"Норки!" - читать интересную книгу автора (Чиппендейл Питер)

ЧиппендейлП. Норки!: Роман / Пер. с англ. В. Гришечкина. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2002. — 576 с. — (Заповедный мир).

Роман «Норки!» — злободневная, острая и жестокая «звериная» фэнтези — является выдаюшимся дебютом Питера Чиппендейла. Роман написан с такой страстью, юмором и поразительным проникновением в суть политических интриг, что это делает его сравнимым со «Скотным двором» Дж. Оруэлла, но в 90-е годы.

В этой книге соединилось все, чего, по словам Томаса Вулфа, недостает в современных романах: трагикомизм, диккенсовское богатство характеров, столкновение разных культур.

Peter Chippindale«mink!»

Издательство выражаетблагодарность литературному агентству Эндрю Нюрнберг

Перевод с английского В. ГРИШЕЧКИНА

© 1995 by Peter Chippindale

© В. Гришечкин. Перевод, 1999

© Издательство «Азбука».Оформление, 1999

© ТЕРРА—Книжный клуб, 2002

Глава 14

«МЕХ И ПЕРЬЯ»

Летя на встречу с Лопухом, Филин был настроен крайне решительно. В качестве места встречи он сам выбрал Карьер вблизи Водораздела, искренне надеясь, что здесь их никто не потревожит. Меньше всего ему хотелось, чтобы Юла или Рака — и тем более Фредди или Борис — слышали, как он просит кролика растолковать ему что и как. Позволив себе увлечься проблемами Сопричастных Попечителей, Филин старательно избегал своих старых приятелей. Юла прямо и недвусмысленно заявила ему, что не желает слышать ни слова о кроликах и единственное, чего она от него хочет, это чтобы он, наконец, починил гнездо. Откровенно говоря, Филин был ей даже благодарен, хотя приступать к ремонту не спешил. Разговор с Дедушкой Длинноухом помог ему отчасти прозреть, и теперь он чувствовал, что стоит на пороге чего-то совершенно нового, доселе неизвестного, однако ни объяснять, ни защищать это новое в словесных баталиях с супругой и прочими он был еще не готов.

Прилетев на место и не обнаружив там Большой Задницы, Филин выбрал подходящий обломок скалы и уселся на него. Каменоломня напоминала ему о давнем вторжении людей, которые рубили здесь камень и вывозили его по Тропе. В результате в лесу образовалась уродливая выбоина, напоминающая след лошадиного копыта. По всей площади были разбросаны бесформенные каменные глыбы; судя по всему, они так и лежали там, где их бросили расточительные люди. Дно было усыпано мелкими и острыми кремнистыми осколками, и поэтому на здешней почве не росло почти ничего, кроме нескольких серебристых карликовых берез.

В целом старая каменоломня производила жутковатое впечатление, и большинство лесных обитателей старались избегать ее. Что-то в ней пугало их, особенно в лунную ночь, когда черный провал зиял посреди леса, словно зловещая перекошенная пасть невидимого чудища, а стволы деревьев вокруг казались сверхъестественно белыми. Лопух, возможно, будет чувствовать себя здесь не слишком уверенно, однако в настоящих обстоятельствах Филин готов был воспользоваться любым, самым призрачным преимуществом.

— Привет, могучий Филин! — прокричал снизу запыхавшийся Лопух. — Прости, я немного задержался. С Уложением о Порядке неожиданно возникли проблемы, и мне пришлось срочно доводить его до ума. Из-за этого и собрание чересчур затянулось. Надеюсь, я не злоупотребил твоим терпением? Ты, наверное, уже давно ждешь меня?

— Достаточно давно, — отозвался Филин. — Кроме того, было бы совсем неплохо, если бы ты — просто для разнообразия — начал говорить на языке, который бы я понимал. В моем мире нет выражения «злоупотребил терпением». Ты опоздал — и точка!

— Еще раз покорнейше прошу меня извинить, — с раскаянием проговорил Лопух. — Большинство кроликов любит пышный слог, но я изо всех сил постараюсь выражаться предельно понятно.

— Вот и хорошо. А теперь расскажи мне предельно понятно, в чем там у вас дело? — строго сказал Филин.

Очень скоро он, однако, пожалел о своей просьбе. Ему оставалось только благословлять судьбу, что на этот раз перед ним был только один кролик, на котором он мог сосредоточить все свое внимание. Филин пока не разобрался, нравится ему Большая Задница или нет, но

он, по крайней мере, утвердился в своем первоначальном мнении: Лопух был прожженным политиканом. При создании Общества Сопричастных Попечителей Леса предполагалось, что кролики, отличающиеся сильными внутриплеменными связями и этикой, станут основным ядром, объединяющим всех остальных участников движения, однако Лопух сумел оттеснить других кроликов на вторые роли и сам стал основным связующим звеном между различными фракциями Общества. Как бы там ни было, от всех сложностей и путаницы, о которых толковал Лопух — и совсем не «предельно понятно», — голова у Филина пошла кругом.

— Главная проблема с собраниями, Филли, заключается в том, что мы обнаружили существенный изъян в системе голосования. Наши решения и резолюции всегда принимались на основе принципа «одно живое существо — один голос». И он работал очень хорошо, пока относился только к таким существам, как мы, кролики, то есть к животным, способным принять разумное решение. К несчастью, новое поколение молодых активистов-раскольников поставило все с ног на уши, — печально добавил Лопух.

Филин наконец почувствовал под собой более или менее твердую почву. Должно быть, под «активистами» Лопух имел в виду кроликов, которых Борис прозвал «пушистыми придурками». Это были молодые, но очень серьезные кролики, которые стали привлекать в Общество Сопричастных Попечителей разную лесную мелюзгу. Никто и никогда не считал, сколько видов и подвидов живых существ обитает в Старом Лесу, однако, по приблизительным прикидкам Филина, их было столько сот тысяч, что одно их перечисление заняло бы целую жизнь. Выиграть от этого никто не выиграл, поскольку нормальным животным, если только они не сумасшедшие, никогда бы не пришло в голову всерьез договариваться о чем-то с низшими формами жизни. В большинстве своем эти последние были крайне странными, если не сказать хуже, существами и обладали столь скромными запасами мозговых клеток, что говорить о полно-Ценном общении с ними было по меньшей мере смешно.

Иными словами, эта публика способна была заинтересовать птиц и насекомоядных животных разве что с гастрономической точки зрения.

«Какая чушь! — негодующе фыркал Борис на последнем заседании Общества Памяти Полевой Мыши. — „Слизняки-Великаны", „Лягушки за Эмансипацию", Общество Свободных Листоедов, „Власть Черных Жуков", „Вперед, Кузнечики!"… Я пытался запомнить все названия, насчитал три десятка и плюнул. — Он замолчал и принялся ожесточенно чесаться. — В последнее время мои блохи что-то совсем обнаглели», — пожаловался он.

«Несомненно, вследствие пропаганды Ассоциации Освобожденных Блох, — улыбнулся Фредди. — Должно быть, это особая фракция „Свободных Вшей"».

Филин запустил клюв в густой барсучий мех и без труда выловил нескольких паразитов.

«Щас я вас освобожу!» — пригрозил Борис и, опустив свою остроконечную морду, резко втянул воздух, проглотив придавленных блох разом.

Когда они кончили смеяться, прилетела Рака, которой не терпелось рассказать кому-нибудь последние новости о «Трупоедах за Свободу Слова» — соперниках «Могучих Личинок», которые, в свою очередь, блокировались с группировкой «Синие Мухи Превыше Всего!». Все три организации вели ожесточенную тяжбу с «Местью Навозных Жуков» из-за соблюдения порядка очередности при принятии пищи.

— В общем и целом, — с усталой покорностью говорил тем временем Лопух, — молодые активисты разворошили осиное гнездо. Не только фигурально, но и буквально: именно с деятельностью объединения «За Возрождение Полосатых Ос!» связаны самые последние скандалы.

— Я сам слышал про это гуано! — перебил Филин. Лопух вздохнул. Он честно пытался объяснить своему

новому союзнику всю подкоготную, но, в отрыве от противоречивых политических тенденций и кипящих страстей кроличьей колонии, все сказанное представлялось бредом даже ему. Несмотря на это, Лопуху нравилось

чувствовать себя на острие событий. Одно то, что ради Общего Дела он пришел в этот мрачный Карьер, чтобы один на один поговорить со страшным хищником, делало его выдающимся кроликом.

Впрочем, Лопух был здесь не совсем один. Разумеется, он не сказал об этом своему грозному собеседнику, не Маргаритка настояла на том, чтобы пойти с ним, и теперь пряталась между камнями. Правда, Лопух понимал, что, если что-то вдруг пойдет не так, Маргаритка вряд ли сумеет реально помочь ему, однако ему было приятно думать о дополнительной паре мощных задних лап. К тому же по большому счету Лопух и не предполагал, что ему грозит реальная опасность. Он был не нз тех, кто безрассудно подвергает себя ненужному риску.

— Молодые кролики создали «Союз Радуги»,— сказал Лопух. — Это название они выбрали потому, что в хх организации должны объединиться существа самых разных мастей и расцветок. Когда мы разрабатывали систему голосования, никто не предвидел такого оборота. В двух словах: существа, которые поддерживают этих активистов, являются на собрания толпами и обес-яечивают им перевес в несколько тысяч голосов. Один только «Нерушимый Союз Свободных Муравейников» чего стоит! Разумеется, суть вопросов, которые обсуждаются на наших собраниях, оказывается гораздо выше же понимания, и это неудивительно, учитывая их малый рост, однако кролики-оппозиционеры продолжают настаивать на том, чтобы соблюдался фундаментальный принцип демократии: одно существо — один голос.

Филину захотелось перебить Лопуха, чтобы узнать, что такое «дремократия» и не имеет ли она отношения « заснувшим на заседании существам, однако ему не хотелось лишний раз обнаруживать свое невежество веред этим лопоухим всезнайкой. Лучше он потом спросит у ДД — если, конечно, тот к этому времени не «Колеет.

— К счастью, — серьезно продолжал Лопух, — внутри этого крыла происходят свои процессы, от него постоянно откалываются все новые и новые группировки.

К сожалению, я не могу назвать эту тенденцию позитивной, поскольку собрания превратились в арену борьбы между фракциями за влияние и власть.

Филин неуверенно переступил с лапы на лапу и чиркнул когтем по камню, но Лопух так увлекся повествованием, что не расслышал этого грозного звука.

— Взять хотя бы распрю между паразитами и их хозяевами. Свежий пример, и довольно наглядный. — Кролик улыбнулся с сознанием собственного превосходства. — Хозяева настаивают на том, что раз их блохи полностью от них зависят, то и голосовать они должны так же, как существо, на котором они паразитируют. Но «Паразитска Вольница» так не считает. Этот леворадикальный блок утверждает, что каждая блоха, каждая вошь, каждый клещ-кровопийца — это совершенно самостоятельное существо, обладающее всеми теми же правами, что и другие обитатели леса. В том числе и правом голосовать по своему собственному разумению. Это очень серьезная проблема, друг Филли.

Он хихикнул.

— Смешно, да? А между тем наши молодые активисты затронули проблему еще более значительную. Существуют, видишь ли, формы жизни, которые даже не осознают себя как индивидуумы. Они не имеют никакого представления о том, что означает местоимение «я», не говоря уже о том, что выражение «я голосую» не имеет для них смысла. Ну скажи, как может голосовать клубок червей для рыбалки? Разумеется, на собрании на это нельзя даже намекнуть, — сокрушенно вздохнул Лопух.— Не успеешь оглянуться, как Фронт Освобождения Червей возьмется за тебя всерьез.

Рассказ о «Паразитской Вольнице» вовсе не понравился Филину, однако последнее замечание кролика заставило его сдержанно улыбнуться. По крайней мере Большая Задница пытался острить, хотя и не очень удачно. Вместе с тем Филин даже не пытался притвориться, будто понимает, где тут голова, а где хвост.

— Мне казалось, вы считаете всех жителей леса равными, — прогудел он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно увереннее. — Что же плохого в том, если каждый будет голосовать так, как ему хочется?

— Равенство — это одно, — ответил Лопух таким тоном, словно Филин покусился на святыню. — А равноправие — другое. В реальном, а не в абстрактно существующем лесу некоторые существа должны быть более равными, чем другие, даже вопреки теории демократии.

Стараясь понять, что тут наговорил Лопух, Филин неожиданно представил себе, как все его блохи путем голосования решают, во сколько ему вылетать на охоту и когда возвращаться. Даже думать об этом было неприятно.

— Почему бы тебе не позабыть на время обо всех этих проблемах и не сказать мне прямо, чего вы от меня хотите? — жалобно сказал Филин, пытаясь вернуться на твердую почву.

Этот вопрос заставил Лопуха произвести стремительную переоценку ценностей. То, что он только что рассказал Филину, давало лишь самое общее представление о сложной политической паутине, которую плели Сопричастные Попечители. Ах, если бы ему только удалось заинтересовать хищника ее многочисленными тонкостями и нюансами, тогда он и воспринимал бы ее по-другому, однако Лопух только нащупывал правильный подход, который помог бы ему добиться хотя бы частичного взаимопонимания с могучей птицей. Возможно, Филин был совершенно прав и им стоит двигаться дальше, не заостряя внимания на частностях. Хищники, как уже давно подозревал Лопух, считали, что действия говорят сами за себя гораздо громче, чем слова. Что касается подробностей, то в них Филин разберется позднее.

— На следующем собрании я собираюсь представить тебя как Постоянного Исполнительного Председателя, — откликнулся Лопух самым деловым тоном. — После этого, действуя со всей решительностью и твердостью, ты должен будешь изменить сложившуюся ситуацию, изменить в нашу пользу. Я собираюсь протащить законопроект о голосовании по признаку «мех и перья». Если он будет принят, то правом голоса будут обладать

только существа, покрытые либо тем, либо другим. Никаких насекомых, никаких низших форм… Я не хочу, чтобы ты обвинял меня в элитизме и высокомерном пренебрежении нашими меньшими братьями, — быстро добавил Лопух. — В конце концов, принцип «меха и перьев» тоже несовершенен, в частности потому, что он оставляет за бортом нашего политического корабля жаб и лягушек, внесших неоценимый вклад в наше общее дело в качестве достойных представителей АРРЛ — это Ассоциация Рыб и другого Речного Люда, если ты не знаешь.

Филин не знал, что такое «элитизм»; что касалось Рыб и Речного Люда — тут все выглядело достаточно прозрачно. Просто, решил он, это еще одна дурацкая группировка в составе Сопричастных Попечителей — не хуже и не лучше, чем, например, «Древоточцы и Уховертки за Решительную Колонизацию Ильмов».

«Интересно, что замыслили сегодня трепачи из ДУРКИ? — проворчал бы в этом случае Борис. — Наверняка у них торжественный обед с участием фракции „Дрозды и Дятлы за Рациональное Питание"».

— Мы долго обсуждали возможность допустить к голосованию существа, которые не имеют ни меха, ни перьев, но обладают эндоскелетами,— продолжал тарахтеть Лопух. — Благодаря этой поправке жабы и лягушки получили бы право голоса, но можешь себе представить, сколько опасений было высказано в связи с тем, что благодаря этой же поправке голосовать смогут болотные черепахи и головастики. Как ни печально, нам пришлось отказаться от нашего плана.

Филин с некоторым удивлением наблюдал за беспрерывно лопочущим кроликом. Определенно, он был далеко не глуп, но Филин никак не мог взять в толк, как может существо, имеющее на плечах голову —• хоть и украшенную чрезмерно длинными ушами, — так волноваться из-за таких тривиальных пустяков.

— Самое важное — это протащить наш законопроект. И тут на сцене должен появиться ты! — заявил тем временем кролик и потер передние лапы с таким откровенным злорадством, что Филин невольно поежился.

Впрочем, он почувствовал себя значительно лучше, когда Лопух принялся растолковывать ему детали своего плана. Некоторые выражения — например, «существа равные и еще более равные», а также «дремокра-тия» и «вопреки основополагающим принципам»— по-прежнему ставили его в тупик, однако главная мысль была очевидна: решающую роль в предстоящих событиях должен был сыграть не хилый кролик, а могучий хищник. Глава 15

ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА

— Надеюсь, они не сумели одолеть тебя?

Мега аж подпрыгнул. Мата неслышно подкралась к нему как раз в тот момент, когда он глубоко задумался именно над этим вопросом. Пожалуй, Старейшинам не удалось его победить, однако Мега все равно оказался в трудном положении. И никакого выхода он не видел.

— Можешь все мне рассказать. Я же все равно узнаю…— негромко добавила Мата.

Мега и сам понимал, что не может избегать ее вечно. Не только она, но и вся колония вскоре узнает обо всем. Старейшины уже оповестили обитателей вольера о предстоящем диспуте, и теперь каждая клетка жила ожиданием этого события. И в исходе дискуссии сомневаться не приходилось — решение было просто написано на мордах норок старшего поколения.

Мата казалась ему самой загадочной норкой в колонии — а в некоторых отношениях она его просто пугала, — и Мега никак не мог понять, что заставляет его одновременно и тянуться к ней, и относиться с такой нас то роже н но стью.

— Ты хочешь вывести нас из клеток, правда? — вкрадчиво спросила Мата, и Мега подпрыгнул еще выше.

— С чего ты так решила?

— Иначе ты по-другому вел бы себя со Старейши-«ами,— улыбнулась Мата.— Ты переметнулся бы на их сторону.

Она говорила совсем не громко, но и без тени сомнения.

— Я — с тобой, Мега, и ты знаешь это, — продолжила она, улыбаясь ему чуть ли не с обожанием. — И мы всегда будем вместе, что бы ни случилось. Мы идеальная пара. Помнишь ту птицу?

Разумеется, он помнил. Но еще лучше он запомнил ощущение, которое появилось у него впоследствии,— ощущение, что Мата способна подчинить его себе и поработить. И, как всегда при мысли об этом, Мега ощетинился, чувствуя пробежавший по спине холодок.

— Я смогу помочь тебе, Мега, но только расскажи мне все. И сейчас.

— Старейшины сделали очень умный ход, — вслух рассуждала Мата, выслушав его. — Они не оставили тебе ни единого шанса. Старшие норки вообще не будут тебя слушать, да к тому же, что бы ты ни говорил, они всегда могут ответить, что небо, мол, упадет. И словами тут ничего не докажешь. Надо, чтобы кто-то выбрался из клетки, но кто на это пойдет?

Мега внимательно слушал. Мата уже удивила его, совершенно спокойно слушая, когда он рассказывал ей о Соломоне, о людях-освободителях и о своей роли «избранного» лидера, который поведет остальных к свободе. (Впрочем, на это последнее утверждение он не слишком напирал.) Он-то рассчитывал, что Мата будет вне себя от возбуждения и восторга, однако вместо этого она принялась анализировать положение, не задав ему ни единого дополнительного вопроса. Да и говорила Мата не как последователь, а как равный ему по положению и авторитету лидер.

— Надо отдать им должное, они очень хитры, эти старые, жирные самцы, — добавила Мата, словно все еще обращаясь к себе самой. — Но не хитрее самца, который действует заодно с умной самочкой. Пора показать им, что они напрасно не принимали нас, женщин, в расчет и держали на вторых ролях. — И чуть более громким голосом, что, видимо, означало} что она

закончила свои размышления вслух, объявила: — Но в этом конкретном случае придется обратиться именно к самцу!

— Что ты имеешь в виду? — Мега мгновенно насторожился. — Только я могу решать это.

— Это еще почему? — ощетинилась Мата.

— Потому что я особенный, избранный.

— Единственный избранный? — загадочно переспросила Мата. — Ты что, не слышал? Мы с тобой всегда будем вместе, что бы ни случилось.

Прежде чем Мега успел ответить, она выскочила из домика-укрытия и длинными прыжками помчалась через игровую площадку. В это время дня здесь почти никого не было, и Мега с удовлетворением отметил, что среди немногочисленных норок, которые праздно слонялись вокруг качелей и почерневших от времени остовов деревьев, не было ни одного из Старейшин. По всей видимости, они собрались в клетке Рамсеса, смакуя сценарий расправы над дерзким ослушником.

Мата возвращалась не одна. По пятам за ней трусливым скоком двигался Психо.

Память Меги в мгновение ока вернула его в те времена, когда Шеба указывала ему на этого недоноска как на будущего возможного союзника.

«Почему я должен водиться с этим жалким ублюдком? — недовольно спрашивал он ее. — Его никто не любит. Он и в самом деле ужасен, мама!»

«Я знаю, что ты думаешь, Мега,— терпеливо отвечала Шеба. — Ты считаешь, что он не твоего поля ягода, но ты все равно должен с ним играть и защищать его хотя бы немножко. Наступит день, когда ты поймешь, что все это делал не зря».

Мега подчинился воле матери с большой неохотой. Хотя он по-прежнему недолюбливал Психо, нельзя было не признать, что маленький недоносок обладает острым умом и еще более острым, прекрасно подвешенным языком, и по временам Мега находил его общество забавным. Психо, в свою очередь, не упускал случая выказать своему покровителю глубокую благодарность, в которой, правда, было что-то жалкое. Вскоре, однако, кто-то

пустил слух, что он подслушивает, о чем говорят между собой его сверстники, а потом наушничает. Прямых доказательств не было, но и простого подозрения оказалось вполне достаточно, чтобы молодежь перестала даже задирать и травить Психо, — его просто не замечали, превратив в настоящего изгоя. Таким образом, Мега получил формальный повод не слушаться Шебы и с готовностью присоединился к бойкоту.

— Что это ты затеяла? — прошипел Мега, как только Мата и Психо проскользнули в домик. Мата только зашипела в ответ и, выглянув из дверцы, внимательно оглядела окрестности — убедиться, что не привлекла к себе ничьего внимания. Психо мелко дрожал, однако нашел в себе силы жалко улыбнуться Меге.

— Вот что, Мега,— заявила Мата, поворачиваясь к нему. — Расскажи Психо все, что мы с тобой знаем.

На мгновение Мега задумался, не уйти ли ему вовсе: Мата разговаривала с ним уже не как равный с равным — она пыталась указывать ему, как поступать.

— Ты ведь знаешь, что он шпионит для Старейшин? — спросил он, приподнимая трепещущую верх-нюю губу и обнажая зубы в знак крайнего презрения.

— Нет, нет, я не шпион! — вставил Психо своим писклявым голосом. —Честное слово! Я просто вел себя так, чтобы все думали, будто я действительно все вынюхиваю, а потом докладываю Массэму. Иначе они бы до сих пор меня кусали и колотили. На самом деле я всегда был на твоей стороне, Мега. Спроси Мату — она верит мне.

— Заткнись, недоносок! — коротко и властно перебил Мега. — Ну, что скажешь? — обратился он к Мате.

— Он говорит правду, Мега. Психо на нашей стороне, иначе я никогда не привела бы его сюда.

— Я же говорил! — торжествующе пискнул Психо и отпрянул, когда Мега, лязгнув зубами, сделал быстрое движение в его сторону.

— Ну, хватит! — резко сказала Мата. — Ты должен понять, Мега, понять и принять тот факт, что самых фанатичных и преданных сторонников ты можешь найти только на дне нашего общества. Все революции так

начинались — с обиженных, презираемых, самых недовольных и уродливых. Основная масса присоединяется к. революции позднее — когда она становится предприятием относительно безопасным. Перед тобой, Мега, стоит серьезная проблема, и Психо вполне по силам ее решить. Нравится он тебе или нет — это меня не волнует. Я сама его недолюбливаю, но он нам нужен. Это реальный факт, а все прочее не стоит внимания.

Мега уставился на нее в крайнем удивлении. Мата не только читала ему нравоучения, она обсуждала Психо так, словно он был неодушевленным предметом. Возможно, Психо был не слишком приятным типом, но все же он был норкой, a Меге на роду было написано вести за собой всех норок — и хороших, и плохих.

— Хочешь, я скажу тебе правду? — продолжала тем временем Мата, с презрением поглядывая в сторону Психо. — Боюсь только, что она не очень приятная. Что бы Психо ни утверждал сейчас, он был шпионом и соглядатаем Старейшин, но сейчас он на нашей стороне, потому что с нами его шансы на достойную жизнь предпочтительнее.

Психо испуганно и виновато стрельнул глазами в сторону, а Мега с трудом подавил дрожь. Больше всего остального ему не нравились в Психо именно глаза. Они были заметно светлее, чем черные как смоль бусинки остальных норок; к тому же им недоставало живого, яркого, как у пуговиц, блеска. Глаза Психо напоминали по цвету тусклую сталь; когда же на них падал свет, они подергивались туманной дымкой, и сквозь эту муть было совершенно невозможно разглядеть, что у этого маленького ублюдка на уме.

Но это было еще не все. Психо обладал маленькой и чересчур костистой головкой; остроконечной, сильно задранной вверх мордочкой и крупными неровными зубами, которые бросались в глаза каждый раз, когда Психо улыбался, и производили впечатление неясной угрозы.

— Честное слово, Мега, я пришел помочь тебе! — умоляющим голосом пропищал Психо, подскакивая на месте. — У меня, видишь ли, есть одна идея, и я уверен,

что в твоем случае она сработает как надо. Дай мне только рассказать тебе о ней, и увидишь…

— Как много он знает? — спросил Мега у Маты.

— Не много, — холодно отозвалась та. — Но достаточно, чтобы обратиться ко мне с предложением.

— Вот как? — Мега пожал плечами и повернулся к Психо: — Ну, что там у тебя? Выкладывай!

Глаза Психо тускло блеснули.

— Хрень! — пропищал он и негромко хихикнул, по своему обыкновению — без видимой причины.

Мега раздраженно передернул кожей на спине и посмотрел на Мату расширенными от бешенства глазами. Хрень? Да что он хочет этим сказать?!

— Я имею в виду, что весь этот диспут — хреновина, и ты должен именно так к нему отнестись! — торопливо прибавил Психо и, захихикав еще громче, несколько раз подпрыгнул на месте. — Сначала ты дашь Старейшинам возможность изложить свою точку зрения. Потом, когда они кончат, ты должен встать и сказать как можно громче: «Все это хрень!» Понимаешь, как это тонко и умно?

— Нет, — искренне признался Мега.

Он любил забористые словечки, однако не видел, чем они ему могут помочь. Мата, должно быть, повредилась в уме, если рискнула связаться с этим придурком.

— А потом ты скажешь, что это даже не хрень, а полная хреновина! Это даже еще лучше, — добавил Психо.

— Почему же лучше? — озадаченно переспросил Мега.

— Потому что это еще более привязчиво, — хихикнул Психо.

— Ты лучше не раздражай меня, проклятый недомерок! — проворчал Мега, чувствуя, что не только зол, но и разочарован до глубины души. Идея Психо казалась ему совершенной… хреновиной.

— Выслушай же его!

Голос Маты напоминал щелчок бича, и Мега машинально повиновался.

— Валяй дальше,— вздохнул он.

— Помнишь, когда мы были совсем маленькими, я рассказывал тебе, как я обдумываю обходные пути? Я думаю во все стороны сразу, если можно так выразиться, а не как остальные норки, чьи мыслительные процессы движутся по кратчайшей прямой.

Мега едва не застонал в голос. В свое время он пытался постичь этот способ мышления, но увидел, что ничего путного у него не выходит. Впрочем, когда он поделился своей бедой с Шебой, она успокоила его.

«Именно поэтому я и хочу, чтобы ты держался с Психо по-дружески, — сказала она. — Уметь думать обо всем сразу и отыскивать обходной маневр — весьма полезно, но слишком трудно. Это не для тебя, сын мой, такчто предоставь это Психо. Твоя задача — оставаться самимсобой».

С тех пор Мега так и поступал.

— Давай взглянем на твою проблему под другим углом,— продолжал Психо.— Скажи откровенно: разве наши сверстники-норки — могучие интеллектуалы? Разве они способны сосредоточиться на какой-то важной проблеме? Разве они задумываются о чем-то серьезном?

Мега хорошо знал ответ на все эти вопросы. Молодые норки только и делали, что резвились на площадке и старались обратить любую проблему в шутку, чтобы #x2666;хорошо посмеяться».

— Все наши сверстники — это сборище веселых горлопанов и озорников, верно? — продолжал Психо, не дожидаясь ответа. — Давай смотреть правде в глаза: их интересует только еда, проказы и бессмысленная жестокость, хотя в последнее время они недополучают даже этого. Взгляни, какую жизнь они влачат! — воскликнул Психо. — Она так скучна, что от нее облезть можно! Если не считать полнолуний, наши сверстники молчат и ведут себя тихо только потому, что им не приходит в голову что-то предпринять, а подтолкнуть их на правильный путь некому.

— Ну и как нам использовать твою «хреновину»? — с неохотой осведомился Мега.

— Мы постоянно слышим разговоры о восстании, Мега, — с готовностью пояснил Психо. — Но они никогда ничем не кончаются, потому что все это пустая болтовня изначально разочарованных и бессильных одиночек. Но что будет, если мы начнем с шутки и попробуем представить революцию как шикарное развлечение? Тогда серые массы будут с нами, не так ли? Диспут со Старейшинами — если допустить до настоящего диспута — ты обязательно проиграешь. Но если ты будешь на все их доказательства твердить только: «Хреновина это, господа хорошие!» — вот тогда ты с самого начала повернешь дело в свою пользу. Вместо навязшей в зубах доктрины норки получат развлечение, которого им так не хватает.

