"За други своя!" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег Николаевич)

ИНТЕРЛЮДИЯ: "ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД". (1.)

Нельзя сказать, что осада оказалась для Стрелково подарком.

Воды и запасов продуктов хватало. Были и места, надежно скрывавшие даже от данванов и их бомб. Нашлось автоматическое оружие и даже минометы, пара ЗРК, легкое орудие-безоткатка. Восемьсот человек населения и вправду дружно встали под ружье, уже отбили пять атак, нанеся врагу немалый ущерб.

Но не хватало медикаментов. В боях и во время частых обстрелов погибло около ста человек — в их числе женщины, дети, старики… Больно смотреть было, как рушится налаженная жизнь и сама весь, да и заведомо проигранной была вся оборона.

Впрочем, мысли о сдаче ни у кого не возникло. Стрелковцы хорошо знали, какая судьба постигла жителей весей, «очищенных» данванскими прихвостнями. Все от мала до велика готовы были погибнуть, но врагу не сдаться, и готовность эта была замешана на присущем славянам спокойном, не патетичном мужестве.

Еще на второй день осады в весь прорвался — тогда кольцо окружения было еще не столь плотным — со своей четой один из воевод племени Снежных Лисов Стахор. А сегодня — одновременно с Гоймиром, Бодрым и Люгодой — пришел еще и Хайнц Хассе с отрядом добровольцев-землян, в основном — профессиональных военных. Вот только русских среди них не оказалось — но Хассе, белокурый ариец с фигурой легкоатлета, когда Олег робко к нему подошел, сентиментально прослезился, назвал мальчишку "кляйне руссиш зольдат", предложил перейти к нему в отряд, обещая после окончания заварухи доставить на Землю, когда же Олег отказался — обнадежил его, заявив, что русских в Мире довольно много.

Во всех пяти четах было около 90 бойцов. Их сюда, в Стрелково, собственно, никто не звал, и это уже означало, что они будут драться отчаянно… Да и вооружены они были лучше, чем лесовики.

А это было не лишним! После неудачи первого штурма — точнее, неожиданного нападения — враг сосредоточил под Стрелково до пяти тысяч бойцов при поддержке бронетехники, артиллерии и вельботов, имея более чем пятикратный перевес в живой силе над защитниками… даже если считать тех вместе с грудными детьми, женщинами и стариками.

…Как бы Олег не относился к Гоймиру, но в командирских талантах отказать ему можно было, лишь явно погрешив против истины. Он вытребовал себе и своей чете центральный участок обороны.

На несведущего человека оборона как таковая произвела бы впечатление мощной. Но Гоймир сразу просек несколько стыков, в которых ее линию можно было прорвать. Он создал три маневренных группы, включив в каждую пулеметчика, гранатометчика, стрелка-подносчика боеприпасов и снайпера. Впрочем, снайперская винтовка имелась только у Олега — да и в остальных горских четах была еще только одна — у парня из четы Бодрого, застенчивого мальчишка помладше Олега с нежным, почти девичьим лицом и подходящим именем — Милок. Его Гоймир, беззастенчиво пользуясь княжеской властью, вытребовал себе на время. Третьим снайпером он взял лесовика, которым оказался старый знакомый горцев — Хлопов.

— О! — обрадовался Олег, увидев, что к ним приближается радушный хозяин. Вместо охотничьего ружья у него сейчас был карабин с оптикой — «медведь» калибра 9,3 мм. — Как там ребята?..

…— Вы, наверное, считает нас виноватыми, — сказал Олег, когда охотник закончил говорить о своих сыновьях. Хлопов грустно усмехнулся и вдруг, протянув руку, провел по волосам Олега:

— Что ты, парень… Вашей вины тут нет.

…Йерикка, Олег, Богдан и Твердислав составляли одну из маневренных групп. Выяснилось, что ночевать придется на позициях. Эту новость принёс Йерикка, пройдясь по веси.

— Места нет, — пояснил он, вернувшись. — Вернее, они нашли бы. Но у меня совести не хватило навязываться. Вы бы посмотрели, в каких трущобах они прячутся! — лицо Йерикки ожесточилось, он пробормотал: — Сволочи… Такую красоту…

— Переночуем, не размокнем! — весело сказал Богдан. У Олега вид был не столь радужный, но он тоже был согласен. Твердислав вообще ничего не сказал по этому поводу.

