5. ЧЕРНАЯ ЗВЕЗДА

В пиршественном зале царского дворца в Зимбуре царило радостное настроение — отчасти потому, что царя Халазара там не было. Труппа акробатов проделывала свои трюки, уворачиваясь от корок и объедков, летевших в них из-за стола. Чем свободнее лилось вино, тем чаще летели куски, и наконец пол стал похож на мусорную свалку. Йегоси, главный евнух, мрачно смотрел на веселящихся из-за своего высокого стола и не спешил к ним присоединиться. Рядом с ним сидел старый седой воин в зимбурийской военной одежде — генерал Гемала, из северных зимбуринцев, пришедший под знамена Халазара и помогший ему свергнуть царя Зедекару.

Гемала стоял и во главе армий, завоевавших Шуркану. Он был храбр, тверд и бесконечно предан своему царю. Поэтому, как мрачно подумал Йегоси, ему осталось жить не очень долго: смелые походы, предпринятые во славу его повелителя, привлекли к нему слишком много народного обожания, что Халазару совсем не нравится. Когда именно Халазару покажется, что популярность генерала угрожает ему, — только вопрос времени, а тогда Гемала будет предан смерти под тем или иным предлогом. Не проводи он так много времени в долгих походах, он бы не успел так поседеть.

Сейчас генерал недовольно смотрел на Мандрагора, сидящего на диване за высоким столом.

— А это кто? — спросил Гемала у Йегоси, не давая себе труда понизить голос.

— Новый придворный волшебник, господин, — ответил евнух.

— Да знаю я, что он волшебник, дурак! Я хочу знать, что это за чушь насчет того, что он там какой-то дух или что.

— Господин, умоляю вас, говорите тише!

— Ха! Он далеко, не слышит. Так что, наш царь поверил этому шарлатану?

— Уж не допускаете ли вы, что аватару бога можно обмануть? — язвительно поинтересовался Йегоси. Двор — не место для честного человека: Халазар был бы в ярости, узнай он про этот разговор. — Этот человек действительно необычен. Эти его глаза…

— Врожденное уродство, только и всего. Он такой же дух, как и я. Уж скорее он из этих мерзких тварей с Тринисии, из антропофагов, которых наши экспедиции привозили в клетках. Вон один такой рядом с ним сидит.

Он показал на Роглага, нагнувшегося над высоким столом и пожиравшего изысканные блюда.

— Тише! Это не антропофаг, это гоблин — весьма могущественное создание, потомок джиннов. Он к нам спустился из самой Звездной сферы!

— Это новый маг нам так говорит.

Мандрагор слышал каждое слово этого разговора. Слух у него был неестественно острый — еще одно преимущество лоанейской крови, как он обнаружил очень давно, при дворе Андариона, когда другие придворные его обсуждали, думая, что он не слышит. Сперва это его уязвляло, ему казалось, что так они проявляют свое презрение, и только потом он понял, что они просто думали, будто их слова ему не слышны. Для этого собрания он слегка изменил свою внешность с помощью магии. Густую копну волос он так и оставил, потому что она отлично скрывала по-драконьи заостренные уши. Но кожа стала румяной, а не бледной, черты лица смягчились, и в сочетании с роскошными красно-золотыми одеждами это создавало впечатление ветрености и самовлюбленности. Он желал, чтобы его недооценивали — при зимбурийском дворе очень разумная предосторожность, — и из подслушанного разговора понял, что у него получилось.

Он бросил желчный взгляд на придворных. Этот бесконечный парад людей, как всегда, наполнил его скукой. Иногда, когда он ходил по улицам современных меранских городов, ему казалось, что он узнает какое-то лицо в толпе, но тут же становилось ясно, что не лицо он узнал, а тип. Пухлая массивная матрона, тощий юнец, лысеющий ученый, цветущая девушка. Столько на его глазах прелестных дев увяли и превратились в старых ведьм, что женская красота более его не привлекала. Глядя на прекрасную молодую женщину, он видел только, какой старухой она неизбежно станет: гладкие щеки обвиснут, морщины избороздят свежую кожу, потускнеют яркие глаза.

Генерал все еще мрачно смотрел на него, но Мандрагора это не волновало. На фоне махинаций лоанеев и моругеев хмурые взгляды старого генерала вряд ли могли его встревожить. Мысленно Мандрагор обратился к Роглагу, хотя на гоблина не смотрел.

Ну, Рог, что ты думаешь о наших зимбурийских друзьях?

Я среди них как дома,  — жизнерадостно отозвался гоблин, отливая себе в кубок из кубка соседа.

Вряд ли они воспримут это как похвалу, но я готов с тобой согласиться. Только не таращись на женщин, если увидишь: зимбурийское наказание за взгляды на чужую жену весьма неприятно.

Роглаг шумно припал к кубку.

А жаль! Я тут заметил ничего себе дамочек — приятное зрелище для того, кому последнее время пришлось видеть только моругеек — и много лет подряд. Ладно, зато еда хороша, и представление тоже.

Мысли у него ползли неуклюже и медленно, и Мандрагор бросил на него острый взгляд.

Ты пьян? Лучше держи себя в руках, Рог: зимбурийский двор — место очень опасное.

Это для тех, у кого волшебной силы нет,  — буркнул мысленно гоблин.

Волшебство тебе против яда не поможет. У них есть зелья, которые человека убивают на месте.

Яды?

Роглаг перестал пить и подозрительно уставился на свой кубок.

Яды,  — повторил Мандрагор. — Я бы на твоем месте смотрел, из чьего кубка пью. Просто на всякий случай.

Вдруг в зале стало тихо. Мандрагор обернулся и увидел, что портьеры у двери раздвинуты, и в зал входит царь Халазар. За ним шагал единственный оставшийся в живых его сын принц Йари — мальчик лет десяти. Старшие братья несколько лет назад были казнены по обвинению в заговоре с целью захвата трона. За царем и принцем шла немногочисленная свита. Сдавленный звук пробежал по залу, будто листья зашелестели в порыве ветра, и снова наступила тишина. Халазар уселся за высокий стол и жестом велел свите последовать его примеру. В дальнем конце зала, за прозрачным занавесом, показались жены и наложницы короля. Процессия была длинной. В царском гареме были и бывшие жены Зедекары, и много женщин, доставленных жрецами Валдура, имевшими право входить в любой дом и уводить любую его обитательницу для царя. Каждый год десятки этих похищенных девушек привозили в столицу и проводили перед Халазаром, который выбирал в свой гарем тех, что ему понравились. Остальных не освобождали, а обращали в рабынь. Предполагалось, что участь жен и наложниц предпочтительнее, хотя по их лицам этого нельзя было сказать. Они были не более чем имуществом своего мужа-царя, немыми символами его величия.

