"Путешествия пана Броучека" - читать интересную книгу автора (Чех Сватоплук)

V

Лунная архитектура. Величавый старец. Дом селенита — прибежище всех искусств. Закуска, правда, всего лишь обещанная. Пристрастие селенитов к цветам. Пан Броучек начинает сомневаться, в здравом ли уме селениты?.. Лунная философия. Радужный сон Броучека и горестное пробуждение. Шорох ангельских крыл.

Наконец селенит указал рукой кверху и воскликнул: — Вот рай моих грез и цель нашего путешествия!

— Эта голубятня? — удивился пан Броучек.

Сооружение действительно было диковинное. На высоком столбе, напоминавшем ногу аиста, как бы висело в воздухе строение, хотя и не обширное по размерам, но являвшее собой немыслимую смесь самых причудливых форм. То был фантастический конгломерат угловатых и округлых архитектурных элементов со смело выдвинутыми эркерами в виде драконов и прочих чудищ, с висячими галереями в слуховыми овнами неправильных очертаний, с куполом, похожим на перевернутый колокол, с пузатыми луковицами башенок, с башенками, изогнутыми вверху наподобие пастушьего посоха, — словом, это была невообразимая мешанина самых нелепых стилей.

— Досточтимый Лунобор умышленно построил себе жилище на такой высоте, дабы, воспарив над лунной суетой, в нерушимом покое погружать свои взоры в звездные руны мироздания, — пояснил Лазурный.

— Ни дать ни взять, избушка на курьих ножках! Ну а красотища, ай-яй-яй! Иуда китайцам с их безумными выкрутасами! Отменно вы тут строите, хаха-ха!..

И пан Броучек, уперев руки в колени, таращился кверху, не в силах сдержать смеха.

— Что?! Да как ты смеешь, земной варвар, насмехаться над созданиями нашего зодчества?! — возмутился селенит. — Ты, который жил на Земле не иначе как в каменной берлоге!..

— Поаккуратнее, пан Лазурный!.. Наши жилища во сто крат лучше ваших. По крайней мере там нет этих дурацких финтифлюшек. Стоят себе четыре гладких стены, а над ними, без всяких затей, трехскатная крыша, как и положено нормальному дому.

— Так я и думал! Вашей архитектуры только и хватило, что на убогие коробки да шпили! И вы умудряетесь в городах, сплошь застроенных прямоугольниками да призмами, жить и не умирать от скуки! О, сколь жалко и низменно ваше зодчество по сравнению с нашим, которое словно бы божественной музыкой оживляет и вовлекает мертвый камень в вихрь танца. Наша фантазия в свободном полете, точно по мановению волшебной палочки, рождает великолепное роскошество форм, напоминающих лианы и цветы райских кущ.

— Меня интересует одно — как мы попадем наверх?

— А для чего же Пегас? Садись позади меня!

Селенит вспорхнул на крылатого альбиноса, и Броучек не без колебаний тоже забрался на скакуна. Послышалось: «Пегас, наверх!» Конь с глухим шумом раскинул крылья и в мгновение ока поднял путников к порогу дома, а когда те спешились, снова опустился вниз.

По галерее навстречу им шел облаченный в темный хитон величавый старец, которого, впрочем, почти не было видно: спереди его закрывала длинная окладистая белоснежная борода, сзади — длинные кудри, волнистым молочным потоком ниспадавшие до самого пола. Из этой буквально затопившей старца белизны явственно проступало лишь благородное лицо, кожа которого была столь же нежна и прозрачна, как и кожа Лазурного. Казалось, сама серебристая Луна выглядывает из лилейных облаков. Под снежными хлопьями бровей яркими звездами сверкали мудрые глаза, а голову внушительно венчал высокий колпак, смахивающий на рейтарский сапог носком вперед.

— Певец, избранник неба, милым гостем будь! Спеши, подобно чайке, утомному на грудь! — пропел почтенный старец прекрасным басом.

Поэт опустился на колени, ста. рец к нему склонился и обнял, — при этом Лазурный совершенно исчез в его белых кудрях и бороде, как в снежной лавине.

— А кто твой странный спутник? Правду мне открой! В нем кровь течет не наша, чую: он чужой…продекламировал старец, в изумлении глядя на пана Броучека.

