"Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи" - читать интересную книгу автора (Елагин Иван)

У ВОД МОНОНГАХИЛЫ

Давно уже в опале, Забыт трехстопный ямб. Когда-то им писали, Но в наши дни едва ли Им пишут, да и я б Не стал, но ямб трехстопный Покладист, и весьма Удобен для письма, Для мысли расторопной. К тому ж для сердца святы Звучанья старых строк — Со мной «Мои пенаты», Со мною «Городок»! Их поздние раскаты Еще услышал Блок, Почувствовал до боли И выплакал сполна О том, что ветер в поле, А на дворе весна. Традицией старинной Не стоит пренебречь: Домашнею картиной Я начинаю речь. Зеленая неряха — Лохматый клен в окне. Картина Голлербаха Направо на стене. Стол с пишущей машинкой И стул с плетеной спинкой Стоят перед окном. А в раме, под стеклом — Тропининский, знакомый Портрет того, кого мы В своей душе несём От отроческих, самых Первоначальных лет. На этажерке в рамах И те, кого уж нет, И те, кто так далече, Почти в стране другой. Похвастаться хоть нечем, Но тишина, покой, И в комнатах повсюду (Я к этому привык) Навалом — кипы, груды И кучи всяких книг. А в окнах много света, В саду — кусты цветут. До университета Езды пять-шесть минут. Всё это для поэта Поистине — уют. Хоть с плешью и одышкой Не подобает мне Распространяться слишком, Что истина в вине, Но если старый Бахус Ковши свои раздаст — Была бы только закусь, А вы пить я горазд! Что ж! Я в годах преклонных, Уже под шестьдесят! О женщине — влюблённых Стихов мне не простят! И мне покой дороже Тревог, а между тем — И я не очень всё же Чуждаюсь этих тем. Хотя авторитетов На мне лежит печать, Я перечнем поэтов Не стану докучать. Но всё ж слова найду я Сказать кое о ком Из тех, кто молодую Мне душу жег стихом. У самого истока Колючих дней моих Благодарю я Блока За беспощадный стих. И в мире, где лавины Войн, бедствий и разрух — Цветаевой Марины Мне дорог певчий слух. Откуда-то из мрака Кривых ночных дорог Я слышу Пастернака Сумбурный говорок. Хотя я врозь с Россией, Врозь со своей страной, Но розы ледяные Ахматовой — со мной. От слова и до слова Перечитал подряд. Послание готово, А где же адресат? Где современник дивный, Где он, чудак такой, Что на строку отзывной В меня плеснет строкой? Где собеседник милый? В каком живешь краю? У вод Мононгахилы Я одинок стою. А подо мною — зыби Несущийся поток. И сам я на отшибе, И стих мой одинок. * * *И равнодушная природаКрасою вечною сиять.Пушкин В тот год с товарных станций эшелоны На север шли почти что каждый день. Набиты заключенными вагоны, И на снегу штыка чернеет тень. И песнею отпугивая стужу, Там, ночью где-то посреди лесов, Охранники горланили «Катюшу», На поводке придерживая псов. И про Катюшу, девушку простую, Поет студентка сорок лет спустя, И я студентку слушаю, тоскуя, И я студентку слушаю, грустя. Мне с мертвыми мерещится подвода Скрипящая под звуки песни той. Всё это для студентки — вздор пустой. Она — как равнодушная природа, Сияющая вечной красотой. * * * В новогоднюю ночь я к столу подойду, И вина золотого нальёт мне хозяйка. Если хочешь, попробуй — поди, подсчитай-ка, Сколько жизни оставил я в старом году. Ты покрепче, хозяйка, меня напои, Чтоб душа заиграла, вином разогрета! Сколько раз я под звёздами Нового Света Провожал новогодние ночи мои. Где-то — Старого Света оставленный