— Но «хреновина» это не ответ! — возразил Мега. — Это же просто глупое слово, которое ничего не означает.

— Разумеется, это ответ! — Психо захихикал как бешеный и запрыгал по гнилой соломенной подстилке. — И совсем даже не глупый — вот в чем дело! Меньше всего наши норки хотят слышать умные и скучные истины. А знаешь, что они хотят слышать?

— Что-то, над чем можно хорошо посмеяться! — медленно проговорил Мега.

«Может быть, — подумал он, — Психо действительно нашел неплохой выход». Глава 16

ЗАШИКАЛИ!

Усевшись на нижнем суку Могучего дуба, Филин с нетерпением ожидал своего дебюта в роли Постоянного Исполнительного Председателя. После долгих размышлений он решил использовать свою устрашающую внешность, для того чтобы продемонстрировать собранию «твердость и неуклонную решимость», на чем так настаивал Дедушка Длинноух. Филин уже догадывался, что для этого необходимо лишь почаще топорщить перья, вращать глазами, громко клекотать и шипеть. Пробные

уловки действовали на лесных жителей безотказно — они пугались вплоть до полной потери способности двигаться.

Представление собранию нового Председателя прошло гладко. Кролики из «Союза Радуги» даже вежливо похлопали Лопуху. Но не успело собрание открыться по-настоящему, как Филин — несмотря на свои самые лучшие намерения — сел в лужу. Он терпеливо выслушал чушь, которую нес кролик Лютик, бывший спикером какой-то идиотской группировки с громким названием *Тля Начеку», но, когда на пень взгромоздилась бойкая полевка, Филин почувствовал, что ему все труднее и труднее сдерживаться. До этого момента ему казалось, что больше других его будут раздражать завирушки, и потому он оказался совершенно не готов к длинной обличительной речи, направленной против всех хищных птиц вообще и филинов в частности, которой разразилось это хлопотливое серое существо, выступавшее от имени группировки «Полевки Против Насилия». Его раздражение росло и росло по мере того, как мышь сыпала обвинениями в адрес хищников.

— …Злобные, жестокие, мстительные, грубые, бессердечные, кровожадные, хищные, преступные, свирепые, беспощадные твари, приверженные беспочвенному садизму, лишенные всех и всяческих чувств, свойственных нормальным диким существам, без устали злоумышляющие против нас, мышей и полевок, посвятившие все дни свои — а пуще всего ночи — истреблению мышиного рода.

Это было чудовищно — и несправедливо к тому же, — и Филин не выдержал. Соскочив со своего сучка, он круто спикировал вниз и схватил горластую докладчицу своими кривыми когтями. Подбросив полевку высоко вверх, он раскрыл клюв пошире и, поймав ее на лету, проглотил.

Как только пронзительный крик мышки замер словно обрезанный, потрясенное сборище на поляне затихло. –Алчный хищник подтвердил то, что говорилось о нем и «го породе! Он нарушил основное, обязательное для всех правило, благодаря которому собрания на Большой поляне были возможны! «Ни одно существо, — гласил Закон Номер Один, — не должно поедать другие существа, пока идет собрание». Протокол требовал изгнания нарушителя, но главная закавыка была в том, что в качестве Постоянного Исполнительного Председателя именно Филин и должен был решать, какой следующий шаг должно предпринять собрание.

Филин тем временем продолжал стоять на Пне, чувствуя себя круглым идиотом. Он был крайне горд тем, как ловко и аккуратно поймал эту наглую мышь, и в то же время в душу его закрадывалось подозрение, что это не совсем те «решительность и твердость», которые могли быть одобрены Дедушкой Длинноухом. В своем рвении Филин переступил черту дозволенного, поэтому его нисколько бы не удивило, если бы кролики прогнали его прямо сейчас. Вместо этого Лопух махнул ему лапой, показывая, что он может вернуться на свой сук и вызвать следующего оратора.

Филин взмыл обратно на дуб и взмахнул широким крылом, приглашая на Пень завирушку. Вспорхнув на импровизированную трибуну, серая птичка зачирикала что-то от лица «Сороконожьего Дела».

Пока ее тоненький голосок разносился над поляной, Лопух и Филин старательно отводили глаза, боясь встретить взгляды потрясенных до глубины души кроликов из «Союза Радуги». Они сидели на траве, подняв в знак протеста передние лапы, и покорно слушали обстоятельный доклад завирушки о тонкостях работы подкомитета, решавшего, какой из множества ног сороконожки должны пользоваться для голосования.

На этот дурацкий вопрос в повестке дня Лопух обратил внимание Филина еще до заседания. Началось все с жалобы «Слизней за Прогресс», обвинивших сороконожек в том, что они якобы используют при голосовании все свои ноги, имея целью увеличить политическое влияние своей фракции. В результате появился специальный подкомитет, в задачу которого входила разработка подходящего способа голосования для слизней, которые, ввиду отсутствия ног и прочих конечностей, оказались ущемлены в правах. Филин заметил на

это, что у слизней, видать, и мозгов не богато, но Лопух строго упрекнул его за несдержанность, заметив, что подобные высказывания «политически ошибочны». Это выражение ученого кролика Филин отнес туда же, где уже хранились «дремократия», «элитизм» и «вопреки», как еще одну загадку, которую ему предстоит разрешить в будущем.

— Мы предлагаем, — пищала тем временем завирушка, — чтобы слизни сжимались в шар, в случае если они голосуют contra (это значит — «против»), и вытягивались во всю длину, если голосуют pro (то есть «за»). Заодно подкомитетом был разработан и метод голосования для виноградных улиток, которые могут выставлять один рог, когда голосуют «против» (то есть contra), и оба рога, когда выносят решение pro, то есть, попросту говоря, «за». Пребывание внутри раковины будет расцениваться как «воздержался»…

Пока завирушка раскланивалась под вежливые аплодисменты собравшихся, среди кроликов из «Союза Радуги» возникло стихийное массовое движение, причем по направлению к Пню. Собрание могло вот-вот выйти нз-под контроля, но Филин слегка приподнял когтистую лапу и остановил их на полпути, а вскочивший Лопух быстро процитировал какое-то путаное правило, согласно которому дебаты по поводу инцидента с ныне покойной полевкой противоречили регламенту заседания. Взгляды присутствующих немедленно обратились на Постоянного Исполнительного Председателя, который тут же открыл пошире свои огромные глаза, негромко зашипел и несколько раз кивнул головой в знак того, что поддерживает Большую Задницу. Этого хватило, чтобы оппозиция быстренько присмирела, а Филин только теперь понял, какое потрясающее значение имел для поддержания порядка его непреднамеренный жест. Когда собрание более или менее вернулось в спокойное русло, он принялся экспериментировать и обнаружил, что каждое его движение приводит к тому, что докладчики нервно замолкают, а слушатели застывают на месте. В конце концов это ему наскучило, и он принялся рассеянно искаться в пуху под крылом. Лишь оторвавшись

от этого приятного занятия, Филин обнаружил, что его манипуляции повергли присутствующих в состояние, близкое к кататоническому ступору.

Однако простого его присутствия оказалось все-таки недостаточно, чтобы сдержать бурю возмущения, поднявшуюся, когда Лопух предложил свой принцип «меха и перьев». Правда, жабы и лягушки, которым было кулуарно обещано восстановление в правах после принятия поправки, почти не шумели, но зато пушистые придурки из «Союза Радуги» устроили настоящую демонстрацию протеста. Как впоследствии заметил Лопух, «Союз Радуги» в первый и последний раз сумел объединить составляющие его разнородные фракции. Божьи коровки на время оставили внутриплеменные разногласия по поводу сравнительных достоинств надкрыльев с двумя, семью и десятью пятнами; слизни и улитки позабыли о новом методе голосования и чертили слизью по траве яростные иероглифы гнева; колонны муравьев в полном боевом порядке маршировали вверх и вниз по стволам деревьев, а черви угрожающие корчились в листве.

Лопух, не обращая никакого внимания на эти проявления возмущения и недовольства, немедленно поставил свое предложение на голосование. Филин выждал, пока обновленная оппозиция снова обратит свои взгляды на него, и, выпучив страшные, черные, с оранжевым ободком глаза, встопорщил перья и зашипел пронзительно и жутко. Эффект вышел потрясающий: всякий шум на поляне мгновенно прекратился и собравшиеся оцепенели от страха.

Но только не сторонники Лопуха! Эти были заранее предупреждены и готовы действовать. По предложению Большой Задницы накануне вечером верные ему кролики собрались на потаенной лесной прогалине, и Филин раз за разом показывался им в своем самом устрашающем виде, понемногу приучая их справляться со своим страхом. И эта тренировка себя оправдала: теперь, когда в качестве Исполнительного Председателя Филин призвал голосовать за вынесенное предложение, сторонники Лопуха оказались единственными существами на поляне, еще способными двигаться. Сочтя выставленные ими лапы, Филин немедленно предложил голосовать «против», присовокупив к своим словам короткое, но довольно пронзительное и недвусмысленное шипение. Когда в ответ не шевельнулся ни один усик, не поднялась ни одна нога или челюсть-мандибула, он объявил, что количество проголосовавших «против» равняется нулю, и быстренько закруглился, сказав, ч"то предложение Лопуха принимается и что на этом заседание свою работу заканчивает.

Только теперь с разных концов поляны донеслись крики протеста, но было уже поздно. Существа без перьев или меха хоть и остались «равными среди равных», на чем так горячо настаивали их пушистые представители, были надолго, если не навсегда, исключены из числа участников законотворческого процесса. Глава 17

ПОЙ ПЕСНЮ, ПОЙ…

Мега никак не мог закончить разговор с Психо. Было что-то мерзкое и в то же время болезненно-притягательное в его фамильярности и манере держаться так, словно они двое — давние и близкие друзья.

— Почему ты решил перейти на мою сторону? — снова и снова допытывался Мега, раздумывая про себя, как здорово Психо подходит прозвище Крысеныш. — И что это ты все время говоришь «мы» да «мы»? — продолжал наседать Мега. — Никаких «мы» здесь быть не может. Здесь есть только «я», потому что я — единоличный лидер, новый вожак всех норок. Мне, кстати, до сих пор непонятно, как это такой жалкий недоносок решился выбраться из-под крылышка Старейшин?

Задавая эти вопросы один за другим, Мега с вызовом поглядывал на Мату, словно говоря: «Только попробуй вмешаться!»

Но Мата спокойно молчала, в то время как Психо, ни капли не обидевшись, ответил ему со всей возможной искренностью:

— Все проще простого, Мега. При существующих порядках для меня в вольере просто нет места. Если кто-то из Старейшин и помогал мне, то чуть-чуть. Зато помнишь, как ты постоянно выручал меня в драках? Я не виноват, что родился таким, Мега, — всхлипывая от жалости к себе, продолжал Психо. — Тебе, конечно, этого не понять — вон ты какой здоровый да сильный. Но что было делать мне? Ты, наверное, никогда не задумывался, каково это — всегда быть в самом низу? Каково быть объектом постоянной травли, всеобщего презрения, грубых шуток этих веселых паршивцев? Только ты, Мега, способен изменить это положение. Когда я докажу, что умею быть полезным, и когда у тебя в лапах будет власть, ты дашь мне то, чего мне не хватает. Ты дашь мне влияние, авторитет и ощущение безопасности. И если уж разговор зашел об этом, я скажу: мы с тобой во многом схожи, Мега. Мы оба чужаки, которые гоняются за одним и тем же.

Мега почувствовал, как шерсть у него на хребте зашевелилась, но не стал возражать, потому что на любое его замечание Психо, несомненно, ответил бы еще более тонким наблюдением. В этом, возможно, и заключалась основная черта характера недомерка, которая делала его таким неприятным. Иными словами, Психо был слишком наблюдателен и умен, что он как раз и подтвердил, прибегнув к своему излюбленному способу выкручиваться из самых сложных ситуаций, который он называл «импровизацией».

— Мне не известно, какими сведениями ты располагаешь, Мега, но я не спрашиваю — я ведь и сам кое-что знаю. В любом случае я мог бы стать твоим мастером-импровизатором, который предлагает готовые решения. «Хреновина!» — вот идеальный ответ на любой вопрос Старейшин. При этом не имеет значения, насколько соответствует истине твой тезис об убийстве людьми норок ради их шкурок. Ни я и никто другой не обязаны в это верить, потому что в данном случае единственное, чего мы хотим достичь, это дать массам повод повеселиться. Ты только послушай… — И Психо

начал негромко напевать: — Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! Одно очевидно,— добавил он со странной усмешечкой, — это — не хреновина, потому что, раз услышав эту дурацкую песенку, никто, и ты в том числе, уже не сможет выбросить ее из головы.

— Оставь мою голову в покое! Убирайся отсюда — и быстро! — зашипел Мега, не в силах– и далее сдерживать свое презрение. Ничего более низкопробного он не слышал никогда в жизни.

Психо бросил быстрый взгляд в сторону Маты и, дождавшись с ее стороны сдержанного кивка, выскочил из домика, даже не попрощавшись.

— Как ты посмела позвать его, даже не спросив меня? — Мега в ярости повернулся к Мате.

— По крайней мере, он честно предупредил, что перешел на твою сторону ради собственной шкуры, — парировала Мата. — Да и какая тебе разница, если он прав?

«Огромная разница», — с горечью подумал Мега. Он был избранным, лидером, глубоко и пламенно убежденным в справедливости своего дела. Мата не должна была дискредитировать его самого и его благородные цели, предлагая принять помощь от такого вульгарного циника, как Психо. Что он может знать о вере, о принципах, о священной миссии?

— Почему он называет остальных норок «массой»? Это просто унизительно; мне, во всяком случае, очевидно, что Психо ни во что их не ставит. Но самое главное — он ошибается. Норки не виноваты, что живут такой жалкой жизнью. Когда я избавлю их от пассивной покорности, они обязательно станут самими собой: гордыми, свирепыми, независимыми, воистину норками!

— Это ты ошибаешься, Мега, ты, а не он! — с горячностью возразила Мата. — Может быть, глубоко внутри мы действительно другие, но наш образ жизни Неумолимо превращает нас всех в серую массу — даже не в бурую, несмотря на цвет нашего меха, а именно в серую. Особенно это касается нас, самок. И к концу наших дней мы становимся именно такими, как рисует

нас Психо, — покорными, раболепными, полностью зависимыми от системы.

— Но почему он говорит, что все, кто живет здесь, придурки? — возмутился Мега. — Никакие они не придурки, они — норки!

— Но и не великие мыслители. Разве не так, Мега?

Мега дошел до крайней степени раздражения. Мата будто намеренно противоречила каждому его слову. Вместе с тем Мега осознавал, что никогда всерьез не задумывался, как привлечь норок на свою сторону. Пока рядом была Шеба, будущее представлялось ему ясным и понятным. При мысли, что именно ему выпала честь спасти своих соплеменников, Мега всегда ощущал прилив гордости и тепла, но он ни разу не задумался о средствах… Он и представить себе не мог, что будет вынужден использовать низкопробные приемчики вроде того, какой предложил ему Психо! Зачем это ему, если он обращается к самым высоким, а не к самым примитивным чувствам и инстинктам? Не совершит ли он роковой ошибки, последовав совету недомерка и свернув с прямой дороги в самом начале пути? Должен ли он пожертвовать светлыми идеалами ради сиюминутной выгоды?

Психо заставил Мегу взглянуть на предстоящую ему задачу под другим углом и — впервые! — подвергнуть критическому переосмыслению четкие установки Шебы. Неужели его мать не предвидела, что смех может быть самым эффективным оружием? Наверное, все-таки нет, вынужден был в конце концов признать Мега, вспоминая, что Шеба всегда была предельно серьезна, точно какой-нибудь Старейшина. Мысль о том, чтобы превратить восстание в потеху, испугала бы и возмутила ее. Несмотря на это, Мега продолжал любить мать и порой чувствовал себя так, словно предает память Шебы, ибо все больше и больше склонялся в пользу выдумки с «хреновиной». Словцо казалось ему залихватским, удалым, могущественным, и Мега хорошо представлял себе,

какое впечатление оно произведет. Да и самому ему было трудно не улыбнуться при мысли о том, как уничтожающе точен был Психо в своей оценке официальной доктрины Старейшин, — вот уж действительно хреновина, иначе и не скажешь! А если «хреновина» так понравилась ему, вожаку, испытывающему к тому же недоверие к Психо, то что говорить о его сверстниках — они наверняка будут просто без ума' от этой новой забавы! Более того, Мега не мог не понимать, что этот дерзкий ход сбережет ему немало сил и времени, которые он потратил бы, пытаясь логически опровергнуть официальное учение Старейшин. Значит ли это, что Мата права? Может быть, его роль избранного как раз и заключалась в том, чтобы принимать соплеменников такими, какие они есть, со всеми их недостатками и заблуждениями, а вовсе не в том, чтобы навязывать им свои возвышенные идеалы и заумные взгляды?

Утром того дня, когда должен был состояться открытый диспут, Мега наконец решился, благо альтернативы у него не было. Он сделает так, как советовал ему маленький импровизатор. В конце концов, терять ему было нечего.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина! — напевал он про себя, готовясь к решающему бою. — Красная морковина…

Мега вполуха слушал Рамсеса, который не торопясь и со вкусом излагал официальную доктрину. Вместо этого юный нонконформист сосредоточил свое внимание на молодых норках, составлявших примерно половину аудитории. Заметить их было просто, так как им довольно скоро наскучила монотонная проповедь Вождя и они принялись играть и возиться, в то время как родители сурово хмурились и время от времени награждали своих отпрысков увесистыми оплеухами. Но даже и многие старшие норки откровенно зевали, и Мега увидел в этом лишнее подтверждение теории Психо.

Тем не менее норки сразу сосредоточились, когда услышали финальное: «…и этот юнец имел наглость оспаривать правильность священной доктрины, являющейся краеугольным камнем нашего общественного устройства. Что ж, да будет так. Мега имеет право сомневаться, однако его сомнения должны быть обоснованы. Именно поэтому мы призвали его сюда, чтобы он попытался опровергнуть наше великое учение».

Чувствуя на себе взгляды всей колонии, Мега не торопясь встал со своего места и вразвалочку вышел вперед. Повернувшись лицом к собравшимся, он открыл пасть и, набрав в легкие побольше воздуха, громко сказал:

— Все это — хрень!

С этими словами он спокойно уселся и принялся вылизывать свой хвост.

Старейшины и старшие норки дружно ахнули.

— Ты… не мог бы ты повторить? — дрожащим голосом переспросил Рамсес, не в силах поверить своим ушам. Совет Старейшин потратил немало времени, пытаясь предвосхитить аргументы строптивца и подобрать самые весомые контрдоводы, однако такого заявления не ждал никто. Что это за ответ? И что он означает?!

Мега снова встал.

— Хрень! — повторил он уверенно.

— Это все, что ты имеешь нам сказать? — придушенным голосом уточнил Рамсес.

— Да. Ваша доктрина — полная хрень. Иначе и не скажешь.

Вот теперь Мега полностью завладел вниманием собравшихся. Старшее поколение было явно скандализовано, однако его сверстники, почуявшие новое развлечение, уже начали потихоньку хихикать.

— Ну-ка, тихо там! — прикрикнул Рамсес.

— Шш-ш-ш! — зашипели родители, сердито оборачиваясь на молодежь.

— Я желаю пересмотреть свое предыдущее заявление, — неожиданно заявил Мега. — Ваша доктрина не просто хрень — это настоящая хреновина, от первого до последнего слова.

Рамсес опомнился первым.

— Властью, данною нам как Правящему Совету, — обратился он к Меге, — приказываю тебе либо отвечать как положено, либо не отвечать вовсе!

Собравшиеся затихли. Мега тоже старался казаться спокойным, хотя сердце его отчаянно колотилось.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! — пропел он как можно беззаботнее и веселее. — Вся эта теория — просто хренота на постном масле!

Громкие смешки и заразительное хихиканье стали распространяться по толпе, словно круги по воде. Мега приободрился и запел еще громче:

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!..

Все сработало как надо. Молодежь, не в силах сдерживать свое буйное веселье, в открытую принялась подталкивать друг друга под ребра.

— Ну-ка, тихо все!!! — во всю силу легких гаркнул Рамсес. — Это важное собрание, а не игра!

Это заставило шалунов присмиреть, но очень ненадолго. Мега увидел, что молодые норки продолжают втихомолку хихикать.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!.. — негромко завел он опять и увидел, как некоторые, самые отчаянные слушатели повторяют эти заветные слова, правда пока еще беззвучно.

— Я сказал — тихо, вы, непокорные нахалы!

— А я сказал — хреновина! — с вызовом закричал Мега. — Ну-ка, давайте все вместе! Хре-но-ви-на! Хре-но-ви-на!!

— Точно, хреновина! Хрень-хрень-хреновина! — раздался из задних рядов хриплый, немузыкальный вопль, и Мега узнал голос Макси.

Молодые норки завертели головами и заухмылялись во всю ширину пастей. Сознание того, что Мега, оказывается, не одинок, прибавило им уверенности. Вот похохочем, решили они. Кто бы мог подумать, что этот Мега — такой шутник? А старина Рамсес, глядите, вот-вот лопнет от злости! Ну и дела, ребята. Просто отличное развлечение!

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!.. — пел Мега.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина, полная хреновина! — дружно подхватили веселые молодые голоса. — Красная морковина!..

— Упорствуя в своей детской глупости, ты не оставляешь нам иного выхода! — прокричал Рамсес, стараясь перекрыть шум. — Диспут объявляется закрытым, наше решение вы услышите позже!

Но песенка о хреновине и красной морковине уже вырвалась на свободу, и сдержать ее нельзя было никакими силами. Молодежь разошлась по клеткам, распевая скабрезные слова на незамысловатый мотивчик, и Старейшин охватило предчувствие поражения. Им, норкам весьма серьезным и даже мрачным, нечего было противопоставить ребяческой бессмыслице, которая так веселила молодежь.

И вот, кипя от едва сдерживаемой ярости, Старейшины совершили фатальную ошибку. Вскоре после окончания скандального диспута они объявили, что песня о «так называемой хреновине» отныне считается запрещенной специальным Указом Совета Старейшин. В дополнение к этому ни одна норка не должна была более осквернять свои уста произнесением самого слова «хреновина» и однокоренных производных.

Однако довольно скоро Старейшины с ужасом обнаружили, что все, на что они опирались прежде: их драгоценная доктрина, легенда о падающем небе, положение о необходимости продолжения рода и тезис о том, что Хранитель является лучшим другом всех норок, — все это шатается и рушится у них на глазах, ибо молодое поколение с рвением предавалось новому занятию.

Когда Старейшины приближались к группкам молодых норок, которые, плотно прижавшись друг к другу, сидели где-нибудь в уголке и шушукались, до их слуха непременно долетали обрывки фраз:

— Почему нельзя петь, если мы хотим?

— Или говорить «хреновина», когда нам нравится?

— Разве это преступление?

— Указ Старейшин — это просто хреновина, вот что я вам скажу!

Нежелание повиноваться становилось все более откровенным, и Старейшины в бешенстве прислушивались к тому, как молодые норки все чаще называют их «вконец охреневшими хреноголовыми стариками». Обрывки песенки «Хрень-хреновина» доносились со всех концов игровой площадки, а самые нахальные открыто, на глазах у Старейшин, двигали губами так, словно произносили запретное слово, не производя, впрочем, ни звука.

Мега старался держаться тише воды, ниже травы. Происходящее больше не имело к нему отношения: молодое поколение само решило не отказываться от потехи из-за прихоти старых пердунов. Все больше и больше молодых подходило к нему с просьбой от их имени посодействовать отмене запрета на слово «хреновина». Тем временем Старейшины, внимательно следившие за развитием событий, не сомневались, что следующий шаг Меги — это только вопрос времени. Они уже почти признали, что сами себя загнали в ловушку, из которой нет выхода, и все их усилия могут привести только к одному: их вовсе перестанут слушать и навеки приклеят им ярлыки «старых зануд». Кроме того, даже сами Старейшины — как они неохотно признавались друг другу — не избежали всеобщего поветрия. Как они ни старались, никому не удалось выбросить из головы слова дурацкой припевки. В конце концов Совет решил,'что на карту поставлено почти все и отступать некуда.

Предложение было только одно, и сделал его Рамсес.

— Мы сумеем сломить его,— уверенно пообещал Рамсес. — Вот увидите, сам приползет.

Было созвано новое собрание норок, которому и зачитали удивительный приказ:

— «За еретические высказывания и проявленное неуважение к Совету Старейшин Мегу, сына Шебы и Соломона, подвергнуть остракизму. Отныне и до тех пор, пока отступник не совершит публичного покаяния, официально считать его не-норкой — существом, к которому запрещено обращаться и которому не разрешается заговаривать с кем-либо по собственному почину».

— Подвергнуть остракизму! — в благоговейном страхе перешептывались молодые. Они были знакомы со многими разновидностями наказаний, но «остракизм» — это было что-то новенькое. Глава 18

ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ

Именно Филин был повинен в том, что Общество Памяти Полевой Мыши превратилось в неформальное объединение, на заседаниях которого главным образом пережевывались последние новости, касающиеся лесной жизни. В противоположность строго регламентированным заседаниям Общества Сопричастных Попечителей Леса, все здесь было организовано так, как больше всего нравилось плотоядным, — то есть почти никак. Если не считать обязательной принадлежности участников к хищникам или всеядным, то никаких правил формального членства в Обществе Памяти не существовало вовсе; кроме того, если в теории присутствие особей женского пола и допускалось, то на практике ОППМ давно превратилось в чисто мужской клуб. Благодаря столь свободному подходу на нерегулярных собраниях присутствовали только те, кто хотел, и поскольку все они проводились экспромтом, под влиянием момента, то посещаемость была минимальной. Чаще всего кворум состоял всего из трех главных членов — Филли, Фредди и Бориса. Прочие серьезные хищники, такие как ласки и серые горностаи, появлялись на собраниях лишь время от времени; изредка залетали на огонек пустельга или ястреб-перепелятник, однако, когда дела Сопричастных Попечителей стали главной и единственной темой для обсуждения, они утратили интерес к заседаниям. Как и Юла, все они считали, что единственное предназначение травоядных вегетарианцев — служить пищей им, хищникам.

«Да вспомни сам, как эти кролики замирают, стоит им только увидеть тебя! — заявила как-то Филину одна проницательная ласка. — Они могли бы убежать — с их длинными ногами это ничего не стоит,— однако они сидят неподвижно и ждут, пока ты начнешь их есть. Эта пассивность свидетельствует только о том, что они лучше тебя знают: их единственное назначение в жизни — служить ходячим запасом мяса для нас, плотоядных».

Время от времени на заседаниях Общества Памяти Полевой Мыши появлялась речная выдра Оруэлла, которая делилась с лесными хищниками последними новостями из жизни земноводных и водоплавающих. Впрочем, выдра жила слишком далеко — много ниже по реке, — поэтому никто не считал ее полноправным членом лесного сообщества. Что касается пары канюков, обитавших в лесу у самого Водораздела, то они намеренно держались уединенно и избегали контактов с любыми обитателями Старого Леса.

Филин, которого просто распирало от желания поделиться новостями о триумфальном собрании Сопричастных Попечителей, на котором был одобрен принцип «меха и перьев» (как-никак он сыграл в этом не последнюю роль!), пригласил своих приятелей и единомышленников по пищевым пристрастиям на собрание Общества Памяти Полевой Мыши, в полной уверенности, что они будут поражены. И ему в самом деле было что рассказать! Хитрость Лопуха, скандал, инцидент со съеденной полевкой (о котором Борис, должно быть, уже проведал) — все это было действительно интересно, но самым главным оставалось мрачное пророчество старика ДД, предсказывавшего близкую и страшную опасность. Довольно скоро он, однако, заметил, что случайно оказавшаяся поблизости пара ласок удалилась по своим делам, Борис изобразил на своей полосатой морде обычную гримасу из серии «Не-знаю-и-знать-не-хочу», а Фредди принялся зевать во всю свою лисью пасть. Филин не знал, что в то время, как он отважился пойти на сближение с Сопричастными Попечителями, его приятели, напротив, решили навсегда порвать с движением кроликов и им подобных. Разумеется, Борис не совладал с любопытством и тихонечко приполз к Большой поляне, однако, увидев Филина, важно рассевшегося на суку, словно какое-нибудь чучело набитое, он раздраженно фыркнул и ушел, пропустив, таким образом, инцидент с полевкой. Несколько позднее Борис столкнулся в подседе с Фредди, и они оба пришли к заключению, что их общий друг Филин стал в последнее время совершенно невыносим. Разумеется, ни у того ни у Другого не было никакого желания выслушивать его

расцвеченный подробностями отчет о собрании каких-то ушастых придурков.

— Наши трепачи стали слишком глупыми, Фил-лиgt; — грубовато перебил Филина Борис. — Лично я не желаю больше иметь с ними никаких дел. Твое участие в их идиотской болтовне ничего не изменило — ни один из нас никогда не хотел быть чем-то большим, чем просто сторонним наблюдателем.