В переднем ряду, вблизи занавеса, чтобы придворные могли хотя бы догадаться о ее красоте, сидела очередная фаворитка монарха — стройная четырнадцатилетняя красавица по имени Йемина со своей личной рабыней. В последней Мандрагор узнал принцессу Марьяну, дочь низложенного царя Шурканы. Она сидела тихо, опустив глаза, и на шее у нее был ошейник. Несомненно, Халазару было приятно унижение царственной принцессы.

— Да будет ведомо, — прогремел голос Халазара, — что Халазар, царь Зимбуры, — истинный и единственный бог-царь. В нашей царственной особе исполнены все пророчества, и под нашею рукою ходят джинны и духи Ночи! — Он показал на Мандрагора и Роглага. — И мы, по нашей воле, подняты были на высоты, где все тайны Небес открылись нам. И видели мы небесное тело, которое называется Утренней звездой, и видели на ней сияющую сферу волшебной страны, истинный рай, богатый зерном и лесом, золотом и самоцветами, где дикие звери столь приручены, что можно подойти к ним и сразить их с легкостью. Что же до городов — никогда я не видел ни такого блеска, ни такого беззакония. Но порочность людей того мира ничто в сравнении с порочностью их правительницы, ибо в раю, о котором говорю я, правит злобная колдунья Трина Лиа, дочь королевы Ночи.

Бог-царь обратил свое внимание на главное блюдо стола: жареного павлина, изысканно убранного собственными перьями. Мандрагор с отвращением увидел, как жирные, усаженные кольцами руки царя сдернул и перья и разорвали тушку на части.

— Но недолго осталось ей править. Многие джинны и существа великой мощи встали против нее, готовые повиноваться нашей воле. С их помощью свергнем мы принцессу-ведьму, и богатства ее мира попадут в наши руки. Наши армии вторгнутся на Арайнию с помощью главного джинна Азара — да, именно той планеты, имя которой я ношу, — видите, как плетет свои нити судьба! Азар — соперник Арайнии, и с его помощью сокрушим мы все города Утренней звезды, перебьем их жителей, низложим ее правителя. И тогда мы разделим между нашими людьми такие трофеи, каких никогда раньше никто не видел. Золото и драгоценности, скот и рабы, богатые земли и их урожай — все будет принадлежать зимбурийцам! А эту Трину Лиа прогоню я, как жгучее солнце прогоняет с неба звезды ночи!

Он показал на царский герб у себя над креслом — золотое лицо, окруженное лучами, и ударил в герб жирным кулаком.

— Узрите же нас! Мы, аватара Голоса Божьего, Бессмертного, мы, воплощение Валдура!

Снова шелест листьев пробежал по собранию. Разве Зедекара и его предшественники не делали таких же заявлений? Мандрагор посмотрел на высокие окна зала и сосредоточился. Придворные дружно ахнули, когда над зубчатой стеной хлестнула молния, и так близко, что синий свет полыхнул почти одновременно с оглушительным раскатом грома. В собравшейся на улице толпе раздались крики, потому что небо над стеной было безоблачно.

Придворные съежились, и страх их был реален, как едкая вонь дыма. Халазар тоже пошатнулся и сейчас старался вернуть себе величественную позу.

— Глядите же! Это было знамение. Пусть герольды разойдутся по городу, разъедутся во все страны, завоеванные нами. Да станет известно, какие чудеса совершили мы. Да узнают люди, что истинный бог-царь явился! Прежде всего я сокрушу Маурайнию и Содружество. Затем, когда весь этот мир будет у моих ног, я вознесусь в небо и возьму Арайнию! И знамя Черной звезды да взовьется над ее землями!

Герольды, пожалуй, лишнее, подумал про себя Мандрагор, прислушиваясь к суматохе на улицах. Народ, от крестьян до придворных, сам разнесет вести. Караваны торговцев понесут известие о «знамении» по всем соседним землям, а шпионы Содружества уведомят западного монарха о том, что здесь произошло. Три тысячи лет назад одинокая молния в Маурайнии подвигла козопаса стать пророком и создала веру, распространившуюся по миру, как пожар. Кто знает, что могла сделать его нынешняя молния для этого мрачного деспота и его опустошительных орд?

«Ну вот, Эйлия, — подумал он, — что же ты будешь делать? Останешься на Арайнии, в безопасности, — или придешь на помощь миру, который когда-то называла родным?»

— Вперед! — проревел Йомар, вытянув перед собой обнаженный меч и пришпорив боевого коня.

В ответ ему его армия с ревом бросилась через каменную гряду. Внизу, в пустыне, находился противник численностью до трехсот человек пеших копьеносцев, поддержанных колесницами и конницей. Заходящее солнце пылало на наконечниках копий и обнаженных мечах, будто оружие уже окрасилось кровью. Но никто из людей Йомара не дрогнул. Они бросились в схватку, замелькали мечи и копья. Воздух звенел ударами мечей о щиты, выкриками и стонами умирающих, ржанием перепуганных коней.

Йомар отъехал чуть в сторону от битвы, несколько минут внимательно присматривался, потом поднял правую руку.

— Все! Хватит! — крикнул он.

Одетый в мантию немерей на ближайшем гребне холма поднял руку в знак понимания. Тут же вражеские солдаты исчезли, как мираж в пустыне — бронированные фигуры растаяли в воздухе, — и остались только люди Йомара. Они обернулись к нему с любопытством и ожиданием.

— Уже лучше, — сказал он и с этой скупой похвалой спрыгнул с седла.

Со своими арайнийцами — сплошь добровольцами — он приехал в эту пустынную сухую местность, слегка напоминающую пустыни Зимбуры, чтобы обучать их как силу вторжения. Люди Элдимии, напуганные после припадка пророчества у Эйлии, хотели, чтобы она повела армию, как было предсказано, но этого ее отец и телохранители не позволили бы. Ходили слушки, что Эйлия разыграла этот «припадок», чтобы получить под командование предсказанную армию, и хотя мало кто верил этому обвинению, не слишком бы хорошо выглядело, если бы она имела к этому какое-то отношение. А эти люди научились выносить жару, двигаться по пересеченной местности, а пессимистические предсказания Йомара, что большая часть из них запросится обратно, не пройдет и двух недель, не оправдались.

— Может, они ничего не знают о том, как драться, — признался он Дамиону, когда они вдвоем лезли обратно на холм, — но дух у них есть, надо отдать им должное. Лотар! — взревел он, останавливаясь и упираясь руками в бока. — Ты чего тут делаешь?

Молодой элейский рыцарь вскочил с валуна с виноватым видом, что его застали сидящим.

— Виноват, господин начальник! Я убит.