Но им повезло. На околице — за крайними разрушенными домами — обнаружилась просевшая от взрыва клуня. Часть ее держалась на прочных досках навеса. Там было мокро и холодно, но хоть сверху не текло.

— Случаем чего и хоронить не беспокойтесь — тут и присыпет, — не терял жизнерадостности Богдан.

— Я одно по обычаю хочу, — возразил Твердислав, и все умолкли, вспомнив тех, кому и не по обычаю могилы не досталось. — Поганца того честью схоронили, — продолжаал Твердислав, — а добрые воины без погребения лежать остались…

— Хватит, — мрачно буркнул Йерикка.

В клуне обнаружились остатки еще крепкой морковки. Все четверо дружно принялись ее грызть, отплевываясь от песка и вслушиваясь — неподалёку кто-то пел под настоящую гитару, Олег сразу узнал ее перезвон. Песня была заунывная и протяжная, о том, чего никто на Мире не видел, потому что тут никогда этого не было…

— Что волынка воет, — вздохнул Богдан.

— Про что песня? — поинтересовался Твердислав. — Что то — кашгарский план? Бумаги секретные?

— Кашгар — это. у нас на Земле, где-то в Азии, — пояснил Олег, — то ли Тибет, то ли еще какой Памир…

— Предгорья Тянь-Шаня, — пояснил Йерикка. Олег покосился на него и продолжал:

— А план — это не бумаги, это дурь такая курительная. Травка.

— Так песнь про больного? — разочарованно спросил Твердислав. — Я-то мыслил — про разведчика, ведомца…

— Что-то стрелять перестали, — насторожился Олег. — Слышите?

Точнее было бы спросить "не слышите?" Ни выстрелов, ни разрывов больше не было. Мальчишки недоуменно вслушивались, не понимая, в чем дело. А потом в эту тишину врезался мегафонный голос, аж звенящий от мощных усилителей:

— Гоймир! Гоймир Лискович, князь-воевода Рысей! Есть у вас такой?!

— То что новости?! — изумленно хлопнул глазами Богдан. Остальные просто ждали в недоумении. А мегафонный голос продолжал:

— Гоймир Лискович, ты меня слышишь?!

Голос Гоймира ответил — слабее, очевидно, он говорил через обычную переноску, которую ему где-то спешно отыскали:

— Я — Гоймир! Кто со мной говорит, нужно что?!

— Не узнаешь меня?! — голос помедлил и отчеканил со злой радостью: — Я командир Чубатов, щенок! Ты сжег мою колонну и убил моих ребят на. перевале, помнишь?!

Смешок:

— Так ты не сдох, командир, на перевале-от?! Сюда пришёл, чтобы ЗДЕСЬ сдохнуть?!

— Я пришел сюда, чтобы убить тебя, щенок! Я пообещал тебе, что найду и убью! Ты зря явился в эту весь, из нее тебе уже не сбежать!

— А мне и не по нраву бегать, командир! Я часом в настрое надрать мягкое место и тебе, и всем твоим пугалам в форме!

— Ну нет, щенок! — слышно было, как командир засмеялся. — Вот на этот раз ты погорел! Скоро твою башку прикатят ко мне, слышишь?! Я ее привяжу на передок своей машины, чтобы тебе было виднее, когда мы войдем в Рысье Логово и чтобы ты мог сполна полюбоваться, что мы там сделаем!

— Поглядом на собственные уши любуйся — то скорей увидишь, чем мою голову! — смеялся Гоймир. — Но коль уж ты так резво охоч до голов, так я тебе их буду подсылать — жди, только будут это головы твоих бойцов, а подсчитывать я их зачну с первой вашей вылазки! Жду!

— Тебе недолго остались ждать, щенок! И жить — тоже! Готовься подохнуть!

Как ни странно, утром атаки не последовало. Йерикку и его команду вообще разбудили женщины, притащившие на позицию завтрак.

— То война добрая, — заявил Богдан, поедая копченое сало с хлебом — на закуску после гречневой каши со здоровенным кусищем свинины. Олег подтвердил согласие мычанием. Йерикка и Твердислав вообще были слишком заняты, чтобы даже мычать.

Ви-и-иу-ум-м… трах! В пятнадцати саженях левее встал черный куст разрыва.