Увидев, что хохолок на голове Филина расстроенно опустился, Борис поспешил добавить:

— Мне очень жаль, Филли, но у меня в норе семья. Ты даже не представляешь, насколько сложной может стать семейная жизнь,

Борис успел обсудить новое увлечение Филина с Фредди — старинным приятелем; они когда-то жили в одной норе, пока лис не вырыл свою. Будучи созданиями сугубо земными, они легко пришли к заключению, что между ними много общего — гораздо больше, чем между каждым из них в отдельности и их крылатым другом, который на многое смотрит с высоты птичьего полета. Кроме этого, лиса и барсука связывало то, что оба считали свои обожаемые семьи средоточием всего на свете.

Они оба любили Филина и по-прежнему относились к нему как к своему другу, хотя и понимали, что он едва ли разделяет их взгляды на жизнь. Если они и могли в чем-то упрекнуть своего приятеля, то, скорее всего, в чрезмерной серьезности и в том, что он с легкостью позволил кроликам увлечь себя на неверный путь. Кроме этого, в характере Филина в последнее время появилась еще одна черта, которая, как им казалось, заслуживает того, чтобы немного ему попенять.

— Тебе, похоже, понравилось быть важной шишкой, Фил, — по-дружески упрекнул его Фредди.

— Ни в коем случае! — запротестовал Филин.— Вы же понимаете, что я участвую в этом вовсе не ради себя. Это касается всего леса в целом. Дело в том, что мне сообщили одну важную новость, которую должны знать все. В скором времени должно произойти что-то очень серьезное. На лес надвигается настоящая беда.

— Это кто тебе сказал, уж не кролики ли? — фыркнул Борис.

Филин вкратце пересказал друзьям мрачное пророчество Дедушки Длинноуха.

— Очень на них похоже, Филли, очень! — перебил Борис. — Разве ты не знал, что кролики постоянно ждут какой-то беды? И они отнюдь не умнеют с годами. Я никогда не видел этого старого маразматика, о котором ты рассказываешь, но пусть меня укусят за нос, если он не такой же трепач, как вся их порода. Ну-ка, Фредди, вспомни, сколько раз эти ушастые пожиратели травы предсказывали неприятности, которые должны были как минимум положить конец существованию леса как такового? — Борис раздраженно зафыркал и затряс полосатой головой. — Сколько раз мы слышали, что грядет величайший кризис?

— Да уж порядком, мягко говоря, — согласно кивнул лис.

— А чем обычно кончается их Светопреставление, то есть Лесопреставление? — продолжал Борис. — Да ничем, Филли, абсолютно ничем! Кролики просто забывают о своих мрачных предсказаниях и начинают трепать мякину по какому-то другому поводу, который, конечно же, «страшно важен, страшно опасен»! Нам, значит, снова грозит страшная беда? Ну что же, ничего иного этот старый дед и не мог тебе сказать, потому что у него давно не все дома.

Барсук был прав: Сопричастные Попечители постоянно предсказывали какую-то беду, однако на этот раз Филин был убежден, что все действительно очень серьезно. Вот только как объяснить его скептически настроенным друзьям, что Дедушка Длинноух — не то в силу возраста, не то в силу каких-то иных причин — находится на ином, недосягаемом для обычных зверей уровне, словно он читает послания сил, о которых все они имеют лишь самое смутное представление?

— А ты что скажешь? — в отчаянии обратился он х Фредди.

Фредди был слишком хорошо известен своей рассудительностью и скрытностью, стяжавшими ему славу

первого хитреца и проныры. Несмотря на это,. Филин продолжал питать к нему самые теплые чувства. Фредди умел быть совершенно очаровательным, особенно когда распушит свою лоснящуюся огненно-рыжую шкурку. Ума ему было не занимать, но Филин слишком хорошо знал, что Фредди никогда не позволяет себе ввязываться ни во что сомнительное. Даже членство в Обществе Памяти Полевой Мыши было для него лишь способом оставаться в курсе новейших событий, и не более того. Из всех обитателей леса лис, бесспорно, был самым осведомленным. Фредди слыл и отменным тактиком; постоянно выискивая лучший вариант из дюжины возможных, он не забывал держать нос по ветру и всегда держал два-три варианта про запас. Именно поэтому Филину иногда казалось, что он может доверять Фредди не больше, чем гнилому сучку.

— Я слышу их голоса как наяву…— зевая, отозвался Фредди.— Как они там выражаются, Бо? «С одной стороны, это может привести к гибели леса, каким мы его знаем…»

— «Ас другой стороны, нельзя выпустить из лап такую редкую возможность…» — подхватил Борис и заломил свои похожие на лопаты передние лапы, пародируя крайнюю степень отчаяния.

— Ну а если старый Длинноух прав? — вставил Филин. — Лично я почему-то чувствую, что все это очень и очень серьезно!

— А вот я ничего такого не слышал, — решительно отозвался Борис. — Возможно, правда, что это слишком сложно для меня, старина, — добавил он, все еще стараясь быть с приятелем помягче. — Мы, барсуки, ребята простые, и высокие материи нам недоступны.

— Наверняка грядущая катастрофа имеет отношение только к кроликам,— вставил и свое слово Фредди. — Допуская, конечно, что твой Дедушка Длинноух не ошибается и в лесу действительно что-то произойдет… Я ничуть не удивлюсь, если в ближайшее время кроликов поразит эпидемия миксоматоза. Я готов даже укусить себя за хвост, если это не так.

— Давай не будем усложнять, Филли, — мягко сказал Борис. — Может быть, нам даже лучше будет некоторое время не встречаться, раз ты так глубоко увлечен кроличьими делами.

Во всех остальных местах с Филином обошлись куда как решительней.

— Постоянный Исполнительный Хвастун! — приветствовала его Рака.

— Я хочу знать только одно — когда ты наконец починишь вот этот угол гнезда? — заявила ему Юла. — Твои блохастые кролики могут и подождать.

— Не будет этого, — с вызовом ответил Филин.

Он попросту не мог отделаться от впечатления, которое произвели на него речи Дедушки Длинноуха. Что ж, если всем остальным это безразлично, он готов был хоть землю рыть, лишь бы добраться до сути. В конце концов, что бы там ни говорили всякие горластые гра-чихи, он был единственным в лесу существом, обладающим основательностью, оторвитетом, безграничной мудростью, взвешенностью суждений и — в качестве Исполнительного Председателя — реальной властью. Глава 19

НОРКОМАКСИМУМ

Остракизм считался в колонии самой тяжелой карой, поскольку норки с детства в тесноте вольера привыкали к постоянному общению друг с другом. Рано или поздно бремя одиночества и стыда становилось настолько непереносимым, что жертвы приговора ломались и были готовы на все, лишь бы вернуться в привычный круг общения. Им приходилось долго и униженно каяться на глазах у всей колонии, прежде чем они получали официальное — «из снисхождения и милосердия» — разрешение вернуться в лоно семьи и друзей.

Меге, напротив, несколько дней молчания дались сравнительно легко. Отчасти причина этого крылась в том, что он привык быть в вольере чужаком, с которым другие норки всегда общались неохотно, но главным образом это был гнев на трусость и произвол Старейшин. Как они посмели запретить ему разговаривать с теми, с кем он хочет? Ну ничего, теперь он им покажет!

Шеба, заранее готовившая его к любым поворотам судьбы, тоже помогла ему, предсказав остракизм как один из возможных шагов, которые предпримут Старейшины. «Когда наступит критический момент, — говорила она, — для них это будет единственный способ заставить тебя молчать».

Теперь, оказавшись именно в таком положении, Мега с особенной остротой ощутил свою потерю. Вместе с тем, располагая неограниченным временем для размышлений, он неожиданно подумал, что исчезновение и вероятная гибель матери случились весьма своевременно. Конечно, нехорошо было думать таким образом, однако он не мог не понимать, что для того, чтобы стать самим собой, ему необходимо было освободиться от влияния Шебы. С тех пор как ее забрали, Меге удалось почти полностью отучиться смотреть на вещи ее глазами. Даже то, как Шеба обрушила на него переданные ей Соломоном знания, казалось ему теперь до невозможности мелодраматичным, однако и открывшаяся Меге романтическая наивность матери не помешала ему любить ее еще сильнее — и еще острее переживать горькую утрату.

«К тому времени, когда тебя подвергнут насильственной изоляции, — объясняла Шеба, — твоя идея об убийстве норок людьми ради их шкурок уже будет вовсю гулять по колонии, и с этим Старейшинам уже не справиться. Твоя сила, Мега, не в том, что ты провозвестник новых идей, твоя сила в том, что ты провозвестник истины, и — как всякая истина — она в конце концов восторжествует!»

Но в действительности все оказалось не так. Выдумка Психо насчет «хреновины» сильно исказила нарисованную Шебой идеалистическую картину. Поразмыслив на досуге, Мега довольно скоро пришел к заключению, что революция — это не просто правда, которую можно единожды изречь, после чего она сама пробьет себе

дорогу к победе. Точно так же не была она и чистой наукой со своими раз и навсегда утвержденными правилами и законами. Как верно заметила Мата, тут ничего нельзя было планировать заранее. В частности, вопреки предсказаниям Шебы, Старейшины предоставили ему самому возможность что-то делать со своей изреченной истиной.

Мата решила тайно встретиться с ним только после того, как тщательно проанализировала умонастроения жителей колонии. Поначалу, правда, она хотела открыто обратиться к Меге, однако скоро рассудила, что особого смысла в этом нет. Ее тоже подвергнут остракизму, и на этом дело и кончится. Была у нее надежда, правда высмеянная Психо, что молодые норки сами начнут заговаривать с Мегой, презрев запрет Старейшин. Молодым самочкам Мега казался вдвойне привлекательным благодаря романтическому ореолу мученика-изгнанника, однако и сверстники-самцы нередко приближались к нему, выражая таким образом свою солидарность и поддержку. И только теперь она поняла, что дальше этого никто из них не пойдет и что она слишком многого ждала от молодняка.

Психо, опьяненный успехом, предавался бесконечному самовосхвалению, изрекая одну глупость за другой.

«Старейшинам скоро придется провести открытые дебаты по поводу моей "Песни о хреновине",— легкомысленно заявлял он. — Она стала настолько популярной, что они неминуемо проиграют, и тогда мы без труда их спихнем. Как тебе моя идея?» — «Ты действительно считаешь, что Старейшины настолько глупы, что пойдут на это? — резко парировала Мата. — Действительно, молодежь любит твою хреновину, — добавляла она без улыбки, — но я не уверена, что кто-то захочет рисковать ради нее своей шкурой. И поскольку я уже решила побеседовать с Мегой, у меня есть для тебя новое задание. Я не хочу, чтобы меня видели с ним, поэтому ты должен организовать мне надежное прикрытие».

«Есть какие-нибудь конструктивные идеи?» — поинтересовался Психо, продолжая глупо ухмыляться.

«Да, есть, — жестко ответила Мата. — Ты должен учинить свалку, притвориться, будто ты вот-вот лишишься хвоста и самой жизни в придачу, и продержаться, сколько сможешь».

Психо с трудом сглотнул.

«Можешь сам выбрать себе противника, — продолжила Мата. — А нет — так мои подруги с удовольствием это устроят».

«Пожалуйста, не утруждайся, — торопливо проговорил Психо.— Я уж лучше сам…»

И теперь Мега не без удовольствия прислушивался к пронзительным воплям боли и шуму драки, доносившимся из противоположного угла игровой площадки.

— Я велела своим воительницам выступить на его стороне, — ухмыльнулась Мата. — Но все равно нельзя рассчитывать, что Психо продержится долго, поэтому давай покороче. Скажи честно и откровенно, готов ли ты сделать следующий шаг. Если ты согласен, то единственное, что от тебя потребуется, это постоянно оставаться на виду у норок, особенно у старших.

— Кажется, мне понадобится алиби, — немедленно понял Мега и сурово спросил: — Зачем?

— Не скажу,— твердо сказала Мата. — Абсолютно необходимо, чтобы ты не знал, в чем дело. К тому же я не намерена рисковать, встречаясь с тобой. В данных обстоятельствах я свободна действовать как мне больше нравится.

В глубине души Мега понимал, что его затянувшаяся изоляция только усиливает влияние двух его подчиненных, которые, в отличие от него, могли общаться с кем угодно. Впрочем, Мата подняла какой-то гораздо более существенный вопрос.

— Кто из нас должен быть сверху? — Мега намеренно воспользовался грубым мужским выражением и присовокупил двусмысленную ухмылку, надеясь вызвать ответную реакцию.

— Никто из нас не сверху и никто — снизу, — парировала Мата. — Мы равны. И то, о чем мы сейчас говорим, намного важнее обыкновенной случки.

Впервые они, хотя бы вскользь, упомянули о сексе, и Мега почувствовал неожиданное разочарование от того, как Мата равнодушно «закрыла тему».

Как бы там ни было, на данном этапе Мата была права: в этой ситуации у Меги не было выбора.

— Так ты даешь мне свое «добро»? — снова спросила она.

— Да, Мата, — неохотно согласился Мега. — Но только при условии, что ты не будешь делиться планами с нашим Крысенышем.

— Договорились. — Мата криво ухмыльнулась. — Впрочем, после этой потасовки Психо не будет годен НИ на что путное еще довольно долго.

Мега расхохотался. Пусть на минутку, но он снова почувствовал, что они с Матой все еще близкие друзья.

Макси вышел на свою ежедневную тренировку в подавленном настроении. Даже по прошествии стольких дней он не знал, что делать с песней о хреновине, продолжавшей звучать у него в ушах, и это безмерно раздражало его. Макси любил разбираться с проблемами, составляя в уме полный список всего, что было ему известно. После этого он выстраивал разнообразные факты и фактики по ранжиру и строем прогонял их перед своим мысленным взором, с каждым пунктом неуклонно приближаясь к логичному выводу или заключению, которое он искал, и только «хреновина с морковиной» не поддавалась этому скрупулезному анализу, ибо из-за нее мысли Макси сворачивали с накатанной колеи на зыбкую и топкую почву ассоциаций и смутных намеков, откуда им было труднее всего выбраться.

Все же Макси не оставлял своих попыток и для начала несколько раз отжался от пола на передних лапах. Когда Мега впервые пропел свою ахинею, верный Макси поддержал его, однако каждый раз, когда сверстники заговаривали об этом в его присутствии, ему приходилось разражаться своим мужественным лающим смехом, чтобы скрыть непонимание. Юмор всегда давал– ся Макси нелегко, из-за чего он постоянно — с самого раннего детства, насколько он помнил, — служил мишенью для более или менее остроумных шуток и розыгрышей. Пока он был рядом с Мегой на церемонии инаугурации, все было нормально. Его герой храбро отстаивал свои взгляды, и Макси несказанно гордился своей ролью защитника, но даже тогда он не совсем понял, что же все-таки Мега имеет в виду.

Отжавшись на передних лапах, Макси стал приседать на задних, что, впрочем, не мешало его размышлениям. Почему Мега вдруг запел какую-то глупую песню на таком важном диспуте? Если он имел в виду что-то серьезное, то почему не сказать об этом прямо? Почему он опустился до глупой чепухи, вместо того чтобы повести со старыми пердунами аргументированный спор? Хочет он, в конце концов, всерьез взяться за Старейшин или как?

Когда указ об остракизме вступил в действие, Мега сам оттолкнул его, и Макси, всегда готовый услужить своему кумиру, легко уступил. И все же его не покидало ощущение, что им пренебрегли, его отвергли, и это чувство усилилось, когда Макси прознал, что подлинным автором выдумки с «хреновиной» является не кто иной, как Психо. Чем он провинился, что Мега предпочел ему этого ублюдка?

Вчера, кстати, Психо опять здорово досталось, вспомнил Макси, но еще тогда ему показались странными сразу два обстоятельства. Во-первых, этот задохлик первым затеял драку. Обычно Психо старался держаться как можно незаметнее, следовательно, это было сделано специально. Во-вторых, в самый разгар экзекуции, в которой Макси с радостью принял живейшее участие, Психо неожиданно был спасен целой шайкой свирепо огрызающихся самок, а с ними даже Макси не решался связываться без достаточно серьезного повода.

Покончив с приседаниями и отжиманиями, он вышел к самой сетке, чтобы начать бег. На сегодня он наметил себе четыре десятка кругов. Подобная задача была не под силу ни одной норке в колонии. Начал он, впрочем, с ровной трусцы, надеясь организовать свои мысли

и. выстроить их в логическом порядке. Больше всего его восхищало то, как песня о хреновине подействовала на молодое поколение норок. Она сделала их энергичными, сплотила. Макси твердо верил, что норки заслуживают гораздо большего, чем в состоянии была им предложить скучная жизнь в вольере. В последнее время ему все чаще казалось, что впереди как будто забрезжил свет. Сейчас, однако, все снова висело на волоске. Стоически перенося наказание, Мега добьется немногого — это было ясно. Неясно было другое: сумеет ли он предпринять что-то такое, что могло бы снова высечь искру, дать событиям новый толчок.

Преодолев первый поворот и выйдя на длинную прямую, Макси перешел на бег вприпрыжку и вскоре нагнал Мату, которая вот уже некоторое время кругами носилась по игровой площадке. Как только они поравнялись. Мата резко увеличила темп и сумела удержаться с ним до второго поворота.

Там Макси неохотно перешел на быструю рысь.

— У меня поручение от Меги! — неожиданно прошептала Мата уголком рта.

Макси от удивления подпрыгнул и сбился с шага. Только потом он понял, как хитро и дальновидно поступала Мата. Среди норок, разминавшихся на игровой площадке, не было никого из Старейшин. Они вообще никогда не упражнялись, и потому все как один страдали от избыточного веса; сам же он строго придерживался убеждения, что каждая норка, достойная своей порции мяса, обязана поддерживать форму вне зависимости от того, живет ли она в клетке или где-нибудь еще. В частности, Мата — при том что Макси вообще мало интересовался самками — нравилась ему как раз тем, что неизменно оставалась поджарой и быстрой. На всякий случай он скосил глаза и с удовольствием отметил, какая она гибкая и прыгучая.

Перехватив его взгляд, Мата ответила такой откровенной улыбкой, что Макси снова прибавил скорости, стараясь скрыть смущение.

Когда он снова побежал в нормальном темпе, Мата легко нагнала его вновь.

— Мега хочет, чтобы ты устранил Рамсеса, — шепнула она, почти не двигая губами.

Потрясенный Макси споткнулся во второй раз.

— Ты хочешь сказать — избавиться от него?

— Да.

— Как?

— Убить его, ты, идиот! Только ничего не напорти" и не попадись сам.

Теперь, когда Макси знал, что от него требуется, все его мысли пришли в порядок сами собой. В клетках всегда хватало жестокости, и это иногда приводило к серьезным ранениям, однако до смертоубийства дело не доходило.

Нравилась ли Макси эта затея? О да, конечно! Он был уверен, что это будет нечто более значительное, чем простая искра, которой он ждал от своего Вождя. Это будет настоящий гром среди ясного неба!

— Ты имеешь в виду первый толчок? — шепотом переспросил он.

— Конечно, Макси! — Мата ободряюще улыбнулась ему. — Ты-то знаешь, что у Меги на уме.

Макси вовсе не был уверен в том, что знает, однако он почувствовал, как его настроение стремительно улучшается. Мега снова нашел выход, и, что было еще важнее, он просил Макси стать его орудием!

Внезапно в голове Макси появилась одна тревожная мысль, и он тут же спросил:

— А какое отношение имеет ко всему этому Психо?

— Никакого, — успокоила его Мата и нахмурилась. — Ты думаешь, Мега глуп?

— Разумеется нет, — поспешно ответил Макси и наморщил нос. Все-таки он предпочел бы, чтобы Мега сам рассказал ему о своем желании, а не передавал через какую-то самку.

— Кроме того, все должно быть сделано так, чтобы на него не упало ни тени подозрения,— негромко, но твердо добавила Мата. — Именно поэтому он и выбрал тебя, Макси. Он знает, что может на тебя положиться. Мы оба рассчитываем на тебя, Макси. Ты ведь не подведешь нас, правда?

: ; С этими словами она метнулась вперед и, игриво вильнув задом перед самым его носом, свернула в сторону, оставив его заканчивать тренировку в одиночестве. Надеясь, что у него в голове прояснится еще больше, Макси для ровного счета добавил к своим сорока кругам еще десять и принялся носиться по площадке, то набирая скорость, то снова переходя на медленную рысь. Когда, отдуваясь и топорща влажную от пота шерсть, он остановился, все было решено.

Отыскав глазами Мату, он многозначительно ей кивнул, а потом, рискуя навлечь на себя ее гнев и подвергнуть опасности их общую тайну, повернулся в сторону Меги и кивнул ему. Ни Мега, ни Мата ему не ответили, но Макси это не удивило. Очевидно, все это было частью плана. Глава 20

НА ОЩУПЬ СКВОЗЬ ТУМАН

Филин заставил Большую Задницу устроить встречу на Малой поляне и сумел настоять на том, что на этот раз их разговор с Дедушкой Длинноухом должен протекать строго один на один. Крайне недовольный Лопух сумел вырвать у него только одну уступку — чтобы на встрече присутствовала молоденькая крольчиха, сиделка ДД.

Когда Филин вылетел из дупла, в лесу было серо, уныло и неприютно. Такая погода держалась последние два дня, но его острый глаз хорошо различал первые признаки близкой весны. Сухие сережки на деревьях удлинились, сквозь подстилку прелых прошлогодних листьев пробилось несколько стрелок дикого лука, крошечные кустики подснежников, хорошо заметные на серовато-коричневом фоне, кивали головками, предвещая скорое тепло. И все же не было смысла обманывать Себя: жалко и пустынно выглядел лес, еще не до конца оправившийся после Великих Холодов. Филин даже подумал, что напрасно он все это затеял, да и старику ДЦ прогулка по холоду и сырости вряд ли могла принести

пользу. Скорее наоборот, такая погода только обострит его многочисленные хвори и боли.

В момент, когда, расправив крылья, Филин тормозил в воздухе, чтобы опуститься на подходящее бревно, он с неудовольствием заметил в зарослях падуба Лопуха, пытавшегося укрыться среди кривых стволов и каплющих холодной влагой веток. Должно быть, этот проныра с большой задницей заранее пробрался сюда в надежде подслушать не предназначавшийся для его развесистых ушей разговор. Филин, однако, счел за благо на данном этапе шум не поднимать, тем более что из норы уже появился Дедушка Длинноух. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что он почти висит на плече своей сиделки. Выглядел он гораздо хуже, чем в прошлый раз, и Филин подумал, что если бы он еще промедлил со встречей, то ДД понадобились бы носилки.

— Жуть какая погода! — окликнул он старика, кивком головы указывая на хмурящееся небо.

— Всего лишь одно из четырех времен года. — Кролик-патриарх нежно улыбнулся сиделке, которая помогла ему поудобнее устроиться на мокрой траве. — Нам всем стоит собраться с силами и пережить самое худшее, потому что за ночью всегда приходит рассвет. Если бы в жизни не было плохого, с чем бы мы могли сравнить все хорошее?

Филин уже ощущал на себе воздействие сверхъестественного обаяния, которое излучала эта древняя развалина; то же самое и он когда-то сказал перелетным птицам, восхищавшимся красотой Старого Леса. Правда, не в таких выражениях — ДД умел выражать важные мысли гораздо красивее, чем Филин, — но в общем и целом взгляды их, похоже, совпадали. Во всяком случае, ему хотелось считать, что он думает почти так же, как Дедушка Длинноух. Для Филина, однако, самая главная трудность по-прежнему заключалась в том, что большая часть сказанного стариком ускользала от его понимания, прежде чем он успевал во всем разобраться, как выскальзывает из когтей пучок скользких кишок.

— Не могу не согласиться, — кивнул он. — Лично я считаю, что лес может быть многообразен, но не может быть некрасив.

— Конечно, конечно, — проговорил ДД, дружелюбно осклабив в улыбке остатки резцов. — Ты наверняка помнишь, в прошлый раз я обещал тебе объяснить, как я представляю себе равенство таких разных лесных жителей. Теперь мне почему-то кажется, что ты зашел в изучении этого вопроса гораздо дальше, чем я полагал вначале…

Филин еще никогда в жизни никуда не ходил, да и маршруты, которые пролагали в небе его могучие крылья, существенно отличались от извилистых, пересеченных коварными корнями лесных тропинок.

— Прости, я и забыл, ты ведь летаешь, — сказал кролик, и Филин подпрыгнул на бревне: ДД снова читал его мысли! — Я как-нибудь попрошу тебя рассказать мне, на что это может быть похоже. Меня всегда интересовало все новое…

Чувствуя, как его снова затягивает куда-то не туда, Филин предпринял отчаянную попытку повернуть разговор в нужное ему русло.

— Эта большая беда, которая грозит лесу,— это… миксоматоз? — выпалил он.

— Ты, наверное, поговорил со своими друзьями-хищниками? — без всякого раздражения уточнил Длинноух. — Нет, это не болезнь, хотя я, наверное, дорого бы дал за то, чтобы это был всего лишь миксоматоз. Разумеется, я ни в коем случае не желаю этакой напасти своим сородичам… Нет, опасность, приближение которой я чувствую — и с каждым днем все сильнее, — может положить конец существованию леса как такового. Во всяком случае, того леса, который мы знаем и любим сейчас, больше не будет, и коснется это, к сожалению, не одних кроликов, но и всех остальных. Всех без исключения, считая и тебя, мой добрый товарищ.

Услышав выражение «лес как таковой* — выражение, стократ осмеянное лисом и барсуком, — Филин значительно приободрился и даже почувствовал какую-то опору под когтями.

— Вы, кролики, всегда делаете самые мрачные предсказания, — процитировал он Бориса.

— Думаешь, услыхав вдали волчий вой, мы сразу готовимся умирать? — раздумчиво проговорил ДД и кивнул, отчего складки старческой кожи у него на шее заколыхались. — Ну что ж, отчасти ты прав: некоторые из моих собратьев бывают — как бы помягче выразиться? — слишком торопливы. — Он криво улыбнулся. — И я не отрицаю, что в прошлом они подняли не одну ложную тревогу. Но разве не правда, что рано или поздно волк все-таки приходит?

Филин почувствовал себя озадаченным. Он никогда не думал об этом аспекте проблемы. Ах, если бы ДД был с ним, когда Фредди и Борис сообща громили его аргументы!

— С твоей стороны было очень любезно еще раз навестить меня, — неожиданно быстро сказал старый кролик, перехватывая выпавшую из когтей Филина инициативу. — Мой правнук Лопух рассказал мне, с каким блеском ты справился со своей ролью Постоянного Исполнительного Председателя на последнем собрании ОСПЛ. Я очень этим доволен, и мне радостно не только за Лопуха или за тебя, но и за всех нас. Лопух — правильный кролик, и намерения у него самые лучшие. — ДД усмехнулся и продолжил: — Боюсь, правда, что в последнее время он чрезмерно увлекся всякого рода митингами и собраниями, а между тем в сравнении с проблемой, о которой мы сейчас говорим, это такая мелочь, что о ней и упоминать-то не стоит. Кроме того, занимаясь организационными вопросами, можно легко утратить перспективу. И мне кажется, что ты мог бы оказать Лопуху неоценимую помощь и повернуть его деятельность в нужное русло. Повторяю, тот, кто за деревьями не видит леса, тот подвергает себя серьезной опасности!

Филин сразу заметил, что, произнося эту тираду, ДД явно старался говорить погромче. Быстро обернувшись к кустам, за которыми скрывался Лопух, он увидел в той стороне небольшой пенек, над которым, ясно видимое на фоне темной зелени падуба, торчало розовое ухо.

Оно дрожало от напряжения. «Ах ты старый хитрец, — подумал он, снова поворачиваясь к Дедушке Длинноуху, который еще больше вырос в его глазах. — Есть ли что-то такое, чего бы ты не знал?»

Решив подыграть старику, он тоже заговорил чуть громче, заговорщически подмигнув ДД.

— Боюсь, дорога еще предстоит долгая. В конце концов, он довольно молод… — Тут Филин подумал, что по годам Лопух навряд ли моложе его самого. — Впрочем, я готов сделать скидку на его неопытность.

Сделав паузу, чтобы перевести дух, Филин снова обернулся: ухо над пнем трепетало, словно лист на ветру.

— Кстати, я называю его Большой Задницей, — небрежно добавил он.— Ничего личного, конечно…

— Зато верно с точки зрения физических особенностей, — улыбнулся ДЦ. — Но, боюсь, политически ошибочно. Разумеется, будучи хищником, ты не чувствуешь себя связанным светскими условностями, которые могут привести к серьезным осложнениям в будущем.

Он негромко хихикнул, но Филин не отреагировал: выражение «политически ошибочно» снова сбило его с. панталыку.

— Кроме того, существуют Уложение о Порядке и Билль о Правах Существ, которые поглощают значительную часть энергии моего правнука, — продолжил ДД, снова повышая голос. — Я аплодирую его усилиям, но не могу не задаться вопросом: к чьей выгоде они направлены?

Филин не удержался и снова бросил взгляд через плечо. Розовое ухо никуда не исчезло и продолжало вибрировать.

— Ладно, хватит о нем, — сказал ДД, возвращаясь к своему обычному тону. — Боюсь, при такой погоде мне трудно будет оставаться снаружи достаточно долго.

Филин посмотрел на пушистую крольчиху, которая закатила свои влажно блестящие глазки, словно говоря, что в такую погоду ДД не следовало выходить из норы вовсе.

