок — «бумага», вот как это называлось — означал начало работ. Почему аналогичный листок на воротах означает их прекращение, Филин не понимал, однако, на его взгляд, это только подтверждало, что бумага обладает каким-то сверхъестественным могуществом, которое очень хорошо действует на людей. Но дело было явно не в бумаге; Филин серьезно подозревал, что М-Пер-вый и М-Второй были абсолютно правы — Альфонс спас лес. Прошло совсем немного времени, и соображения Филина подтвердились. С каждым днем толпа щелкунов на берегу все увеличивалась, в то время как белоголовые вовсе перестали приходить в лес. Некоторое время их никто не тревожил, потом на шоссе снова появилась колонна грохоталок. Свернув на Тропу, она выгрузила на Большой поляне небольшую группу людей, которые разбудили спавшие там две желтые копалки. Поначалу это напугало лесных жителей, однако, вместо того чтобы продолжить свою разрушительную работу, копалки с позором отступили по Тропе. На кабине головной машины все еще белел волшебный квадратик. Весь остаток дня грохоталки то уезжали, то появлялись вновь, увозя с Большой поляны инструменты и материалы белоголовых. Уже в сумерках последняя из машин с урчанием выехала из леса; сидевшие в ней люди тщательно заперли ворота, погрузились внутрь и уехали. — Вот оно! — гордо объявил М-Первый, готовясь вернуться на Плато, чтобы доложить Меге о полном и окончательном успехе. — Вряд ли мы когда-нибудь их увидим. Во всяком случае до тех пор, пока ты будешь продолжать свои полеты, бояться нечего, — строго добавил он, поворачиваясь к Альфонсу. |
||
|