Йомар с досадой поморщился:

— Опять? Который уже раз за эту неделю?

— Шестой, господин начальник!

— И как на этот раз?

— Копьем в глаз, господин начальник! Смертельная рана.

— Убили один раз — это может быть случайностью. Шесть раз — это значит, ты беспечен. В бою тебе полагается стараться не быть убитым. Не знаю, что ты там делал, но больше этого не делай.

— Никак нет! То есть так точно, господин начальник.

Неподалеку несколько рыцарей упражнялись в фехтовании на мечах, двигаясь с таким изяществом, что это казалось танцем, а не боем, даже с тяжестями, которые Йомар заставил их привязать к ногам для воспроизведения более сильной гравитации на Мере. С ними была Лорелин. Она дралась, как мангуст с коброй — металась вокруг противника, бросалась вперед и назад, вызывала противника на выпад и уходила в сторону, заставляя его терять равновесие. Она обращала превосходство противника в силе и весе против него, используя приемы, усвоенные — как ни странно — в каанском монастыре, где она воспитывалась. Каанский народ, низкорослый по сравнению с другими, выработал приемы сражения, позволяющие побеждать врага больше и тяжелее себя. Бин-йара учила больше полагаться на скорость и ловкость, чем на грубую силу, и построена была на основе движений, подсмотренных у диких зверей, птиц, камышей, склоняющихся на ветру. Со временем эти движения усвоили каанские жрецы, потому что при их медленном исполнении в сопровождении медитации они достигали и другой цели: дисциплина тела и духа. Лорелин явно как следует изучила бин-йару, пока жила у каанских монахов, и Йомар не мог не отметить, что это сделало ее отличным бойцом. Он окинул взглядом учебное поле, глядя на гибкие тела, нападающие и парирующие удары. Они были хорошими бойцами, эти серьезные молодые люди, гордые своими доспехами.

Но достаточно ли хорошими? На Арайнии искусство войны стало искусством в буквальном смысле, как музыка или танцы. Лучники стреляли в цель, не обучаясь убивать, а соревнуясь в умении. Фехтование на мечах превратилось в вид спорта, потешные поединки стали праздничным представлением. На большом ипподроме Мирамара цирковые лошади вставали на дыбы, лягались и отскакивали в сторону, как в конном балете, и мало кто помнил, что изначально это были движения боевых коней в схватке — для защиты всадника от врага. Как будто арайнийцы за много веков превратили бой в какую-то разновидность красоты.

Все боевые искусства в этом мире существовали, но когда наступит время, смогут ли арайнийцы ранить и убивать противника? Эти вот ребята хотя бы научились «убивать» иллюзорного врага, состряпанного магами — призрачных воинов, которые умели орать, кричать и стонать, — но мальчики знали, что это всего лишь фантомы. А смогут ли они всадить меч в настоящее тело, убить живого человека?

— Должен быть у них где-то глубоко инстинкт убийства, — буркнул он. — А может, не так уж глубоко. Загляни в душу человека — найдешь зверя.

Дамион вспомнил череп огненного дракона, оскаливший в насмешке зубы. Такого монстра человек способен убить, а монстра внутри себя — способен ли?

— В общем, верно, — согласился он мрачно. — Но, Йо, важно ли, чтобы они умели убивать? Ведь по приказу совета нам никакой реальный бой не светит.

— Наплюй ты на этот совет. Народ напуган, а маги изучают способы вторжения на Меру. И я не пошлю туда ребят, которые себя защитить не смогут. Раймон! — гаркнул Йомар. — Опять беспечным становишься? Ринальд тебя убивать не хочет, но когда-нибудь тебе попадется противник, который всерьез решит тебя убить!

Человек в темном кивнул, но не ответил и не поднял забрало шлема.

— Раймон, ты не на сцене! Прекрати дурачиться и слушай! — заревел Йомар.

Рыцарь убрал меч и повернулся, послушно сняв шлем. На свет явилась копна черных волос и мальчишеское лицо — да, Раймон Лотенский был еще почти мальчишкой.

— Прошу прощения, господин начальник! — тоном упрека произнес он. — Я говорил вам, что хочу быть Неизвестным Рыцарем.

— Я его сам в рыцари посвящу, — пробормотал Йомар себе под нос, отходя в сторону. — Мечом плашмя — по заднице. Сопляк дурной!

— А как там с этими местными верблюдами? — спросил Дамион, проходя вместе с Йомаром по гребню холма. Йомар обнаружил, что местные копытные звери, живущие в Пустошах и называемые ипотриллы, отлично выживают в суровом климате. Это были крупные неповоротливые создания с длинными шеями, горбатыми спинами и змеевидными хвостами. Он велел Мелнемерону поймать их сколько получится и отдать немереям, закликающим зверей. Дрессировка их оказалась медленным делом, потому что звери эти, хотя и не свирепые, отличались верблюжьим упрямством. Еще у них были острые клыки, торчащие из нижней челюсти, и этими клыками ипотриллы протыкали пустынные растения, похожие на кактусы, внутри которых была вода. Когда на зверей находило мрачное настроение, они вполне могли теми же клыками тяпнуть и человека.

— Немереи мне говорят, что приручили небольшое стадо, — ответил Йомар. — Лошадей мы тоже возьмем, но ипотриллы в пустыне будут полезнее, а почти вся Зимбура — пустыня.

Вдруг ему захотелось побыстрее там оказаться. Сколько раз ему в детстве мечталось вернуться в трудовой лагерь во главе армии, освободить всех рабов, а зимбурийцев прогнать! Детская мечта, выросшая из беспомощности и страха, он еще и тогда это знал, когда она являлась ему. Но вот сейчас Эйлия дает ему в руки целую армию и ставит его во главе. Генерал Йомар! Звучит, однако.

К нему подбежала Лорелин, раскрасневшись от борьбы и победы.

— Ну? — спросила она.

— Что «ну»?

— Да ладно, Йо, сам знаешь! Ты меня прогнал через такие испытания, которых здесь никто не проходил, и я их все выдержала. Ты меня берешь с собой на Меру?

— Нет.

Синие глаза блеснули негодованием.

— Почему?

— Потому что это слишком опасно.

Она сложила на груди руки.

— Йо, я отличный боец. С этим ты не поспоришь!

— И не собирался.

— Так в чем же дело?

— Дело, — буркнул он, — в твоем отношении. Ты слишком рвешься вперед, а это значит, что не относишься к делу достаточно серьезно.

— Эйлия говорила, что это будет миротворческая миссия, а не нападение.

— И она права. Нам твои бойцовские навыки будут не нужны.

— Ну, значит, это не опасно, и я могу лететь.