— Фугас! — Йерикка поперхнулся, бросил миску и крикнул присевшим женщинам: — Марш отсюда! Началось…

К счастью, артиллеристы противника не засекли людей в клуне — разрыв снаряда, был пристрелочным, остальные ложились в саму весь. На глазах у Олега один из домов разлетелся — словно карточный домик, по которому щелкнули пальцем — на сотни пылающих обломков. Выглядело это скорее странно, чем страшно. Мальчишка заставил себя отвернуться от деревни и посмотреть вперед — туда, где проходила линия обороны.

— Да что ж они весь палят, а не завалы да не окопы? — спросил Богдан. Видно было, что ему не по себе. Олег понимал друга. Обстрел унижал. Со снарядом нельзя воевать. Он попадает… куда попадает. И убивает труса и отважного, ветерана и новичка… Он низводит умение воевать до пустого места. До тупого, равнодушного ожидания…

— По веси лупить выгодней, — криво усмехнулся Йерикка. — Там склады, там припасы, укрытия, а главное — там семьи. Удар по ним — удар по боевому духу.

— Мразь нечистая, — процедил Твердислав. Йерикка усмехнулся:

— О, так ты только сейчас это понял?

— Танки, — нарочито спокойным голосом сказал Олег. — Не, я не знаю, как у вас их называют, но по виду — танки… — он лежал на краю ямы, придвинув винтовку. — И пехота, горные стрелки. Три этих танка, человек двести пехоты. Полто… ну, короче, верста.

— Так мыслишь, что и нам дело сыщется? — Богдан вложил в ствол. ГП25 осколочный тромблон.

— Вам — не знаю, мне — точно, — Олег подтянул винтовку. — Славная будет охота! — дурачась, он тявкнул, и завыл, как волк в осеннюю ночь, но трое горцев совершенно серьезно подхватили его завывание. Твердислав, вставляя выстрел в ствол РПГ, замурлыкал знакомое:

По всей линии обороны начался огонь. В ответ затрещали десятки стволов и свистяще взвыло ливневое оружие врага, осыпая позиции защитников потоками металлических сверхскоростных стрелок.

Олега все это мало интересовало и пугало. Он преспокойно целился, выбирая мишень. К его сожалению выяснилось после первого же выстрела, что «мосинка» при всех её достоинствах (и его — тоже) не предназначена для стрельбы на полтора километра даже с оптикой. А от дальнейших экспериментов его отвлек голос Твердислава — озабоченный:

— Что творят-то? Вы гляньте!

Плоские, с широченными башнями, утыканные стволами машины — «танки», как окрестил их Олег — почему-то стреляли в землю шагов за полсотни перед собой. В одном месте словно бы прямо из взрытой очередями земли ударил вверх фонтан огня…

— Так мины там, — высказал догадку Богдан. — Ей-пра, ми… Собаки!!!

В самом деле — всмотревшись, можно было различить двух собак. Точно таких, как в Вересковой Долине, большие и мохнатые, прижав уши к головам, они ползли навстречу танкам, распластываясь по земле. На широких спинах висели парные ящики, укрепленные специальной упряжью.

Йерикка, как и Олег, смотревший в бинокль, увидел, что землянин пытается

не заплакать. Пулеметы с башен зашлись вновь, одна из собак вскинулась, но продолжала ползти, волоча задние лапы. Человек послал их навстречу страшным машинам — и, верные голосу преданности, они ползли, превозмогая страх, чтобы выполнить долг. Последний долг перед хозяевами на земле…

Второй сноп разрыва обозначил место гибели еще одного пса. Олег вытер лицо рукавом ковбойки. Йерикка услышал его шепот:

— Доползи… песик…

И пес — пес дополз. Олег увидел, как он свалился под левую широкую, шире, чем у земных танков, гусеницу — и отвернулся поспешно. А Йерикка смотрел, как машину всей левой стороной оторвало от земли, гусеница потекла стальной змеей, полетели вверх какие-то горящие клочья…

В сущности, атака на этом кончилась. Оставшиеся два танка повернули, следом побежала пехота. На позициях защитников заулюлюкали, засвистели, заигогокали от избытка чувств, кое-где возникли обращенные к врагу голые задницы и другие, еще более нескромные, места…

— То все? — разочарованно спросил Богдан.