— С твоего позволения, я постараюсь как можно скорее ввести тебя в курс дела, — сказал тем временем

Дедушка Длинноух. — Опасаюсь, правда, что понять это будет нелегко. Многие кролики — и те не понимают всего до конца. Что касается твоих скептически настроенных друзей, считающих нас паникерами, трепачами, длинноухими дурачками…

Филин снова подпрыгнул, пораженный тем, как много знал Длинноух. Несмотря на это, он предпринял слабую попытку опровергнуть услышанное, но ДД остановил его движением своей высохшей лапки.

— Нет, нет, не тревожься, — мягко сказал он. — Они имеют право на свою точку зрения. Я сам, бывало, резал правду-матку в глаза, впрочем, тогда я был значительно моложе. Ведь эта сырая погода не повредит старику? — добавил он с улыбкой, обращаясь к молоденькой крольчихе.

Та хихикнула, заморгала длинными ресницами, а Филин неожиданно подумал: до каких пределов простираются ее обязанности сиделки? Пожалуй, решил он, дело не обходится одним режимом дня и занудными, как у Юлы, разговорами. Это открытие заставило его посмотреть на старика с новым уважением.

— Весна еще не проросла цветами, а время, обильное спелыми плодами, уже далеко позади, — уронил Дедушка Длинноух загадочную фразу, глядя на пелену мелкого холодного дождя, колышущуюся над поляной.— Боюсь, от тех времен нам остался только туман и никто из нас сегодня не увидит заката. Но все равно, даже в дожде есть своя красота и таинственность. Ты согласен?

Филин был вполне согласен. У него часто возникали подобные мысли, но ему не с кем было ими поделиться. Интересно, как бы он обсуждал таинственную красоту тумана с Борисом?

— Но я, кажется, повторяюсь, — сказал старый кролик и, подобравшись, посмотрел на Филина до странности пронзительным взглядом. — Сейчас я прошу тебя только об одном: выслушай меня как можно внимательнее и постарайся никогда этого не забывать…

И он начал свой доклад, останавливаясь только тогда, когда миловидная сиделка поднимала лапку, чтобы вытереть ему с бровей капли дождевой воды. Филин тем

временем изо всех сил старался не упустить сути, хотя с уст кролика то и дело срывались словечки типа «взаимозависимость», «Гея»1 и «симбиотические связи», существенно осложнявшие понимание. Было, впрочем, видно, что ДД изо всех сил старается сделать свой доклад предельно понятным. Вооружившись прутиком, он трясущейся лапой чертил на земле какие-то неровные линии и кружочки, отдаленно похожие на яблоню с яблоками, но без листьев. Это, по его словам, должно было иллюстрировать многочисленные связи между самыми разными формами жизни.

— Видишь, друг мой, это называется «пищевой цепочкой», которая связывает нас всех в единое целое.

Филин видел перед собой только сложную паутину линий, при одном взгляде на которую любой уважающий себя паук сдох бы от зависти, но, по мере того как прутик в пораженной артритом конечности Дедушки Длинноуха добавлял к этому странному рисунку новые и новые детали, Филин понемногу начал разбираться в том, о чем рассказывал и во что просил его поверить кролик-патриарх. Все живые существа, обитающие в лесу, и в окрестных полях, и даже во всем мире, были, оказывается, связаны между собой крепкой взаимной зависимостью.

— Все дело в том, как удерживать эту схему в равновесии, — подчеркнул ДД. — А для этого все мы — я имею в виду каждый вид — должны в равной степени участвовать в происходящих в лесу процессах. Вот в каком смысле мы все равны. Как тут решить, кто важнее и кто играет более значительную роль в определении естественного хода событий? Представь себе бабочки-но крыло. Ты никогда не задумывался о том, к каким последствиям может привести лишний взмах такого крыла?..

Дедушка Длинноух неожиданно замолчал, а Филин так же неожиданно подумал о том, что вся эта ученая белиберда едва не заставила его позабыть о себе. Как

' Гея (греч.) — земля; в древнегреческой мифологии — *мать-3ем-ля», прародительница живых и обитель мертвых.

же, последствия взмаха крылом какого-то лесного мотылька! А каковы могут быть последствия не одного, а нескольких взмахов его собственных мощных крыльев? Множество полевок могли бы ответить на этот вопрос — кроме, разумеется, тех, которые уже никогда никому ничего не расскажут.

«Так что же, значит, все, что он выслушал,— гуано? Кроличьи катышки?» — снова и снова спрашивал себя Филин. Но странное влияние древнего кролика никуда не делось; даже если все им рассказанное действительно было гуаном, то гуаном очень любопытным и не лишенным оригинальности. Просто нужно немного поднапрячься и попробовать охватить разумом всю картину, решил Филин. В частности, загадка с «пищевыми цепочками», похоже, начала разъясняться. Как, бишь, говорил об этом ДД? Растения служат пищей травоядным, которых, в свою очередь, поедают хищники, в то время как всеядные питаются теми и другими, — и так от корней нарисованного ДД дерева до самой вершины, на которой оказался он, Филин, — самое хищное в лесу существо. Кстати, деревья, произрастая из семян, тоже тянулись вверх и старились только для того, чтобы упасть и сгнить, превратившись в питательный чернозем для следующих поколений деревьев, которые появлялись из их же семян, заполняя собой лес. И даже солнце высушивало влагу, которая поднималась вверх и, превратившись в тучи и облака, проливалась на землю благодатным дождем, питавшим собой реки — такие, например, как та, что текла вдоль опушки леса. Реки, в свою очередь, добегали до Большой Воды, о которой Филину когда-то рассказывали перелетные птицы. Там солнечные лучи снова превращали воду в облака, которые возвращались с ветром обратно на сушу, чтобы снова выпасть в виде осадков. Без солнца и дождей не смогли бы расти растения, которыми питаются травоядные, а не было бы травоядных, то и хищников бы не было, и даже не было бы всеядных, которым все равно, чем или кем питаться…

— Все растения и все животные играют исключительно важную роль, являясь составными частями уди-

вительно сложного и находящегося в постоянном движении целого, — подвел итог ДД и, с трудом удерживая в дрожащих лапах палочку, заключил нарисованную на земле схему-паутину в круг. Было очевидно, что каждое движение дается ему огромным напряжением сил и воли, и крольчиха-сиделка покосилась на Филина с молчаливым упреком. — Все в лесу движется по одному и тому же замкнутому кругу. Видишь, друг мой, этот великий круговорот? Прах есмь и возвращаюсь в прах… Пыль в конце концов снова превращается в пыль. Боюсь, я не все сумел объяснить доступно, — задумчиво промолвил ДД. — Но это слишком длинная история, а времени у нас мало…

Тут Филин не мог не согласиться; он никогда не слышал ничего длиннее, да и ДД выглядел так, словно в любой момент готов был откинуть когти.

— Позволь мне вкратце повторить для тебя хотя бы основные положения, друг мой, — сказал Дедушка Длинноух. — Наш лес — это сообщество, где уживаются друг с другом миллионы самых разных форм жизни. Между ними существует определенное равновесие, которое поддерживается в замкнутой системе автоматически, то есть само собой. Так всегда было, и так всегда должно быть. Грядущая беда будет подобна могучему ветру, который может опасно расшатать это равновесие. Ничего более определенного я — увы! — сказать не могу. Я знаю только одно: это будет вторжение, подобного которому никто из нас никогда не переживал и которое с невиданной доселе яростью сметет все на своем пути. В этой связи, друг мой, я хотел бы обратиться к тебе с просьбой. Я слишком стар, и очень скоро меня здесь не будет. Все бремя ответственности падет на моего правнука Лопуха. Так обещай же мне помочь нам выстоять и сохранить все хорошее, что нам так дорого. Обещай оставаться нашей силой и опорой, мой дорогой, самый дорогой друг!

Хилое тело Дедушки Длинноуха вдруг содрогнулось от какого-то внезапного спазма, и голова его безвольно упала на плечо.

— Обещай мне!..— хрипел он, пока сиделка прилагала все усилия, чтобы помочь ему удержаться на

ногах. — Обещай мне, Фил! Я знаю, твое честное слово дорого стоит, и, если ты дашь мне его, я буду знать, что ты ни при каких обстоятельствах его не нарушишь…

Похоже было, что Дедушка Длинноух умирает прямо у него на глазах, и Филину страстно захотелось, чтобы этого не происходило как можно дольше. В растерянности он бросил взгляд вверх и увидел, как завеса тумана ненадолго поднялась, так что он смог рассмот^ реть мокрые деревья на дальнем конце поляны так отчетливо, словно они росли совсем рядом. Все это показалось ему знамением, в точности повторявшим то, что происходило в эти секунды у него в мозгу. Он прилетел на поляну с полной головой сомнений, посеянных там разговорами с Фредди и Борисом, и не сумел понять даже половины объяснений ДД. Но оказалось, что понимать не обязательно. Инстинктивно Филин принял все сказанное, потому что он уже давно любил лес, любил весь целиком, и то немногое, что он все-таки почерпнул из прочитанной ему лекции, лишь помогло ему точнее определить свое место и роль в жизни этого единого сообщества. Отныне, подумал Филин, каждый поступок будет видеться ему по-другому.

Что касалось последних слов ДД, то в них почти не было грубой лести, которой, как он начал с некоторых пор подозревать, были пропитаны панегирики Лопуха. («Кстати, тут ли еще Большая Задница?» — задумался Филин и обернулся. Лопух был не просто на месте — его стало значительно больше: над пеньком торчали уже два больших розовых уха.)

— Я обещаю, что буду помогать не только Лопуху, но и всему лесу, — медленно и торжественно проговорил он.

— Я знал…— чуть слышным шепотом отозвался Длинноух, с трудом улыбаясь.— Я знал, ты поймешь. Теперь мне можно умереть спокойно, потому что я не сомневаюсь: что бы ни случилось, ты будешь с нами. На всякий случай — прощай, мой пернатый друг…

Когда сиделка почти волоком потащила старика к норе, Филин неожиданно почувствовал, как у него закружилась голова. Он вдруг стал одной из центральных

фигур в чем-то совершенно грандиозном, чего он еще не понимал до конца. Тут ему в голову пришла другая мысль, и от досады он даже чиркнул когтями по бревну, на котором сидел. Гипнотическое воздействие старого мешка с костями оказалось таким сильным, что он начисто позабыл выяснить у ДД значения слов «дремократия» и «элитизм» — не говоря уже о крайне загадочных выражениях «вопреки» и «политически ошибочно». Глава 21

ТВАРИ ЛИ ДРОЖАЩИЕ?..

О смерти Рамсеса стало известно только на рассвете, когда в его клетке начали собираться на Совет Старейшины. Мгновенно встал вопрос, кто расправился с Рамсесом. Был ли это кто-то из норок, или же что-то еще? Не успело, однако, начаться расследование, как вошел Хранитель с утренней порцией еды, и норки, боясь, как бы их не заподозрили в убийстве, торопливо разбежались по своим клеткам.

Судя по всему, Хранитель почувствовал, что дело неладно, в тот самый момент, когда он щелкнул своей штукой на стене и сарай залило ярким светом. Опустив на лол звякнувшие ведра, Хранитель быстро пошел по проходу, заглядывая в каждую клетку. Наконец он дошел до клетки Рамсеса и остановился как громом пораженный. В конце концов он открыл замок и, с осторожностью просунув внутрь руку, вытащил обмякший труп.

Норки с тревогой следили за тем, как Хранитель, постоянно оглядываясь, понес мертвого Вождя к выходу. Ненадолго он исчез из их поля зрения, но потом появился вновь, еще более бледный, чем обычно. При помощи какой-то палки он опустил дверцу в задней стенке опустевшей клетки Рамсеса, а потом небрежно Накидал еды в их кормушки. После этого человек снова прошелся туда-сюда по проходу, тщательно проверяя замки на каждой клетке, и ушел, причем долго возился lt;; большим замком на воротах сарая.

Придя в себя, норки выбрались из клеток и обнаружили своих Старейшин в крайнем смятении. Единственным, до чего они додумались, было срочное совещание, на котором все они с горькими упреками набросились на Психо. Почему он не предупредил их? — спрашивали Старейшины. Впрочем, в одном они были совершенно уверены — с Рамсесом расправился кто угодно, но только не сам Психо. Его трусость была общеизвестна; кроме того, никто не верил, что такое физически слабое существо способно нанести такое страшное увечье всевластному Вождю славной колонии. Нет, подозреваемым номер один был, конечно, Мега, но неожиданно двое Старейшин выдали ему железное алиби. Как они объяснили, Мега все время находился у них на глазах; в частности, всю прошлую ночь он спокойно лежал почти у самого порога их клетки. Старейшинам это показалось совершенно необычным, они даже собирались доложить об этом на Совете.

Не сомневаясь, что все это было подстроено нарочно, Старейшины немедленно обратили свое внимание на Мату, которую они считали подозреваемой номер два. И все же им было нелегко поверить, неужели самка может обладать достаточной свирепостью и силой, чтобы совершить такой отвратительный поступок. Третьим и последним подозреваемым был Макси, однако никто из Старейшин не мог вразумительно сказать, как и когда он сговорился с Мегой.

Среди сторонников Меги появился убийца, который действует решительно и скрытно, и это отнюдь не придавало им уверенности. Как мрачно говорили друг другу Старейшины, одно дело — применять закон так и тогда, когда тебе удобно, и совсем другое — делать то же самое, зная, что за это с тобой могут расправиться.

Что до самого Меги, то он без особого труда свел концы с концами, хотя до этого момента он даже не задумывался об убийстве. Когда Мата просила его позаботиться об алиби, Мега решил предоставить событиям развиваться естественным путем. И вот теперь, когда случилось нечто страшное, он с удивлением обнаружил,

что не испытывает никаких особенных эмоций. Инстинкт подсказывал ему, что происшествие непременно сработает в его пользу, но память о Шебе омрачала это чувство. Она ни за что бы этого не одобрила. Сначала песня о хреновине, потом убийство… Ни Шеба, ни сам Мега никогда не думали о подобном исходе. Понадобился еще один женский ум, чтобы взять ситуацию за горло, и не только в переносном, но и в прямом смысле.

Высмотрев среди норок Мату, Мега прошел за ней до ее клетки.

— Зачем? — только и спросил он, пренебрегая своим остракизмом как не существующим более.

— Необходимо было продвинуться хотя бы еще на шаг вперед, Мега.

— Значит, это ты?..— поразился Мега.

— А ты как думаешь? — улыбнулась Мата. Мега чувствовал, чья была идея, но вместе с тем не сомневался, что, послушавшись его указаний, она ничего не сказала Психо.

— Макси?

Мата лукаво улыбнулась.

Значит, подумал Мега, у него появился еще один верный сторонник, и отнюдь не неожиданный. Он уже давно считал Макси своим сообщником, хотя еще ни разу не разговаривал с ним, называя вещи своими именами. Вместе с тем Мега от души радовался, что в этой головокружительной авантюре, задуманной и осуществленной изощренным женским умом, исполнителем оказался именно Макси: физически сильный, целеустремленный и — к счастью! — не привыкший рассуждать или задавать вопросы.

— Почему ты не посоветовалась со мной? — требовательно спросил он у Маты.

— В принципе консультация состоялась, — сказала Мата, глядя на него с искренним пониманием и приязнью. — Но вместе с тем я должна была сделать так, чтобы никто не подумал, что у тебя рыльце в пушку. И ты прекрасно это понимал. Я специально наблюдала за тем, как тщательно ты работаешь над своим алиби. Ты наш лидер, Мега, ты вожак, а не какой-нибудь

грязный интриган и убийца; именно таким тебя и должны представлять себе все норки.

Мега с подозрением уставился на нее:

— Значит, в случае чего все шишки достанутся Макси?

— Он не будет возражать, Мега. Макси гордится своей ролью,— уверенно сказала она.

Пересекши игровую площадку сердитыми прыжками, Мега приблизился к Макси.

— Давай присядем, — сказал он, награждая своего сторонника широкой дружеской улыбкой, в которой не было ни капли притворства.

— Как тебе моя работа, Вождь? — с беспокойством осведомился Макси.

— Ты отлично справился! — похвалил его Мега, постаравшись придать своему голосу как можно больше искренности и энтузиазма.— Просто превосходно! Я уже решил наградить тебя, когда… словом, когда будет возможность.

— Я очень тронут, мой Вождь! — торжественно заявил Макси. — Я готов служить тебе, как ты пожелаешь, и исполнить любое задание.

— Для начала держись ко мне поближе, — ответил Мега и увидел, как зрачки Макси угрожающе сузились: к ним вприпрыжку бежал Психо.

— Ты должен немедленно обратиться к массам! — пропищал он, потянув Мегу за переднюю лапу. — Старейшины скоро выйдут, и все ждут, кого назначат новым Вождем. Нельзя терять время!

Мега огляделся по сторонам и увидел множество направленных на себя взглядов. Он представил себе, как, должно быть, зловеще выглядит их маленькая группа, к которой тем временем присоединилась и Мата. Больше всего они были похожи на заговорщиков, затевающих что-то нехорошее или даже — в свете недавних событий — кровавое.

Так ли они с Шебой представляли обстановку перед его первой публичной речью?

— Что мне сказать им, Мата? — спросил он. Мата безразлично пожала плечами:

— Я свою часть работы сделала. Если ты — вожак, значит, ты должен выполнить свою.

Мега почувствовал себя в ловушке и мысленно выругался. Он вовсе не хотел спрашивать совета у Маты, это вырвалось само собой, как если бы он обращался к матери. И каким бы жестким ни показался ему в первые мгновения ответ Маты, он понимал, что она права. Это было его шоу, хотя в данном случае он просто реагировал на чрезвычайные обстоятельства, к которым не имел прямого отношения. Такая зависимость от подчиненных была ему не по душе, однако раз уж он спрашивает совета у Маты, то почему бы ему не спросить и Психо? Этот-то, по крайней мере, будет стараться вовсю.

Психо быстро нашел свое место в изменившейся обстановке. Теперь, когда на стороне Меги появился решительный и грозный убийца, он больше не колебался и поспешил внести свое предложение, чтобы хоть немного подстраховаться.

— Вот что нам нужно сделать, Мега, — без колебаний заявил он. — Во-первых, напомни им песню про хреновину. Потом мы смешаем Старейшин с грязью, а на третьем этапе оглоушим массы тезисом о свободе. Случай с Рамсесом напугал их до безумия, поэтому надо дать им понять, что это не твоих зубов дело. Иными словами, нужно показать народу, что ты парень решительный и смелый, но вместе с тем умеешь быть довольно приятным и бояться тебя не нужно. В этой связи я бы попросил тебя несколько раз пошутить, и вообще, веди себя не слишком круто там, где это возможно.

Психо тараторил, уходя при этом все дальше и дальше от темы, и Мега почувствовал нарастающее раздражение. Это должна была быть его речь, и ему не хотелось, чтобы этот циничный мерзавец вкладывал ему в пасть свои собственные мысли и слова. Больше всего его возмутило стремление Психо придать особенное значение полумифическому заговору между Старейшинами и Хранителем.

— Отличная получается импровизация, верно? — хихикал тем временем недоносок. — Два плюс два равняется пяти.

Все, что говорил этот ублюдок, выглядело до странности убедительно. Разумеется, они с Психо совершенно разные натуры, но Мега не мог не признать, что их интуиция работала в одном и том же направлении. Более того: оба безгранично доверяли своей интуиции.

— Собери норок, — коротко велел он Макси, обратив внимание, как выражение свирепой преданности во взгляде его сторонника исчезает, по мере того как улыбка Психо становится все шире, превращаясь в гримасу наглой самоуверенности.

Макси без особого труда удалось собрать обитателей колонии в углу игровой площадки.

— На твоем месте я бы наплевал на остракизм и послушал, что скажет Мега, — шепотом говорил он каждому,' подразумевая, что если его не послушаются, то может произойти что-то страшное. И никому не пришло в голову спросить, что же именно. Все обитатели вольера были уверены, что с Рамсесом, тем или иным способом, расправился не кто иной, как Мега. Макси и не собирался этого оспаривать. У него была совсем другая задача: сделать так, чтобы никто и ничто не помешало Старейшинам совещаться как можно дольше. Старейшины, в свою очередь, не спешили выйти к народу, ибо им нечего было сказать.

Порядок, в котором заговорщики предстали перед норками, предложил Психо. Он должен был встать справа от Меги, Мата слева, а Макси — позади. Связь Меги и Маты была общеизвестна; причастность к их делам маленького недоноска — тоже, поскольку Психо не утерпел и рассказал многим, что именно он выдумал песню про хреновину. Таким образом, новым элементом был только Макси, однако его публичное появление в обществе Меги должно было, по замыслу Психо, яснее всяких слов говорить, кто убил Рамсеса.

— Все должно быть точно так же, как было у Старейшин во время инаугурации, — убеждал Психо. — Если кому-нибудь придет в голову возразить, ему при-

дется сделать это потом. Если же нет, то тебя автоматически сочтут новым Вождем.

Психо также вызвался открыть собрание; на этот раз он нервничал ничуть не меньше, чем его аудитория.

— Позвольте мне представить вам Мату, вашего нового вожака Мегу и силача Макси. Именно через него наш несчастный Рамсес передает вам свои извинения за свое вынужденное отсутствие, — провозгласил он и хихикнул. Макси на заднем плане выпрямился и весь напрягся, пока подтекст сказанного потихоньку впитывался в умы слушателей. Никто не проронил ни слова.

Мега выдержал паузу и только потом, сделав Психо знак отступить в сторону, дружелюбно осклабился сородичам.

— Ну что, друзья мои, с чего начнем? — спросил он, искусно подражая фамильярным интонациям Рамсеса. — Боюсь, правда, тут возникает одна проблема. Мне, видите ли, не разрешается говорить, а вам — слушать; кроме того, всем нам запрещено произносить одно очень важное слово — какое, вы и сами не хуже меня знаете. Как же мы решим? Может, мне просто постоять перед вами молча и удалиться? Или вы все заткнете уши?

Тут Мега ухмыльнулся еще шире и заговорил своим нормальным голосом:

— Ну, братья-норки, давайте громко скажем, что мы на самом деле думаем обо всей этой чепухе. Что? Не слышу!

— Хрень! Хрень! Хреновина! — раздалось в ответ несколько неуверенных голосов.

Психо тут же занес этих норок в свою мысленную картотеку. Это были потенциальные сторонники, к которым впоследствии можно будет обращаться.

— Ну-ка еще раз!

На этот раз голоса звучали дружнее, к тому же их стало явно больше.

— Еще!!!

По мере того как хор голосов звучал все громче и Дружнее, все больше слушателей осознавали, как им нравится подобное времяпрепровождение. Многие чувствовали себя так, словно очутились в совершенно новом

мире, вдалеке от покровительственно-снисходительных речей Рамсеса и скучных нотаций других Старейшин.

— И что вы думаете об этом дурацком запрете? — изо всех сил крикнул Мега.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина! — раздалось в ответ. — Красная морковина!

— А что вы думаете о самих Старейшинах?

— Хрень-хрень-хрень, хреновина! — грянули слушатели, подхваченные общим порывом и опьяненные сознанием полной безнаказанности.

В следующую секунду по толпе пронесся дружный вздох — примерно половина норок осознала, что они только что произнесли. У некоторых на мордах появилось виноватое выражение, и Психо постарался запомнить и их. За этими следовало приглядывать особо.

— Разумеется, все наши Старейшины — это хреновина! — прогремел Мега. — И кроме того, они уже стали нашим историческим прошлым — ну что ж, туда им и дорога.

Он нахмурился, а норки, вспомнив о покойном Рамсесе, хранили мертвое молчание.

— Мои норки! — воззвал Мега. — У меня есть сообщение чрезвычайной важности. Мне удалось узнать еще одну страшную тайну. Я уже рассказывал вам, что Хранитель убивает норок ради их драгоценных шкурок. Теперь вы должны узнать, что падающее небо — полная хреновина! Иными словами, мои дорогие норки, это просто сказка, которую сообща выдумали наши Старейшины и наш Хранитель. Это-то и есть самое страшное. Старейшины сговорились с человеком — вот почему им так хотелось, чтобы вы не огорчали его плохим поведением. Вот почему они строго преследовали вас за неподчинение и сделали такими бесхребетными и мягкотелыми. Именно за это они получали от Хранителя лучшие куски!

Слегка приподняв верхнюю губу, Мега оглядел аудиторию.

— Где же они теперь, эти норки, которые правили нами? В своей Счастливой Стране? — сказал он, снова подделываясь под интонации Рамсеса. — Может быть,

нам следует в память о них помолчать минуту и представить, как они резвятся в своей новой обители, не зная ни голода, ни хлопот?

Тут Мега на мгновение закрыл глаза. Ликование охватило его. Все сработало, все опять сработало! И, как и в прошлый раз, ключом к успеху был юмор; хочешь не хочешь, а идеям Психо следовало отдать должное.

— Ну как, вы видели их? — спросил он, открывая глаза и улыбаясь блаженной Рамсесовой улыбкой.— Я — нет! — прорычал он, резко меняя тон. — Потому что это — еще один миф, мои норки, еще один краеугольный камень мерзкого заговора, который сплели Старейшины. Никакой Счастливой Страны нет, но зато есть Старейшины, которые прячутся друг за друга, словно предатели. Да они и есть самые настоящие предатели, о мои норки!

С этими словами Мега повернулся к клетке, где все еще продолжалось совещание Старейшин.

— Почему они не выходят, чтобы сказать слово в свою защиту? — прокричал он, обвиняющим жестом указывая в ту сторону. — Чего они боятся?

Психо не вытерпел и довольно фыркнул. Последнее замечание Меги — учитывая, что труп Рамсеса едва успел остыть, — показалось ему довольно забавным. Мата, очевидно, подумала о том же, так как бросила на Мегу предостерегающий взгляд, но их Вождь, казалось, вовсе не заметил мрачной двусмысленности своего вопроса.

— Я скажу вам, чего они боятся! — прокричал он. — Они боятся нас и боятся истины! Настало время сурово осудить их заговор и низвергнуть их тиранию. Кто мы — норки или презренные мыши?

— Мы — норки! — прогремело в ответ. — Норки! Норки! Норки!

— Это правильно, — подтвердил Мега. — Мы норки, и очень скоро мы выйдем на свободу и пройдем по дорогам, где еще не ступала норочья лапа. Я, Мега, призову к нам на помощь людей-освободителей! Я, Мега, сломаю запоры и выпущу вас из клеток. Я, Мега, при-

шел, чтобы вернуть вам дикую и свободную жизнь! Ну, мои храбрые норки, покажите, кто со мной!

Как не без яда говорил впоследствии Психо, не все лапы поднялись одновременно, однако в конце концов несогласных больше не было. Глава 22

ПРАВДА МАЛЕНЬКИМИ ПОРЦИЯМИ

Несмотря на обещание, данное Дедушке Длинноуху, Филин решил, что на данный момент с него хватит и кроликов, и их заумной болтовни. Вместе с тем, расставшись со старыми друзьями, Филин никак не мог решиться окончательно соединить свою судьбу с Сопричастными Попечителями. Только теперь, оказавшись в сомнении на распутье двух дорог, он понял, насколько приятно и легко ему было в обществе пусть не особенно близких, но все же во многом похожих на него существ. Одиночество с каждым днем становилось все тягостнее.

«Не интересуюсь»— таким был краткий ответ Раки, когда Филин поделился с нею последними откровениями старого кролика. Фредди и Борис вообще смотрели сквозь него; Юла продолжала дуться из-за непочинен-ного гнезда, но Филин был настроен еще решительнее, чем прежде, поскольку для него вопрос имел принципиальное значение. Тем временем несколько погожих солнечных деньков, когда воздух почти что прогрелся, напомнили ему, что за пора должна наступить в самое ближайшее время: и Юла, и он сам должны были поддаться голосу природы, которая твердила всем птицам и зверям: «Размножайтесь!» Хочешь не хочешь, надо было выполнять свои супружеские обязанности, тем более что у филинов браки заключались один раз и на всю жизнь.

Однако не думать о Сопричастных Попечителях оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Он стал настолько популярен, что и птицы, и самые разные земные существа, которыми он обычно пренебрегал, восторженно махали ему в знак приветствия. Теперь даже

презренные завирушки обращались к нему с непереносимой фамильярностью, от которой Филина буквально тошнило.

В конце концов Лопух все же перехватил инициативу из его когтей и взял за правило регулярно появляться под буком, чтобы вызвать его на разговор. Но гнев Юлы был таким сильным, что Филин скрепя сердце согласился еще раз встретиться с Лопухом в Карьере.

— Единственный кролик, с которым я согласен говорить, — это Дедушка Длинноух, — ровным голосом сообщил он запыхавшемуся Лопуху, как только тот прискакал в Карьер.

— К сожалению, Филли, в настоящее время это невозможно, — сокрушенно вздохнул Большая Задница и печально покачал головой. — Мой почтенный прадедушка все еще с нами, но он, увы, не достаточно compos mentis1 , чтобы вести сколько-нибудь важные переговоры.

— Иными словами, ДД быстро угасает, — негромко прибавила верная Маргаритка, которая непрошеной явилась к месту встречи вместе с супругом.