Спорить с Лорелин — это всегда значило ходить по кругу. Йомар посмотрел на нее усталым взглядом.

— Поговори с ней ты, — бросил он Дамиону и пошел дальше.

На пустоши сражались его бойцы. Да, действительно, если они отправятся на Меру, то лишь для того, чтобы напугать бога-царя и его союзников. Но у Йомара не было иллюзий, будто Халазар или Мандрагор послушно отступят. Вот если бы можно было поймать кого-то из них или обоих, а не рубить целые батальоны их солдат, которых принудительно берут в армию! В молодости Йомар рвался убить зимбурийского царя, а потом Зедекару свергли, и ненависть Йомара переключилась на его преемника Халазара; теперь же основным врагом стал Мандрагор, и он же — основной угрозой. Иногда же Йомару казалось, что враг на самом деле один: какая-то затаившаяся темная сила, рядящаяся в тела людей, как в маски, и меняющая их, когда носителя убивают.

— Драться нам придется, Дамион, — убеждал он друга несколько позже, когда они смотрели на учения рыцарей. Йомар показал на конных, скачущих гуськом по пустыне, поднимающих клубы рыжей пыли. — Но ведь они на самом деле не готовы. Эти вот паладины с их рыцарскими именами! Ринальд Железная Рука или там Раймон Львиное Сердце — детская игра! А Мартан Доблестный — это вообще предел! Он из тех, которых убивают первыми, — храбрый юный воин, который просится в первые ряды, веря, что добьется чести и славы, как в легендах. Верит в свою несокрушимость — и потому погибает. Я это сто раз видел.

Но драться рыцари все же умели. Годы обучения на ипподроме и ежегодные турниры как следует закалили их. Некоторым удалось спешить своих противников, а молодой Мартам вообще поражал их — хотя Дамион понимал, что в нем не нравится Йомару. Он слишком рисковал, слишком самоуверенно действовал. Юное лицо под светлым нимбом волос больше напоминало лик святого, а не воина. Раймон тоже проявил себя в своем стиле: его сшибли с седла, и пришлось его без особого достоинства уносить к целителям, но потом он снова вышел и сумел сбить с лошади рыцаря, который сбил его.

При виде этих боев надежда рождалась в сердце Дамиона. Может быть, арайнийцы все же не так беспомощны, как кажутся. Остается только проверить, как они смогут выстоять против свирепых воинов Зимбуры, если придется им встретиться в бою.

Эйлия поплотнее завернулась в меховую накидку — холодно было. К этому холоду привыкнуть удавалось не сразу — она забыла, каково это, когда зябко. И еще она устала, но это было проявление горной болезни, о которой ее предупредили, когда она приехала. С самого приезда она плохо спала и дышала неглубоко и часто, но пока, что головных болей, сопровождающих горную болезнь, у нее не было. Немереи, наверное, к этим вещам привыкли или они нашли бы способ с ними бороться. Сейчас она была одета в простую белую рясу, как все немереи, потому что в Мелнемероне у нее особого положения не было. Белый цвет, как ей объяснили, выбрали за то, что он отражает весь свет, а остальные цвета — только часть. А черный вообще удерживает весь получаемый свет, ничего не отдавая. Ряса не была особенно теплой. Зато хотя бы были меха — снятые с животных, умерших естественной смертью, как она знала, потому что на арайнийских зверей никому охотиться не дозволялось.

Вокруг высились горы; зазубренные короны их были вдвое выше любой горы на Мере, но снегом покрывались только зимой. Водопады, окруженные туманами, падали с такой высоты, что казались колоннами облаков. Здесь тоже водились дикие животные Арайнии. Птица, которую Эйлия вначале приняла за орла, парила над снежными гребнями хребта, и лишь когда она села на пик, хлопая огромными крыльями, девушка оценила ее огромные размеры. Птица рох! И еще она заметила на утесах множество барсов с пятнистыми меховыми перепонками от передних до задних лап. Когда они перепрыгивали с камня на камень, эти перепонки расправлялись в воздухе крыльями, как у белок-летяг на Мере. Довольно комично выглядели эти большие кошки в полете — как летящая леопардовая шкура. Звуков здесь, наверху, было мало, и слухи из низин сюда не доходили. Как будто земля, поднимаясь вверх, притягивала к себе тишину небес. Но время от времени раздавалась едва слышная нота, будто пение рога, эхом доносящаяся с горных пиков. Там, как говорили немереи, живет немой зверь, у которого на голове растет единственный ветвистый рог с трубками на концах. Когда это создание стоит в потоке ветра, воздух звучит в этих трубках, создавая музыку, служащую зверю вместо голоса.

Эйлии вспомнилась вершина Элендора на Тринисии, хотя здесь, в горной долине, было всего несколько соединенных зданий, но уж никак не город. Строения состояли из того же серого гранита, что и горные пики, — не сложенные из обтесанных плит, а вырезанные прямо из живого камня, и потому они казались его продолжением, будто башни, стены и арки окон созданы водой и ветром, а не инструментами в человеческой руке. Мелнемерон был действительно такой же древний, как и сама гора. Выделялся один золотой купол, сияя на солнце, а остальная часть комплекса идеально сливалась с окружением, будто исчезая в граните. Этот купол, как сообщили Эйлии, был обсерваторией. Тысячи лет подряд немереи изучали здесь звезды — не так, как меранские астрономы, астрологи или навигаторы, по как черты небесного царства, знакомого им не хуже окружающего ландшафта. В небесах этой планеты видно куда больше звезд, чем с Меры, а здесь, в горах, где атмосфера разреженнее, существовали идеальные условия для их изучения. Многие из этих звезд имели свои миры-планеты, и говорилось, что когда-то арайнийцы летали к ним и могли бы полететь снова, если бы только современные немереи сумели найти способ отомкнуть врата Эфира. Взгляд Эйлии скользнул к соседнему шпилю, торчащему из склона горы и отделяющему ее вершину от головокружительной пропасти. Наверху башенки стояла пара каменных статуи: два серых дракона, и каждый обернулся вокруг высокой колонны. Это были врата духов, вроде тех, что она уже видела на Мере. Узкий каменный мостик соединял башенку с вершиной.

Эйлии было жутко одиноко. Отец остался в Мирамаре, друзья уехали в Пустоши. Только By и Лира поехали сюда с нею.

Она стояла и смотрела, как меняется свет от золотого к розовому на восточных стенах башен и склонах гор, когда у нее за спиной раздался чей-то голос, и Эйлия слегка вздрогнула.

