"Убийство после сдачи номера в печать" - читать интересную книгу автора (Тотис Андраш)

Глава девятая

Бог весть отчего Альбер проснулся ровно в девять. Не хлопал дверью сосед, не гудел пылесос в квартире напротив, не включал магнитофон жилец снизу. Просто он вдруг открыл глаза, увидел, что еще темно, и удовлетворенно повернулся на другой бок. Тут он почувствовал, что находится в спальне один, Альбер снова приоткрыл глаза: та постель, где спала Марта, была пуста, из кухни и из ванной не доносилось ни звука. Неужели она уже ушла на работу? Но тогда, значит… Тут он взглянул на часы, а в следующий момент уже был на ногах. Затем не спеша улегся снова.

Ни к чему сейчас пороть горячку. Иначе он убежит на службу голодный, кое-как умытый, дерганый и все равно опоздает. День начнется перебранкой с Корентэном, потом все пойдет кувырком, и тогда не исключено, что какой-нибудь мерзавец пырнет его ножом в живот.

Нет, все надо делать спокойно и размеренно, как учил его Жак на занятиях по самообороне. Никакой суеты. Выбирая решение, рассчитывай время.

Он лег на спину, затылком в ладони. За окном шел проливной дождь. Коллеги уже провели оперативное совещание и, если не подвернулись какие-нибудь срочные дела, отправились пить кофе. Должно быть, промокли до нитки, пока бежали сотню метров до кафе. Разговор наверняка крутится вокруг Буасси. Им не терпится арестовать его обидчика, а шеф, наверное, сказал, давайте, мол, дождемся Лелака. У него снова напряглись мышцы, чтобы вскочить и бежать, но он не двинулся с места. Смотрел на дождь за окном и чувствовал, как расслабляется каждая клеточка тела.

Конечно же, ему не удалось прочесть это проклятое досье. До рассвета длилась перебранка с женой. В прошлый раз он отделался легко. Тогда Марта еще хотела верить ему, теперь — нет. Она настолько вжилась в роль обманутой супруги, что оставалась глуха к каким бы то ни было доводам. Впрочем, прошлый раз Альберу было легче подыскать объяснение. Теперь понапрасну он ссылался на интересы следствия, на распоряжение Корентэна. Марта знала, что они с Луизой беседовали, взявшись за руки. Что он не делал никаких записей в блокноте и все полтора часа улыбался идиотской улыбкой. Наконец устало и отчужденно они повернулись друг к другу спиной и уснули.

Прочесть сейчас служебные материалы? Но раньше полудня ему не управиться. Что-то надо предпринять, иначе ему достанется от шефа по первое число. Интересно, кто настучал на него Марте? Он не раз задавал жене этот вопрос, но та лишь язвительно улыбалась в ответ. Жаждешь дознаться? Еще бы не жаждать! Уж он бы намял бока мерзавцу, раз и навсегда заставил бы запомнить, что порядочный человек не вмешивается в чужие личные дела. С какой стати этот неизвестный «доброжелатель» чувствует себя задетым оттого, что раз в кои-то веки пофлиртовать с шикарной красоткой вздумал он, Альбер, а не этот задавала Бришо? Быть может, Марта наняла частного детектива? Да нет, какое там!

А вот он услугами частного сыска воспользуется. Альбер взялся за телефон. Набрал свой служебный номер в надежде, что трубку снимет Бришо. Надежда эта не оправдалась, и Альбер нехотя поднялся с постели. Распахнул окно, подставив лицо холодным каплям дождя. Постояв какое-то время у окна, он приступил к гимнастике. Если хочешь, чтобы день удачно завершился, его и начать следует, как положено. Приседания, отжимания на полу, мостики, стойки на голове. Дыхательные упражнения, если под окном в это время не простаивают автомобили с мотором на холостом ходу. Комбинации ударов перед зеркалом, развороты с резиновой лентой у шведской стенки — и все это проделывается без передышки, с убыстрением темпа, чтобы под конец пот с тебя лил в три ручья и ты натужно пыхтел, как паровая машина. К тому времени сон снимет как рукой.

Теперь можно заняться приготовлением завтрака, а когда управишься, пот успеет просохнуть, пульс восстановится, и лицо перестанет напоминать боевую раскраску индейца. Пока настаивается чай, можно, беззаботно насвистывая, принять душ. Едва он успел отрегулировать обогреватель воды на нужную температуру, как раздался телефонный звонок. Ну он еще не настолько спятил, чтобы снимать трубку. Если Корентэн застукает его в эту пору дома, на карьере ставь крест.

Альбер принял душ, позавтракал, затем снова позвонил на службу. На сей раз трубку снял Бришо. Оставалось надеяться, что поблизости не сшивается Корентэн.

— Это я.

— Куда ты, к чертям, провалился, мы уж было…

— Затихни. Не хочу, чтобы шеф знал.

— Ага, понял… Где ты сейчас находишься?

— Дома, но уже готов на выход. Намереваюсь арестовать того типа, который обработал Буасси.

— Как? В одиночку?

— В одиночку.

Бришо неодобрительно хмыкнул. Разумеется, этого типа следует арестовать. Но не Альберу, и не в одиночку. Потребуется по меньшей мере пять человек, чтобы действовать наверняка. Давно прошли блаженные времена, когда пойманный с поличным преступник покорно подчинялся полицейским. Теперь бандиты с такой естественностью хватаются за оружие, что люди не только перестали возмущаться, но даже не удивляются, читая в воскресном выпуске газет о перестрелках. К тому же обидчик Буасси не один, разумнее всего было бы выехать на задержание двумя оперативными машинами.