Филин с подозрением уставился на обоих, хотя в данном случае у него почти не было оснований сомневаться в том, что сообщила ему эта парочка. Когда он в последний раз видел ДД, старый кролик фактически устранился от дел, предложив, чтобы его место занял Лопух. Кстати, мельком подумал Филин, многое ли пронырливый внучек сумел подслушать из его беседы с дедом? Во всяком случае, он искренне надеялся, что ссылка на размеры его задней части не миновала ушей кролика.

— Ладно, оставим это; давай лучше я расскажу тебе кое-какие хорошие новости. — Лопух ослепительно улыбнулся. — Благодаря тебе успех превзошел самые смелые мои ожидания. Молодые кролики заняты теперь тем, что выясняют, как это их так ловко обвели вокруг пальца. Или, точнее, вокруг когтя. Между прочим, тебе наверняка будет приятно узнать, что я

1 Compos mentis (лат.) — в здравом уме.

нашел способ немного приручить их, дав насекомым статус наблюдателей без голоса. К настоящему времени лесную мелюзгу вообще можно сбросить со счетов: большинство насекомых живет так недолго, что за прошедшие дни у них сменилось несколько поколений. И молодежь не знает о происшедшем ровным счетом ничего.

Лопух ухмыльнулся, обнажая свои выступающие резцы.

— Например, о «Поденках за Светлое Завтра» уже никто и не вспоминает, — снова хихикнул он. — По их меркам все это было целую эпоху назад, но, доложу я тебе, зрелище было еще то. Понимаешь, однажды они явились на заседание огромной тучей и протолкнули какую-то поправку просто за счет своего подавляющего численного преимущества. Но поскольку отпущенный им срок жизни составляет всего сутки, к вечеру все они были уже мертвы и не сумели явиться на следующее заседание, так что их поправка оказалась мертворожденной. Как бы там ни было, теперь с этим покончено. Кролики… То есть не только они, но и все здравомыслящие существа с… как бы это выразиться… с более высоким КУР — коэффициентом умственного развития — снова взяли управление в свои лапы.

— Значит, я вам больше не нужен, — сказал Филин утвердительным тоном и кивнул головой, чтобы подчеркнуть значение своего заявления.

— Напротив! — в испуге воскликнула Маргаритка. — Теперь мы нуждаемся в Председателе больше, чем когда-либо!

— В самом деле, Филли,— перебил подругу Лопух. — Без тебя нам не справиться. Недавно мы попытались провести собрание без Постоянного Исполнительного Председателя, и что у нас вышло? Полный и абсолютный хаос. Перед нами встает во весь рост очень непростая задача: Попечители должны обсудить и принять мое Уложение о Порядке в Лесу и Билль о Правах Существ. Мы очень рассчитываем, что ты поможешь нам успешно провести оба эти документа через рутину

обсуждения, с тем чтобы их можно было принять как можно скорее.

Когда Лопух произносил эти два помпезных названия, его голос аж задрожал от гордости и восторга, а Филин почувствовал, как у него упало сердце. Борис довольно часто поносил эти два чудовищных порождения жалкого кроличьего умишка, да и ДД отнесся к проекту правнука с нескрываемым пренебрежением. Согласно сведениям барсука, эти документы уже вызвали ссоры и разногласия почище тех, что были спровоцированы раскольнической деятельностью молодых кроликов-активистов. Более того… Билль и Уложение, которые по идее должны были определить и закрепить за каждым обитателем леса его права и обязанности, сочинялись кроликами довольно долгое время. Из-за этого они превратились в объемистые труды, содержащие огромное количество длинных слов, которые звучали достаточно внушительно. Процесс законотворчества протекал мучительно, и в результате оба документа обросли не меньшим количеством невразумительных дополнительных пунктов, подпунктов, перекрестных ссылок, поправок и пояснительных сносок, которые лишь сильнее запутывали, и единственное, что можно было сказать по сути обоих документов, — это что они, несомненно, создавались с самыми лучшими намерениями.

«Нам от этого будет только хуже», — подвел итог Борис, с сердитым фырканьем глотая бывшего члена организации «Власть Черных Жуков».

Припомнив все это, Филин снова повернулся к Лопуху.

— Спасибо за доверие, — вежливо проухал он, — но я решил, что мне совсем не обязательно участвовать в этом и дальше. В конце концов, я исполнил то, о чем вы просили меня в начале.

— А как же твое обещание Дедушке Длинноуху?! — воскликнул потрясенный Лопух.

— А также твои авторитет и основательность, — пискнула Маргаритка.

Филин уже догадался, что такое этот самый «оторви-тет». Это была такая штука, которая вовсе не означа-

ла — как Филин неправильно понял вначале,— будто он должен отрывать головы излишне нервным полевкам. На деле это было всего-навсего сидеть с насупленным видом и притворяться серьезным и вдумчивым. Что же до «основательности», то это качество, как ему казалось, было лишь не такой уж редко встречающейся способностью притворяться, будто тебя и сотня кроликов с места не сдвинет и что именно вокруг тебя происходит все коловращение лесной жизни. Собственно говоря, все участники' собраний и заседаний только этим и занимались — разыгрывали друг перед другом убедительное представление, даже если за их ужимками и прыжками ничего не стояло. Филин уже давно подметил, что именно самые робкие и трусливые кролики первыми начинали блеять «Слушайте! Слушайте!» именно тогда, когда обсуждалась какая-нибудь малозначительная чепуха.

Нет, что бы там ни думала наивная милашка Маргаритка, дело было не в «основательности» и «оторви-тете». Просто Филин должен был заполнить собой образовавшийся вакуум власти и стать главным боссом ОСПЛ. И хотя собрания по-прежнему производили на него самое гнетущее впечатление, Филин не мог не признаться себе, что ему нравится быть начальником.

В конце концов, утомленный потоками слов, которые обрушил на него Лопух, Филин драматическим жестом поднял крылья в знак того, что сдается.

— Достаточно, — сказал он устало. — Ладно, Лопух, ты выиграл. Я остаюсь Председателем, но у меня будет два условия: во-первых, я должен еще раз встретиться с ДД, а во-вторых, как только твое Уложение и Билль о Правах будут приняты, я ухожу и пусть меня больше не трогают.

— Договорились! — быстро ответил Лопух, неожиданно становясь по-деловому немногословным и важным. — Увидимся на Малой поляне завтра перед закатом. Ну, пока…

И он, увлекая за собой Маргаритку, поскакал прочь с потрясающей скоростью. Филин вдруг почувствовал, что его провели, только вот как?

Между тем Лопух, скакавший вниз по склону, был весьма доволен собой. Возможно, Филин еще не понимал этого, однако он оказался на крючке, и Лопух вовсе не собирался отпускать его.

Маргаритка, изо всех сил старавшаяся не отстать, выглядела, однако, несколько смущенной.

— Почему ты ничего больше не сказал ему про Дедушку Длинноуха? — спросила она, задыхаясь.

— Потому что он не спрашивал, — отрезал Лопух, апро себя подумал: «Неужели она не в состоянии понять, что такое политическое маневрирование?» Шансов на то, что его прадед выйдет из состояния комы, не было никаких, однако ДД тем не менее еще рано было называть мертвым, что как нельзя лучше устраивало Лопуха.

— Но это же нечестно, Лоппи! — воскликнула шокированная Маргаритка.

— Но я не сказал ни слова лжи, разве не так? Просто это была не вся правда, а ее маленькая порция. В следующий раз Филин узнает больше. Глава 23

ПРИЗНАНЫ МЕРТВЫМИ

Полная недееспособность Старейшин проявилась во время совещания. Когда снаружи донеслись обрывки запрещенной песни о хреновине, Старейшины поняли, что их судьба решена, но и тогда лишь молча переглядывались, с тревогой прислушиваясь к речи Меги.

Потом они стали наперебой оправдываться друг перед другом. Что они могут сделать? Как справиться с этим смутьяном? И тут же, несмотря на высокое положение, которое формально все еще оставалось при них, наперебой начали признаваться друг другу, что слова Мегивызвали в их душах какие-то смутные движения и помыслы.

Ни один из них, разумеется, никогда не упоминал об этом прежде, однако поразительные откровения Меги,услышанные Старейшинами в тот день, когда они

беседовали с ним один на один, делали свое разрушительное дело. Бывало, разоткровенничавшись, Старейшины вслух признавались, что, как они ни стараются, им не удается отделаться от навязчивой песенки о хреновине.

Существовали и дополнительные факторы, воздействие которых не мог бы предусмотреть самый изощренный ум. Взять хотя бы инцидент с птицами, столь несвоевременно залетевшими в вольер. Из-за них Посвящение не оказало на молодое поколение должного воздействия, и вот к чему это привело! В общем, решили Старейшины, их вины в том, что старому порядку пришел конец, нет.

Стоило послушать их сейчас, и можно было подумать, будто они всегда старались хорошо относиться к Меге. В конце концов, он так нежно говорил о своей матери, был так верен ее памяти, так спокойно и с достоинством переносил свой остракизм! И много чего еще было поставлено ему в заслугу. «Нет, этот Мега определенно настоящая норка!» — восклицали Старейшины, начисто позабыв, как совсем недавно тот же самый персонаж был их главной головной болью. То, что вся колония оказалась очарована его откровениями или его личным обаянием — или и тем и другим вместе, — едва ли можно было считать удивительным или неожиданным.

И все же убийца в лагере Меги не давал Старейшинам покоя. Если они попытаются защитить свое учение, то очень возможно, что горячий молодой лидер отправит их вслед за Рамсесом. Следовательно, им надо попытаться увлечь слушателей за собой в лабиринт оправданий и отговорок. Доктрину можно временно похоронить. Самое главное — придумать что-то такое, что могло бы спасти их собственные жизни.

Еще немного посовещавшись, Старейшины определили стратегию. Единственной их надеждой была полная капитуляция, после которой им оставалось только отдаться на милость нового Вождя. Если это поможет им сохранить жизнь, то в будущем они найдут способ отомстить.

По привычке они проголосовали за свой план, но это оказалось лишней формальностью. Резолюцию о спасении собственных шкур утвердили единогласно.

Мега отдыхал в своей клетке, когда вошедший Психо сообщил ему, что Старейшины просят его встретиться с ними частным образом.

— Скажи им, — распорядился Мега, — что я занят: у меня встреча с самим собой. Их я приму, когда закончу.

Психо поспешно выбежал вон, весьма довольный отсрочкой. Он вполне одобрял большую часть того, что новый лидер сообщил массам, но мессианский пыл Меги смутил Психо.

— Я им покажу, этим хреноголовым Старейшинам! — объявил он Психо сразу после окончания митинга. — Я им припомню, как они зазвали меня к себе в клетку для частного разговора! Тогда эти старые пердуны даже не приняли меня всерьез. Теперь настал их черед, к тому же Макси рвется проделать с ними то же самое, что и с Рамсесом. Он утверждает, что это единственный способ навсегда обезопасить себя от их происков. Макси даже вызвался самолично исполнить эту работенку.

Психо немедленно встревожился. Ну и еловая голова этот Макси!

— Нет, Мега, ни в коем случае! — воскликнул он. — Хватит с нас Рамсеса! Репутация палачей нам только повредит. А что скажет Хранитель, если обнаружит трупы? Он этого так не оставит, и мы все окажемся по уши в дерьме. Я уверен, Мега, Старейшины готовы сдаться. Прояви милосердие, великий Вождь! Пусть массы увидят, что ты — Мега Милостивый, Мега Справедливый, а не Мега Кровавый. Тогда они добровольно пойдут за тобой, куда скажешь.

Мега улыбнулся так загадочно, что Психо невольно замолчал.

— Я что-то не то говорю? — неуверенно спросил он.

— Нет-нет, все правильно, — успокоил его Мега. — Не беспокойся, я обещаю подумать над твоими словами. Просто я пока не вижу никаких импровизаций…

Пасть Меги разъехалась в широкой улыбке — он заставил-таки этого маломерка как следует пропотеть. Мега вовсе не собирался сообщать Психо, что многие его предложения он предвидел и нашел правильными — особенно в той части, которая касалась реакции Хранителя: тут Макси определенно чего-то недопонял. Что касается первого убийства, то вовсе не Мега распорядился устранить Рамсеса; больше того, он до сих пор не знал, додумался ли бы он до этого самостоятельно. Впрочем, надо признаться, Мега уже довольно далеко отошел от заветов Шебы и успех на первом этапе достался ему не благодаря матери, а благодаря советам соратников, которые действовали более грубыми, но и более эффективными методами.

Мега, однако, понимал, что он и дальше будет вынужден использовать подобные приемы. У него просто-напросто не было другого выхода. Теперь, когда Старейшины больше не мешали ему, главным препятствием на пути к свободе стал человек — враг, которого необходимо было одолеть. Что до низвергнутых Вождей, то Мега вовсе не стремился сводить с ними личные счеты; для него это был просто еще один вопрос, требующий профессионального и быстрого решения.

Новая мысль пришла к Меге словно бы ниоткуда — и привела его в прекрасное расположение духа. Он покажет своему импровизатору, что такое настоящая импровизация! Пусть только Психо услышит, что Мега скажет молодым норкам.

Когда Старейшины вошли в его клетку, робко остановившись у входа, Мега сразу увидел, насколько прав был Психо. Они были сломлены! Они смотрели в пол и, запинаясь, бормотали извинения и оправдания. Нет, они ни в чем не виноваты. Просто они следовали установленному до них порядку. Теперь они прозрели и готовы сделать все, чтобы исправить положение. Они

публично покаются. Они обещают никогда не восставать, если их простят. Они клянутся в меру сил помогать новому Вождю. Весь их богатый политический и организационный опыт к его услугам…

— Спасибо, не нужно, — перебил Мега, непосредственно переходя к условиям капитуляции. — Вы все публично признаетесь в сознательном обмане.

— Да, — с готовностью откликнулись Старейшины.

— После этого вы будете подвергнуты остракизму.

— Мы согласны.

Мега неожиданно почувствовал, что Старейшины надоели ему сильнее, чем ежедневные помои, которыми потчевал их Хранитель.

— Вы все правильно поняли, господа Старейшины, — быстро сказал он. — Самое главное — вас не убьют. Во всяком случае — сейчас. Но если хоть один из вас попытается что-то предпринять, страшная смерть ждет всех. Достаточно одному оступиться — и вас растерзают, разорвут на куски. Всех! Таким образом, судьба каждого из вас находится в лапах его же товарищей.

«Если уж это не помешает им действовать сообща и не заставит относиться друг к другу с подозрением, тогда ничто не поможет», — думал Мега, следя, как Старейшины мрачно переглядываются.

— Я распорядился собрать жителей колонии, — продолжил он. — Мы готовы выслушать ваше покаяние сейчас — пока вы не посовещались и не передумали.

Не сказав больше ни слова, Мега вышел, поручив Мате руководить церемонией публичного унижения Старейшин, — она сама его об этом просила. Макси, справившись с разочарованием, постигшим его, когда он узнал, что казни не будет, отвел душу, свирепо рыча на Старейшин, которых он вывел из клетки Меги и построил у торцевой стены игровой площадки. Низко опустив головы, они невнятно бормотали слова раскаяния, в то время как Мата представила целый список их преступлений. Все это происходило под аккомпанемент песни о хреновине, которую, перемежая ее насмешками и оскорблениями, хором исполняли молодые норки.

Мега снова появился на сцене в конце церемонии.

— Запомните, — обратился он к понурым, униженным Старейшинам. — Начиная с сегодняшнего дня вы официально считаетесь мертвыми, хотя физически вы, возможно, не пострадаете. И это так же окончательно, как и то, что случилось с Рамсесом.

Молодые норки отозвались на эту краткую, но энергичную речь бурей аплодисментов. Многим из них настоящая смерть — как в случае с Рамсесом — казалась удивительной; она опьяняла, но и пугала. Может ли каждый из них чувствовать себя в безопасности, если их новый лидер готов убивать с такой легкостью? Другое дело — статус официально мертвых. Это они могли понять, это звучало как хо-о-рошая, смачная шутка. Да и низвергнутых Старейшин можно будет помучить в свое удовольствие.

— До свиданья, старички, до свиданья! — в экстазе пели они. — Прощайте навсегда, Старейшины!

Мега терпеливо ждал, пока ликование наберет силу.

— Тихо! — крикнул он внезапно, заставив всех замолчать. — Есть еще одно, мои норки! Думал ли кто-нибудь из вас, куда мы пойдем, когда выберемся из этой опостылевшей тюрьмы?

Ответа не было. Сама надежда на свободу оказалась столь грандиозной и всеобъемлющей, что этот чисто практический аспект еще не дошел ни до кого из обитателей вольера, включая и ближайших сподвижников Меги. Один Психо яростно тряс своей заостренной головой, словно умоляя Вождя не произносить больше ни слова. Но Мега не обратил на него внимания. Что бы там ни сигнализировал коротышка, ему все привлекательнее казалось обернуть против бывших правителей колонии их же собственное учение.

Сделав паузу, Мега с удовлетворением смерил взглядом обреченных Старейшин.

— Вы, наверное, ждете, что вас спасет ваш обожаемый Хранитель? — с издевкой спросил он. — Что он придет и заберет вас в Счастливую Страну?

Не дожидаясь ответа, он повернулся к слушателям, ловившим каждое его слово.

— Ну что же, если эти негодяи когда-нибудь попадут туда, их ждет пренеприятный сюрприз! — прогремел он. — Они обнаружат, что мы добрались туда раньше них. Да, мои норки, именно туда я отведу вас, в то место, которое Старейшины называли Счастливой Страной. Это лес, чудесный лес, о котором рассказывала желтая собака. Я отведу вас в Горчицын лес, который отныне стал для нас Землей Обетованной. Глава 24

СТАРЫЕ ДОБРЫЕ ДЕНЬКИ

На первом же неформальном информационном заседании Филин наслушался такого, что голова у него закружилась и пришлось долго летать над лесом, чтобы привести ее в порядок. Когда он давал свое согласие стать Постоянным Исполнительным Председателем, он имел в виду только самые большие и самые значительные собрания. Теперь ему приходилось участвовать в работе неисчислимых комиссий, подкомиссий, комитетов, комитетиков, дискуссионных групп, рабочих секций и семинаров по обмену идеями.

Параллельно происходили бесконечные неофициальные встречи, информационные брифинги и консультации — начиная с предварительных, на которых соперничающие фракции вырабатывали свою стратегию, и заканчивая аналитическими, где разбирались по косточкам причины возможных неудач и задержек. (Ожидать проволочек и неудач было в обычае Общества Сопричастных Попечителей, поэтому, когда они в конце концов случались, все испытывали мрачное удовлетворение.)

Проходили собрания тоже своеобразно. Стоящие на повестке дня вопросы горячо и с жаром обсуждали, и по ним принимали важные решения, однако впоследствии все они словно растворялись в небытии, и Филину никак не удавалось зацепить их хотя бы кончиком когтя. Вскоре Филин понял, что кролики привыкли работать так, как они питались — щипля траву

крошечными порциями, по стебельку, по былиночке. Очевидно, идея запустить зубы во что-то мясистое и сочное претила им как таковая. В конечном итоге Филин почувствовал себя крайне неуютно. Очарование ДД тоже со временем рассеялось, и Филин не видел смысла в кипучей деятельности, которую развили кролики. Но было уже поздно — он увяз в Попечительстве по кончики крыльев.

От самого названия «Сопричастные Попечители Леса* веяло чем-то типично кроличьим, неопределенным, пушистеньким. Насчет «Леса» все было более или менее ясно, хотя, насколько он помнил, существовала целая подкомиссия из нескольких рабочих групп, которые спорили о том, подразумеваются ли при этом прилегающие к Старому Лесу поля. Филин, впрочем, боялся даже думать на эту скользкую тему.

Больше всего озадачивало его прилагательное «Сопричастные*. Чему сопричастные? Или, наоборот, кому? Ничему, насколько он мог заметить (постоянное состояние озабоченности и тревоги не в счет). И какой толк от этой — или любой другой — сопричастности? (Знать бы все-таки, что же это такое!)

Не лучше обстояло дело и с «Попечителями*. Что опекают эти несчастные вегетарианцы? Или кого? Спросили ли они предварительного согласия опекаемых? Как они осуществляют свое попечительство с практической точки зрения?

От подобных вопросов голова Филина начинала потихонечку гудеть, и он попытался добыть ответы у Лопуха, но Большая Задница был слишком увлечен многочисленными митингами, где его участие было «жизненно необходимо* («Ты понимаешь, Филли, что я хочу этим сказать?*), одновременно уклоняясь от просьб Филина о новой встрече с ДД под предлогом неважного состояния здоровья последнего.

В конце концов Филин почувствовал, что толку с него как с барсука молока, и решил попытать счастья с кротом Марком. Больше всего Филина привлекала его манера говорить, похожая на манеру ДД, и прозорливая мудрость, когда Марк подчеркнул двуличие Со-

причастных Попечителей. Они частенько принимали в свои ряды существа, которые питались не только растениями, но и низшими формами жизни, Марк же не ел ничего, кроме червей. Хотя это делало крота безоговорочно плотоядным, его прием в члены ОСПЛ был встречен громом оваций со стороны партии, выступавшей за привлечение в ряды Сопричастных Попечителей всеядных. Лопух даже заявил, что после первого грандиозного успеха на этой стезе специальная рабочая группа начнет агитировать ежей, как только они пробудятся от спячки.

Заметив в траве цепочку свежих курганчиков, Филин слетел с ветки и уселся там, где, по его подсчетам, должна была появиться следующая кучка. Он угадал точно. Пожалуй, даже слишком точно, подумал Филин, когда земля под ним зашевелилась и из кучки влажных земляных комков высунулась голова Марка, тут же на мгновение исчезла в подземной галерее и появилась оттуда с червем во рту.

Еще одной удивительной чертой Марка был его бешеный метаболизм. Говоря нормальным языком, он постоянно должен был что-то есть. Он потерял сознание на первом же собрании, не дождавшись даже, пока докладчик закончит перечислять резолюции, принятые на предыдущем митинге. После этого случая — несмотря на отчаянное сопротивление Кувшинки, выступавшей от имени Фронта Освобождения Червей, — он настоял на медицинском освидетельствовании и с тех пор был единственным существом, которому разрешалось питаться во время собраний.

Глядя на Марка сверху вниз, Филин видел, чем именно он приглянулся Попечителям: широкие передние лапы-лопаты, черный, совсем низкий мех, похожий одновременно и на бархат, и на блестящую кожу, прелестный розовый носик, слезящиеся близорукие глазки, производящие впечатление беспомощности. Да он своими ушами слышал, как кролики говорят о кроте: «Он такой земной!»

— Я прилетел спросить тебя, что значит «сопричастные» и «попечители»,— сказал Филин.— Ни один из

кроликов, похоже, не имеет об этом ни малейшего представления.

Чувствуя прилив энергии, вызванный проглоченным червем, Марк с готовностью пустился в «разъяснения», как это называли кролики.

— С тех пор как я стал Сопричастным Попечителем, я прозрел и стал интересоваться не только собой, но и остальными, — отбарабанил он. — Это означает, что по отношению к своим vis-a-vis1 я принимаю на себя роль попечителя — существа, неравнодушного и интересующегося их благосостоянием, если ты обоняешь, что я имею в виду.

— Насколько я вижу, ничего реального это не подразумевает.

— Ага! — воскликнул Марк, победоносно шевеля розовым носиком. — Общение, обоняешь ли, это и есть то главное, на чем все держится. Если ты ни с кем не общаешься, то как ты можешь ощущать свою со-при-частность?

— Но ты же не ощущаешь своей сопричастности, например, по отношению к червям.

— А вот и нет, — с негодованием отозвался Марк, отправляя в пасть еще одного червяка. — Как раз наоборот. В последнее время мое отношение к ним радикально изменилось, и я в полной мере ощущаю свою сопричастность к их трудной подземной жизни.

— Но ты все равно продолжаешь их есть, — неуверенно возразил Филин.

— Конечно, я не могу этого отрицать, однако одно дело — есть равнодушно и совсем Другое — питаться сопричастно, то есть не то чтобы с аппетитом, но с полным сознанием того, кого ты ешь и как. А теперь извини — я должен проверить, сколько червей нападало в мои тоннели.

Дедушка Длинноух предупреждал Филина, что его терпение — и терпимость — будут подвергнуты серьезному испытанию. Если допустить, что он живет в стране дураков, тогда во всем происходящем будет гораз-

1Vis-a-vis (франц.) — тот, кто находится напротив.

до больше смысла — или, вернее, меньше бессмыслицы, — если, конечно, все это не является бессмысленным само по себе. То, что в стране дураков происходят одни только глупости, казалось Филину совершенно естественным.

Однажды он решился на эксперимент. Он явился на одно из заседаний с большим опозданием, так что не заметить его было нельзя, а в качестве оправдания привел причину, которая лично ему казалась наименее веской: он, дескать, искал материал для починки гнезда. На самом деле Юла, исчерпав большую часть своих запасов желчи, в конце концов занялась ремонтом сама. Но к его огромному изумлению, к которому примешивалась изрядная доля отвращения, эта жалкая отговорка была сочтена вполне удовлетворительной, а один кролик, по имени Кукурузник, даже сочувственно вздохнул:

— Так трудно в наши дни достать то, что тебе нужно!

— Верно! — поддержал товарища Белоцветик. — В старое доброе время достаточно было только вылезти из норы, и вот тебе пожалуйста: тут же тебе растет сладкая сочная травка. Тогда нам не приходилось носиться по окрестностям, чтобы добыть себе какой-нибудь жалкий завтрак!

— Да, когда-то все было совсем по-другому, — загомонили сразу несколько кроликов, печально тряся головами. — Честно говоря, и лес уже не тот: теперь в нем так много народу, что нам, кроликам, буквально негде повернуться.

Услышав это, Филин застонал в голос. Даже если последнее утверждение было правдой, то кто виноват в этом больше, чем сами кролики, которые размножались как сумасшедшие?

— И все стали такие занятые! Ни у кого нет времени спокойно поболтать!

— Да, раньше все было лучше, включая погоду.

— Вы совершенно правы, любезный. Никогда не знаешь, то ли пойдет дождь, то ли выглянет солнышко.

— Или будет чересчур холодно, или слишком жарко.

— Да, славные были деньки! — вздохнули они хором.

В это время на поляне появился последний запыхавшийся член ОСПЛ, которого не хватало для кворума. Это была Жимолость — крольчиха, отличавшаяся «хорошо развитыми формами», как отзывались о ней Со-. причастные Попечители. Что касается Филина, он считал ее просто жирной.

— Прошу прощения, друзья, — выпалила она, тяжело дыша и тряся отвислыми щеками. — Примите мои самые глубокие извинения. Я, видите ли, как раз собиралась уходить, когда вспомнила, что должна сказать мужу что-то очень важное, о чем я совершенно забыла. Когда я вернулась обратно в нору, моего младшенького начало тошнить — наверное, он, как обычно, съел что-нибудь несвежее. Хотела бы я знать, сколько раз нужно повторять прописные истины, пока они их хорошенько усвоят?! Дело кончилось тем, что все крольчата начали плакать и мне пришлось их успокаивать. Потом, естественно, я стала убирать то, что было на полу… должна заметить, это было далеко не самое аппетитное зрелище. А запах!.. И разумеется, малыш сделал это посреди нашей парадной комнаты. Конечно, его вины тут нет, но я считаю, что он в первую очередь должен был смотреть, что ест! Словом, когда я закончила, произошло уже столько всего, что у меня в голове все перепуталось. Представляете, я вообразила себе, будто собрание назначено на Большой поляне! Я поскакала туда, но там, конечно, никого не было; даже некого было спросить, поскольку все вы были тут. Тогда я подумала и на всякий случай решила заглянуть сюда — вдруг вы здесь. И — видите? — я оказалась права! Как бы там ни было, — радостно заключила Жимолость, — все хорошо, что хорошо кончается, правда? И все же, если вас интересует мое мнение, я скажу: на сегодня с меня более чем достаточно!

— Бедняжка Жимолость! — запричитали остальные кролики, причем вголосах их звучали неподдельные тревога и сочувствие. Возможно, даже сопричастность.

— Не расстраивайся так!

— Мы ни капли не возражаем.

— Тяжело в наши дни быть многодетной матерью.

— То ли дело раньше!..

— Золотой век, золотые деньки…

— Увы, они никогда больше не вернутся. Я помню, мой дедушка рассказывал…

Собрание неуклонно превращалось в обмен слезливыми жалобами и бесплодными сетованиями на то, как весь лес катится по наклонной плоскости.

В результате Филин просидел на своем председательском сучке примерно полдня. К счастью, Филин, имевший удовольствие наблюдать Лопуха за работой, уже начал постигать искусство повернуть дело так, чтобы вынесенное решение непременно оказалось в твою пользу. Трюк был предельно простым, но требовал недюжинного гражданского мужества: кроликов можно было взять на измор, заставив их сидеть до победного (для тебя) конца, или по крайней мере до тех пор, пока количество твоих соперников не уменьшалось настолько, что ты мог быть уверен в победе твоей фракции. Только уловив этот момент, можно было смело переходить к голосованию. Глава 25

ВПЕРЕД И ВВЕРХ

С самого дня захвата власти Психо твердил Меге, как важно им не испортить отношений с Хранителем.