— Драконы — повелители Ветра и Волны, — произнесла благородная дама Синдра тихим голосом. Она стояла в нескольких шагах за спиной девушки, тоже глядя на врата. — Но они же — повелители Эфира. Самые древние существа во всем Творении после самих древних. Сказано, что они витают над жилищами богов в Небесах и парят над течениями магии, что невидимо струятся сквозь нашу физическую плоскость. Никто не смеет войти в царство Эфира без их согласия, и в умах их содержится вся мудрость веков, коей они могут одарить лишь тех смертных, которых сочтут того достойными. Немногие немереи были удостоены чести быть учениками лоанана. Но уже много столетий ни один арайниец не лицезрел ни одного лоанана. Сейчас драконов здесь нет. Хотя никто не знает, где может оказаться дракон.

Эйлия вздрогнула, вспомнив страшное превращение Мандрагора. Синдра посмотрела на нее внимательно.

— Мне говорили, что ваше высочество и ваши спутники видели драконов.

— Да. И надеюсь еще когда-нибудь увидеть. — Эйлия вспомнила золотого дракона, который ее спас. — Но тогда я думала, что они — всего лишь животные. Скажите мне, Волхв, из этих врат магия ушла навеки? Я слышала, что немереи не могут их открыть.

Синдра повернулась к башенке.

— Ах эти Врата Земли и Неба! В самих этих статуях магии нет: они то, чем кажутся, — просто резной камень. Врата служат знаком, указывают наличие трещины, которая ведет из этого мира на какую-то дорогу Эфира. Лоананы — стражи и главные пользователи таких троп, и потому многие называют их путями драконов, но большинство из них сделаны древними. Они состоят из квинтэссенции и работают на магии, а ведут они через Эфир, подобно сети дорог на любом из других миров прежней Империи. Но арайнийские врата закрыты лоананами давным-давно, и меранские тоже, и никогда люди из наших миров не войдут снова в плоскость Эфира.

— Но почему? — спросила Эйлия.

— Мне неизвестно. Несомненно, у лоананов были причины, достаточно веские для них. — Но Эйлия уловила возбужденный блеск серых глаз отвернувшейся Синдры. — Здесь холодно, ваше высочество, вам следует отправиться к себе в комнату. Вон ваша горничная вас ищет.

Эйлия последовала за Синдрой обратно к главному входу, где их ждала графиня Лира. Длинный каменный коридор был весь покрыт резьбой и фресками на сюжеты элейских преданий: крылатые создания, герои в колесницах, запряженных крылатыми конями или херувимами. Много было стилизованных изображений драконов — влетающих и вылетающих из нарисованных туч, держащих на чешуйчатых спинах воздушные дворцы, плывущих по морям с пенными гребнями. Из их тел исходили волнистые линии — может быть, стрелы молний или лучи магической силы. Синдра остановилась и рукой показала на фрески с изображением ангелоподобных фигур в величественном зале:

— А вот это — древние при небесном дворе. Рядом с троном Эларайнии стоит ее дочь Элмирия: она готовится к сошествию в мир смертных. — Одеяние крылатой фигуры было белоснежный, длинным, развевающимся, а в волосах — звезды, подобно лепесткам цветов, под ногами — лунный серп. — Она предсказала свое пришествие немерейскому мистику Зартору три тысячи лет назад. И предсказала, что бросит вызов аватаре Валдура.

Синдра показала на другую фреску, где та же фигура билась с огромным драконом.

Лира бросила на немерейку острый взгляд.

— Принцесса Элмирия присутствует здесь, — перебила она, — почему же вы говорите о ней в третьем лице?

Синдра склонила голову.

— О, непростительная глупость с моей стороны. Мне до сих пор странно, что та, о ком говорят самые древние письмена, ходит по земле в образе человека. Конечно же, ваше высочество, вы помните точные слова, которые говорили Зартору.

Эйлия, ничего такого не помня, сделала смущенный жест, боясь, что Синдра ждет от нее повторения этих слов. Это какое-то испытание?

— И теперь, когда вы явились во плоти, ваше высочество, — сказала Синдра, — окончательная победа над врагами в ваших руках, как написано. Ваша сила, не наша, спасет миры.

Эйлии снова стало неуютно. Ей послышался какой-то невысказанный вопрос в этих словах, даже вызов, быть может. И трудно было смотреть в агатово-серые глаза элейки.

— Простите, — сказала она, сворачивая в боковой коридор, — мне нужно идти. Я кое-что вспомнила…

— Ваше высочество! — окликнула ее Лира. — Разве вы не пойдете к себе?

— Одну секунду, графиня. Мне бы хотелось увидеть одну вещь сейчас, когда село солнце.

Эйлия быстро направилась к обсерватории по прохладному камню коридора. Под просторным куполом больше никого не было, и она села перед огромным телескопом с золотой облицовкой. Она уже много раз смотрела в него с тех пор, как приехала, разглядывая звезды и планеты, но чаще всего направляла этот дальновидящий огромный глаз в сторону Меры. Глядя на синие моря и знакомые континенты первой своей родины, она мучительно гадала, что там происходит. Где теперь ее приемная семья, беспокоятся ли о ней — или уже сочли ее погибшей?

Глядя сейчас в окуляр, она заметила, что телескопом недавно пользовались: объектив смотрел на тройку звезд в созвездии Дракона. Она уставилась на три светлые круглые точки, сверкающие на темно-синем поле, и попыталась себе представить их как могучие солнца, пылающие в небесах своих планет. Этот мир и Мера были лишь самыми мелкими королевствами. За пределами неба лежала огромная вселенная света и тьмы, огня и пустоты — Империя Звезд. Когда-то люди по-настоящему летали к этим чужим землям, ходили по ним, видели их чудеса…

Тихий звук шагов заставил ее оторваться от телескопа глазами и от небес мыслями. Рядом стоял мастер By, глядя на нее.

— На что вы смотрите, ваше высочество?

— Мастер By, — сказала она, поднимаясь и поворачиваясь к нему, — можете ли вы рассказать мне о звездах и планетах и про Империю, которая, как вы говорите, их объединяла?

— О Талмиреннии — Небесной Империи? Да, ваше высочество. Я собирался какое-то время вашего обучения посвятить космологии. Так что именно вы хотите знать?

— Все, — просто ответила она.

— Все? Гм! Это серьезное заявление, когда речь идет о космосе.

Он сделал какое-то движение рукой, и вдруг исчез круглый зал обсерватории — Эйлия и мастер By парили в звездном небе. Быстро глянув под ноги, Эйлия не увидела земли. Ока знала, что это всего лишь наведенный мысленно образ, но иллюзия была полной.

— Оглянитесь, — велел наставник, слегка улыбаясь.