— Погоди, то ли еще будет… — пообещал Йерикка. А над полем боя уже издевательски звучал голос Гоймира:

— Йой, Чубатов! Позоришь меня что? Слово не даешь что держать? Не стать мне бегом бегать за твоими храбрами, чтоб головы им резать! Пусть хоть две-то трети до нас ногами пройдут! Молчишь что, прихвостень данванский?!

— Зря он это, — мрачно заметил Йерикка. Олег насторожился:

— Ты что-то чувствуешь?

— Та-ак… — Йерикка пожал плечами.

Несколько минут царила почти полная тишина. Потом на опушке начали появляться еле различимые фигурки.

— Они что, головой ударились? — удивился Олег. — Без прикрытия, без артподготовки!

— Стреляй, щенок! — послышался неприкрыто торжествующий мегафонный рев. — Ну, давай, стреляй! Как-то на это навьи твои посмотрят и что за место тебе определят? К Кашею без возврата — так вы говорите?! Ни одна радуга тебя не выдержит!

Олег недоуменно поднял бинокль. Чубатов как-то странно пугал Гоймира. Души умерших славян для нового воплощения в людях своего племени поднимаются в вир-рай по мосту-радуге. Тем, кто в жизни делал немало зла, помогает идти Прародитель — живое существо, давшее начало племени. Но если человек совершил, запредельное Зло — мост подламывается, и сквозь царство Озема и Сумерлы проваливается преступник законов Права еще ниже, в безвозвратное царство Кащея… Но…

— Не стреляйте! — закричал еще кто-то через усилитель. — Никому не стрелять! Никому!

— Они что, крезанулись всем коллективом?! — зарычал Олег. — Как не стрелять?!

— Он прав, — не отрываясь от своего бинокля, ответил, как огрызнулся Йерикка. — Протри стекла!

А по всей линии обороны уже слышались крики, ругательства и проклятья…

…Горные стрелки — не хангары, славяне, хоть и с юга!!! — наступали цепями, пригнувшись и прикрываясь живым щитом. Перед своим строем они гнали… детей.

Не меньше сотни раздетых догола и буквально черных от побоев детей лесовиков — от совсем маленьких до 12-14-летних. Олег напрасно метался

прицелом по строю — он не мог найти ни единой фигуры в форме: то разбитое лицо мальчика-подростка, то плачущая маленькая девочка, то девчонка постарше, не сущая на спине младшего братишку… Смотреть на это было невыносимо.

— Ближе пустить — да и гранатами, навесом! — возбужденно предложил Богдан. Йерикка покачал головой:

— Не успеем… Бросятся, добегут…

— Что ж не ложатся?! — застонал Твердислав с такой мукой, словно его пытали огнем. — Что ж не лягут, глупые?! — и закричал, срывая голос: — Ложитесь! Ложитесь, стрелять нам дайте!

— Ложитесь! Ложитесь! — ревели отовсюду десятки глоток. Пугливо вздрагивая и оглядываясь, живая стена шла.

— Не лягут, — напряженно сказал Йерикка. — Боятся…

Чувство беспомощности захватило Олега. Беспомощности и гнева, причем тоже беспомощного. В который раз осознал он, что враги не имеют ничего общего не только с кодексами чести воина, но даже просто с обычной человеческой жалостью — данваны исковеркали и перекроили их души, превратив в массу тупых скотов, не утруждающих себя мыслями, и кучку умных подонков, этими скотами управляющую… Управляющую по воле данванов же.

— Обидно… — процедил Олег. — Ах, обидно… Перехитрили…

— Переподлили, — с мучительной улыбкой поправил Йерикка. — Ну что? Пойдем к нашим?

— Станем тут, место гожее, — возразил Твердислав.

— Останемся, — легко согласился Йерикка. — и может… — он помедлил: — Может, влупим, возьмем, как говорится, грех на душу?

Три пары глаз. Таких, словно им предложили мочиться на могилу самого родного человека. Нет, даже не возмущенных — непонимающих.

— Хорошая компания, — с чувством сказал Йерикка. И улыбнулся уже по-настоящему.

И тут загрохотали, не меньше дюжины винтовок.

…Никто ничего не понял.

Наверное, даже не поняли те, кто стрелял. В таких случая за человек решает его совесть.