— Может, он действительно наш враг, и норки должны знать об этом,— подчеркивал он,— но, пока мы не освободились, это мы зависим от него, а не наоборот. Чтобы массы не пострадали, нам необходимо заигрывать с ним, а тебе надо издать недвусмысленный приказ: «Не расстраивайте Хранителя!»

Норки послушно исполняли приказ Меги, и никто не смел предпринять ничего враждебного в отношении Хранителя, однако что толку? После неожиданной кончины Рамсеса дисциплина упала, и в этом разброде даже самые тупые норки видели: Хранитель что-то подозре-

вает. Несомненно, он заметил, как изменился статус его любимцев — бывших Старейшин. Молчаливые и вялые, они больше не бросались к решетке, чтобы первыми приветствовать его, а все усилия человека, пытавшегося разжечь в них прежнее подобострастие, ни к чему не привели.

Вскоре события стали развиваться стремительно, причем ситуация все ухудшалась. Выходы на игровую площадку большую часть времени оставались закрытыми, клетки никто не убирал, еду Хранитель грубо швырял прямо сквозь проволочную сетку. Уборная была в жутком состоянии, но Хранителя это, казалось, не беспокоило. В довершение всего он начал пропускать кормления, и норки сидели полуголодные.

Глядя на игровую площадку, Мега обратил внимание еще на одно обстоятельство, которое, возможно, насторожило Хранителя. Освободившийся от власти Старейшин молодняк творчески развил сорвавшееся с языка Психо неосторожное замечание насчет «веселых паршивцев», объединившись в новые хулиганствующие группировки. Подростки обоего пола развязно фланировали по площадке, задирали друг друга и пачкали где только могли. Их неухоженный вид, неаккуратность и постоянная агрессивность ужасали родителей, в то время как молодняк настаивал, что это просто новый стиль. Они этот стиль разрабатывали и пестовали с особым тщанием. Макси, будучи приверженцем аккуратности и чистоты, даже предлагал «начесать соплякам холку», однако Мегу неожиданно поддержала Мата, выступившая сторонницей самостоятельного развития молодежной субкультуры. Меге же очень нравилось, что его молодые последователи хотят утвердить собственную индивидуальность и проявить свое подлинное «я».

Но в это утро, слушая регулярный доклад о состоянии дел, он уловил в голосе Макси новую тревожную нотку. Его военный советник начинал хорошо, даже очень хорошо. После того как предложение Макси о массовой казни Старейшин было отвергнуто, он скрупулезно и точно выполнял приказы своего Вождя, ни разу не усомнившись в них и не оспорив. После убий– ства Рамсеса все шуточки на его счет прекратились моментально, и Макси, обретя добавочную порцию уверенности, погрузился в задачу превращения норок в военную силу, с которой пришлось бы считаться. Он спал, ел и дышал с этой идеей, благо она была его собственной, и дело двигалось. В первое время Макси приносил исключительно оптимистические доклады, с энтузиазмом рассказывая, как проходит подготовка норок к жизни во «внешнем мире», однако вскоре Макси начал жаловаться, мол, молодняк становится все более неуправляемым. Последнее его сообщение оказалось наиболее мрачным.

— Осмелюсь доложить, мой Вождь, — жалобно сказал он, теребя усы, как всегда делал в затруднительных случаях, — норки перестают меня слушаться. До сегодняшнего дня это выражалось, главным образом, в вызывающем поведении, но боюсь, еще немного, и мы будем иметь дело с полновесным мятежом. Если не предпринять решительных мер, Мега, крышку с котла сорвет.

— Ты что, позабыл о своей обязанности сидеть на этой крышке? — резко перебил его Мега и тут же поймал себя на том, что впервые заговорил с Макси таким тоном. Это могло означать только одно — он тоже нервничал.

Пожалуй, не мешает посоветоваться с Психо.

— Пойми меня правильно, Мега, — твой призыв к свободе послужил нам прекрасным подспорьем в деле свержения власти Старейшин, — сказал Психо мрачно. Этот разговор с Вождем он предвидел, и нельзя сказать, чтобы он ждал его с нетерпением. — Конечно, моя песня о хреновине и штука с Рамсесом тоже сыграли свою роль, однако чаша весов склонилась на нашу сторону, потому что мы смогли предложить массам что-то новое. И твоя выдумка насчет свободы оказалась очень кстати. Это было умно, Мега; ведь свободы нет и никогда не будет. Но кого это волнует? Обещания дают только затем, чтобы их потом нарушать. Пока массы носятся с идеей освобождения, мы потихоньку правим, разве не

так? Если ты интересуешься моим мнением, то вот оно: дать массам новую игрушку, на которой они могли бы сосредоточить свою энергию.

Как и Макси, Психо сильно изменился после переворота. Он был весьма благодарен Меге, и его благодарность проявлялась в том, что он бродил среди норок, прислушивался, приглядывался и запоминал все разговоры, отмечал все подозрительные высказывания и порожденные завистью выражения недовольства и был в курсе всех подводных течений и скрытых тенденций. Психо казался вездесущим; никто из обитателей вольера и раньше не мог быть уверенным, что маленький негодяй не подслушивает их разговоры; теперь же, когда он перестал быть парией, не имеющим ни веса, ни влияния, даже сторонники Меги замолкали, лишь только замечали его поблизости. Тем не менее беспечные или слишком увлеченные спором всегда находились; к таким Психо умело подбирал ключик и выкачивал из них столько сведений, сколько было возможно. Полученную информацию либо передавал Вождю, либо запоминал, и в его безобразной остроконечной, как клин, головке хранилось уже несколько десятков досье, которые все пополнялись.

Но в последнее время и Психо все чаще сталкивался с фактами, не располагающими к спокойствию.

— Боюсь, Макси прав, — продолжал Психо, нервничая, ибо понимал, что его сообщение не может обрадовать Мегу. — Разумеется, большинство норок из старшего поколения продолжает тебя недолюбливать, но для нас это не новость. Важно другое: с каждым днем их недовольство растет. На данном этапе я не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что вокруг Старейшин сплачиваются заговорщики.

Мега нахмурился. Заговор? Пожалуй, Макси будет рад об этом узнать. Военный советник давно жаловался, что ему не нравится, как эти извергнутые из общества не-норки молча бродят по игровой площадке. Они слишком на виду, говорил он.

Потом Мега отвлекся мыслью, насколько странен и противоестествен его союз с Психо. Особенно ему не

давал покоя разговор, который состоялся у него с Макси некоторое время назад.

«Ты считаешь, нельзя иметь дело с этим недоноском?* — напрямую спросил Мега.

«Нет, если ты так ставишь вопрос, босс, — ответил Макси, и было видно, что грубоватая откровенность Вождя смутила его. — Он нам чужой, если ты понимаешь, что я имею в виду».

«Может быть, ты и прав, Макси, но он нужен нам, он слишком умен. Впрочем, моя безопасность — в твоих лапах, именно тебе придется смотреть, чтобы Психо не нанес удара в спину».

«Насчет этого можешь не беспокоиться, босс», — пробасил Макси и улыбнулся, весьма довольный тем, что у него есть чем заняться.

— Но наше-то поколение по-прежнему на нашей стороне, разве не так? — прервал Мега затянувшуюся паузу.

— Боюсь, и здесь мне нечем тебя порадовать, — с еще большим трепетом ответил Меге специалист по импровизациям. — И это самое неприятное. Молодые говорят, что наша помойка развалилась слишком быстро, и хотят выбраться отсюда как можно скорее. Теперь же, сейчас! Мне это не нравится, Мега.

Психо собрал все свое мужество и продолжал:

— Они все время спрашивают, почему мы до сих пор не ушли в Горчицын лес. Ты же знаешь, какие они, Мега, — подавай им все сразу и немедленно. Я постоянно напоминаю им, что ты вроде как не называл конкретной даты освобождения, но в последнее время это мало помогает. Помнишь, я предупреждал тебя, что не надо упоминать про лес? Теперь ты видишь, это была не лучшая идея. Молодые норки все чаще спрашивают, когда Горчица снова придет повидать нас, а самые умные постоянно твердят, что мы вряд ли когда-нибудь попадем в ее лес, раз мы даже не знаем, где он находится.

Говоря это, Психо весь съежился — он знал, какое больное место задевает. Горчица уже давно не появлялась в сарае, и Мега изрядно волновался по этому поводу, хотя старался не показывать виду.

Увидев, что Мега продолжает хмуриться, Психо заговорил самым беззаботным тоном, на какой был способен в данных обстоятельствах:

— Хорошо, что молодые никогда не попадут в этот пресловутый лес, не правда ли? На свободе этот народ не сможет отличить свою голову от своего же хвоста! Я слышал, как один дурень на полном серьезе объяснял остальным, что свобода — это когда Хранитель будет подавать нам отборное мясо и рыбу по первому требованию. Так может говорить идиот, а не твой верный сторонник, Мега. Выдумки, но чем дальше — тем их больше. Кроме того, — добавил он с неискренним смешком, — мне казалось, что выдумки — это наше дело, наше, и ничье больше…

Со стороны игровой площадки доносились громкие вопли — голодные норки готовились учинить очередную потасовку.

— Кстати, Мега, — сказал Психо словно вдогонку к сказанному, — у меня есть новая идея, которой можно будет воспользоваться, пока мы не найдем более верного способа прибрать ситуацию к лапам. «Свобода — это образ мышления!» — как тебе этот лозунг? Выглядит свежо, объемно, но на самом деле это все та же старая песня о хреновине. Или другой вариант: «Свобода такова, какой ты ее видишь!» Но я не настаиваю. Свобода — отличная выдумка, просто отличная, но мы-то знаем правду? Эти люди-освободители, которые должны открыть наши клетки, — они ведь не придут сюда на самом деле? Если, конечно, допустить, что они вообще существуют.

Он покачал головой, делая вид, будто изумлен изобретательностью своего Вождя, но сразу замер, увидев, что тело Меги напряглось, а глаза засверкали. Прежде чем Психо успел сообразить, что за этим последует, он уже лежал на спине, придавленный передними лапами Меги. Его беззащитное горло оказалось в опасной близости от оскаленных клыков, свирепый взгляд черных глаз Меги впивался в его мутные зрачки.

— Никогда больше не говори ничего подобного, если дорожишь своей жизнью, крыса? — медленно, с расстановкой проговорил Мега.

Психо показалось, что Вождь стоял над ним целую вечность, прежде чем он наконец убрал лапы, грубо толкнув своего советника по импровизациям. Он еще пытался справиться с дрожью, когда Мега снова спросил: – — Есть другие предложения?

Мега смотрел на него тяжелым, словно каменным взглядом, и Психо опять затрепетал.

— Мы могли бы попробовать что-нибудь со Старейшинами,— робко предложил он.— Как насчет того, чтобы устроить что-то вроде суда? Обвиним их в преступлениях против колонии, разберем улики, признаем виновными, а потом казним. — Говоря это, Психо заметно приободрился. — Я уверен, Мега, массам это понравится, а нам обеспечит необходимую отсрочку. Только подумай — я могу быть прокурором, ты — судьей, а Макси может приводить в исполнение приговоры.

— Разве не ты, проклятый дурак, сказал, что если мы казним Старейшин, то навлечем на себя гнев Хранителя, — проговорил Вождь. — А в данный момент это нужно нам меньше всего.

— Может быть, Мега, — ответил Психо, нервно облизнувшись. — Но все-таки давай попробуем. Хранитель и так настроен крайне отрицательно; чуть лучше, чуть хуже — какая разница?

Мега не выдержал и взорвался.

— Вон с глаз моих! — завопил он. — Я больше не потерплю этих пораженческих разговоров!

Не помня себя от страха, Психо выбрался из клетки Вождя. Он был потрясен до глубины души. Ему всегда казалось, что затея Меги имеет одну цель: захватить власть в вольере и удерживать ее любой ценой. Для этого годились и расправа над Старейшинами, и сказка о свободе. Неужели Мега не понимает, что свобода — это та же «хреновина-морковина», а революция — не что иное, как развлечение? Неужели он всерьез верит в собственную выдумку о людях-освободителях и о счастливом лесе?

«Похоже, что верит» — к такому неутешительному выводу пришел Психо, облизывая помятые бока и ною-

щие ребра. Всегда найдется дурак, который поверит во что угодно.

Прихрамывая, Психо направился в свою клетку, но наткнулся на Макси, и тот проводил его свирепым, откровенно враждебным взглядом. «Вот и еще один новообращенный, которого придется опасаться», — с горечью подумал Психо. Разумеется, для Макси, с его слепой преданностью и врожденной глупостью, не верить в свободу было невозможно. Вот насчет Маты Психо не был до конца уверен. Сколько раз он касался этой щекотливой темы, но Мата неизменно переводила разговор на что-нибудь другое. Впрочем, к ней Психо относился с большой осторожностью. Нет, ему нужна была норка, которая умела бы мыслить столь же реалистично, как он, однако вероятность существования таковой была сравнима разве что с вероятностью появления людей-освободителей в ближайшие пять минут. Значит, ему и дальше придется сражаться в одиночестве. Если, конечно, он не решится снова перебежать к Старейшинам. Откровенно говоря, в последнее время эта мысль навещала Психо все чаще и чаще. Это было небезопасно, но, коль скоро шоу, которое поставил Ме-га, начинало выдыхаться, подобное решение в конце концов могло оказаться наилучшим.

— Ты обеспокоен, я правильно угадала? — спросила Мата, входя в клетку Меги, как обычно без предупреждения. — Тревожиться не о чем, Мега.

В последнее время ему никак не удавалось поговорить с ней серьезно: Мата была занята — готовила из самок свой собственный отряд «воительниц», как она их называла. Несмотря на отчаянное сопротивление Макси, она вывела этот отряд из его подчинения, и Мега, наблюдавший, как она водит их строем по игровой площадке, восхищался той свирепой и беспощадной гордостью, которую Мате удалось воспитать в своих подчиненных.

— Ты вспоминал Шебу, правда? — мягко спросила Мата.

Мега только вздохнул. Завтрашняя ночь была ночью полнолуния, и он собирался отпраздновать свое рождение, сидя в одиночестве в клетке и вспоминая мать, а заодно и перебирая прошлое в поисках какого-нибудь ключа к решению накопившихся проблем. Мега все так же не сомневался, что он — особенный, избранный и что люди-освободители обязательно придут. Главным его врагом в настоящий момент было время, и он надеялся на какой-нибудь знак, может быть даже еще на одно лунное затмение, которое подтвердило бы необычность его судьбы и подало новую надежду не столько ему, сколько всем остальным.

— Мне кажется, мы каким-то образом сбились с пути, — признался Мега. В Мате многое располагало к откровенности. Ее уверенность и неколебимое внутреннее спокойствие передавались ему без всяких слов.

— Шеба никогда не говорила мне, что все будет именно так, — негромко сказал он. — Взгляни на нас: мы прячемся по клеткам, тайком обсуждаем какие-то меры, нудно дипломатничаем на трибуне, и все для того, чтобы удержать колонию под контролем. Мы стали такими же, как Старейшины, даже хуже, потому что этот мерзавец Психо теперь не на их, а на нашей стороне. Что случилось с нашим задором, куда девалась благословенная искра спонтанности и буйство непредсказуемости? Я еще никому не говорил этого, Мата, но я помню, что говорил мне один из Старейшин на нашей приватной встрече сразу после «хренового» митинга. Он сказал: «Попомни мои слова, юноша, — толкнуть камень, чтобы он покатился, легко. Беда приходит, когда пытаешься его остановить». Тогда я не видел в этом особенного смысла, зато теперь вижу слишком ясно.

— Стабильность была главным козырем Старейшин, Мега, — мягко напомнила ему Мата. — Да и Макси с Психо слегка преувеличивают. Это самцы хотят всего сразу и сейчас же. С моими «воительницами» таких проблем нет. Они гораздо более трезво смотрят на вещи.

— Самцы ли, самки — какое это имеет значение? — уныло возразил Мега. — Они имеют право быть недовольными. И те и другие ждали слишком долго.

— Что такое долго? — парировала Мата. — Кто ты такой, чтобы решать это? Может быть, ты действительно прирожденный вожак, чье рождение было предопределено высшими силами, однако ты еще не управляешь всем и вся. Да, мы сами решили разрушить все вокруг нас, чтобы дать первый толчок, — и как быстро сдались Старейшины! Они отступили, потому что у них не было настоящей веры, — их интересовали только власть и положение у кормушки. Но у нас есть наша великая миссия, значит, мы не можем отступать. Только вперед, только вверх — все выше и выше… Мы не можем вернуться назад, даже если бы захотели. Не мучай себя. Нынешняя ситуация — это просто затишье перед бурей: сначала ничего не происходит, а потом происходит «все сразу и сейчас». Прорвемся — и скоро, это я тебе обещаю. Глава 26

ВИДЕЛИ ОЧИ…

Филин прибыл на Малую поляну несколько раньше, чем намеревался. На поляне он застал лишь разгоряченных спорами участников подкомитета по перегною. От них Филин узнал, что местонахождение Лопуха неизвестно и ждать его здесь бессмысленно, поскольку многочисленные собрания, проходящие в разных местах почти одновременно, в последнее время часто заканчиваются позже, чем намечено, и поэтому никто не знает, когда Лопух освободится.

Филин недовольно заморгал. Он условился о встрече с Большой Задницей еще пару дней назад и не видел необходимости снова и снова подтверждать договоренность. Для него уговор всегда был уговором, и только в стане Сопричастных Попечителей, как он теперь с горечью думал, все было по-другому.

— Пожалуйста, останься, о могучий Филин! — обратились к нему заседатели. — Поверь, тебе будет интересно.

— Сомневаюсь,— буркнул Филин, собираясь лететь. Потом он подумал, что смысла в этом, пожалуй, нет.Все равно к закату солнца надо вернуться на Малую поляну, поэтому предпринимать что-то было уже поздно — если только не работать крыльями во всю мочь.

— Почему у вас никогда ничего не получается? — раздраженно проклекотал он.

Подкомитет — несколько кроликов и десятка два полевок и мышей — уставился на него рассыпными бусинами глаз.

— Ладно, не обращайте на меня внимания, — устало ответил Филин, устраиваясь поудобнее, чтобы послушать. Перспектива узнать что-то новое и важное несколько подбодрила его, однако то, что он услышал, потрясло его до глубины души.

Насколько он понял, в момент его появления подкомитет как раз обсуждал ночной шум. Лесные жители, ведущие дневной образ жизни, — в том числе, разумеется, завирушки — жаловались, как мешают им спать ночные шорохи. Ночным зверькам оставалось только защищаться, при этом они вполне резонно возражали, что иного выхода у них нет.

— Глаза! — восклицала лесная мышь, и ее товарки сочувственно кивали.— О, эти жуткие глаза!!! Из-за них мы не можем расслабиться ни на секунду.

Филин почувствовал себя заинтригованным. Прожив в Старом Лесу всю свою жизнь, он воспринимал как должное, что за тобой все время наблюдают. Находясь в лесу, ты кожей чувствовал чье-то незримое присутствие, даже если поблизости никого не было. До сих пор, однако, это считалось нормальным.

Но мышь, оказывается, сказала еще не все. Ведомый ее красноречием, Филин внезапно оказался в каком-то месте, которого он не узнавал. Он всегда считал Старый Лес довольно приятным местом (лично для него он был почти как спортивная площадка, где можно вволю порезвиться, не подвергаясь ни малейшей опасности), однако по словам мыши выходило, будто это не лес, а просто кошмар, наполненный глазами

настоящих и выдуманных врагов, которые только и ждут, чтобы схватить тебя зубами или когтями. Состояние постоянного напряжения вызывало у мелюзги настоящую паранойю, и, по мере того как болезнь прогрессировала, настоящие и выдуманные враги начинали мерещиться слабейшим уже повсюду. Весь их образ лшшьления оказывался подчинен только одному — как спасти свою серенькую шкурку, а самое примитивное выживание оказывалось высшим успехом для всего мышиного племени.

Филин попробовал представить себя на месте полевок, однако быстро отказался от своих попыток. В конце концов никакой враг — ни воображаемый, ни реальный — не подстерегал его в сумерках, чтобы бесшумно спикировать ему на спину и крепким клювом перебить позвоночник, но он понимал, что ни одно существо не в состоянии прожить всю жизнь в страхе и не свихнуться. Филин, во всяком случае, не смог бы — его нервы вряд ли выдержали бы подобное напряжение.

С чувством облегчения Филин увидел, как на поляну выскочил Лопух. Маргаритка, как всегда, держалась на два прыжка позади.

— Необходимо немедленно начинать собрание, — нетерпеливо бросил ему Лопух, пренебрегая элементарной вежливостью.— Времени слишком мало, а успеть надо многое.

Филин протестующе встопорщил перья. В последнее время Лопух был так увлечен организацией бесчисленных собраний и так раскомандовался, что Филин порой чувствовал себя ничтожнейшим исполнителем, в то время как он уже привык считать себя лицом, облеченным определенными полномочиями и властью.

— Не раньше, чем я побеседую с Дедушкой Длинноухом, — ледяным тоном отрезал он.

При этих его словах Маргаритка как-то неловко переступила с лапы на лапу, и Филин немедленно это заметил.

— Надеюсь, ДД все еще с нами? — быстро спросил он, заподозрив самое худшее.

— Не совсем… — медленно ответил Лопух и бросил на свою спутницу уничтожающий взгляд.

— Не совсем? — удивился Филин. — Что ты имеешь в виду?

Последовала продолжительная пауза.

— Видишь ли, Филли, — сказал наконец Лопух, глядя в землю, — я вынужден с прискорбием констатировать, что мой прадедушка приказал долго жить.

— Долго жить? Кому? — переспросил Филин.

— Умер, — пояснил Лопух.

— Когда?

Последовала еще более длинная пауза.

— Фактически несколько дней назад, — неохотно признался Лопух, старательно избегая взгляда Филина. — Мы хотели сказать тебе, но потом предпочли с этим повременить. Ты мог расстроиться.

— Понятно,— кивнул Филин, хотя на самом деле все было не так ясно, как ему хотелось. Разумеется, кролики были правы, полагая, что известие о кончине патриарха расстроит его. Кроме того, ему было искренне жаль старика. Но дело, скорее всего, было в другом. Просто Лопух, видя, какое отвращение питает Филин к бестолковой суете Сопричастных Попечителей, совершенно правильно предположил, будто только обещанная встреча с ДД может удержать его могущественного союзника от того, чтобы распрощаться с кроликами навсегда и заняться своими делами.

— Прошу тебя, не бросай нас сейчас! — взмолился Лопух с самым сокрушенным выражением на морде. — Мы почти у цели.

— Пожалуйста, не бросай! — пискнула Маргаритка. — Не сердись на Лоппи — он думал только об общем благе.

Грандиозное собрание по поводу принятия Уложения о Порядке и Билля о Правах должно было состояться в самое ближайшее время. Большая Задница был прав — они почти достигли цели.

— Хорошо, поверю тебе в последний раз, — неохотно сказал Филин, уверенный, что если он еще не сошел с ума, ежедневно общаясь с Сопричастными Попечите-

лями, то небольшое размягчение мозгов налицо. — Впрочем, кое-что я все-таки тебе скажу: твой прадедушка стоил десятка таких, как ты.

— Ты несправедлив, Филли! — воскликнула шокированная Маргаритка. — Никто из нас не идеален, знаешь ли! Ты судишь слишком строго. Лоппи и так старается изо всех сил…

— Не сомневаюсь, — сухо перебил ее Филин. — Вот только для кого? Глава 27

ЗАГОГУЛИСТЫЙ УЧАСТОК

Стоило Горчице появиться на пороге сарая, как Мега тут же вскочил и насторожился. Желтая собака, разумеется, даже не догадывалась, с каким нетерпением ее тут ждали, особенно после того как Психо предпринял очередную «импровизацию», которая едва не закончилась самым плачевным образом. Крысеныш предложил побеседовать с Пуссли.

— По-моему, стоит попробовать допросить ее, Мега, — убеждал он Вождя. — Похоже, кошка знает гораздо больше, чем эта драная псина. Позволь мне побеседовать с ней! — умолял Психо, поблескивая своими мутными глазками.

— Хорошо, — неохотно согласился Мега. — Но будь предельно осторожен, Пуссли не на нашей стороне.

Когда Пуссли снова появилась в сарае, Мега сразу понял, что она что-то подозревает. Против обыкновения, кошка не стала распространяться о преимуществах кошачьего рода; вместо этого она принялась прохаживаться из стороны в сторону, настороженно принюхиваясь и прислушиваясь.

— Ну что, мои дорогие? — наконец снизошла она до общения. — Мне кажется, в вашем крошечном мирке что-то происходит. Я не ошиблась?

— Так, самую малость…— отозвался из-за сетки Психо, неубедительно улыбаясь своей крысиной улыбкой. — Откровенно говоря, Пуссли, нам здесь изрядно

надоело, — продолжал он надменно. — Пожалуй, нам пора сменить квартиры. За одним только дело стало — мы пока не решили, куда нам лучше отправиться. Может быть, у тебя, как у существа, хорошо знающего мир, есть какие-нибудь идеи на этот счет?

Он нервно хихикнул, словно давая понять, что на самом деле его слова — не более чем шутка, но Пуссли эта шутка, похоже, совсем не понравилась.

— Неужели вам не понятно, что вы никогда отсюда не выберетесь? — презрительно бросила она, недоверчиво щуря изумрудно-зеленые глаза. — В отличие от нас, кошек, вы не приспособлены к жизни на свободе. Вы неуклюжи и глупы, если называть вещи своими именами.

— Да нет, мы просто интересуемся, — пошел на попятный Психо, чувствуя, что с самого начала свернул не туда. — Чисто теоретически.

— Тогда вам нужно жить на навозной куче, — прошипела Пуссли. — И теоретически, и практически дерьму самое место среди дерьма.

Мега, заметив, в какое положение попал его мастер-импровизатор, шагнул вперед и свирепо зашевелил ушами, подавая Психо знак оборвать разговор.

— По зрелом размышлении, — прибавила Пуссли, принюхиваясь к идущим от переполненной уборной запахам, — мне кажется, вам не привыкать сидеть в навозе.

Меге еще никогда не приходилось прилагать столько усилий, чтобы совладать с гневом. Потом он посмотрел на кошку и увидел холод в ее глазах. Перед ним была настоящая хищница, выдержанная, спокойная, расчетливая и безжалостная. К тому же она из тех, кто любит поиграть со своими жертвами, прежде чем проглотить их целиком или по частям. Ни одна норка — норка с горячей красной кровью в жилах — не допустила бы себя до такого бесчестья!

— Оставь ее, Психо, — прошипел Мега. — Всех остальных тоже касается!..

К счастью, Пуссли вышла из сарая, не произнеся больше ни слова, а Мега поймал Психо и задал ему грандиозную трепку — самую свирепую в его (Мегиной)

жизни. После этого они снова посовещались и решили ждать появления Горчицы.

И вот она пришла. Мега приказал Макси и его норковоротам сдерживать возбужденный молодняк, а сам вместе с Матой выступил к решетке, чтобы приветствовать желтую собаку. После того как Психо потерпел фиаско, Мата настояла, чтобы расспрашивать Горчицу поручили именно ей.

— По-вашему, по-женски? — беззлобно ухмыльнулся Мега.

— Может, и так,— с ледяным спокойствием отозвалась Мата, меряя его взглядом. — Но не только. Ты, безусловно, Вождь, но это не означает, что тебе нужно делать все самому… и что у тебя это лучше получится. А может, ты хочешь, чтобы Горчицу расспросил Психо? Или Макси?

Мега уступил и теперь держался чуть сзади, прислушиваясь к тому, как хитро и осторожно Мата разыгрывает свою партию.

— Здравствуй, Горчичка, — приветствовала Мата собаку и тепло улыбнулась. — Как приятно пообщаться с другой самкой, не правда ли? Мы, женщины, должны держаться заодно.

— Пожалуй, — неуверенно согласилась Горчица.

Она знала, что, после того как Хозяин забрал старших норок, в вольере должны были произойти изменения. Такое случалось и раньше, однако ее продолжало беспокоить нечто неуловимое — такое, чего она никак не могла понять. Может быть, дело в том, что вместо толп, которые собирались у сетки послушать ее рассказы, теперь к ней вышли только две норки? Почему остальные держатся на почтительном расстоянии? С другой стороны, эта самка исключительно приветлива и дружелюбна и общаться с нею приятно.

Горчица неуверенно вильнула хвостом.

— Будь добра, выслушай внимательно мой вопрос и попытайся на него ответить, — сказала норка. — Живут ли в твоем чудесном лесу другие норки?

— Конечно нет, — сразу же ответила Горчица. — Я сделала по лесу немало миль, преследуя разных зве-

рюшек, и уж, наверное, наткнулась бы на норок, если бы они там были.

«Странный вопрос», — думала Горчица про себя. Правда, она не раз задумывалась о том же и в конце концов пришла к выводу, что ее замечательный лес не был бы таким замечательным, если бы кто-то выпустил туда норок. Нет, она предпочитала, чтобы этот беспокойный и опасный народец оставался взаперти, в своих надежных клетках.

— Я верю тебе, Горчичка, — успокаивающе заметила норка, понизив голос до заговорщического шепота. — А теперь, между нами, девочками, скажи, как ты туда попадаешь, в этот твой лес?