Поэт выбрался из белого сугроба и сообщил старцу все, что знал о нашем друге. Лунобор удивленно качал головой, но все же любезно пригласил гостей следовать за ним. Идти по галерее было не просто. Там стояло столько скульптур, красивых ваз и прочих произведений искусства, что пану Броучеку приходилось прилагать немало усилий, дабы что-нибудь не разбить, на что-нибудь не наступить. Кабинет, куда хозяин привел их, тоже был до отказа набит шедеврами. Едва переступив порог, старец обратил внимание гостей на большую художественную ценность расстеленного на полу ковра, на котором был выткан портрет прославленного мэтра. Посему они осторожно, дабы не причинить шедевру вреда, стали обходить ковер стороной, однако им все равно пришлось пробираться на цыпочках, ибо мозаичный пол также имел огромную ценность. Что кабинет тоже был заполнен изваяниями, а его стены увешаны редкостными полотнами, — об этом нечего и говорить. Удивительнее то, что даже мебель сплошь состояла из произведений искусства. Шкафы представляли собой маленькие деревянные храмы искусной резьбы, печи имели вид апокалипсических чудовищ, а небольшого размера алебастровый сосуд с опилками, стоявший в углу позади скульптурной группы, ласкал взор своим сходством с роскошной морской раковиной.

Лунобор подвел гостей к украшенному восхитительной инкрустацией столу и жестом указал Броучеку на кресло, то бишь шедевр искусства резьбы по дереву, представлявший собой две очаровательных женских фигурки, которые держали в руках мягкую подушку сиденья. Философ обратил внимание гостя на восхитительный, исполненный беззаботного веселья и поэтического очарования хоровод прелестных маленьких амуров и граций, который на холщовом чехле подушки запечатлела колдовская кисть великого мастера, В смущении присел пан Броучек на сей шедевр, а присев, мигом вскочил, ошарашенный таинственной музыкой, раздавшейся откуда-то снизу.

Селениты заулыбались, и пану Броучеку пришло в голову, что и на Земле есть подобные музыкальные игрушки.

— У нас на Земле тоже так шутят, — проговорил он, зардевшись.

— Шутят? — укоризненно и серьезно произнес старый селенит. — Мы отнюдь не шутим. Мы превращаем наши жилища в маленькие храмы красоты, где все искусства, дружно соревнуясь между собой, способствуют возвышению и облагораживанию души. Правда, у меня все весьма скромно, как то и подобает философу. Но, побывав в других домах, ты увидишь, сколь прекрасно художественное убранство лунных жилищ. Позвольте, однако, дорогие гости, позаботиться об угощении для вас. После дальней дороги вы, безусловно, в нем нуждаетесь. Пока же, если угодно, воспользуйтесь моей библиотекой, не стесняйтесь!

Пан Броучек беспечально расстался с заботливым хозяином. Он снова почувствовал голод, и намерение хозяина привело его в хорошее расположение духа.

Ничтоже сумняшеся уселся он в музыкальное кресло, вытянул ноги и, развалившись на бессмертной подушке, стал с удовольствием слушать высокохудожественное музицирование оригинального седалища. На волнах музыки проплывали перед его мысленным взором лакомства, выглядевшие самым соблазнительным образом.

Лазурный, хотя и выбрал для себя в шкафу какой-то фолиант, однако неотрывно смотрел на дверь; выразительные вздохи свидетельствовали о том, что все его существо устремлено навстречу находящейся где-то неподалеку возлюбленной.

Вскоре снова вошел старец и препроводил их в другую, обставленную еще более роскошными произведениями искусства, залу, где их ожидал стол, покрытый вместо скатерти великолепным полотном, написанным на исторический сюжет. На столе пока фигурировали лишь три изумительных по красоте хрустальные вазы с неописуемо прекрасными цветами, каких пан Броучек в жизни не видывал.

Мудрец пригласил гостей к столу и предложил цану Броучеку понюхать стоящий перед ним букет.

— Да, приятно пахнет, — с похвалой отозвался наш путешественник.

— Это букет из самых душистых лунных цветов, — пояснил хозяин.

— А-а-а!.. — восторгался из вежливости пан Броучек, вбирая ноздрями благовоние неведомой лунной флоры. А про себя думал: «Очень мне нужны твои цветы!.. Скорей бы подавали жаркое!..»