Но Альбер решил строить из себя героя. Именно он, человек, которому на шестнадцатом году полицейской службы становится дурно при виде крови. Который после каждой рискованной операции подолгу не может оправиться от потрясения, высчитывая, на сколько секунд или сантиметров разминулся он со смертью. Пожалуй, у Альбера слишком буйная фантазия.

— Добром твоя затея не кончится. Послушай, старина, давай встретимся прямо на месте. Я привезу подмогу и…

— Нет!

Альбер прекрасно представлял себе, как выглядела бы ситуация, положись он на Шарля. Завод был бы оцеплен со всех сторон, десяток полицейских ворвались бы в комнату ожидания, тычками выстроили бы всех присутствующих вдоль стены, обыскали бы их, затем половину шайки потащили бы в полицию. Нет, так дело не пойдет. У него есть все основания осуществить захват в одиночку. Отчасти потому, что это он своей дурацкой идеей втравил Буасси в историю и теперь для него вопрос чести самому исправить промах. Далее, гораздо существеннее следующее соображение: массированный полицейский налет без нужды вспугнул бы убийц Риве, Паража, а возможно, и Дюамеля. Но главная причина крылась в ином. Тогда Альбер, пожалуй, сумеет оправдаться перед Корентэном, почему он не явился с утра на службу, чтобы высказать свое мнение по поводу убийства Пепе.

— Нет! — повторил Альбер. — Подмога мне не нужна.

— Тогда чего ты мне звонишь? — поинтересовался Бришо несколько обиженным тоном.

— Я по уши увяз. У меня было очередное свидание с Луизой, и какой-то мерзавец опять накапал Марте.

— Заметано. Барышню я беру на себя.

— Нет. Ты должен позвонить Марте и объяснить, что дамочка — всего лишь подозреваемая, а поскольку ума и хитрости ей не занимать, то и разбираться с ней поручено лучшему из лучших детективов. — Услышав, как Шарль цыкнул зубом, он не дал ему вставить нелицеприятное замечание. — Но есть и еще одно дельце. Надо выяснить, кто этот негодяй, поставляющий Марте подобную информацию.

— И что же?

— Для тебя это пара пустяков. Вот и займись на досуге.

— Ладно, — со вздохом сдался Бришо. — Но если помощь все же понадобится, знай, что я на месте. Жду от тебя вестей до полудня, а потом выезжаю на завод с двумя оперативными машинами.

На том приятели распрощались, и Альбер приступил к сборам. По примеру американцев, им тоже выдали боевую экипировку: комбинезоны, обеспечивающие свободу движений, куртки с эмблемой «Полиция», чтобы стражи порядка в суматохе не перестреляли друг друга. Но Альбер не воспользовался этим обмундированием, дабы не привлекать излишнего внимания. Он натянул старые с пузырями на коленях вельветовые брюки, не стеснявшие движений, спортивные башмаки на толстой подошве, а поверх свитера надел поношенную куртку, подбитую сукном, — незаменимую одежку во время их с Жаком тренировок. Суконную подкладку по его настоянию пришила Марта после того, как в одном из пособий Альбер вычитал, будто бы это предохраняет от несильных ударов ножом. Должно быть, автор пособия имел в виду какой-то особый вид сукна, поскольку от этой подкладки толку было мало.

Стоя перед зеркалом, Альбер несколько раз повторил отработанное движение, выхватывая пистолет, затем удовлетворенно хмыкнул и вышел из дому. Марта отправилась на службу, не воспользовавшись машиной. Видимо, подчиняясь какой-то изощренной женской логике, она даже этим стремилась подчеркнуть свое недовольство мужем, однако Альбер в данном случае был благодарен жене за это. Выкатив машину из гаража, он, прежде чем захлопнуть ворота, набил карман мелкими гайками. Идею он позаимствовал из английского пособия по практической самообороне, автор которого утверждал, будто бы пригоршня гаек, брошенная в лицо противнику, вызывает тот же эффект, что и горсть песка, зато удобна в переноске и не пачкает карманы.

Альбер поехал внешней кольцевой дорогой: для того чтобы в эту пору дня в темпе пересечь центр, требовалось умение Буасси. Так что уж лучше сделать крюк, но добраться до нужного места за полчаса. Жаль, что Марта конфисковала у него пособие по мастерскому вождению автомобилей, как бишь оно называлось… Однако стоило ему разок слегка «приложить» машину, и Марта тотчас припрятала книгу и отобрала у него «рено». За последние полгода Альберу почти не доводилось сидеть за рулем, и теперь он с неуверенностью начинающего водителя полз вдоль обочины.

Зато у него есть время подумать. Его не слишком интересовало, кто убил Пеперелли. Поднявший меч от меча и погибнет. Эти любители побаловаться ножом в большинстве своем именно так и кончают. Наткнутся на другого такого же, который окажется проворнее. Или хитрее, коварнее. Подловили парня, как сам он не раз подлавливал других, — и точка. Не стоит о нем жалеть. Вопрос лишь в том, за что его убили. Кто-то из клиентов решил поквитаться с вымогателем или же убийство Пепе каким-то образом связано с делом Дюамеля? А может Пепе убил Дюамеля, и теперь его самого пришили, чтобы спрятать концы в воду?

Альбер терпеть не мог подобные безличные формулировки. Кто именно стоит за этими убийствами? Уголовный мир? Преступные корпорации? В таком случае дело ему не по плечу. С организованными уголовными шайками пусть сражается префект полиции. Он Альбер Лелак, должен ловить преступников-одиночек, посягнувших на жизнь другого человека. Если Пепе убили, это значит, что кто-то набросил ему на шею веревку. Но почему?