Итак, Мате удалось втянуть желтую собаку в разговор, и Мега не сомневался: та выложит все, что знает. Вопрос был в другом: много ли она знает и будет ли им польза от ее сведений.

Горчица между тем озадаченно чесала за ухом.

— Я не уверена, что на самом деле знаю, — призналась она наконец, и на морде у нее появилось смущенное выражение. — Понимаете, лес — это нечто особенное, и туда нельзя ходить часто. В любом случае, я еду туда в грохоталке. И мне не было нужды запоминать маршрут, потому что не я решаю, куда мы поедем. Мое дело просто сидеть внутри и наслаждаться поездкой. Ну и конечно не лаять слишком много…

Слюнявые брылы собаки раздвинулись в сентиментальной улыбке, и Мата удивилась, до какой же степени это жалкое существо зависит от человека! Делает ли она что-нибудь для себя и по своему почину?

— Да, тут еще одна проблема, — неожиданно спохватилась Горчица. — Видите ли, у меня в грохоталке есть специальное место с моим собственным одеялом, но, поскольку оно находится сзади, я могу смотреть только в заднее стекло. Поэтому я вижу только, откуда мы едем, но не вижу куда. Если вы понимаете, что я хочу сказать…

«Эта слюнявая сука только что подвела жалкий итог всей своей жалкой жизни», — неприязненно подумал Мега. От досады он даже скрипнул зубами, и Горчица,

моргнув, замолчала, но только для того, чтобы снова начать чесаться.

— Послушай, Горчичка, ты такая умная собачка! — льстиво проворковала Мата. — Подумай как следует: ты наверняка сможешь припомнить, как добраться до леса. Мне ужасно любопытно…

— Я попробую, — просияв от этой совсем человеческой похвалы, откликнулась Горчица. — Сразу за воротами фермы Хозяин сворачивает налево, доезжает до другого шоссе, а там поворачивает направо…— Тут она наморщила лоб, припоминая. — Потом он проезжает такой загогулйстый участок: дорога там петляет, а Хозяин ругается на другие грохоталки, которые едут навстречу. Затем он еще раз сворачивает направо и переваливает через гору, там он останавливается, открывает заднюю дверцу, и я выпрыгиваю на-

Горчица взволнованно помахала хвостом.

— Это ведь еще не все, правда? — Голос Маты был мягким как шелк, но в нем звучала властная нотка, которую Горчица восприняла как команду.

— Ах, какая я глупая! Конечно, я совсем забыла… Потом мы идем через маленький горбатый мостик, пересекаем поле и попадаем в лес через ворота; они никогда не открываются, но в них сделана такая специальная калиточка из пяти железных прутьев, вот!.. Больше я ничего не знаю, честно!

Мата бросила взгляд на Мегу, и он незаметно кивнул.

— Спасибо, Горчичка! — отпустила она собаку. — Я же говорила, что мы, женщины, должны держаться заодно. Может быть, однажды мы придем поиграть с тобой в этом чудесном лесу, — прибавила она со странной улыбкой.

— Это было бы совсем неплохо, — неуверенно отозвалась Горчица и пошла к выходу, то и дело оглядываясь нерез плечо.

Совещание руководителей, происходившее в клетке Меги, было кратким.

— Что скажешь, Макси? —#x25A0; спросил Мега, после того как Мата перечислила им собачьи инструкции.

— Пожалуй, этого достаточно, — ответил военный советник, но как-то неуверенно. — Просто я не знаю, насколько мы можем довериться собаке. Кроме того, с точки зрения безопасности появление Горчицы было для нас серьезным испытанием. Мне едва удалось сдержать толпу. А насчет сегодняшней ночи я ничего не гарантирую.

Все стали прислушиваться к возбужденным голосам, доносящимся с игровой площадки. Эти звуки только еще раз подтверждали слова военного советника. Вчера Хранитель забыл покормить норок, и прошлая ночь ознаменовалась крупной потасовкой; ожидание полнолуния еще больше взвинтило обитателей вольера.

— Не слишком ли ты беспокоишься, Макси? — перебил Мега не терпящим возражений тоном. — А ты что скажешь, Психо? Или тоже заробел?

— Должен сказать, Мега, что я полностью согласен с Макси, — с обеспокоенным видом отозвался коротышка. — Пожалуйста, постарайся успокоить массы, когда будешь выступать сегодня вечером.

— Да ты никак боишься? — с насмешливым удивлением уточнил Мега.

— Не то чтобы боюсь… — уклончиво отозвался Психо, но его мутноватые глазки выдали его с головой. — Скажем так: меня томит нехорошее предчувствие…

— Пусть лучше оно тебя не томит, — коротко сказал Мега. — Что бы ни случилось, это коснется всех нас, поэтому каждый должен делать что может. Ясно?

— Да, Мега,— упавшим голосом ответил Психо.

Как только в сарае потемнело, Мега вышел на игровую площадку и поглядел в слуховое окно. Ночь была кристально-прозрачной, и первые звезды светили сквозь грязное стекло неправдоподобно ярко. На небосводе вот-вот должна была появиться полная луна, и в сарае заметно похолодало. Хранитель снова запаздывал с ужи-

ном, и норки были возбуждены сверх обычного. Когда же он наконец появился, то, заметив их состояние, положил в кормушки явно урезанную порцию, что, в свою очередь, разозлило норок еще больше. В вольере поднялся невообразимый гвалт, но Хранитель вышел, громко хлопнув дверью сарая.

Тем временем Мега чувствовал, как в глубине его души потихоньку просыпаются неистовые древние инстинкты, разбуженные полной луной, и он решил, что не станет больше слушать напуганного Психо. Нет, он пойдет вперед, поднимется над собственными отчаянием и неуверенностью и постарается подбодрить норок, нарисовав им будущее таким, каким оно представлялось ему.

— Мои норки! — крикнул он, когда на игровой площадке собралась порядочная толпа. — Я счастлив сообщить вам, что мы приблизились к нашей Земле Обетованной еще на один шаг. Горчица не только рассказала нам, как туда попасть, но и подтвердила, что лес кишмя кишит всякими тварями, на которых мы, свободные норки, сможем охотиться! Вас ожидает восхитительная реальность дикой жизни, наполненная убийствами. Вы будете впиваться в горла самых разных существ, ваши уши наполнятся криками боли и ужаса. Живая плоть будет корчиться под вами и трепетать, пока вы ищете яремную вену, чтобы вонзить в нее ваши острые зубы, и густая красная кровь будет бить фонтанами из перегрызенных артерий!

Густая красная кровь, мои норки, — вот высшее блаженство! Мы созданы для того, чтобы прильнуть к этим живительным источникам, чтобы пить из них и никогда не напиться! Представьте себе горячую кровь, мои норки! Вы будете лакать ее, будете захлебываться ею, вы сможете вываляться в ней целиком, с головы и до хвоста, вы сможете купаться в ней, бьющей фонтаном из перегрызенного горла! Все это ваше. И когда мы вырвемся на свободу, никто и ничто нас не остановит. Мы перестанем быть человеческими игрушками и станем самими собой — хищными, свободными, дикими норками.

Он сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух, и обежал взглядом десятки возбужденных морд и множество обращенных к нему блестящих глаз. Волна любви и радости неожиданно захлестнула Мегу с головой.

— Довольно хлебать помои, которыми нас кормят здесь, в вольере! — вскричал он. — Довольно жевать вываренные отбросы с человеческого стола! Хватит с нас хреновины! Нам нужна кровь, горячая красная кровь, и она у нас будет! Фонтаны крови, озера, моря!.. Мы будем разбивать черепа, чтобы высасывать мозг, мы будем убивать направо и налево, убивать кого хотим и когда хотим, потому что именно для этого мы созданы! Только тогда мы постигнем высшее наслаждение, мои храбрые норки! Только тогда мы познаем самую суть норочьего бытия. Что такое жизнь без крови? Просто существование!

— Дай, дай нам море крови! — в экстазе завопили норки.

— Обещаю вам — освобождение близко! — крикнул Мега.

— Но когда? — раздался из задних рядов одинокий голос.

Наступила зловещая тишина. Норки впервые увидели своего Вождя в растерянности; он явно не знал, что ответить.

Мега вспомнил отчаянные мольбы своего мастера-импровизатора: «Ради всего святого, Мега, только не говори о сроках! Не давай обещаний, исполнение которых от нас не зависит, иначе мы снова окажемся в безнадежном тупике!» Неожиданно Мегу охватила холодная ненависть. Кто здесь главный, он или этот недомерок?

— Вы хотите знать — когда? — крикнул он, отбрасывая всякую осторожность. — Радуйтесь, норки, наши освободители скоро будут здесь! Великий день не за горами! Это мои клятва и обещание, которое я даю вам: свобода близка!

Психо, позабыв о том, что стоит на виду у всей колонии, в отчаянии обхватил голову лапами и испустил громкий стон. Вот теперь Мега действительно пригово-

рил их всех. И исправить что-либо было уже поздно, потому что молодые норки уже затянули свой новый гимн, исполнявшийся на мотив оригинальной песни о хреновине:

— Мы и-дем! Мы и-дем! Мы идем-идем-идем!

При этом они раскачивались из стороны в сторону, поднимали вверх лапы и победоносно скалили ряды острых зубов.

— Мы и-дем! Мы и-дем!! Мы идем-идем-идем!!!..

— Да, мы идем! — закричал Мега во всю силу легких, с трудом перекрывая шум. — Победа близка, мои отважные норки! Я обещаю вам — мы скоро вырвемся отсюда!

Он не договорил, увидев, что норки вдруг замолчали и, разинув от изумления пасти, уставились на что-то у него за спиной. Мега резко повернулся и увидел, что дверь сарая открывается. Это был Хранитель, но изумило норок другое: в руке он держал маленькую клетку.

В клетке сидели две норки, которых обитатели вольера никогда прежде не видели. Глава 28

ГЛАВНОЕ — ВЕЖЛИВО!

Возвращаясь на рассвете домой, Филин заметил на Большой поляне Жимолость, которая скакала куда-то по своим кроличьим делам. Тогда он решил пошутить. Бесшумно снизившись позади нее, Филин пронесся над самой головой крольчихи и затормозил, громко хлопая широкими крыльями.

— Привет! — жизнерадостно воскликнул он, камнем падая на траву прямо перед ней.

— Ах… — ахнула Жимолость и, попятившись, схватилась за сердце обеими лапами. — Как ты меня напугал! Я думала, не иначе как небо обрушилось.

— Тебе не повезло, это всего лишь я. — Филин ухмыльнулся. — Ладно, слушай меня: ты должна передать Лопуху, чтобы он немедленно отправлялся в Карьер. Знаешь, где это? Я буду ждать его там. Понятно?

— Я постараюсь его найти, — пробормотала Жимолость. — Но я вовсе не уверена, что у меня это получится, — Лоппи в последнее время очень занят, а у меня была поистине ужасная ночь! И все из-за детей. Сначала я никак не могла их уложить, потом один из малышей уговорил меня поиграть с ним, и, когда я сообразила, что к чему, вся орава снова была на ногах! Ты просто не представляешь себе, какими несносными могут быть крольчата в таком возрасте. У них уйма энергии, а один… Нет, словами этого не передать! И вообразить невозможно. Одно за другим, одно за другим, так что в результате я всю ночь не сомкнула глаз. Представляешь, я даже позабыла все, что должна была сделать сегодня! Вот например, я уже давно собиралась сходить к…

— А-а-арг-хх!

Филин издал свой самый устрашающий вопль, и Жимолость окаменела.

— Все, что от тебя требуется в данный момент, — проговорил Филин, произнося каждое слово медленно и отчетливо, словно обращаясь к умственно неполноценному обитателю лесного перегноя, — это найти Лопуха и сказать ему, что я жду его в каменоломне. Сейчас!

— Да, могучий Филин, — покорно пробормотала Жимолость и, не вступая в дальнейшие разговоры, боязливо поскакала прочь.

Но в Карьере его ждала только Маргаритка.

— Мне очень жаль, Филли,— пролепетала она,— но Лоппи пока не может подойти. Он…

— Знаю, знаю, — перебил Филин. — Наверняка он застрял на каком-нибудь заседании.

— Откуда ты знаешь? — простодушно удивилась Маргаритка.

Когда Филин позволил ей увлечь себя светской беседой, чтобы скоротать время до появления Большой Задницы, он заметил, что Маргаритка то и дело возвращается к одной теме: как это он может быть хищником и как ему, должно быть, нелегко живется.

— Я постоянно думаю, как неудачно вышло, что тебе приходится убивать, чтобы добыть себе пропитание, —

призналась она, с сожалением глядя на него. — Тебе не кажется, что это настоящий позор и для тебя, и для всех нас?

— Я ничего не могу поделать, коль скоро для того, чтобы остаться в живых, я должен питаться мясом, — проскрежетал Филин. — Ты же не хочешь предложить мне ререйти на траву и желуди? Или ты добиваешься моей смерти?

— Конечно, я не хочу твоей смерти, — запротестовала Маргаритка, и голос ее прозвучал взволнованно. — Ты не должен так шутить! Разве могла я подумать о чем-нибудь подобном, особенно после всего, что ты для нас сделал? При этом я выражаю не только свое мнение, но и, смею надеяться, мнение всех Сопричастных Попечителей. Пожалуйста, не пойми меня неправильно, я очень хорошо осознаю, ты ни капельки не виноват в том, что ради поддержания своей жизни вынужден питаться другими живыми существами, да еще проделывать это так… таким способом, который не всем нравится. Нет, я хотела всего лишь предложить… Не мог бы ты придумать что-нибудь, чтобы уменьшить страдания, которые ты причиняешь другим?

— У нас, хищников, полным-полно других дел, кроме охоты, — сухо перебил ее Филин. Неужели эта безвредная на вид крольчиха не понимает, что возможность безнаказанно критиковать его представилась ей исключительно благодаря непунктуальности ее супруга? — И позволю себе заметить, убиваем мы не для забавы и не из врожденной злобы…

Нет, мысленно поправился он, охотой, конечно, нельзя не наслаждаться. В ней есть и азарт, и восторг, и моральное удовлетворение от каждой удачи, и даже ощущение собственного могущества. И все же охота всегда оставалась не столько развлечением, сколько работой, а для хищников помельче она была работой опасной. Многие, очень многие погибали, столкнувшись с отчаянным сопротивлением жертвы. В конце концов, и от ошибок никто не застрахован. Можно неудачно приземлиться, можно врезаться во что-нибудь, можно подавиться, глотая добычу, можно подхватить заразную

болезнь… Словом, существовали десятки возможностей, И каждая могла оказаться для хищника гибельной.

Кроме того, добыча пищи требовала от хищника и немалых усилий. Она вовсе не была похожа на «охоту* за травами и другими растениями, которые никуда не убегали, а стояли на месте, покорно набирали сладкие соки и наращивали клетчатку в ожидании, пока кроликам захочется съесть их на обед. Обеды и завтраки хищников, как правило, двигались, делая все возможное, чтобы избежать клювов, когтей и зубов.

Может быть, его работа и не так утомительна и скучна, как, например, у Раки и других грачей, которые целыми днями хлопочут на пашне, выискивая в земле личинок и червячков, но все равно это труд, и от этого факта нельзя запросто отмахнуться. А ведь кое-какие разумные существа относились к труду совершенно однозначно — то есть стремились избежать его по мере возможности.

Кто-то из перелетных птиц рассказывал ему, будто в жарких странах живут существа, которые называются «львы». Семейная жизнь львов якобы устроена довольно своеобразно: охотой занимались исключительно самки, в то время как у самца только и забот, что присматривать за своим гаремом и время от времени издавать устрашающий рык.

Филин даже позавидовал этим так называемым львам. Вместо того чтобы носиться над лесом и прилегающими полями, добывая себе пропитание, он тоже предпочел бы сидеть в дупле, время от времени грозно покрикивая и вылетая из него только для того, чтобы полюбоваться закатом или размять крылья в упругих воздушных течениях.

Но как объяснить все это Маргаритке, обыкновенной крольчихе, кругозор которой лишь ненамного шире, чем у полевой мыши? К счастью, Филин вовремя вспомнил рассказ другой перелетной птицы — кажется, это была ласточка.

— Позволь мне рассказать тебе одну историю, — сказал он и увидел, как нежные глаза Маргаритки загорелись от удовольствия. — Она о звере, который на-

зывается «слон». Слон очень большой и живет далеко от нас — в жарких странах.

— Да позволено мне будет заметить, — пискнула Маргаритка, — что, несмотря на свои гигантские размеры, слон является вегетарианцем.

— Да, слон питается ветками и травой, — подтвердил .Филин и поспешно продолжил, не желая отвлекаться от темы: — Так вот, этот травоядный слон однажды пошел на прогулку и набрел на разлившийся ручей, посреди которого, на крошечном островке земли, сидело злое насекомое, которое называется «скорпион». Скорпион не умел плавать, а вода все прибывала…

— Прости, пожалуйста, — снова перебила его Маргаритка. — Почему в твоей истории рассказывается именно о слоне-мужчине? Может быть, ты не знаешь, что в настоящее время в лесу набирает силу движение против дискриминации по половому признаку и сексуальных стереотипов?

Филин замолчал и немного подумал. Потом, ухмыльнувшись про себя, решил, что если он изменит пол существ, о которых рассказывает, то история, пожалуй, только выиграет.

— Хорошо, — благосклонно кивнул он. — Это была слониха. Так вот, эта травоядная слониха, — повторил он, выделяя голосом каждое слово, — увидела, что скорпион, вернее самка скорпиона, скоро утонет. Тогда она шагнула в воду и предложила скорпионихе перенести ее на сухое место. Скорпиониха быстро вскарабкалась на спину слонихи, и та понесла ее туда, куда вода еще не дошла. Но как только они добрались до сухой земли, скорпиониха ужалила слониху. Яд был сильный, и несчастная сразу же упала на землю. Но прежде чем умереть, она успела спросить: «Почему ты так поступила?» А скорпиониха пожала плечами и ответила: «Иначе я не могу — мы, скорпионы, так устроены». Так и я, Маргаритка, не могу иначе: я филин и потому должен есть мышей и полевок.

Крольчиха уселась столбиком и озадаченно уставилась на него. Последовала долгая пауза, на протяжении которой Маргаритка сосредоточенно хмурилась.

; — Мне очень жаль, — промолвила она наконец, — но я не вижу в этом рассказе никакого смысла.

Никто не понимал эту историю сразу, услышав ее впервые. Впрочем, Филин чувствовал, что рассказ о слоне и скорпионе каким-то образом подтверждает его правоту, да и Маргаритка, излишне поспешно заговорив о другом, невольно заставила его укрепиться в своем мнении.

— Ты никогда не задумывался не о том, что ты делаешь, а о том, как ты это делаешь? — спросила она. — Мы, Сопричастные Попечители, свято верим, что все лесные жители в отношениях друг с другом должны быть если не добры, то, во всяком случае, вежливы и любезны. Скажи, тебе никогда не приходило в голову, какой огромный вклад в наше общее дело ты мог бы внести, если б был хоть чуточку полюбезнее со своими несчастными жертвами?

— Полюбезнее? — изумленно переспросил Филин. Если он и был жесток с полевками, то не сознательно. Он их просто ел.

Филин снова почувствовал себя неуверенно. О чем-то в этом роде толковал ему Марк.

Маргаритка тем временем снова наморщила лобик, и Филин невольно подумал, какой невинной и безобидной она выглядит. Крольчиха была настоящей душкой, н даже ее приступы отчаяния способны были внушить покровительственную нежность кому угодно. Любовь Маргаритки к ее более трезвому и расчетливому супругу тоже была очевидна, но какую же чушь она несла! Должно быть, она отменно хороша– в постели, если Лопух мирится с ее суждениями.

Тут Филин расхохотался, представив себе Большую Задницу, который, пыхтя, занимается с Маргариткой этим самым делом (вид сзади).

— Не понимаю, что тут смешного, — возмущенно сказала Маргаритка. — Во всяком случае, вежливое существо обязательно рассказало бы собеседнику, в чем дело.

— Ладно, считай, что у меня, как у всякого хищника, просто не хватает воспитания, — ответил Филин. — Поясни, как я могу вести себя полюбезнее.

— Как насчет того, чтобы хотя бы извиниться перед тем, кого ты собираешься убить? — осведомилась Маргаритка, вперившись в него ясным, ничем не замутненным взором. — Для начала можно представиться, а потом сделать это как можно быстрее и аккуратнее, чтобы не оставлять после себя неизвестно что…

Очевидно, это была свежая мысль, которая увлекла Маргаритку в другом направлении.

— Ты никогда не задумывался, как нам, вегетарианцам, неприятно и тяжело видеть тот мусор… то, что вы, хищники, оставляете после своей трапезы? Если хотя бы ты один оставлял поменьше объедков, это было бы очень полезно еще для одного нашего проекта, разработка которого сейчас идет в двух подкомитетах. Видишь ли, мы не только хотим сделать Старый Лес местом, где было бы приятно жить; мы хотим сделать так, чтобы он выглядел приятно. На наш взгляд, состояние лесной подстилки в некоторых районах оставляет желать лучшего, поэтому мы решили организовать группы добровольцев, которые бы на общественных началах занимались уборкой самых грязных мест. Почему бы тебе, кстати, не присоединиться к одной из таких санитарных команд? Твоя помощь могла бы оказаться поистине бесценной; мы со своей стороны были бы крайне тебе признательны, не говоря уже о том, что непривычные физические упражнения полезны для здоровья.

— А Лопух тоже будет участвовать? — прозорливо спросил Филин.

— Конечно, Лоппи очень хотелось бы возглавить одну из групп добровольцев, — с подкупающей откровенностью отозвалась Маргаритка, — но боюсь, он вряд ли сумеет выкроить на это время. Его Лесное Уложение вот-вот будет поставлено на всеобщее голосование, и он слишком занят урегулированием разнообразных вопросов с подкомитетами.

— Я так и думал, — кивнул Филин, весьма довольный тем, что наконец-то попал в яблочко. — А я слишком занят ловлей мышей, — объявил он и без всяких прощаний и предупреждений легко взмыл в воздух.

— Послушай, — донесся снизу тоненький голосок Маргаритки, — вовсе незачем быть таким грубым!

— Старина Лоппи наверняка застрял на одном из траурных митингов, — насмешливо крикнул он сверху и, развернувшись в воздухе, понесся к дальнему краю долины, быстро работая крыльями. Глава 29

НОВЫЕ РУБЕЖИ

Мега первым осознал, что Хранитель явился сюда не из-за них; очевидно, по ту сторону сетки тоже происходили какие-то изменения. Во-первых, человек не стал щелкать своей штукой, чтобы зажечь свет под потолком; он держал в руке что-то вроде лунного луча, которым и освещал себе дорогу. Кроме того, он постоянно оглядывался через плечо, словно опасаясь нападения сзади. «Нервничает! — догадался Мега.— Нервничает почти так же сильно, как и мы».

Потом Мега посмотрел на Мату, и его сердце подпрыгнуло, когда он увидел, как ее губы произнесли: #x2666;Вперед и выше!» Мега был убежден, что все происходящее, в том числе и клетка с двумя незнакомыми норками, непременно имеет отношение к людям-освободителям. Возможно, они напали на какую-нибудь другую колонию норбк и эти двое зверьков были оттуда.

Хранитель подошел к клетке, которая когда-то принадлежала Рамсесу, он отпер решетчатую дверцу, пересадил новоприбывших внутрь и поднял заслонку, отделявшую клетку Рамсеса от игровой площадки. Пока он возился с главным замком, Макси сверлил норок взглядом, приказывая соблюдать тишину. Наконец шаги людей затихли в отдалении.

Мата первой остановилась у входа в Рамсесову клетку, не давая новичкам выбраться наружу и не пуская внутрь старожилов. Только после этого к ней подошел Мега. Он старался двигаться как можно небрежнее, хотя в глубине души был благодарен Мате за ее сообразительность и быстроту. Наверное, ему слишком сильно

хотелось, чтобы новоприбывшие норки оказались тем самым знаком свыше, которого он так ждал, и поэтому оттягивал момент, когда он узнает правду.

Неистовствующая толпа норок расступилась перед ним. Мега заглянул в клетку. Новички поглядывали на него приветливо.

— Заходи! — весело крикнул один из них и сделал лапой приглашающий жест. — С твоего позволения мы представимся: я — М-Первый, а это М-Второй, мой брат-близнец и личный секретарь. Мы очень рады. Заявляю это сразу же, потому что — я уверен — мы обязательно подружимся. Правда, Второй?

— Я абсолютно в этом уверен, — кивнул Второй. — Я уже предвижу продуктивное сотрудничество на всех уровнях и…

— Возможно, мы сумеем изобрести что-нибудь грандиозное!

— Бесспорно! Это будет глобальный проект. Кстати, как тебя зовут?

И оба синхронно улыбнулись Меге.

— Кем бы вы ни были и откуда бы ни попали к нам — перестаньте тарахтеть! — строго приказал Мега, пытаясь скрыть свое удивление.

С этими словами он развернулся и выскочил наружу, где Макси и его накачанные норковороты с трудом сдерживали возбужденную толпу. Кивком головы Мега подозвал к себе Психо и Мату.

— Эта парочка кажется мне довольно странной, — шепнул он своим соратникам. — Помогите мне допросить их, прежде чем мы позволим им общаться с остальными.

— Массам это не понравится, — обеспокоенно вставил Психо. — Они хотят поговорить с новичками сейчас же!

— Ничего, придется им это проглотить, — резко ответил Мега. — Когда они наконец поймут, что не могут получить все сразу?

— Никогда, — буркнул Психо себе под нос.

— Ты что-то сказал? — переспросил Мега.

— Нет, Мега, я просто думал вслух.

. — Смотри!..— с угрозой проговорил Вождь. Впрочем, несмотря на все свои усилия, он казался таким же взбудораженным, как и остальные. Интересно, что это с ними со всеми такое?

— Никого не пропускать, Макси! — приказал тем временем Мега и, не обращая внимания на разочарованный стон толпы, снова юркнул в клетку, сделав Психо и Мате знак следовать за собой.

— Привет, ребята! — поздоровались с ними М-Пер-вый и М-Второй. — Похоже, у нас теперь будет настоящая компания! Вы, верно, местные руководители? Лидеры общественных институтов? Позвольте выразить вам нашу сердечную благодарность за внимание, которое вы к нам проявляете. А теперь давайте перейдем к делу. Для начала мы хотели бы рассказать вам о себе…

— Слушайте меня! — прорычал Мега, как только сумел вклиниться в поток болтовни. — Скажите, когда люди-освободители напали на вашу колонию?

— Колонию? — удивился М-Первый, поворачиваясь к брату. — Что такое колония, Второй?

— Я как раз хотел спросить у тебя, — небрежно-развязно ответил его близнец. — Впрочем, возможно, именно в колонии мы сейчас находимся. Одно можно сказать с уверенностью — это не лаборатория.

Настал черед Меги задавать вопросы.

— Что такое рабола… лаборатория? — спросил он, яростно раздувая ноздри. Что-то в этой парочке задело его за живое.

— Как бы тебе объяснить… В общем, лаборатория совсем не похожа на этот ваш сарай, — ответил Первый, принюхиваясь к запахам, доносящимся из переполненной уборной.— Я бы сказал, что она, гм-м… относится к постройкам несколько более современного типа. Со всеми вытекающими благами цивилизации. То есть не вытекающими. Никуда и никогда.

— В общем, местечко классом повыше, — поддержал М-Второй, с отвращением морща нос.

— Но что это все-таки такое?! — вскричал Мега, выйдя из себя.

Мата и Психо обменялись встревоженными взглядами: применительно к сложившейся ситуации их Вождь действовал не лучшим образом.

— Позволь мне поговорить с ними, Мега, — осторожно вмешалась Мата и повернулась к обиженно молчащим братьям. — Меня зовут Мата, — представилась она.— Это Мега, наш Вождь. А это Психо. Вы абсолютно правы — мы действительно руководим здешней колонией.

Это формальное представление, казалось, успокоило новичков.

— Нас зовут М-Первый и М-Второй, и мы — близнецы, — повторил Первый. О родстве он мог бы и не упоминать — эти двое были так похожи друг на друга, что сказать, кто есть кто, было практически невозможно. — Как я собирался сказать, когда меня так бесцеремонно прервали, — присовокупил он, — мы долго жили в лаборатории, где занимались в высшей степени серьезными изысканиями наравне с людьми.

При этом он улыбнулся Меге с чувством собственного превосходства, в то время как его брат смотрел на вошедшую троицу с некоторым отчуждением во взгляде.

— Это было очень сложное исследование, так что вы, живя в этом своем сарае, вряд ли поймете хоть слово, если я возьмусь объяснять, — продолжал Первый высокомерно. — Мы, видите ли, были частью специального проекта, цель которого состояла в исследовании возможностей головного мозга норок. Эксперименты проводились на протяжении нескольких месяцев в условиях жесткой конкуренции со стороны других животных и даже птиц. Надеюсь, нет нужды особо упоминать, что, будучи норками, мы неизменно решали все поставленные перед нами задачи с блеском.

Три морды по-прежнему сохраняли непроницаемое выражение, и Второй подхватил эстафету.