Просто гром винтовок перекрыл крики, и дети начали падать, побежали, кто куда метнулись, садились, снова кричали — и стало видно, как человек пятнадцать стрелков, повернувшись лицами к СВОИМ, стреляют в них почти в упор из винтовок, и падают сами, и стреляют, и падают… И кто-то отчетливо кричит — громко и надрывно:

— В весь бегите! Бегите! Мы не суки! Бегите! Не суки! Слышите?!

— А вот теперь надо быстро, — Йерикка отложил пулемет и выхватил меч и камас. — Не увлекаться и не жалеть. Пошли.

Олег вскочил, словно его позвали на день рождения к другу, на праздник. Да и было так. За несколько минут в нем успело скопиться столько ненависти к невидимым, безликим существам, что расправу с ними только как праздник и можно было расценить. Из окопов и домов выскакивали горцы и лесовики — с мечами, кистенями, чеканами, рабочими топорами-секирами — и неслись через небольшой остаток по ля, отделявший их от стада зверей, волей какой-то злой силы походивших на людей обличьем.

Олег перескочил через мальчишку (лежа на земле, тот прикрывал собой девчонку), оттолкнул еще одного (этот завизжал, как животное)… и почти столкнулся со стрелком, который вертел головой. Увидел Олега, открыл рот, и

Олег полоснул его прямо по этому рту, срубая всю голову над нижней челюстью.

Стрелки оказались совершенно не готовы ни к стрельбе своих же, ни к бешеной, неудержимой контратаке-рукопашной. Неразбериха мешала встретить врага, огнём, у многих даже штыки примкнуты не были…

Лязгала сталь, люди гвоздили друг друга прикладами, клинками, топорами, катались по земле, пуская в ход руки и зубы, и поразительно яркая кровь текла, смешиваясь с дождем и бледнея, по вытоптанной траве. В мальчишку выстрелили в упор, — промахнулись, а он дотянулся до стрелявшего концом меча, закругленным, но острым, как бритва, и распахал тому лицо наискось. Рядом катались, вцепившись друг в друга, Гоймир и офицер стрелков, пытаясь пустить в ход — горец камас, а офицер длинный охотничий нож-засапожник с отделанной серебром рукоятью. Олег вогнал свой камас под лопатку офицеру, словно добивая на охоте подранка, и тот съехал с Гоймира… Олег нагнулся, чтобы помочь князю-воеводе встать, — и пуля вырвала, опалив кожу, клок волос слева на голове, а Гоймир, все еще лежавший на земле, выстрелил из ТТ — и позади Олега рухнул стрелявший в него… Ребята не сказали ни слова друг другу — их разнесло в разные стороны, как щепки в водовороте.

Уцелевшие стрелки просто-напросто побежали, их никто не преследовал, чтобы не лезть под пули. Гоймир с несколькими своими засел за подорванным танком, куда Рван волоком притащил молодого стрелка, бледного, как смерть. Еле шевеля губами, он повалился на колени, не сводя глаз с горцев.

— Поклон князю, тварь! — Рван пнул схваченного в затылок.

— Оставь его, — Гоймир носком кута поднял голову пленного. Тот что-то лепетал непослушными губами, но Гоймир его прервал: — Смолкни и слушай. Чубатова знаешь ли? ~ стрелок молчал непонимающе, и Гоймир хлестнул его по щеке крагой: — Чубатова знаешь?! — стрелок закивал: — До него пойдешь. Скажешь так: мол, пусть сам приходит — головы собирать, а мне возни помногу. Беги!

Гоймир поднял пленного на ноги и толкнул от себя. Тот попятился, упал. Потом вскочил и побежал, издавая пронзительные вопли. Горцы, хохоча, выкрикивали оскорбления и свистели в два пальца…

…Четверо стрелков, уцелевших их тех, что начали стрелять по своим, принесли пятого на куртке. Ноги парня, обутые в тяжелые ботинки, чертили землю, и Олег без удивления уже различил на подошвах клеймо одной шведской фирмы. Значит, и там выполняют данванские заказы… Стрелок умирал — пули угодили ему в живот, пах и грудь. Положив своего товарища, на раскисшую землю возле развалин, стрелки медленно сняли каски.