Подрулив к автостоянке у заводской проходной, Альбер тщательно запер дверцы машины. Сунул руки в карманы и не спеша двинулся ко входу. Он не испытывал страха. Ведь он пришел не драться с громилой, а арестовать его, как он проделывал это в течение пятнадцати лет. С привычной уверенностью, с какой пастух гонит стадо. Небрежный кивок охраннику — я, мол, приятель Пепе. За перегородкой сидел молодой мужчина, не тот, что пропустил его в прошлый раз. Он смерил Альбера подозрительным взглядом, однако ничего не сказал.

Альбер все той же неспешной, фланирующей походкой пересек двор. Сгреб в кулак гайки в кармане и отворил зеленую дверь. Вышибала сидел напротив входа. Погруженный в чтение комикса, он даже головы не поднял, когда открылась дверь. С места поднялись двое других типов — медленно, неохотно. Похоже, человек способен облениться не только на государственной службе.

— Кого тебе надо, приятель?

— Пепе.

— Его здесь нет.

— А где он?

— Откуда мне знать.

— Он велел, приходи, мол, там встретимся.

— Теперь убедился, что его здесь нет?

— Ага. — Альбер прислонился к стене.

— Так я обожду его. — Он с деланным простодушием уставился на добровольных стражей. «Похоже, я опять свалял дурака, — подумал он. — Надо было сразу под каким-нибудь предлогом выманить квадратноголового и взять».

— Давай вали отсюда. — Еще двое поднялись со скамьи, и Горилла отложил журнальчик в сторону.

«Сейчас бы самое время ткнуть им в нос полицейским удостоверением», — подумал Альбер, не двигаясь с места. Чутье подсказывало, что чем дольше он сохранит свое инкогнито, тем лучше. Ему доставляло огромное наслаждение видеть, что эта бывалая публика не распознала в нем фараона. Буасси для этого понадобился маскарад.

— Пепе такой расклад вряд ли понравится…

Противник не клюнул на удочку: здесь уже всем известно, что Пепе выбыл из игры. Альбер, притворился испуганным и пятясь, поспешно распахнул дверь.

— Бросьте, ребята, не стоит заводиться с полоборота. Считайте, что меня уже нету. — Переступив через порог, он мгновение помедлил, прежде чем захлопнуть дверь. На него уставились с любопытством. Альбер собрался с духом, ведь в конце концов ради сведения счетов он и пришел и чем скорее отделается, тем лучше. — Эй, ты! Твоя личность мне вроде знакома.

— Да-а? — Горилла, снова уткнувшийся было в комикс, решительно отложил его в сторону.

— Ага. Такую отвратную рожу раз увидишь — вовек не забудешь.

Альбер хлопнул дверью и направился к проходной. Вскоре позади послышались торопливые шаги. Пока что все повторяется, как с Буасси. Альбер пошел быстрее, чтобы сохранить дистанцию между собой и преследователем и не позволить ему нанести удар сзади. Вот и проходная.

Очутившись за воротами, Альбер в тот же миг сунул руку за пазуху. Мгновенно развернувшись, он тысячи раз отработанным движением выхватил пистолет. Горилла находился, должно быть, в метре от него, он как раз рванулся, чтобы настичь Альбера.

Бандит и не подумал остановиться. Пожалуй, до него не дошло, что он на мушке. А может, ему показалось, что на таком коротком расстоянии он успеет подмять противника. Не исключено, что он решил, будто Альбер не осмелится нажать на спуск. Подобные типы подчас неплохо разбираются в психологии. Факт, что Альбер действительно не выстрелил.

Он не успел даже уклониться в сторону, хотя они с Жаком уже не первый год отрабатывали соответствующий прием. Перед ним вдруг мелькнул кулак — в опасной близости от лица, на него устремилась мощная туша с другим кулаком наготове, и внезапно, на какую-то долю секунды, с неожиданной резкостью обозначилась физиономия противника. И тут Альбер ударил — совсем не по правилам. Но сейчас он целиком подчинился инстинкту, рефлексам, какие выработались в нем за годы совместных тренировок с Жаком.

Инстинктивно повернул голову, уклоняясь от встречного удара. Непроизвольно двинул рукой, как только подставилась цель. Удар он нанес правой рукой, в которой был зажат пистолет. Поначалу, выхватив браунинг, он прижал его к бедру. В тот момент, когда он уклонялся от натиска Гориллы, Альбер отвел руку назад и теперь ударил, вкладывая в удар всю тяжесть своего тела. Семьдесят пять килограммов литых мышц, пружинистый толчок отставленной назад ноги, разворот бедра, усиливший удар… и все это помимо воли, без участия мысли. Какое там — думать! Он не успел даже выпустить оружие, чтобы ударить кулаком.

Таким образом, дуло пистолета с размаху ткнулось Горилле под подбородок. Хорошо еще, что Альбер не успел спустить предохранитель. У него был план припугнуть бандита оружием и, пока внимание противника будет отвлечено, сбить его с ног ударом по коленной чашечке. «Если понадобится, — думал он, — потом можно будет вмиг передвинуть предохранитель и стрелять». К счастью, он недооценил Гориллу и переоценил самого себя. Выстрели сейчас пистолет, и от квадратной башки бандита осталось бы кровавое месиво.