— Вам достаточно знать результаты эксперимента в целом. Мы, М-Первый и М-Второй, наделены незаурядным интеллектом, — отбарабанил он. — Только не подумайте, будто мы это сами определили. Так сказали люди. Тесты, которые они проводили, показали, что мы

заметно превосходим все остальные виды живых существ по КУР — коэффициенту умственного развития. Иными словами — и мы ничуть не против того, чтобы и вы это знали, — мы умны, и не просто умны, а чрезвычайно умны. В этой связи представляется маловероятным, чтобы мы, при всем нашем уважении к вам лично, остались в этом второсортном вольере надолго. Мега громко зашипел, но под взглядом Маты сразу опомнился и затих.

— Как это интересно! — воскликнула она с воодушевлением. — Вы должны обязательно рассказать мне обо всем, прежде чем покинете нас. Кстати, первое, что мне хотелось бы узнать, это почему вы оказались здесь, если вы такие умные?

— Честно говоря, мы сами точно не знаем, — ответил М-Первый, обнаруживая первую трещину в блестящем фасаде своего заносчивого всезнайства. — Наша программа была почти закончена, когда по лаборатории поползли слухи о каких-то неприятностях с курящими собаками1 . В конце концов мы все оттуда переехали: вы ведь знаете людей — если они что-то решают, то все происходит очень быстро. В общем-то, во многих отношениях они выдающиеся существа, вы не находите?

Он со свистом втянул сквозь зубы воздух и затряс головой в знак восхищения.

— Потрясающие животные! — подхватил Второй. — Видите ли, в наши обязанности входило изучать людей, пока они изучают нас, и должен сказать, для обеих сторон это общение оказалось в высшей степени плодотворным. Мы оба — мой брат и я — почти полюбили их. А сколько нового мы за это время узнали! Не станем утверждать, будто мы выяснили все, что только возможно, однако нам удалось открыть нечто весьма любопытное. Да, любопытное! Я думаю, мы можем с полным на то основанием считать, что изучили людей, так сказать, вдоль и поперек. Впрочем, самая важная

1 М-Первый буквально пересказывает услышанное от людей. Но выражение «курящая собака» (smoking dog) в английском языке означает также «бездельник» (тот, кто злоупотребляет перекурами).

вещь, которая имеет к вам непосредственное отношение, это то, что в своих исследованиях мы вплотную подошли к области, изучать которую мы хотели бы в тесном сотрудничестве с вами.

Право голоса перешло к другому брату — М-Перво-му. Или это был М-Второй?

— Мы уверены, что вам это понравится, — ухмыльнулся он, словно уже охваченный благородной исследовательской лихорадкой. — Для начала мы должны наметить рубежи и определить отправную точку. Потом я возглавлю групповую дискуссию, чтобы спланировать кампанию. И все же давайте для начала хотя бы приблизительно выясним: где мы? Скажите, вы все живете в этих клетках?

— Ну-ка заткнись! — грозно рявкнул Мега и топнул по полу лапой.

Хватит с него этой хреновины, решил он. Слушая потоки беззастенчивой саморекламы, Мега не мог не понять: эти двое действительно умны; но их наглость переходила всякие границы. Кроме того, они были слишком гладкие, слишком упитанные, а их слегка серебристый мех так мягко мерцал и переливался, что по сравнению с ними даже мех Маты казался грубым и тусклым. Определенно, эта парочка питалась чем-то получше их каждодневных помоев. И они явно считали себя очень важными персонами, с какими никто из их собеседников еще никогда не сталкивался: учеными норками. «Лихие ребята!» — несомненно, именно так они оценивали впечатление, которое произвели на слушателей их эффектная внешность и манеры, но Мега уже решил, что «скользкие» было бы гораздо точнее. Они слишком напоминали Психо, но были еще хуже — если, конечно, такое возможно. Во всяком случае, братья казались гораздо более умными и еще более болтливыми. А как ловко они управлялись с длинными словами!

Между тем близнецы растерянно пожали плечами и обиженно переглянулись. В чем их ошибка? Почему клиент так расстроен? В конце концов, они говорили достаточно прямо и откровенно. Должно быть, это временное недоразумение произошло только из-за того, что

обитатели колонии не привыкли к норкетингу, то есть к маркетингу в интересах норок. Скорее всего, так и есть, если единственным местом, которое они знают, является их собственный сарай. Следовательно, первым делом их необходимо просветить, познакомить с главенствующими концепциями и основными показателями, вокруг которых вращается наука о рынке, а там дело пойдет само собой.

М-Первый нахмурился, давая знак близнецу помолчать.

— Может быть, вы просто не поспеваете за нами, джентльмены и леди? — сочувственно осведомился он. — Может быть, вы сами хотите подкинуть нам пару вопросов? Не беспокойтесь, мы в состоянии с ходу ответить на девяносто девять процентов вопросов, которые обычно задают в подобных случаях.

Мега действительно хотел кое-что подкинуть этим скользким парням, но только не вопросы. Оглянувшись, он увидел, что мутные глазки Психо заблестели от восторга. Перехватив взгляд Вождя, Психо мотнул своей остроконечной головой, приглашая Мегу выйти и поговорить без свидетелей.

Идея показалась Меге совсем неплохой. Это был именно тот случай, когда только Психо способен был объяснить ему, что, собственно, происходит.

— Ну? — требовательно спросил Мега, как только он, Психо и Мата протолкались сквозь толпу и уединились в его клетке. Мату он не звал, но она пришла непрошеной. — Что скажешь? Только в двух словах, не больше…

Его мастер-импровизатор был немногословен, когда видел Вождя настроенным столь решительно.

— Хорошие новости, — отозвался он незамедлительно, использовав ровно два слова.

— Мата?

— Тебе везет, Мега. Долгожданные перемены приходят как по заказу, — проговорила она. — И каждая предвещает еще большие изменения.

Мега уставился на нее, чувствуя себя разочарованным. Мата часто говорила загадками, ничего не объясняя. Мега был уверен, что так или иначе им удастся использовать этот экстравагантный дуэт, который так неожиданно свалился им на головы. Но — увы! — вовсе не для того, чтобы бежать; это он почувствовал сразу и со всей определенностью. Их нельзя было назвать здоровяками, и, судя по всему, они вряд ли знали, как вырваться из клетки при помощи хитрости. И все же их норкетинг — или как там это называется — мог оказаться весьма полезным в других условиях и при других обстоятельствах. И при этом самое главное — Первый и Второй вряд ли представляли опасность лично для Меги и для его власти. Скорее наоборот — они были бы рады служить ему верой и правдой.

— Что нам с ними делать? — спросил он у Психо.

Мастер-импровизатор ответил не сразу; он явно пытался разобраться в своих собственных мыслях и чувствах. С одной стороны, новички принадлежали к норкам того типа, о котором Психо отчаянно тосковал. Как и он, Первый и Второй не полагались на грубую силу, а старались думать головой. Стоит ему только освоиться с их заумным языком, и он сможет выйти на совершенно новый уровень. Вместе они сумеют напридумывать такого, что ему и не снилось! С другой стороны, Психо не мог не видеть, что со своей ученостью и колоссальным запасом бесценных сведений Первый и Второй могли легко затмить его и отодвинуть на второй план.

— Мы можем использовать их, Мега, — ответил наконец Психо, с осторожностью выбирая слова. — Но не сейчас. Сейчас еще рано. Главная опасность, как мне представляется, состоит в том, что они пытаются выносить суждения на основе самых первых, поверхностных впечатлений, хотя, надо отдать им должное, учатся они действительно быстро. В первую очередь мы должны, фигурально выражаясь, дать им по башке, то есть сбить с них спесь. Со временем они адаптируются, и тогда с ними можно будет иметь дело.

Мега улыбнулся. Он и сам так думал, и Психо только подтвердил его собственные мысли.

— Каким же способом мы сможем на время вывести их из игры? — спросил он.

. — Можно подвергнуть их остракизму, — тут же предложил Психо, хитро ухмыляясь. — Впрочем, можно просто запретить им общаться со всеми норками, кроме меня. Таким образом, я узнаю, что у них на уме, и сразу доложу тебе.

Мега пристально посмотрел ему прямо в глаза; ухмылка Психо погасла, и мастер-импровизатор затрепетал. Несомненно, Мега почуял, что в предложении визиря таится угроза его короне.

— Это устроило бы тебя как нельзя лучше, не так ли? — спросил Мега с жесткой улыбкой — Ну что ж, тебе повезло: меня это тоже устраивает. Короче, Психо, они твои. Пока…— сказал Мега, и его улыбка стала чуть более дружелюбной. — Как только у тебя сформируется какое-то определенное мнение, немедленно доложи мне. А сейчас давайте покажем их остальным. Глава 30

ТУДА!

Как только за стенами сарая захрустела под чьими-то шагами прихваченная морозцем трава, Мега мгновенно сел и насторожил уши. Сегодняшняя ночь выдалась не из легких. Сначала он произнес перед норками речь, в которой обещал скорое освобождение, потом Хранитель запустил в вольер двух новичков, а под конец в пыльном стекле слухового окна появилась такая полная и яркая луна, что колония совершенно обезумела. И только теперь, в самый темный предрассветный час, колония наконец успокоилась и норки, утомленные физически и опустошенные эмоционально, разбрелись по своим клеткам.

Один лишь Мега не спал. Он долго вспоминал мать и даже мысленно разговаривал с нею, однако все это время он слышал, как шкуру его покалывают тоненькие иголочки предчувствия. Когда снаружи донесся этот легкий шум, Мега инстинктивно понял, что момент, о котором он столько мечтал, наконец настал. И дело было совсем не в том, что час был поздний, а шаги — незнакомые; Мега все равно ничего не знал о повадках и обычаях освободителей. Просто он знал: это они, — и логика была тут ни при чем. Поэтому он только молча поблагодарил Шебу, ласково упрекнув ее за то, что ждать пришлось так долго.

Кто-то возился с замком на воротах сарая; потом послышались приглушенные человеческие голоса и серия тупых ударов. Наконец что-то звякнуло, створки ворот распахнулись, и в полумраке возникли две человеческие фигуры.

Мега застыл неподвижно, припомнив известную ему со слов Шебы историю о необычайной пугливости освободителей. Другие норки наверняка уже поняли, что это не их ненавистный Хранитель, но многие ли догадались, что перед ними долгожданные освободители? Стоит кому-то зашуметь, и люди убегут.

Яркий-луч света неожиданно прорезал темноту. Он скользнул по клеткам, и Мега на мгновение ослеп. Разбуженные норки заметались по клеткам, и черепичная крыша сарая отозвалась на топот их маленьких лапок неожиданно гулким и зловещим эхом. Между тем люди крадучись двинулись по проходу, и уверенность Меги возросла. Все чувства Меги обострились — даже на расстоянии он слышал сдерживаемое дыхание освободителей. Каждое их осторожное движение буквально кричало о том, что они знают: они ни в коем случае не должны быть в этом месте и в этот час!

Провожая глазами две тени, Мега припомнил неясный намек Маты. Неужели она догадалась, что появление двух новичков и есть тот знак, которого он ждал? Скорее всего, люди-освободители явились сюда по следу лабораторных норок, так что одно событие совершенно недвусмысленно предвещало второе.

— Ты была права, Мата! — прошипел он, повернувшись к стене, разделявшей их клетки.

— И ты был прав, Мега, — раздалось в ответ. Тут Мега услышал какой-то резкий звук и, изогнув

шею, прижался головой к проволочной сетке, стараясь

увидеть дальний конец прохода. Так и есть! Человек, возившийся возле первой клетки, отступил, и передняя сетчатая стенка свесилась почти до пола.

Мега почувствовал огромное облегчение и восторг. Последняя преграда готова была вот-вот исчезнуть. Обещанная свобода была совсем рядом — стоило только чуть-чуть подождать! На всякий случай он сел в самой середине своей клетки, чтобы должным образом приветствовать человека-освободителя.

Так, дрожа от волнения и восторга, он ждал, пока один из людей не добрался до его клетки и не начал возиться с проволокой. Мега воспользовался этой возможностью, чтобы получше его рассмотреть. Он ожидал увидеть воплощение красоты и благородства, однако лицо, которое Мега видел перед собой, мало чем отличалось от лица Хранителя. Разве что оно было до половины покрыто шерстью, но такое лицевое украшение норки видели и у других людей, изредка заходивших в сарай.

Принюхавшись, он обнаружил, что от освободителя пахнет так же скверно, как и от остальных людей. Человеческий запах всегда казался норкам отвратительным, но от этого воняло с особенной силой, так как, несмотря на холод, он обильно потел от волнения и от страха.

Но самым странным ему показалось, что освободитель совсем на него не смотрит. Наоборот, орудуя каким-то блестящим инструментом, который перекусывал проволоку как солому, он старательно отводил глаза, стреляя взглядом по сторонам.

«Нет, так не пойдет,— подумал Мега. — Должны же мы обменяться взглядами хотя бы в знак взаимного уважения?» И он сосредоточил свой взгляд на самой макушке склоненной перед ним головы, отчаянно желая, чтобы человек поднял глаза. Прошло всего несколько секунд, и, к своему смятению, Мега вдруг почувствовал, что от освободителя распространяются флюиды страха. Но чего боится человек? Ведь не его же?!

Справившись с растерянностью, Мега снова сосредоточился на человеке. И увидел, как его голова медленно. словно под воздействием его взгляда, приподнимается! Еще мгновение — и их глаза встретились, причем у Меги создалось впечатление, будто это он не дает человеку снова опустить голову или отвернуться.

Пристально глядя освободителю в глаза, Мега вспомнил, каково им было встречаться со взглядом Хранителя. Несмотря ни на что, норки пасовали перед ним и всегда уступали. Но сейчас все было по-другому. Он напряг свою волю и заглянул поглубже в душу человека. И понял, кто здесь норка, а кто — добыча. Он, Мега, был подлинным хозяином положения. Он, Мега, диктовал человеку. Он понимал человека, а тот не знал и не понимал его.

Наслаждаясь своей властью, Мега продолжал удерживать взгляд человека еще несколько секунд, потом улыбнулся — медленно, неторопливо, как настоящий хищник. «Ты — просто инструмент,— словно говорил он. — Отмычка, моя отмычка. Ты не знаешь, что делаешь, и не понимаешь почему. Это я призвал тебя сюда, это мое дело — понимать и принимать решения. Спасибо тебе, ничтожество. Спасибо за то, что ты пришел выпустить на свободу тех, кого не знаешь и не понимаешь, потому что, если бы ты знал, кто мы такие — что мы такое, — ты бы и близко не подошел к нашим клеткам».

Наконец Мега отпустил свою жертву. Он добился, чего хотел, — утвердил свое превосходство. Теперь он точно знал, какое место отведено норкам во внешнем мире. Нет ничего удивительного, что люди держали их за решеткой, — ведь даже освободители их боялись.

Наконец последний гвоздь со скрипом вылез из деревянной стойки каркаса, перекушенная проволока упала, и освободитель шагнул к следующей клетке, продолжая смотреть в пол. Мега больше не обращал на него внимания. Он мог наконец видеть окружающее целым, не рассеченным на квадраты ржавой проволокой, которая постоянно маячила у него перед глазами с тех самых пор, как открылись его слепые глаза. Ощущение было непередаваемое, удивительное. Можно было подумать, что со всего вокруг упала какая-то волшебная пелена.

Мега был уверен, что теперь он сможет яснее увидеть даже морды, которые прежде лишь мерещились ему в древесных рисунках на стенах.

Он дождался, пока освободитель добрался до конца ряда клеток и, то и дело цепляясь ногами за сетку, которая в беспорядке валялась в проходе, прокрался к дверям. Здесь к нему присоединился второй, и оба шагнули на порог. На мгновение задержавшись в дверях, они выключили свои лунные лучи, слегка помахали рукой на прощание и растворились в темноте.

Сквозь открытые ворота в сарай ворвался порыв холодного ветра. Он унес куда-то запахи выгребной ямы и улетел прочь, и в сарае установилась неестественная тишина. Казалось, само время остановилось.

Как и остальные норки, Мега застыл на пороге своей клетки. Следующий момент должен был стать для него моментом истины. Согласно доктрине Старейшин, если только кто-нибудь осмелится выйти из клетки и коснуться лапами поверхности грубого стола, на котором они были установлены, именно в это самое мгновение должно было рухнуть небо. Покуда никто из норок не переступил порог: все они сидели у порогов своих клеток, не решаясь сделать последний шаг.

Зачарованную тишину нарушил лихорадочный шепот норок, раздавшийся сразу со всех сторон. Кто-то утверждал, что все это — коварная ловушка, остальные вторили, согласно повизгивая. Эти голоса заставили Мегу прийти в себя. Он должен действовать, пока вирус нерешительности и страха не поразил всю колонию!

Превозмогая себя, Мега сделал крошечный шажок и снова остановился. Умом он понимал: ничто не препятствует ему двигаться дальше, но в душе все еще не верил, что решетки больше нет. Что, если невидимая граница не пропустит его? Что, если он так и не сумеет найти в себе сил сломить укоренившуюся привычку?

Потом Мега вспомнил последние слова матери, которые доносились до него из шевелящегося холщового

мешка в руках Хранителя: «Будь готов, мой сын! Будь готов!*

«Я готов! — мысленно ответил ей Мега, стараясь справиться с непривычной робостью. — И всегда был готов*. Слишком долго он хранил верность наказам матери, чтобы подвести ее сейчас.

Медленно переставляя непослушные лапы и волоча брюхо по земле, Мега подошел к самому краю — туда, где раньше проходила проволочная граница.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина! — громко запел он. — Хранитель — это хреновина!

Он был вознагражден робким хихиканьем, донесшимся до него из ближайших клеток. Между тем атмосфера в сарае сгустилась до предела: каждый знал, что следующий же маленький шажок Меги будет огромным шагом вперед для всех.

Как только его передние лапы коснулись твердой поверхности стола, он ненадолго замер, чтобы принюхаться, но потом припомнил совет Психо — выглядеть как можно беспечнее, словно он просто прогуливается.

Остальные норки, с напряженным вниманием следившие за Мегой из своих клеток, затаили дыхание. Даже нервное хихиканье прекратилось. Их лидер излучал небывалую уверенность, словно все падающие небеса в мире ни капли его не волнуют. На самом деле сердце у Меги билось в ожидании сокрушительного удара, как у пойманной птицы.

«Берегись! — подсказывал ему разум. — Берегись переступать порог клетки!»

Мега ступил на стол задними лапами и с осторожностью огляделся. Вокруг по-прежнему была тишина. Небеса никуда не падали, и все — абсолютно все — выглядело как обычно. Ничего подозрительного. Самая страшная угроза Старейшин так и не сбылась. Люди-освободители исчезли, словно их никогда и не было, и только зияющие клетки и бессильно повисшая проволока доказывали, что это был не сон. Дверь сарая тоже стояла открытой, чего раньше никогда не случалось.

Потом Мега увидел, как из своей клетки выбирается Мата. Он с облегчением улыбнулся ей, но Мата лишь вскользь посмотрела на него и повернулась спиной с таким видом, словно это она все устроила. Чтобы скрыть смущение, Мега с самым небрежным видом махнул лапой и сделал оскорбительный жест в сторону жилища Хранителя. Это движение считалось в колонии таким вульгарным, что норки снова захихикали. Успех воодушевил его, и следующее телодвижение было еще грубее. Ничего особенно смешного в этом, конечно, не было, однако ему удалось хотя бы отчасти снять напряжение, которое никак не отпускало норок.

Никаких особенных препятствий своим планам Мега не видел, но и терять время не следовало.

— Макси! Ко мне! — громко прокричал он.

Подготовкой норок к этому решающему моменту занимался в основном Макси. Правда, он при всем желании не мог создать для тренировок условия, которые хотя бы приблизительно имитировали реальную свободу. Как он часто жаловался Меге, главная трудность заключалась в том, что не все молодые норки верили в «эту затею с побегом» и потому многие воспринимали тренировки просто как новую игру. Только теперь, когда по приказу Меги Макси скомандовал «Выходи!», должно было выясниться, насколько он преуспел.

Некоторые норки подчинились приказу мгновенно. Без вопросов или возражений, они, словно загипнотизированные, шагнули через порог своих клеток и оказались на столе. Только тут до них дошло, что, собственно, произошло. Большая же часть норок скорчилась в самых дальних и темных углах клеток. Эти не отзывались и не реагировали даже тогда, когда Макси выкрикивал свою команду буквально им на ухо.

Отчаявшись, Макси бросился к Меге:

— Они не хотят выходить, босс. Прикажи, и мои норковороты выволокут их за хвосты.

Мегу новость нисколько не удивила. Он с самого начала знал, что за ним последуют далеко не все норки.

Эпизод с Психо, когда мастер-импровизатор прошелся насчет «ловкой выдумки со свободой», наглядно продемонстрировал, что даже ближайшие сподвижники не до конца разделяли его взгляды.

Впрочем, Мега заранее решил, что подвергнутых остракизму Старейшин он оставит в вольере, и даже если, кто-то из презренных «бывших» попытается покинуть свою клетку, он прикажет Макси затолкать их обратно. Не особенно нужны были ему и норки старшего поколения. Он хотел видеть в своей стае только активных, дерзких норок с горячей кровью в жилах, готовых на все ради свободы и приключений, а вовсе не зануд, неспособных принять решение и осуществить его.

— Скажи им: сейчас или никогда, — велел он Макси. — Если же не тронутся с места, оставь их в покое. Все это не относится к двум новеньким. Любыми средствами заставь их идти с нами.

Потом он глянул туда, где Мата собирала на столе своих «воительниц», и кивнул ей. Оба спрыгнули на пол одновременно, увлекая своим примером остальных. Большинство норок, не разобравшись, последовали за предводителями, заодно столкнув вниз и тех, кто растерялся или замешкался на краю. Многие тут же запутались в лежащей на полу проволоке. Другие, среди которых оказалось несколько «воительниц», остались наверху, не решаясь сделать решающий шаг через край.

— Прыгайте, мои норки! Прыгайте! — зашипел на них Мега.

Мата повторила его призыв, а Макси, вскарабкавшись по свисающей сетке обратно на стол, принялся носиться вдоль клеток и, подталкивая замешкавшихся, выкрикивал свой ультиматум: «Сейчас или никогда!»

Еще несколько норок спрыгнули на пол, но остальные так и остались наверху — кто забившись в угол клетки, кто балансируя на краю стола.

Пока Мега и Мата, задрав головы, смотрели, что творится наверху, молодые норки успели выпутаться из сетки и, напрочь позабыв тренировки, которые проводил с ними Макси, принялись исследовать новую обстанов-

ку, возбужденно вереща и выкрикивая хором: «Мы идем! Мы идем!» Стройный план побега трещал по всем швам. Макси тяжело плюхнулся на пол.

— Построиться! — крикнул он так громко, как только осмелился, и махнул лапой своим низколобым норковоротам, приказывая помочь делу несколькими укусами.

Колонна оказалась намного короче, чем Мега рассчитывал. Впрочем, решил он, больше и не нужно. Встав во главе строя, он бросил последний злобный взгляд наверх — туда, где на краю стола, как на галерее, еще виднелись те, кто не захотел или побоялся прыгнуть.

— Предатели! — прошипел он и решительно зашагал к воротам. Мата последовала за ним, а-за вожаками потянулись и остальные.

Большинство из них, однако, еще не до конца осознали случившееся и двигались точно во сне, слепо повинуясь командам, которыми сыпал Макси. Многие замешкались у дверей сарая, словно вспомнив предсказанный Старейшинами конец света, однако напиравшие сзади товарищи и несколько удачных тычков со стороны норковоротов помогли им справиться с нерешительностью и преодолеть последний порог.

Их настроение переменилось самым удивительным образом, когда, задрав морды, норки увидели ничем не замутненное ночное небо во всей его звездной красе. И не только небо, с которым они были худо-бедно знакомы по тому крошечному кусочку, который виднелся в пыльном стекле слухового окна. Полная луна все еще плыла по небосводу, заливая окрестности неярким серебристым светом, а лежащий на траве иней сверкал и переливался под ее холодными лучами. Дружный вздох пронесся по рядам норок и унесся вверх вместе с паром их дыхания, и они мгновенно позабыли о своих бывших товарищах, оставшихся в развороченном вольере.

— Как красиво, Мега! — воскликнула Мата.

— Удивительно! — согласился Мега, у которого при виде окружающих просторов слегка перехватило дыхание. Здесь, на открытой местности, вне замкнутого пространства вольера, он чувствовал себя совсем малень-

ким. — Смотри, сколько неба, Мата! Я и не знал, что его может быть так много!

Обещая норкам свободу, Мега даже не подозревал, что за порогом клеток их встретит такое великолепие. Ничего подобного ни он и никто из его товарищей никогда не видел. Все, что окружало их совсем недавно, исчезло. Не было ни стен сарая, ни крыши над головой, ни вечно маячащей перед глазами мелкоячеистой ржавой сетки. Даже земля под их лапами казалась по-особому твердой, во всяком случае, пол в вольере был совсем другим. И неудивительно, ведь они стояли на краю мира — нового мира, который будет принадлежать им…

Мега первым почувствовал, как еще раз изменилось настроение норок. Вместо душевного подъема и энтузиазма пришел страх. Новый мир не только восхищал — он еще и пугал, пугал своей огромностью и загадочностью.

Это откровение пришло столь неожиданно, что несколько норок не выдержали и с писком бросились обратно в сарай — в свое хорошо знакомое и привычное убежище. К счастью, Макси предусмотрел такую возможность и поставил в арьергарде самых злобных и свирепых норковоротов. Беглецы, увидев, что дорогу им преграждают два ощетинившихся силача, замешкались и, неуверенно потоптавшись на месте, словно овды, бросились обратно, надеясь обрести спокойствие и душевное равновесие среди товарищей.

Мега и Мата стояли рядом. Норки-«воительницы» Маты смешались с остальными с молчаливого согласия предводительницы, а сама она выбрала себе место рядом с Вождем. В эти минуты между ними установилась почти родственная близость. Оба вместе и каждый по отдельности, они были совершенно уверены, что этот широкий мир и есть настоящий дом норок. Созданный для того, чтобы они им правили, он не страшил ни Мату, ни Мегу. Условности и ограничения, которыми была полна жизнь в клетках, отпали все разом, словно слезающая со змеи кожа, и они, онемев от восторга и гордости, победоносно переглянулись

— Вперед и выше! — воскликнула Мата, улыбаясь.

Мега тепло улыбнулся в ответ. Потом его внимание переключилось на Макси, и он с облегчением увидел, что его военный советник не утратил контроля ни над собой, ни над ситуацией и продолжает следовать разработанному плану.

«После того как мы вырвемся из клеток, — подчеркивал он, — необходимо постоянно двигаться. Останавливаться нельзя. Если мы дадим массам время задуматься, их воображение может разыграться и нарисовать им такое, что они поддадутся панике и разбегутся».

Макси был прав. Закатив глаза или зажмурившись, чтобы хотя бы таким способом оградить себя от пугающей реальности, норки сбились в кучу, толкаясь и повизгивая, словно слепые щенки, отыскивающие в густой шерсти сосцы матери. Лишь Макси и его свирепая гвардия носились вокруг и, щедро раздавая затрещины и покусывая выставленные зады, шипели:

— Эй, здесь вам не тут! Вы что, пришли любоваться природой?! Быстро построиться! Мы выступаемг выступаем!

В соответствии с «Планом А», который Макси тщательно продумал и обосновал, следующей их задачей было незаметно выбраться с территории фермы. При этом особое внимание следовало уделить тому, чтобы стая держалась вместе.

Никто из них, проведших в заточении всю свою жизнь, не был, да и не мог быть ни физически, ни морально готов к тому, чтобы выйти в новый для себя мир. Именно поэтому Психо постоянно твердил, что всем им необходимо держаться группой. Когда — если, как втайне думал мастер-импровизатор, — норки окажутся за пределами клеток, групповое сознание поможет им освоиться с непривычной обстановкой лучше и быстрее, чем что-либо еще. Какой бы неповторимой индивидуальностью ни считала себя каждая норка, ни одна из них не привыкла к самостоятельному, независимому мышлению. И если падающее небо Старейшин оказалось полной хреновиной, то трудности и опасности внешнего

мира были более чем реальны. Даже для норок, великих всепобеждающих норок, единственным способом справиться с ними было держаться друг друга.

«Кстати, где Психо?» — неожиданно подумал Мега, оглядываясь по сторонам. В конце концов он заметил его в самом безопасном месте — в центре толпы.

— Эй, что ты там делаешь? — прошипел он, машинально отметив, как странно, словно чужой, звучит на открытом воздухе его голос.

— Я это… ничего. Со мной все в порядке,— раздался в ответ дрожащий голосок. — Во всяком случае, я так думаю…

Мега не удержался и прыснул. И это называется «все в порядке»… Насколько он помнил, он еще ни разу не видел Психо — и никакую другую норку — таким ошеломленным. По крайней мере, этот случай научит маленького негодяя, как не верить своему Вождю!

Но на злорадство времени не оставалось. Оставив Мату и Макси наблюдать за порядком, Мега крадучись побежал на рекогносцировку. Прежде чем пересечь двор, необходимо было убедиться, что ничьи глаза их не увидят.

Но стоило только Меге выглянуть из-за угла, как в ход событий вмешался новый, не предусмотренный «Планом А» фактор. Через двор, развратно виляя задом, неторопливо трусила Пуссли.

— Убей! Убей! Убей! — в один голос завопили все инстинкты Меги. Часть iii