край: Дом. Каштан. Потемневшие стекла аптеки. Сколько жизни моей там осталось навеки — Если хочешь, попробуй, поди, подсчитай. Я не знаю, с какой мне звездой по пути. Мое время меня разорвало на части. Только знаю одно, — что без старого счастья Мне и нового счастья уже не найти. * * * Цыганский табор осени разбросан Между домами. Неопрятна осень, Но грандиозна, ветрена, пестра. И с осенью нет никакого сладу — Листва деревьев пляшет до упаду, Горят костры посереди двора. Я восхищаюсь этим понапрасну. Я с каждым из деревьев этих гасну. Вот лист, что закружился по двору, Свалился, об окно мое ударясь. Цыганская взлохмаченная старость, Раскачиваясь, плачет на ветру. Да, осень пляшет, и поёт, и плачет, И, кажется, переполох весь начат Лишь для того, чтоб я моё житьё Измерил этой лавой листопада. Но как ни мерь — а жизнь длиннее взгляда, Стремящегося охватить её. Как заключённый в камере тюремной Под камнем пола роет ход подземный, Чтоб выбраться на волю из тюрьмы, — Так в памяти я котловины рою, Чтоб выломать из многолетней тьмы Обломок дня, утерянного мною. Есть где-то настоящее, и это — Веселием сверкающее лето, А будущее там — в полях весны, Но осень — это прошлое, и людям Оно нужней. О нем мы не забудем, Зимой небытия занесены. Как будто еду в поезде я скором, И осень мне махнула семафором, И дал мой поезд резко задний ход, И содрогнулись все мои вагоны, Пошли они во дни катиться оны, И весь мой поезд в прошлое идёт. Я с поездом моим куда-то двинусь По направленью в юность и невинность, Где ждут меня на полустанке том, И к старому знакомцу благосклонны, Ко мне из детства нависая, клёны Расскажут миф о веке золотом. А там и жизнь была совсем иная, Там комната в квартире проходная, Там очередь за хлебом поутру, Там, тапочки надев на босу ногу, Пускаясь в ежедневную дорогу, Пенал и книги я с собой беру. От школьной парты, школьного урока До осени цыганской так далёко! Разрозненные времени куски Барахтаются в памяти, как в дыме, Толпятся государства между ними, И океаны, и материки! Он уплывает, этот полустанок, И клён, и дом, и несколько полянок — И вот уже, огнями залита, Мерещится вечерняя столица. И я не знаю — эта жизнь мне снится, Или когда-то мне приснилась та. Последние октябрьские недели. Деревьев закружились карусели. А где-то там, за тридевять земель, За тем холмом, где свалены за годы Мои закаты и мои восходы, — Там в парке над рекою карусель. И друг за другом в сказочной погоне Кружатся размалёванные кони И движутся по стержню вверх и вниз. Вся карусель плывет под звуки вальса… Ещё я помню, — вальс тот назывался Немного старомодно: вальс-каприз. И красный конь, по воздуху гарцуя, Навстречу вырывается! И сбруя Железками позвякивает блях, И, как бывает среди сна ночного, Конь снова появляется, и снова Куда-то пропадает второпях. Болтаются, позвякивая, бляхи, И мальчик на коне взлетает в страхе, За гриву уцепился он рукой. Сегодня ветра музыкальный ящик, Оркестр ветвей поющих и скрипящих Вернули мне тот полдень над рекой. И кажется — в одном порыве страшном Сегодняшнее обнялось с тогдашним, Кленовый лист, что над окном повис, Колотится о стекла с перепугу, А красный конь, летающий по кругу, Скользит то вверх, то вниз — то вверх, то вниз. * * *Порядок творенья обманчив,Как сказка с хорошим концом.