Ствол оружия, сбоку ударив в челюсть, соскользнул вниз и врезался в горло. Горилла не дрогнул, не пошатнулся, прежде чем упасть. Едва Альбер отдернул руку, чтобы нанести второй удар, противник рухнул наземь как подкошенный. Лелак оглянулся по сторонам. Сцена разыгралась слишком быстро, чтобы собрать зрителей. Ухватив противника сзади под мышки, Альбер поволок к машине бесчувственное тело. Отворил заднюю дверцу и попытался поднять его. Это получается легко лишь в кинофильмах, где актер, играющий убитого или потерявшего сознание человека, незаметно помогает своему партнеру. Действия Альбера лучше смотрелись бы в комедии на детективную тему…

Пот лил с него градом. Кто бы мог подумать, что на заднем сиденье так тесно! Что поднять сто килограммов — такой неимоверный труд! Наконец Альберу каким-то образом удалось справиться со своей задачей. Захлопнув дверцу, он промокнул платком пот со лба. Нервное напряжение дало себя знать: голова раскалывалась от боли. Альбер сел за руль и с ходу рванул на предельной скорости. Надо добраться до набережной Орфевр, прежде чем он сам потеряет сознание или Горилла придет в себя.

Горилла так и не пришел в себя. Карета «скорой помощи» увезла его из управления полиции. По словам доктора, от такого удара вполне можно было окочуриться. Угоди Альбер чуть ниже, и…

Корентэна не было на месте, Бришо не проронил ни слова, лишь молча пожал плечами. Альбер уселся за стол и принялся бездумно вертеть карандаш. Рядом стучала пишущая машинка, звонил телефон, люди входили и выходили из кабинета, из соседнего помещения доносились громкие крики и стук кулаком по столу. Лелак, не сводя глаз с кончика карандаша, отбивал на столе какой-то ритм. Вполне типичная для него ситуация. Раз в жизни решил проучить преступника, а тот едва не перекинулся от одного-единственного удара. Ну, а если бы и вправду умер? Альбер знал, что ему не поможет расхожая истина: мол, собаке собачья смерть. Да и самооборона в его глазах не оправдание. От одной мысли о реальности посягательства на чужую жизнь к горлу подкатывал противный комок. Альбер явственно ощутил вновь, как его рука с пистолетом с силой вдавилась в горло живого человека, и подошел к окну глотнуть воздуха.

Коллеги бросали на него любопытствующие взгляды, и это раздражало его.

Он снова уселся за стол и раскрыл папку с делом Пеперелли. Просмотрел обширный фотоматериал, из описания узнал, в каком положении свисало тело с крюка, как выглядели пятна и странгуляционные борозды на шее, каким узлом была затянута петля.

Отыскал ту часть протокола, где излагались физические данные жертвы. От роду сорок два года. Хм… Альбер почему-то считал его моложе. Рост — сто восемьдесят шесть, вес — восемьдесят килограммов. Под обманчивой внешней щуплостью скрывается недюжинная сила.

Подобные типы знакомы были Альберу, с такими нелегко сладить. Пробежав строки с подробным перечислением татуировок Пепе на руках, груди и на бедрах, он перешел к описанию места происшествия. Ну и жилье — кошмар какой-то! Ведь Пепе, должно быть, зашибал немалую деньгу. Мог бы снять себе приличную квартиру, позаботиться об обстановке или на худший случай об уборке. Но Пепе подобные мелочи не волновали. Домой он приходил только спать, ну и разве что переодеться. По утрам просиживал в прихожей лаборатории или в ближайшей пивной, взимая поборы с «подопытных». Бог весть в каких еще темных делишках он был замешан. Альбер не сомневался: стоит копнуть поглубже, и наверняка удастся уличить покойного в определенном количестве грабежей и краж со взломом…

По вечерам для Пепе начиналась веселая жизнь: поужинать, перекинуться в карты, пообщаться с такими же мошенниками, как он сам, подцепить бабенку, — словом, почувствовать себя хозяином жизни. А на рассвете плестись домой — в свою грязную конуру — отсыпаться.

Денег при нем не было обнаружено — первая ошибка, допущенная убийцей. Второй просчет — это большущий кровоподтек на спине Пепе. Словно от удара ногой. Сыщик, расследовавший дело о самоубийстве, заподозрил неладное и переслал документы Корентэну, а тот, узнав, что покойный был подсобным рабочим на заводе «Фармацит», положил папку на стол Лелака. Суть происшедшего ясна как божий день. Все было именно так, как заподозрил сыщик окружного полицейского участка, спихнувший на них дело. Кто-то сзади набросил удавку на шею Пепе и с силой рванул, упершись ногой в спину жертвы. Но кто? Горилла? Судя по всему, именно он занял место Пепе. Но Пепе был тертый калач, как же он мог доверчиво повернуться спиной к сопернику? И уж вовсе не понятно, каким образом ввалился в квартиру Пепе квадратноголовый с толстой веревкой в руках, заканчивающейся петлей. Полный абсурд, да и только!

Откинувшись на стуле, Лелак зацепился мысками ботинок за нижнюю перекладину письменного стола, чтобы сохранить равновесие, закрыл глаза и попытался образно воссоздать картину преступления. Соперники, схватившиеся друг с другом не на жизнь, а на смерть, чередовались перед его мысленным взором, Альбер не обратил внимания, что кто-то вошел в комнату и все разговоры смолкли, до его сознания не дошло, что совсем рядом знакомый голос шефа произнес: «Когда проснется, пришлите его ко мне».

Альбер очнулся от дружеских встряхиваний, его поставили на ноги, вытолкали в коридор и, едва успев опомниться, он уже стоял перед Корентэном. Шеф постригся и сейчас своей благородной проседью больше всего напоминал изысканную модель элегантных парикмахерских салонов.