Вокруг собрались горцы и лесовики. Все молча слушали, как раненый что-то бормочет, выплевывая кровь, о доме на окраине, парке и матери… Потом он затих, и молодой стрелок с непонятными Олегу нашивками на рукаве закрыл ему глаза, встав на колено. Задержал ладонь на лице умершего, выпрямился и огляделся. Сказал твердо:

— Мы хотим сражаться на вашей стороне. Примите нас…

Богдан посмотрел на часы. Это были не его часы. Его — механические, которые зимой оставил, уходя сражаться, отец — по за вчерашний день срезало с руки пулей. Часы, сорвавшись, разодрали правую щеку — Богдан как раз целился. После боя Йерикка занимался его щекой, а мальчик, угрюмо посапывая, рассматривал отцовскую «омегу». Так прочитал название на циферблате Вольг — и удивился снова тому, что циферблат сделан под здешний день, который на полчаса короче привычного ему земного… Ровный диск от удара пули превратился в полумесяц, как у нынешнего Ока Ночи…

— Дурак, — сказал Олег, — скажи спасибо, что жив остался. Если бы не часы — получил бы подарочек в переносицу…

Это было правдой. Кроме того, в тот же вечер Богдан снял новые — хорошие — часы с убитого офицера. (Они не сходили с руки, и мальчишка отрубил кисть мертвеца камасом) Но «омегу» все равно было жалко…

…До конца смены оставалось еще полчаса. Богдан молил Сварожичей, чтобы атака не начинались еще хотя бы час. Тогда еще полчаса можно будет поспать.

Полчаса — за трое суток. Раньше он никогда не думал, что это так тяжело — не спать. Сейчас за полчаса он готов был отдать руку. Левую. Правая нужна, чтобы стрелять…

Мальчишка встряхнулся и шире открыл глаза. Если бы можно было ходить, стало бы легче. Но ходить было нельзя. Он покосился вбок. Там, на обвалившейся земляной стене, спали Йерикка, Вольг и Твердислав. Дождь бил по открытым лицам, все трое лежали фактически в жидкой грязи, но не просыпались и не двигались. Подальше лежал местный лесовик, а у самой клуни — шестеро горных стрелков врага. Тоже неподвижные. Стрелки спали уже почти двое суток, лесовик — часов шесть. А будут они спать вечно.

Потому что они убиты.

Снова закрылись глаза. Богдан зачерпнул ладонью воды из лужи и выплеснул себе в лицо. Стало чуточку легче. Совсем чуточку. Он всмотрелся в поле. Там столько горелой техники, что ОНИ могут подобраться незаметно. Нельзя спать. Надо смотреть. Уже недолго…

За эти трое суток они отбили тридцать семь атак. Вольг утверждал, что тридцать пять. Твердислав — тридцать восемь. Богдан думал, что все-таки тридцать шесть, но точно не мог сказать. Уверен он был лишь в том, что атаки следовали непрерывно. Остальные соглашались.

Защитники Стрелково потеряли убитыми и выбившими из строя больше двухсот человек. Половину обороняющихся составляли теперь женщины и дети младше горцев, которым в целом везло. У Рысей был убит только один человек — Милок из четы Бодрого. Его застрелил вражеский снайпер; Милок обосновался в одном из подбитых танков и расстреливал офицеров и пулеметчиков наступающего врага, как сидячих птиц, пока его не подбили. Вытащить тело пытались дважды — не вышло. Тогда Вольг, расплевавшись с Йериккой, который запрещал ему "свободную охоту", куда-то умотал и вернулся через четыре часа. "Убил этого", — спокойно сказал он.

Но ранены оказались очень многие. Краслав и Морок выбыли из строя, у остальных воевод тоже по нескольку человек отлеживались в подвалах веси. Богдан вновь посмотрел на спящих. Левая рука. Твердислава была обмотана разбухшей от крови тряпкой. Вчера осколок снес ему часть ладони с безымянным и мизинцем. Твердислав замотал ладонь куском рубахи и подбил танк прежде, чем лишился чувств от боли и потери крови…

Упорство защитников веси, отвечавших руганью на каждое предложение "не продлевать бессмысленное сопротивление, прекратить кровопролитие и сложить оружие" до такой степени пришлось по душе горцам, что у Стахора дружинника, заикнувшегося о прорыве из окружения в горы, избили. При всем при том эти люди засыпали на позициях в перерывах между атаками, по каждому поводу ругались друг с другом, елиа пальцами и мочились там, где спали. Страх, брезгливость, стыд, мечты — все это притупилось и стерлось.