Она оглянулась — и ахнула. Точка наблюдения была поднята на много лиг над планетой. Вдалеке виднелся синий шар, испещренный узорами облаков — длинными лошадиными хвостами перистых облаков, предвещающих дождь, совсем не так выглядящих сверху, как снизу. И всего в нескольких лигах оказалась арка небес. Отсюда видно было, что она все-таки не сплошная, но состоит из многих слоев ледяных обломков, лежащих в плоскости экватора. Обломки всех размеров — от величественных бело-синих гор размером с Халмирион и до мелких градинок — висели в невесомости над планетой, будто волшебством помещенные сюда. Солнце палило, не ослабленное завесой облаков или воздуха, и лучи его сверкали на ледяных поверхностях, когда ледяные горы поворачивались и кувыркались на лету. Это и было причиной алмазного блеска, который так часто она видела над аркой… и тут, хотя окружающая действительность не изменилась, но изменилась точка наблюдения: Эйлия вдруг поняла, что она смотрит не на мир, над которым воздвигли арку, а на планету, окруженную кольцом. В великой внешней Ночи Мирия смотрелась светло-синим полушарием, но виден был и пепельный блеск ее темной стороны при свете звезд, мшистые побеги растительности в нимбе солнечного света. Никогда больше Эйлия не будет думать о Мирии как о луне . Это полноправная, хоть и маленькая, планета.

— Ваш друг Велессан Странник очень многое понял неправильно, — объяснил By. — Он был человеком своего времени и находился в плену ошибочных маурийских теорий о концентрических хрустальных сферах, о планетной системе, в центре которой его мир, а не солнце. Но то, что представилось ему в его видении в храме, было достаточно реально — неверной была лишь его интерпретация виденного. В пророческом видении, подаренном ему прорицательницами, он вообразил, что движется внутрь Неба, хотя на самом деле он двигался наружу , в пространство.

Арайния исчезла. Вместо нее в пустоте вырос огненно-желтый шар.

— Что это? — спросила Эйлия.

— Аркурион, — ответил By, — ближайшая к солнцу планета. Не слишком приятное место: там идут дожди из кислоты, озера состоят из расплавленной серы, реки — из расплавленного камня. Но саламандрам это нравится.

— Они… они не люди?

Она тут же поняла, что вопрос глуп: ни один человек не смог бы жить в раскаленном тигле этого мира.

— Нет. Любопытные создания, похожие с виду на рептилий, с чешуйчатыми боками и чем-то вроде руна на спине, защищающего от солнечного жара. Когда-то ваш народ высоко ценил шерсть и чешую саламандр, потому что они устойчивы даже к пламени огненных драконов. Кроме того, молодые особи плетут коконы — из которых элеи делали легчайшую материю, выдерживающую самый свирепый жар.

Видите ли, ваше высочество, существовали архоны, имевшие пристрастие к определенной среде. Древние воистину были искусными оборотнями — они первые открыли это умение.

Некоторым нравилась вода, другие любили парить в воздухе, а третьи — прятаться в глубинах земли. Ундинам нравился облик с рыбьим хвостом вместо ног. Кобольды, жившие на Валдисе, приобрели приземистое мощное строение, более удобное в мирах с высокой гравитацией, а сильфы, освоившие воздушные океаны, создали себе изящные тела и широкие легкие крылья. Те же, кто водился с обитателями Аркуриона, переняли их подобие и название: саламандры. Здесь, на Арайнии, они были серафимами — людьми с птичьими крыльями. Кое-кто из этих элементалов привел людей в свои миры — кроме, конечно, Аркуриона, потому что ни один человек там жить бы не смог. Получеловеческие потомки ундин, гномов и сильфов похожи были на своих предков-элементалов.

Желтая сфера исчезла, сменившись другой — ослепительно белой.

— Таландрия, мир ундин. Когда Велессан «прибыл» сюда, он увидел водную планету и подумал, что находится в небесном царстве, состоящем только из этой стихии. Но на самом деле, естественно, он видел лишь глубины мира, состоящего из одного океана. Такова была Таландрия в его время, когда здесь жил морской народ. Но Великая Катастрофа изменила ее путь вокруг солнца, и моря ее вымерзли. Может быть, какая-то жизнь еще копошится под саваном льда, или останки древних существ лежат нетленные в холодных трещинах. Но направимся дальше.

Эйлия узнала, что у каждой планеты своя уникальная атмосфера и свои характеристики и каждая из них так же безжизнена, как и предыдущая. На Валдисе — иссушенный скудный пустынный ландшафт поблескивал в ночи разбросанными камнями. Но, как сказал By, кобольдам и их потомкам это не мешало, потому что жили они не на поверхности, а в глубоких пещерах, согреваемых расплавленным ядром. По этой причине они не слишком пострадали в Катастрофе, но им пришлось променять свой мир на другие миры Небесной Империи, где еще не были вычерпаны залежи руд и самоцветов. Ианта, пусть и прекрасная золотом клубящихся облаков, была необитаема, как и ее пять голых лун.

— Верхние слои атмосферы Ианты способны поддерживать жизнь, — сказал By, — но мир этот газообразный, сложенный из облачных слоев. Это и есть «небо воздуха и облаков», в котором Велессан видел крылатых сильфов. Но они прилетали на Ианту лишь играть на ветрах верхней атмосферы, а жили они на лунах с твердой поверхностью, как у Арайнии, и были так легки, что летать им было просто. Но Великая Катастрофа разрушила эти маленькие миры, и сильфам пришлось их покинуть.

Потом он показал полеты длиннохвостых комет, выпущенных разрушительным проходом Азараха. Сорвавшись в незапамятные времена со своих мест на небе, некоторые из них только теперь пересекали пути внутренних планет, а столкновение с такой кометой было бы для мира смертельно.

— Это все началось еще до знаменитого пророчества королевы Элианы на Старой Тринисии, — объяснил мастер By, — потому что на самом деле она вовсе не пророчествовала, а только предупредила о том, что будет. Мы, немереи, ищем способ изменить курсы этих комет и обезвредить их.

За пределами чародейства и махинаций людей и лоананов, кажется, развивался конфликт более масштабный, более древний и более страшный, начавшийся с первых правителей вселенной. By показал Эйлии пугающий ландшафт Азара, пустой и холодный под злобным солнцем. Над этой картиной нависло угрюмое лицо Азараха — в небе, цвет которого из-за разреженности атмосферы был почти угольно-черен. Красный карлик миллиарды лет давал лишь скудное тепло и едва различимый свет своей единственной планете, и отсюда Мера и Арайния были едва-едва видимы. Огромное солнце Аурии, согревающее эти планеты, было лишь далекой желтой звездой в небе Азара, и далекое ее сияние не могло дать ни капли тепла поверхности. Мелкая луна неправильной формы кувыркалась в небе, как запущенный великаном булыжник, но тоже света давала мало. Равнины пестрели оспинами кратеров и похожи были на безжизненную луну, но над ними возвышались разрушенные стены строений, а почву вблизи усеивали кости созданий, живших так давно, что эти кости превратились в камень. Невдалеке Эйлия увидела скелет с черепом и все еще не отвалившимися конечностями; позвонки образовывали крепкую колонну с торчащими отростками, на тяжелом черепе выступали надбровные дуги, массивные челюсти выдавались почти звериной мордой. Но все же чем-то этот скелет кошмарно и гротескно напоминал человеческий.