— Что нового? — поинтересовался он.

Велик был соблазн ответить: мол, ничего. Но Альбер был уверен, что как минимум человек пять уже успели проинформировать шефа.

— Я доставил арестованного.

— Напрасно трудился. Мог бы прямиком везти его в больницу.

Самым скверным в юмористических замечаниях шефа была невозможность ответить ему в том же тоне. Альбер погрузился в изучение ковра под ногами, пытаясь разобраться в хитросплетениях орнамента.

— Надеюсь, он напал на тебя первым? — Корентэн извлек кисет, не спеша набил и раскурил трубку. Приятный аромат табака смешался с запахом шампуня и мужского одеколона.

— Да, шеф. Я не успел даже спустить предохранитель, как он на меня навалился. Ну, а я…

Корентэн дирижерским взмахом призвал его к тишине.

— Изложи письменно. В четырех экземплярах, на мое имя. Буасси в это дело не впутывай. Ты просто надумал поговорить с этим типом. Кстати, о чем?

— Э-э… об убийстве Пепе, то есть Жюля Пеперелли. Убитый систематически вымогал у временных работников завода «Фармацит» отчисления от платы за роль подопытных объектов. Эту функцию теперь перенял… этот, как его… — Альбер совсем расстроился: раз в кои-то веки решился заговорить официальным языком протокола, и вот вам…

— Жак Фремон. — Корентэн досадливо махнул рукой, рассыпав по полу табачные крошки. — Ступай, и напиши все, как положено!

Когда Альбер вернулся к себе, Бришо протянул руку к вешалке, чтобы снять пальто.

— Не пойдешь со мной?

— Куда?

— К Лафронду.

Альбер пожал плечами и достал стопку бумаги.

— На кой черт? Ты все еще не расстался с мыслью, что это он убил Дюамеля из ревности?

— Почему бы нет? Но мы могли бы собрать кое-какой материал и для твоей версии.

— Какой именно? Ведь он сказал, что понятия не имеет, над чем работал Дюамель.

— Скажем, мы могли бы выяснить, сколько Дюамель получал за каждую свою статью, сколько платил за информацию. Ведь если действительно замахнулся на серьезную тему, то Лафронд должен был знать об этом.

— Ну что же… — Беда в том, что Альберу страшно не хотелось приниматься за докладную записку. Он понимал, что это необходимо, ведь Корентэн старается его выгородить, однако соблазн улизнуть был слишком велик.

— Обожди немного!

Шарль сбросил с себя пальто и подсел к телефону. Альбер взял четыре листка бумаги и копирку, насилу справился, ровно подогнав их, затем сунул листки под валик и отчаянно затарахтел на машинке.

Чушь какая, ведь это же не личное письмо. Всем известно, что официальная докладная записка начинается с даты. Смяв начатое, он вставил новую закладку.

«Из окружного полицейского участка в отдел по расследованию убийств тогда-то и тогда-то поступило дело за номером… — он бросил взгляд на папку — таким-то и таким-то, в связи с чем…»

Пальцы его летали по клавишам пишущей машинки. Невелика премудрость строчить донесения, умственной работы здесь не требуется.

— Пойдем пешком, ладно?

— Ладно, — согласился Альбер.

Самая подходящая погода для прогулки, если не обращать внимания на дождь и холодный ветер. Бришо повернул к бульвару Сен-Мишель, и Лелак после нескольких минут ходьбы — уныло понурясь, руки в карманах — сообразил, что они идут не в редакцию, а на квартиру к Лафронду. Шляпу он с собой не захватил, а у подбитой сукном куртки капюшон отсутствовал. Мокрые волосы липли ко лбу, и неприятный холод сразу оповестил о том, что его кроссовки не отличаются водостойкостью.

— Пожалуй, мне следует сначала переодеться…

— Некогда. — Разумеется, сам Шарль был в длинном, приталенном плаще с утепленной подкладкой, а над головой держал старомодный зонт на длинной ручке.

— Необходимо переодеться. В четыре у меня свидание с Луизой.

— Придется отменить. Через пару часов очухается этот тип, которого ты исколошматил до полусмерти, и ты обязан допросить его. По всей форме, с составлением протокола. Затем следует еще раз потрясти твоего приятеля Делькура. Ну, и по возможности сегодня ты должен выяснить, кто задушил Пеперелли.

Альбер терпеть не мог, когда Шарль строил из себя начальника. Раздает советы, выспрашивает и вообще весь преисполнен чувства ответственности. Забыл, как сам ходил допрашивать Ласочку за спиной у ее муженька, тогда в его служебные действия никто не вмешивался…

— Шеф здорово на тебя взъелся. Говорит, он заметил, как ты вчера вечером из неосвещенного окна подсматривал за ним.

Альбер взглянул на часы.

— Много времени это у нас займет?

— Насколько я знаю Лафронда, минут за десять управимся.

Они молча шлепали по лужам. Альбер пытался хоть как-то укрыться под зонтиком Бришо. Сену они перешли по мосту. Сен-Мишель, стало быть, надо свернуть направо. Бришо тоже посмотрел на часы и замедлил темп.

— Не стоит торопиться. Лафронд спустится навстречу к условленному часу.

— А вы сверили часы?

— Можешь смеяться, но мы действительно это сделали.

— И пароль назначен?