Пастернак Уже ты подводишь итоги. Стоишь на последней черте. А помнишь плиту на дороге И надпись на темной плите? Таинственно и величаво Плита средь высокой травы Гласила: «Пойдешь ты направо — Тебе не снести головы, А если направишься прямо — Схоронишь родных и друзей, Там ждет тебя черная яма И все твои милые в ней. А если свернешь ты налево — Дорогу забудешь назад». Величием древнего гнева Слова на распутьи горят. И хочешь не хочешь, а надо, Какой-нибудь путь выбирай. И выбрал ты с первого взгляда, А выбрал — уже не пеняй!.. Пошла твоя жизнь по-иному. Хоть ты порывался потом Дорогу отыскивать к дому, Да сам ты не знаешь, где дом. Идёшь ты по жизни с опаской, Идёшь с постаревшим лицом, А всё ещё веришь, что сказка Должна быть с хорошим концом. * * * В Санта-Монике нынешним летом Я бродил по прибрежным кварталам Со знакомым американским поэтом, Добродушным, веселым малым. Я слушал, как чайки плачут, Как грохочет у берега пена. Внезапно спросил он: «Что всё это значит?» И руку поднял недоуменно. Это он о жизни, всем нам отмеренной, О чуде, с которым никак не свыкся, Спрашивал, как ученик, растерянный Перед загадкою икса. А потом в кабачке, забавном на диво, С бочонками-табуретками, Мы пили холодное пиво И заедали креветками. Дни и дороги бегут навстречу, И, может быть, близко конец маячит. Я, верно, ему на вопрос не отвечу, Да я и не знаю, что всё это значит! * * *Тане Ф. Зачем я утром к десяти часам Жду почтальона — я не знаю сам. Я писем не пишу, да и похоже, Что мне писать никто не станет тоже Но хоть не жду я писем ниоткуда, А все-таки я ожидаю чуда. Я жду какой-то вести от кого-то, Я жду в судьбе большого поворота. И поступь почтальона издалёка Я чувствую, как приближенье рока. Когда во двор вступает письмоносец, То продирает по спине морозец, А в голосе его из коридора Я слышу громы греческого хора. Но вот богов гонец, судеб посланец, С холщовой сумкой вестник, приосанясь И улыбаясь царственно-лучисто, Даёт мне счёт от моего дантиста. И сразу всё темнеет — небо, стены, На всём следы мгновенной перемены. И почтальон под тёмным небосклоном Становится обычным почтальоном. * * * Что ни утро — то листья янтарней. В дым осенний летят торопливы. Так в штабах отступающих армий Обречённо сжигают архивы. На холодном ветру суматоха. Эта осень совсем как эпоха: Сколько сорванных, сбитых, сожжённых, Перепуганных и побеждённых… * * * И ветер, и снег, И темень на улице поздней, И тени из тех, Что, сойдясь, замышляют какие-то козни. И в тёмном парадном Не спрятаться и не согреться, И слышно, как рядом Под рёбрами брякает сердце. Качаются ветви В беспамятно-воющем ветре, В отчаянном ветре Качаются вечные ветви. Зачем Ты свои небеса Расплескал надо мною? Зачем Ты мне колешь глаза Непорочной звездою? Как лодку ночную Кидает куда-нибудь шквалом — Я так же кочую По вздыбленным чёрным кварталам. На этой из камня И глины отлитой планете Была красота мне Страшнее всех страхов на свете. Сияла она, Как лампада над Дантовым адом, Грозна и страшна, Оттого что с погибелью рядом. Казалось тогда, Что и космос какой-то двоякий, Я тоже звезда, И я тоже сверкаю во мраке. * * * Из Питсбурга ехал автобус, Катился на юг в Вашингтон, Я сел, от других обособясь, В заботы свои погружён. И как-то взглянув наудачу, Я мельком увидел во рву – Как белая тощая кляча Неспешно жевала траву. И столько в ней вечного было, И столько земного тепла, Как будто чудесная сила Земли за окном проплыла. За броской, за выспренней фразой, За спешкой писательских дел, Я, видимо, где-то промазал, Чего-то я недоглядел. Поэт, обличитель, оракул, Эпохи приветствую гул, А вот над ручьём не заплакал, А вот над кустом не вздохнул. А может, вздохну и заплачу, И правда откроется мне. Когда-нибудь белую клячу Я снова увижу в окне.