— Это… это животное? — спросила Эйлия. — Большая обезьяна?

Но она знала, что это не так. Среди костей валялось оружие, большие каменные топоры, и один из них — неподалеку от руки скелета.

— Нет, — ответил By. — Это были люди — или их предки. Их называли троллями. Все расы моругеев происходят от людей, которых давным-давно вывезли на планету, называемую Омбар. Со временем жители Омбара… изменились. Одни говорят, что они смешались с архонами зла, другие — что изменились из-за условий этого мира. Многие расселились по другим планетам, включая Азар, который тогда был форпостом империи Валдура. Они вымерли, когда Азар прошел через кометное облако.

Эйлия не могла оторвать глаз от скелета. Мысль, что эти существа — ее родня, пусть даже очень далекая, наполняла ее ужасом и восхищением. By махнул рукой, и страшная сцена исчезла. Снова они плыли в звездной пустоте.

— За системой нашего солнца лежит кометное облако, а дальше — ничего, кроме Великой Ночи, пока не доберешься до ближайшей звезды. Звезды, как вы знаете, не вечны, хоть это утверждают поэты. У них есть свой срок жизни, как у людей, животных и деревьев: просто они существуют очень долго, миллиарды лет. Возраст звезды определяется по ее цвету. Молодые звезды — голубые, потом они постепенно белеют, желтеют и, наконец, остывая, становятся красными. Потом некоторые сжимаются в тлеющие угли, а другие — большие, быстро вращающиеся и не имеющие собственных планет — взрываются и разбрасывают вещество по галактике, способствуя этим созданию новых планет. Есть такие, что превращаются в бледные звезды-призраки, или… — Он запнулся. — Если пристально посмотреть на созвездие Модриана-Валдура Энтар — Большой Червь, — можно увидеть звезду, называемую Лотара.

— Я ее знаю. Хвост Червя. Недалеко от звезды, называемой Глаз Червя, потому что, как считается, Валдур пожирает собственный хвост.

— Если вы посмотрите на Лотару в ваш большой телескоп, увидите, что она не круглая, как другие, а имеет странную форму.

Из звездного поля выплыла пара звезд, пылая ярче — ближе. Одна была красна, как раскаленный уголь в очаге, другая — светло-синяя с белым. И вторая звезда привлекла внимание Эйлии, потому что была вытянута или сдавлена до формы яйца или капли, и с острого конца высовывался язык огня, текущего сквозь пустоту, а потом в конце заворачивался кольцом.

— Видите? Энергия этого солнца вылетает из него с этого конца, а потом… исчезает.

Что-то в его голосе заставило девушку поежиться и закутаться плотнее в меха.

— Исчезают? Как это? Как может исчезнуть огонь звезды?

— Дело в том, что ее пожирают.

Тут уж Эйлия перепугалась, не понимая почему. Будто тень легла на ее разум.

— Пожирают? Кто или что? — спросила она тихо, будто не зная, хочется ли ей услышать ответ.

Он ответил не сразу, будто ему не хотелось говорить.

— Вы слышали легенды о Валтаре, черной звезде? Так это не легенды. Бывают в космосе такие вещи. Помните старую маурайнийскую басню о прожорливом чудовище, которое в конце концов пожрало само себя, пока не осталось ничего, кроме разинутой пасти? Некоторые звезды — их очень немного — делают что-то вроде этого. Они не взрываются в конце жизни, а коллапсируют, сжимаются. Такая звезда поглощает сама себя, собственный огонь и свет, и свет других звезд, и все, до чего может дотянуться. Валтара — звезда такого типа, черная звезда. Ее нельзя увидеть, потому что она ничего не излучает. Но когда она присасывается к сфере своей звезды-спутника Лотары, она окружает себя светом украденной энергии, и это кольцо огня выдает ее местонахождение.

Эйлия невольно глянула на пылающий круг в конце потока. У него был черный центр, как жерло водоворота, и оно невольно притягивало взгляд, увлекало.

— И вот, — сказал By, — она называется Пасть Червя. Некоторые называют ее Пасть Ада.

Эйлия ощутила, будто качается на краю ямы. Она читала все мифологические упоминания Модриана-Валдура и о темном царстве Погибели, где он правит. Некоторые старинные авторы описывали ее как бездонную черную яму, а художники рисовали в виде разверстой пасти чудовища. Адовой Пасти. Действительно есть такое место? Валдур царствовал там сперва как ангел, если верить преданиям, потом как отвратительный дракон с короной на голове. Это тоже может быть мифом, а может и не быть. Ей вспомнилось, что говорил Мандрагор о древних и их способности менять облик, о крылатой форме, которую принимали они на Арайнии и на Мере, об их невероятно долгой жизни. Значит, может быть и правда в этих кошмарных фантазиях? Валдур, говорил Мандрагор, и вправду существовал, а Ана говорила о враге так, будто он до сих пор жив. Но разве может какое бы то ни было создание жить тысячи тысяч лет?

— А Валдур… он существует? — спросила она.

— Я думаю, он существовал. Создание, которое мы называем Модрианом-Валдуром, существовало много веков назад, так давно, что его история потерялась в мифах и легендах. Он жил в те времена вместе с теми своими сородичами, что тоже стали потом легендами.

Эйлия спросила слабым голосом:

— А эта черная звезда — она все поглотит? И наш мир, и весь космос?

— Нет, ваше высочество. Она может переварить лишь то, что попадает ей в пасть. Пока мы не будем подходить близко, нам ничего не грозит.

Эйлия глубоко и с облегчением вздохнула: темная дыра в небесах уже стала наполнять ее ужасом. И по-прежнему трудно было оторвать от нее взгляд. By махнул пухлой ручкой, изгоняя образ и удаляя звездное поле, и они вернулись в обсерваторию.

— Но такие звезды очень редки. Большинство подобны тем, что видны в ночном небе, изливающим свет в космос. Свет есть жизнь: наши предки это почувствовали, когда увидели, как растения вянут без света и люди чахнут без солнца. Ваше солнце — звезда, и звезды — солнца, многие обладают планетными системами, где может существовать жизнь. Без звезд не было бы не только света во вселенной, но и планет, а потому и живых существ. Дело в том, что планеты рождаются во чреве звезд, а живые существа на них пестует свет. Такова природа вещей: свет есть жизнь и бытие, а тьма — смерть и небытие. Это не поэтическая метафора, это реальность.