Когда они подошли к дому, Лафронд ждал их в подъезде. В шлепанцах и халате он торчал в натопленном вестибюле, через стекло посматривая наружу. Он поздоровался с Шарлем за руку, буркнул нечто невнятное Альберу, после чего все трое втиснулись в лифт и застыли в напряженных позах, молча, уставясь на собственное отражение в зеркале.

Наверху они стряхнули с себя воду, Бришо тщательно расправил зонт и поставил его сушиться, повесил пальто на плечики. Бог знает, как ему это удалось, но даже ботинки его казались сухими. Альбер чувствовал, что сам он выглядит плачевно. Суконная подстежка, впитав в себя дождевую воду, промочила дешевый старенький свитер и верх заношенных вельветовых брюк. Теперь уж простуды не миновать. Если не воспаление почек, то воспаление легких обеспечено, свалишься с температурой под сорок. Вот тогда-то некоторые пожалеют, что не отпустили его домой переодеться.

Главный редактор провел их через длинную, сумрачную прихожую, сплошь увешанную картинами и загроможденную статуэтками, в просторную гостиную, обставленную резной мебелью в стиле барокко и стеклянными горками. В эту часть квартиры они попали впервые. Повсюду безукоризненные чистота и порядок, тут не было и следа столь свойственной мадам Лафронд непринужденной богемности.

Промаршировав через гостиную, они оказались в кабинете Лафронда. Полицейские переглянулись: они ожидали увидеть совсем иную картину. Возможно, дубликат редакционного офиса с персональным компьютером, книжными стеллажами и массивным письменным столом резного дерева, возможно, кабинетный гарнитур в старинном английском стиле с баром, упрятанным за полкой книг. Но только не эту узкую с гладко побеленными стенами келью, дешевый канцелярский стол, старенькую, потемневшую от времени пишущую машинку и в беспорядке разбросанные газеты и справочники. Окошко с цветным витражом выходило на черный ход, нижняя часть его была задернута занавеской. Занавеска посерела от пыли, и чистка ей явно не повредила бы.

— В эту часть квартиры имею доступ только я, — пояснил Лафронд. — Уборку здесь делаю я сам, а когда ухожу из дома, запираю. Не то чтобы моя супруга… — Оборвав себя на полуслове, он махнул рукой.

— Что вы пишете? — поинтересовался Альбер.

— Мемуары, — с гордостью ответил главный редактор. Из встроенного шкафа он достал складные стулья, три больших бокала и плоскую стеклянную флягу. Альбер пододвинул свой стул к электрообогревателю и предоставил Бришо начать расспросы. Шарль отпил глоток, поставил бокал и посмотрел на Лафронда с таким видом, словно собирался произнести здравицу в его честь.

— Господин редактор, не могли бы вы сказать, сколько зарабатывал Дюамель?

— В среднем около десяти тысяч. Восемь тысяч — это его твердое жалованье плюс премиальные. Тут сумма колебалась.

— Понятно. А сколько он получал за солидную статью разоблачительного характера? Скажем, подлинную сенсацию?

— Подлинную сенсацию? Да вы хоть представляете себе, как редко это случается?! Согласен, известного рода сенсаций хватает: тут — взрыв, там — вооруженный налет, жаловаться не приходится. Но все это чисто информационные сообщения, констатация фактов. Ведь расследование приводилось не нами, не нам и пальма первенства. Доподлинная сенсация, да еще и вскрытая самим журналистом — удача, знаете ли, редчайшая.

— И все же, сколько получил бы Дюамель в подобном случае?

— Затрудняюсь точно сказать. Но не так уж много. Жалованье у него было высокое, и Дюамель получал его, даже если не давал ни строчки за месяц, ссылаясь на то, что собирает материал.

— Не пыльная работенка, — заметил Альбер.

— Место вакантно, — перевел на него взгляд Лафронд. — Несите сенсацию, и письменный стол Дюамеля за вами. По крайней мере, у нас был бы свой репортер с практикой сыщика.

— Я поинтересовался лишь потому, — невозмутимо продолжил Бришо, — что Дюамель вроде бы часто покупал информацию.

— От вашего друга Леметра вам, очевидно, известно, как это у нас делается. Если репортеру подвернулась удачная тема, но в связи со сбором материала предстоят расходы, он может взять ссуду в кассе.

— Какую сумму?

— Все зависит от того, кто именно берет ссуду и с какой целью. Чем выше ранг у журналиста, тем больше лимит. Если сотрудник вынужден превысить установленный уровень, он обращается ко мне. — Предвосхищая очередной вопрос, он поднял палец. — Дюамель не обращался.

— Не могли бы вы сказать, брал ли он ссуду в последнее время?

— Если это так важно…

— Важно.

Лафронд поставил бокал.

— Минуту терпения, господа, — Лафронд оставил их одних.

Коллеги уставились друг на друга. Шарль неопределенно пожал плечами, а Альбер прикидывал про себя, прилично ли попросить у хозяина стакан горячего чаю. Лафронд вернулся минуты через две.

— Сожалею, что заставил ждать, но я не стал проводить телефон в эту комнату. — Он поспешно занял свое место за дешевым канцелярским столом, в безопасном отдалении от телефонных звонков. — Вот уже полгода, как Дюамель не брал ни гроша.

— Как это могло быть? — спросил Шарль, вполоборота повернувшись к Лелаку. — Ведь его видели с Риве. Думаешь, тот ему выложил все по дружбе?

— Вероятно, Дюамель посулил заплатить, но потом его убили.

— Видите ли, господин редактор, меня заставил призадуматься поразительно богатый домашний архив вашего бывшего сотрудника. Какой-то он чересчур подробный и обширный. Или я ошибаюсь?