Но сражаться… О, сражаться они не переставали! Это только и оставалось, и люди с соннными глазами дебилов стреляли, без промаха и ходили в

контратаки, снова и снова отбрасывая врага… В веси не было бетонных колпаков, пушек, минных полей и противотанковых комплексов… даже гранат к РПГ почти не осталось! Были только люди. Мужественные, как герои былин, непоколебимые, как воины древности, упорные, как… люди. Этого вполне хватало и те, кто командовал операцией, давно бы отступились от этой проклятой веси, под которой уже легло тысячи полторы солдат… Но их тоже гнал приказ — и они передавали его своим солдатам, которые отказывались ходить в атаки и в тылу у которых приходилось ставить пулеметы…

…— Вольг, просыпайся, — Богдан толкнул землянина и, плюхнувшись в грязь на его месте, уснул раньше, чем понял, куда лег.

Олег сел, закрыв глаза и покачиваясь. Он уже уснул снова — сидя, — но толчок страха разбудил его.

В серой пелене дождя вдоль позиций двигались какие-то тени. Они нагибались к земле, выпрямлялись, раскачивались… Олег еще не вполне проснулся и ему вдруг представилось, что это мары плывут над землей, забирая мертвых:… Надо было встать, чтобы его не приняли за мертвеца тоже… Подошедшая совсем близко тень сказала голосом Резана:

— Вольг, ты ли?

"Неужели я так изменился?" — подумал мальчик. И ответил:

— Да.

— Они убиты или спят? — Резан (или мара с лицом Резана) наклонился.

— Спят, не забирай их, — Олег прикрыл друзей рукой. — Убирайся прочь.

— Он спит, — сказала вторая мара голосом Гоймира. — То знал я, что не выдержит он, соснет.

— Смотрит да и спит, — голос Резана. — Зря лаешь, он и не первый… Вольг, проснись!

— Я не сплю, — громко сказал Олег. И… проснулся… Гоймир уже уходил, а Резан смотрел на него, Олега.

— Одно не спи. Часом пойдут наново. Не спи, — Резан тряхнул его за плечо и пошел дальше.

— Я не сплю, — сказал вслед Олег. — Надо лечь на бруствер и… — он мысленно покачал головой и зашарил по карманам. Шарил долго, закрывая глаза и с усилием их разлепляя. Достал зажигалку и, чиркнув ею, поднес огонек к запястью.

Резкая боль проволочной щеткой разом продрала мозги. Застонав, Олег вжал обожженное место в мокрую грязь. Потом оскалил зубы и длинно, мерзко выругался.

Снаряд попал в окопы сотней саженей правее. Олег пнул Йерикку:

— Вставай.

— Да, — Йерикка сел. Глаза у него были бешеные и красные. Он сплюнул и сказал: — Я тебя убить хотел. Когда ты меня толкнул, я тебя хотел застрелить.

— И без тебя пристрелят. Буди Твердислава.

Йерикка потряс раненого за плечо. Тот молчал и не просыпался. Олег бросил другу зажигалку:

— Держи.

— Радикальное средство, — Йерикка спокойно поднес язычок пламени к плечу Твердислава, где в прорехе виднелось тело.

Мальчишка хлопнул себя по плечу левой ладонью, зарычал от боли и проснулся. Через повязку опять цедилась кровь.

— Сдохну, — сказал Твердислав, сев. — С-сдохну…

— Пошел ты, — буднично послал его Олег, пряча зажигалку, перекинутую обратно

Йериккой. — Богдана не трогайте, он минут двадцать, как лег.

Впереди разорвался еще один снаряд. В пригнувшихся мальчишек ударило грязью, перемешанной со стылой слизью трупных внутренностей.

— Гадость, — Йерикка сбросил сизые петли со спины, — опять в трупешники всадили.

— Лучше в них, чем в нас, — философски ответил Олег. — Твердислав, тебе что снилось?

— Насмехаешься? — криво улыбнулся тот, ставя перед собой гранатную сумку. — О-от, пара выстрелов — и край… Лады. Застрелиться, что ли, а?

— Давай, — буркнул Олег, — только быстрее, вон они идут, помешают… Богдан!

