Даниил Гранин

Все было не совсем так

Мне достался мир постоянно воюющий, суровый, где мало улыбок, много хмурого, мало солнца. Обилие талантов и запретов. Я попал в него не в лучшую пору. В этом мире мне, тем не менее, повезло. Мне достались времена трагические, весьма исторические, главное же, от них осталось сокровенное чувство счастья — уцелел!

Из лабораторных записей

— Понимаешь, я вроде нормальный мужик, без этой интеллигентщины,

а вот не люблю ни похабщины, ни матерщины. Откуда это во мне, ума не приложу. А у нас без матюков хана, ничего не пробить. Валюта, конечно, это — спирт. Я держу его на крайний случай для работяг, чтобы они давали нам инструмент.

— Существует больше сотни теорий грозы и сто тридцать теорий атмосферного электричества. У каждой есть статьи и диссертации. Поэтому не хер орать на меня. Ты только одной занят, а я уже навидался вашего брата, все кандидаты, у каждого своя заморочка. Один занят туманами, другой градом, третий грозой, четвертый снегопадом, все воздействуют, поди докажи, отчего град пошел, отчего кончился, может, мы и ни при чем.

— Живет себе облако, откуда оно взялось — не знаем, чем питается — не знаем, почему кончилось — неизвестно. Ничего не знаем.

* * *

Как известно, ленинградская блокада стала символом стойкости в истории не только Отечественной, но и Второй мировой войны. Блокада овеяна ореолом героизма защитников города, врага не пустили, и 900 дней блокады показали, что город выдержал невиданную, неслыханную осаду, несмотря на все лишения и голод.

Для меня всегда было непонятно, что на самом деле произошло под Ленинградом.

17 сентября 1941 года, надеюсь, что память мне не изменяет, я с остатками своего полка 1ДНО отступил из Пушкина в Ленинград. Мы вышли на рассвете, где-то в 5 часов утра, получив приказ отойти из района расположения дворца. Наш штаб полка находился в Камероновой галерее. К тому времени немецкие автоматчики уже занимали парк, они обстреливали галерею, расположения всех рот. Одна за другой роты покидали свои позиции, отходя к дворцу. С правого и с левого флангов, вероятно, никаких частей наших уже не было. Во всяком случае, получив приказ, мы эвакуировали раненых, и остатки полка организованно отходили по шоссе в направлении Шушар. Дойдя до Пулково, мы подверглись налету немецкой авиации. Спустились в низину Шушар, и я увидел, как немецкие эскадрильи одна за другой обстреливали людей, которые шли, бежали к городу. Это были беженцы из пригородов и остатки частей вроде нас.

Колонна подошла к Пулково, и я увидел, как внизу по всему полю

к Ленинграду идут такие же колонны, отряды, группы и одиночки. Тысячи и тысячи солдат стекались в город. Было понятно, что фронт рухнул. По крайней мере, юго-западный участок прорван. Не видно было никакой попытки остановить эти массы отступающих. Куда они стремились? Как будто город был убежищем. Показались немецкие самолеты. Десятки, а может, сотни. В поле негде было укрыться. Ни окопов, ни щелей, открытое пространство, на котором отчетливо виден каждый. Свинцовые очереди штурмовиков полосовали почти без промаха. Сбрасывали небольшие бомбы, сыпали их беспорядочно, благо любая настигала. Настигла и меня, взрыв подбросил, я шмякнулся

о землю так, что отключился. Когда очнулся, наша колонна разбежалась.

Перебежками, а потом уже просто пешим образом я дошел до Средней Рогатки, до трамвайного кольца, сел на трамвай и поехал к дому. Все было ясно, немцы на наших спинах войдут в город.

Меня поразило, что на всем пути не было никаких заградотрядов, никаких наших воинских частей, никто не останавливал отступающих, впечатление было такое, что город настежь открыт. Через день, придя в штаб Народного ополчения, я получил направление в отдельный артпульбат укрепрайона, он занимал позицию перед Пушкином, в Шушарах. Там я и воевал вплоть до конца зимы 1942 года (292-й артпульбат 2-го укрепрайона).

Но с тех пор меня томит загадка — этот день 17 сентября, когда город был абсолютно не защищен со стороны Шушар и немцы спокойно могли войти в него. Пустые доты, покинутые баррикады. Почему они не вошли?