— Это его хлеб, — пожал плечами Лафронд. — Кстати сказать, без такой осведомленности при его убогом стиле мы не стали бы его держать даже практикантом.

— Если кто-то живет тем, что собирает на каждого досье… Вам ясен мой ход мыслей?

— Дюамель был шантажистом?! — удивленно воскликнул Альбер. Как это он сам не додумался! Что если Дюамель вовсе не собирался предавать огласке темные делишки хозяев лаборатории с их опытами на людях, а попросту решил «подоить» преступников?

— Какая ерунда! Есть у вас хоть малейшие доказательства?

— Нет. Но разве вам никогда не бросалось в глаза, что Дюамель живет явно не по средствам?

— А что бы вы сказали, если бы я обвинил вашего коллегу в коррупции? Уважающий себя журналист так же не способен нарушить определенные моральные нормы, как полицейский, священник или врач… Он может быть ленив, лжив, может страдать клептоманией, но когда берется за перо, остается только журналистом. — Лафронд говорил слишком гладко для человека, экспромтом формулирующего свою мысль. Похоже, он цитировал предисловие к собственной книге воспоминаний. — Дюамель был изрядным мошенником, но он выше всего ставил свою профессию. Нет таких денег, ради которых он отказался бы от выигрышного материала.

— Понятно. Теперь смысл сентенции действительно стал яснее.

— Были у Дюамеля в редакции скандалы? Я имею в виду из-за женщин.

— Нет. — Лафронд выдержал взгляд полицейского.

Бришо вздохнул и попытался подъехать с другой стороны.

— Насколько мне известно, у Дюамеля были интимные отношения со многими сотрудницами.

— Меня это совершенно не касается.

— Вам не кажется вероятным, что его мог прикончить чей-нибудь ревнивый муж?

— Я не знаком с мужьями своих сотрудниц.

— Нам стало известно, что в субботу, вечером Дюамель ушел с приема вместе с одной из бразильских танцовщиц.

— Это с которой?

— С солисткой. Той, что потоньше и постройнее.

— Да, у него была губа не дура!

— Вы не обратили внимания, как он за ней ухаживал?

— Нет. Я ведь уже говорил…

Шарль извиняющимся жестом поднял руку.

— Знаю, что вы к нему не приглядывались. Выпили бокал и вскоре ушли, все знаю. Просто я подумал, вдруг вам вспомнятся какие подробности.

Лафронд отрицательно покачал головой. В домашнем виде он казался каким-то беззащитным и простодушным. Такой человек ни за что не утаит, если что знает. Красуйся главный редактор во всем своем начальническом великолепии, они не поверили бы ни единому его слову.

Полицейские поднялись, вновь прошествовали через всю квартиру и удалились, так и не встретив мадам Лафронд.

— Думаешь, он и правда не замечал, что творится у него за спиной? — спросил Шарль в лифте. — Или это действительно его не интересовало?

Они вышли на улицу и остановились на минуту, пока Бришо раскрывал зонт.

— А сам до того ревнив, что по нескольку раз на дню звонит домой: проверить, не улизнула ли женушка… Эй, ты куда?

Вдоль длинного, холодного, выложенного кафелем перехода метро они добрели до перрона и остановились напротив плаката с изображением усатого мужчины, кривившего физиономию в ухмылке. Плакат служил рекламой некоему бюро путешествий, хотя связь их представлялась Альберу неясной. Впрочем, возможно, именно в этом был весь секрет рекламы. Бришо тем временем увлеченно анализировал душевный склад шестидесятилетнего мужчины, который берет в жены пылкую двадцатилетнюю красотку. Ясно как божий день: Шарль тоже успел проштудировать книгу «Психология сексуальных преступников», изданную в прошлом месяце. Сейчас он пытался доказать, будто бы проявляющаяся в ревности страсть обладания в данном случае является формой самовыражения: покорная жена есть необходимый атрибут имиджа настоящего мужчины. Образ мужчины деятельного, твердого, решительного и к тому же безраздельно властвующего над очаровательной женщиной, — единственное, что связывает стареющего Лафронда с лучшей порой его жизни. И любой, кто вроде Дюамеля, зарится на его жену, тем самым разрушает этот образ…

Альбер не вникал в рассуждения коллеги, обдумывая, что он должен сказать Луизе. По этой линии метро ходили вагоны старого типа. Вот и сейчас с невыносимым грохотом подкатил допотопный поезд; все здесь было обшарпанное, грязное, лишь расклеенные по стенам рекламные плакаты выделялись цветовыми пятнами.

Полицейские втиснулись в вагон, и тут Бришо слава богу замолчал. Лелак уставился на шляпу одного из пассажиров, словно надеялся извлечь из нее ответ на стоящие перед ним вопросы. На следующей неделе бразильцы уезжают, у него совсем нет времени на ухаживания. Если он хочет чего-либо добиться, надо спешить. Но где и когда? Луиза к нему явно расположена, разговоры у них получаются задушевные… Как же добивался своего этот растреклятый Дюамель? Ведь не красотою же, ясно как дважды два.

Толпа вынесла их на улицу. Отель находился в нескольких сотнях метров от станции метро, они прошагали это расстояние молча. Альбер прошел вперед и нырнул в вертящуюся дверь; в холле гостиницы, устланном пышным бордовым ковром, его простецкая экипировка показалась ему еще более убогой, чей в квартире Лафронда. Подойдя к портье, он облокотился о стойку.

— Мне нужна мадемуазель Кампос из 407-го номера.

Портье обернулся к доске с ключами.

— Она дома. Позвонить ей?