— Истинный философ не пренебрегает мирскими благами, — продолжал старец, нюхая свой букет, — но недолго уже осталось, мне наслаждаться ими. Утешает меня лишь сознание, что всю свою жизнь я посвятил успешному изучению самых величественных тайн вселенной и оставляю после себя бесценное наследие, которое я украсил всеми лунными добродетелями ив которое вложил всю возвышенную сущность моей души. Я имею в виду мою прелестную дочь, являющую собой для всех лунных дев блистательный образец совершенства. Такой воспитал ее я… Однако ты до сих пор не обонял своего букета, певец!

Влюбленный пиит рассеянно склонился над цветами и до-прежнему продолжал вздыхать.

— Так!.. А теперь я вам прочту главу из моей «Эстетики», — объявил старец, извлекши из хитона объемистую рукопись, — Надеюсь, землянин, ты останешься доволен и этим духовным лакомством.

«Премного благодарен… — вздохнул про себя пан Броучек. — Дорого же приходится платить этому лунному психу за один-единственный завтрак. Странный обычай — перед едой читать голодным гостям лунную галиматью!» Пока Лунобор растолковывал свое научное определение Прекрасного, наш герой хмуро ерзал в кресле, весьма сожалея, что оно не снабжено таким же потайным музыкальным механизмом, как и предыдущее.

Период за периодом непрерывным потоком лились из уст лунного философа, лишь изредка прерывавшего чтение настойчивыми уговорами: «А ведь ты опять не обоняешь, землянин! Обоняй без всякого стеснения!» — после чего пан Броучек всякий раз наклонялся к вазе с цветами и втихомолку ворчал: «Настоящий псих!..» Пан Броучек уверяет, что некоторое время слушал старца, но в потоке слов так и не сумел уловить сути, чему я охотно верю, ибо лунная философия, безусловно, много глубже земной, а ведь и в земной сам черт ногу сломит!

Вскоре пану Броучеку наскучило охотиться за неуловимой премудростью, и он начал строить догадки, что же за всем этим последует. Благодаря чародею Фантазусу вихрем пронеслись перед ним тарелки с соблазнительным содержимым. Неожиданно чародей превратился в чернофрачного официанта с красивыми золотистыми бакенбардами, с салфеткой в одной и тарелкой в другой руке. Послышалось знакомое, благостное: «Извольте, перчик!» — и вот уже дан Броучек блаженно повязывал вокруг шеи белоснежную салфетку. Куда-то исчезла сказочная комната лунного мудреца, и отовсюду пану Броучеку улыбались знакомые закопченные стены с не менее знакомой росписью, изображавшей веселых кутил; улетучились вазы с лунными цветами, вместо них на столе подле дымящихся фаршированных овощей появились перечница с солонкой и запотевшая кружка с зеленовато-золотистым нектаром, увенчанная пышной белоснежной пеной. Пан домовладелец в нетерпении схватил вилку с ножом и…

— О, горе, на твоих ресницах угнездился маковый божок и лишил тебя возможности выслушать наиболее важную часть моих рассуждений! — послышалось с другого конца стола, и это вернуло пана Броучека из блаженного земного сна к тусклой лунной действительности.

— Да, видимо… — заплетающимся языком произнес пан Броучек, протирая глаза и хмуро глядя на лунные цветы перед собой. — Видимо, меня одурманил аромат этих прокля… этих прекрасных цветов.

— Возможно, — согласился с его предположением старец, — вероятно, непривычный запах оказался для тебя слишком сильным. Но ты быстро привыкнешь… Однако мне не хотелось бы, чтобы из-за цветов ты лишился самой драгоценной части обещанного духовного лакомства, поэтому я еще раз прочитаю тебе главу с самого начала.

— Нет, нет, пан Лунобор, большое спасибо! — испуганно запротестовал пан Броучек.

— О, да я с радостью прочитаю еще раз десять листов, меня нисколько это не затруднит, — стоял на своем самоотверженный хозяин.

— Ах, ни в коем случае, пан любомудр! Об этом я не смею вас и просить. Кроме того, мне как-то не по себе, как-то душно…

По счастью, пана Броучека выручил Лазурный, который вдруг метнулся к, дверям, опустился на колени и, простерев руки, воскликнул: — Твоих одежд музыку слух мой уловил. Ты рядом, ангел!.. Слышу шорох дивных крыл. Они летят из рая, сладостью поя… Пускай у ног богини гаснет жизнь моя!..