— На Мере, — сказала Эйлия, — почитатели Модриана закапывались в пещеры под землю, чтобы никогда не видеть ни света, ни мира, который он освещает.

— Да, такова философия валеев: ненависть к творению. Некоторые из их главных чародеев мечтали когда-нибудь уничтожить сами звезды — погасить весь свет, а потому — всю жизнь, изгнать ее из космоса. Но вы дрожите, ваше высочество, — заботливо заметил By. — Может быть, вам стоит уйти к себе и согреться?

— А Камень Звезд, — спросила Эйлия, уже шагая с мастером By по коридору, — это действительно творение архонов?

— Это объяснило бы легенду о его создании. Сокровище богов.

— Он кажется почти живым, — сказала Эйлия.

Мастер By задумался.

— У драконов есть кристаллы драконтия, входящие в состав тела. Но Камень Звезд — не живой, я полагаю. Это искусственно изготовленный Камень — старейший искусственный Камень в нашей вселенной. Не только его грани, но даже кристаллическая решетка сделаны по продуманному проекту. А его вещество кажется подобным алмазу, «хрусталю архонов».

— А сияющий свет?

— Этого я объяснить не могу. Сила какого-то рода, не из нашей плоскости.

Они приблизились к комнате Эйлии. Она отворила дверь в скромную келью и подошла к столику возле кровати. Открыла алебастровый футляр, в котором лежала драгоценность.

Ее вынули из королевской короны и положили на обивку синего бархата. By вошел следом, и оба они в молчании уставились на самоцвет. Камень лежал, поблескивая огромной каплей воды: в нем не было изъянов — ни трещины, ни цветовые вкрапления не нарушали его совершенной прозрачности. Сейчас он не светился своим лишенным тепла сиянием, будто успокоился. «Камень» — слишком грубым казалось это слово для такого исключительного предмета. Только игра света и отражений на гранях делала его доступным глазу, будто это был воздух, обрамленный радугой, но при этом алмаз ломался об его края. Он просто существо вал, отвергая все объяснения.

— Я его почти что боюсь. Не могу понять, зачем из всех людей выбрали меня. Я не могу его защитить и не смею использовать.

— Вам не предназначено его защищать — совсем наоборот: это он создан, чтобы защитить вас. Как — я не знаю. Не думаю, чтобы содержащуюся в нем силу можно было использовать во зло, хотя вещество, из которого он сделан, все же принадлежит материальной плоскости и потому само по себе не является ни добром, ни злом — как всякий камень. Этим самоцветом может владеть кто угодно — иначе ни Модриан-Валдур, ни зимбурийский царь Гуруша не могли бы его присвоить. Наши враги желают его у нас похитить, и мы не знаем зачем, потому что использовать его они не могут. Может быть, они просто хотят, чтобы сила, в нем содержащаяся, стала вам недоступна.

— Когда я его трогаю, происходят странные вещи, — сказала Эйлия.

— Какие?

— У меня возникают… странные ощущения. Образы в голове, ускользающие, когда я хочу их рассмотреть. Вы пытались когда-нибудь, проснувшись, вспомнить сон, а это не получается? Вот такие вот. Предсказательницы мне говорят, что духи, хранящие Камень, посылают мне видения. Если так, то хотелось бы, чтобы они говорили яснее.

Но Эйлия вопреки своим словам ощутила облегчение. Когда By говорил о Камне так спокойно и обыденно, Камень переставал быть загадочным и путающим. О нем можно рассуждать, даже, быть может, объяснить.

— В ночь большой бури в Мирамаре, я думаю, Камень как-то овладел мною.

— В некотором смысле так оно и было. Мы с Аной ощутили, что он пропускает сквозь вас энергию Эфира. То есть энергию, посылаемую из Эфира кем-то или чем-то неизвестным.

— Я не умею призывать свою силу по желанию, как немереи. Просто что-то происходит, и у меня нет над этим власти. Мастер, магия меня пугает. Что, если я, пользуясь ею, сотворю что-то ужасное?

By снова улыбнулся.

— Если это ваша самая большая тревога, — сказал он, — то я бы не стал об этом беспокоиться.

— Но сейчас я все равно ничего не могу сделать. Я даже не умею слышать мысленно, как Лорелин, а она это много лет делает.

— Вы понимаете каанский язык, принцесса? — вдруг спросил By.

— Каанский? — повторила Эйлия, озадаченная сменой темы. — Да нет. Лорелин на нем разговаривает, и Дамион немножко знает, а я — ни слова.

— Очень интересно. Потому что, видите ли, именно на нем я сейчас с вами говорю, и говорю уже двадцать минут. И вы каждое слово понимаете. — Она повернулась к нему, разинув рот. Он рассмеялся. — Видите? Вы уже слушаете мысленно, а не только ушами. Вы ощущаете мысль в оболочке произнесенных слов. Может быть, испытания раннего детства заморозили развитие ваших способностей. Или ваша мать своей силой подавила их, чтобы вы на Мере не выдали себя в младенчестве, используя магию. — Он запнулся. — Эйлия… я вам должен сказать одну вещь.

Лицо у него было, как всегда, невозмутимое, но что-то в его голосе Эйлию насторожило.

— Что именно, мастер? Что вы должны мне сказать?

— Некоторые немереи считают, что ваша мать вообще не была человеком.

— То есть они считают, что она была богиней?

— Не совсем так. Они думают, что она могла быть архоном.

— Архоном! — ахнула Эйлия.

— Да, последним. Несколько сотен лет назад на Мере, вероятно, еще жили последние из древних — отсюда все ваши легенды о детях, зачатых от демонов, фей или падших ангелов. Древних тогда уже было мало, но раса вымерла не до конца. Один из них мог принять образ и подобие человека. Отсутствие у вашей матери родственников и ее неимоверные силы склоняют к мысли, что она могла быть одним из уцелевших архонов — может быть, даже вождем архонов этого мира. Ибо она взяла имя Эларайния и приняла титул королевы.

Эйлия села на кровать и схватилась за голову.

— Моя мать не была человеком! — Живописный портрет золотоволосой женщины поплыл у нее перед глазами. Ее мать — древняя, архон. Как это может быть? — Но… но кто тогда я? — крикнула Эйлия в отчаянии.

By сел рядом и положил ей на плечо пухлую ладошку.

— Ну, ну! Я же не говорю, что это правда, и уж точно никто этого не может знать наверняка. Но я думал, что лучше будет вам знать.

Она сидела, отвернувшись от него.

«Я в это не верю. Не верю».