— Не надо, я поднимусь. — Альбер знал, что это запрещено, поэтому предъявил удостоверение. Лицо его пылало, вся надежда была на то, что Бришо не заметит.

Альбер считал делом принципа не использовать в личных целях тот минимум власти, что дает ему служба. Но на сей раз решил, что бывают исключения. Он сделал Шарлю знак обождать его в холле и направился к лестнице. У него не хватало терпения тащиться в лифте. Собрав всю свою волю в кулак, он намерился действовать решительно. Смять, смести в сторону сопротивление Луизы. Как Дюамель. Судя по всему, именно это и требуется женщинам. Мечтают об утонченных, галантных кавалерах, а потом какой-нибудь необузданный зверь наподобие Дюамеля запросто затаскивает их в постель.

Четыре этажа он проскочил без малейшего труда. Пышный ковер приятно пружинил под кроссовками, и Альбер почти летел к цели. Все шло как по маслу. Он вмиг отыскал нужный номер. Постучал и тотчас услышал в ответ: «Войдите».

Луиза была одна. Все верно: стоит человеку сосредоточиться на воле к победе, и удача способствует ему. Альбер захлопнул за собой дверь и решил, что теперь уже не отступит.

Луиза улыбнулась ему, но он не ответил ей улыбкой. Еще чего не хватало! Чтобы затем опять удовольствоваться нежной беседой, когда девица возьмет его за руку, а он зардеется от смущения, и они простятся целомудренным поцелуем в щеку!

Девушка лежала на тахте и читала журнал. Легким, грациозным движением она поднялась навстречу Альберу. На ней были те же юбка и блузка, как в тот раз, когда Альбер впервые увидел ее. Это он тоже счел хорошим предзнаменованием. Не говоря ни слова, Лелак буквально набросился на девушку, и в следующий момент они уже боролись на тахте. Под ним извивалось упругое, состоящее из одних мышц тело, и через несколько мгновений Альбер сообразил, что девушка сопротивляется. Левой рукой он нащупал маленькие, острые груди, однако не испытал наслаждения. Луиза билась, как необъезженная лошадь во время родео, а он правой рукой сжимал плечи девушки, будто седок, цепляющийся за узду, чтобы не упасть. В этом жесте выразилось все его разочарование. Да что она о себе воображает, эта девица? Решила выставить его дураком? Выходит, Дюамелю можно, Бришо — тоже можно, перед ними не грех заваливаться на спину? Постой же, я тебе покажу!

Девушка оказалась на редкость сильной и увертливой. Альбер попытался поцеловать ее в шею, но Луиза так резко повернулась, что они стукнулись головами. Он надеялся, что теперь она рассмеется, и со всеми этими глупостями наконец будет покончено. Но не тут-то было. Девушка сопротивлялась все ожесточеннее. До Лелака постепенно стало доходить, что Луиза и в самом деле не желает близости и сопротивляется, не просто отдавая дань условностям. Не жди, что она через несколько секунд — или минут через двадцать — обовьет его за шею руками и поцелует.

Защищается она, можно сказать, с мужеством отчаяния. Боже правый, как же ему теперь умилостивить несчастную девушку? Выпустив руки Луизы, он попытался отпрянуть от нее, и в этот момент схлопотал чудовищную пощечину. Альбер дернулся всем телом, и в этом было его спасение. Удар пришелся ему в бедро, в считанных сантиметрах от цели. Девушка ударила коленом, и если бы она не промахнулась, Альберу несдобровать.

Альбер в два счета вскочил на ноги и попытался было заговорить. Следующий удар был направлен ему в лицо и походил на невероятной силы пощечину. Луиза ударила его ступней в лицо. Мелькнуло дивное, смуглое бедро, и Лелак плюхнулся на четвереньки. Когда он снова занял вертикальное положение, Луиза попятилась, ступая мягко, расслабленно, словно в танце, пятки ее не касались пола. Взглядом она мерила расстояние между ними.

— Капоейра, что ли? — спросил Альбер. Он заправил в брюки выбившуюся рубашку и попытался пригладить встрепанные волосы.

— Значит, вы поэтому?..

Альбер кивнул, не понимая, что она имеет в виду.

— Ненавижу вас!

— Не сердитесь. У меня и в мыслях не было ничего дурного, просто…

— Подлец! Вы обманули меня. Я-то думала, мы друзья.

Альбер не нашел что сказать. Не объяснять же сейчас этой девушке, что с такой внешностью ей нечего рассчитывать на бескорыстную мужскую дружбу.

— Мне очень жаль, Луиза. Я еще увижу вас?

— Вы прекрасно знаете, что это от вас зависит.

Замерев в позе обиженной девочки, она была чудо как хороша. Альберу хотелось подойти к ней, погладить ее, обнять и держать в объятиях, пока ее не отпустит напряженность. Но он не осмелился подступиться к ней.

— Тогда до свидания.

Ответа он не получил. Луиза повернулась к нему спиной и даже не взглянула на него, когда он, понуро опустив голову, шагнул в коридор.

Альбер снова направился к лестнице. На сей раз лифт был слишком скорым средством передвижения. Хотя все равно, иди он как угодно медленно, ему не удастся за это время разобраться в своих чувствах. Что же он натворил? Такое ощущение, будто разбил нечто хрупкое. До конца дней своих он будет стыдиться этого воспоминания. Но в чем же дело? Он думал что Луиза отвечает ему взаимностью. Отчего же его лупят по физиономии, а такие, как Дюамель, срывают цветочки? Альбер остановился, задумчиво разглядывая ковер под ногами.