Не знаю, как выглядела оборона города на этом участке 15, 16 сентября и что было 18 сентября. Запечатлелся навсегда день 17 сентября 1941 года, страшный день открытого, беззащитного города.

Только позже, уже пребывая в укрепрайоне, мы увидели, как налаживается оборона, появились подразделения на пути на участке Пулково—Шушары.

После войны, много позже, я пытался выяснить, что же происходило

в сентябре месяце, почему немцы не вошли в город? Почему не воспользовались случаем войти в Ленинград, не встречая никакого сопротивления?

18 сентября фон Лееб, командующий 18-й армией, записывает: “Павловск взят нашими войсками. Таким образом, весь район, включая сегодняшний дальний рубеж окружения находится в наших руках”. Павловск, значит, и Пушкин. А дальше к городу никакой серьезной обороны нет, и это было, очевидно, ясно командованию 18-й армии.

Что же произошло?

Как ни странно, ответы на этот вопрос стали появляться лишь спустя 60 лет, в последние годы в Германии, а затем и в России. В нашей историографии считалось, что сентябрьское противостояние завершилось истощением немецких войск, большими потерями благодаря героизму частей Красной Армии и частей Народного ополчения. Советские историки впервые привлекли неизвестные нам до этого документы Хортвига Польмана (бывший офицер вермахта) — книга “900 дней боев за Ленинград”.

У нас что писали? В книге, изданной в 2004 году, “Блокада Ленинграда” — цитирую: “В результате ожесточенных боев и сражений осенне-летней кампании 1941 года гитлеровский план молниеносного захвата Ленинграда был сорван”. И в других трудах повторяется: “Немцы были остановлены”.

Где? Когда? Кем? Что бы я ни читал, я не могу отделаться от той картины, которая предстала передо мной 17 сентября 1941 года.

Только в самые последние 2—3 года удалось мне узнать, что в дневниках фон Лееба и начальника Генштаба Гальдера говорится и о том, что препятствовал вторжению в город немецких войск прежде всего сам Гитлер. Инициатором был Гальдер, ему, очевидно, удалось уговорить Гитлера, и, несмотря на сопротивление фронтовых генералов, приказ о вхождении в город немецких подразделений отдан не был. Потом наступление было запрещено, а затем

4-я Танковая группа была с Ленинградского фронта отправлена под Москву. Лееб не получил команды войти в город, и осаждающие войска вермахта перешли к осаде, к удушению Ленинграда голодом. Очевидно, рассчитывали на то, что город сам должен сдаться. Но даже и в этом случае не знали: что делать

с населением? Отпустить? Добить голодом?

В результате дело свелось для немцев к бесчеловечной задаче: удушить население города голодом. Не рассматривался даже вариант капитуляции. Никаких переговоров, не принимать сдачи…

Почему Гитлер принял такое решение?

Какие были у него мотивировки?

Что творилось в немецком Генштабе?

Неизвестно.

Пока что ни наши, ни немецкие историки не имеют ясного ответа.

* * *

В тот, 1941 год война была для нас священной. Мы хотели освободить свою родину от оккупантов. Не знаю, кто придумал лозунг “Смерть немецким оккупантам!”, но он стал нашим идейным знаменем. Не изгнать оккупантов,

а убить. Война к концу 1941 года повернулась на уничтожение. Когда гитлеровская программа уничтожения славян дошла до нас, война перешла на убиение. Мы тоже будем уничтожать. “Смерть немецким оккупантам!”

Это было не трудно, поскольку немецкие солдаты стали для нас лишь движущимися мишенями. Мы стреляли в них всю зиму 1941—1942 годов, не видя их лиц, они исчезали за бруствером, неизвестно, убитые или прятавшиеся от пуль. Примерно как фигурки в ярмарочном тире. Зато наши убитые были люди.

* * *

Мы вышли на солнечную проталину. Посреди нее на бледно-зеленом мху лежал труп лейтенанта, голова его была забинтована, в руке пистолет, он застрелился. Желтые прокуренные пальцы разжались. Лицо его было поклевано. Перед тем как похоронить, двое наших разыграли его яловые сапоги.

Я не возражал. Ботинки наши прохудились. Копать могилу не хватало сил, нечем было рубить сплетенные корни. Закидали труп ветками, поставили колышек.