— Повременю, — решил Твердислав, — часом, и так убьют…

— Восемь машин, до пяти сотен пехоты, — уже привычно подсчитал Йерикка. — Вольг, прополку.

— Да вставай ты, скотина! — Олег пнул Богдана в пах и полез наверх со снайперкой. Танковый снаряд ударил в землю перед клуней, резко взлетел вверх снова и на рикошете разорвался над домами околицы.

— Йа! — выкрикнул Йерикка, выгибаясь назад. Бежавший от веси мальчишка закувыркался на земле, взрывая грязь каблуками ботинок.

— Готов, — отметил Твердислав. — Ты что, Йерикка?

— Ранили, — прохрипел тот. — Посмотри…

Твердислав задрал на нем куртку. Осколок угодил точно в шрам раны, полученной Йериккой в начале лета в бою около тела Ломка — и сидел под самой кожей. Твердислав извлек его пальцами.

— То и добро.

Мальчишка неподалеку все еще дергался, но уже по-неживому. Сверху съехал Олег, поставил винтовку, взял автомат, отщелкнув предохранитель на автоматический огонь:

— Все, пошли. Богдан, сука!

— Все-все-все, я уж не сплю, — Богдан сел с закрытыми глазами, взял свой АКМ и кассету с оставшимися выстрелами к подствольнику.

— А глаза закрыты, чтоб не так страшно было, — пояснил Твердислав. — Тридесять восьмая…

— Тридцать шестая, — возразил Олег и был послан у него же перенятым матом:

— Пошел на…!

— Кусай за…! — буднично ответил он.

— Вельботы! — Йерикка, зашипев от боли, перевернулся на спину и, уперев приклад ДП в землю, начал долбить в пару короткокрылых 'корытец", заходивших на удар от солнца. Под плоскими белёсыми брюхами вспухли облачка — и в нескольких местах веси поднялся дым. К вельботам потянулись трассы крупнокалиберных пулеметов, они заходились, но бронированные лохани, быстро маневрируя, дали еще пуск, а потом, поливая все и вся из ливневых установок, ушли прочь.

— Ракету бы сейчас! — зло сказал Йерикка и, меняя магазин, повернулся на живот. Куртка у него на спине вымокла от крови. — Ну, идите, идите сюда!

С этим призывом все были согласны. По крайней мере, в бою не засыпаешь.

Горные стрелки были уже шагах в ста пятидесяти. Так близко они еще никогда не подходили! Два танка горели, но остальные ломились напролом, давя трупы своих же и почти непрерывно стреляя из всего бортового оружия. Пехотинцы группировались за ними.

— Не могу достать! Не могу достать! — орал Олег, поливая ближний танк струями пуль из АК103, словно водой из брандспойта. Отчаянье заставило его разрядить подствольник, но тромблон танковую броню не взял, конечно. — Твердислав, сожги его! Ну же!

— Годи… годи… годи… — Твердислав возил окровавленной рукой по рукояти РПГ7. — Два-то всего счетом и осталось, знаешь ведь…

Бамм! Танковый снаряд, зарывшись в землю, поднял на дыбы здоровенный кусман земли. Олега присыпало (не первый раз за эти дни) и, пока он отрывался (точнее — откапывался, чтобы оторваться), танк с пехотой, группировавшейся за ним, подошел совсем близко. Он перевалил линию обороны, и было видно, как его жирно блестящие гусеницы выхлестывают из-под себя ошметки того, что только-только было живыми людьми.

Пятнадцать саженей. «Тандем» ПГ7ВМ на расстоянии в полтораста саженей пробивает пятидесятисантиметровую броню вместе с добавочной защитой навесного экрана.

— Пригнись! — свистнуло пламя, Олег вжался в землю, успев увидеть, как в солнечной вспышке разлетаются осколками куски брони, штопором свиваются, срываясь с креплений, плитки навесных экранов… — Хвостом в рот, в тык, по голове! Богдан, выстрел, шевелись! Идет, сука-а!!!

Танкс развороченным у носа правым бортом, изрыгая жидкое пламя и снежно-белую пену, продолжал идти. Оба его пулемета стреляли. Йерикка стрелял тоже — по пехоте, бегущей следом. Богдан с очень спокойным лицом заряжал лежащий на плече Твердислава РПГ последней гранатой.

— До хрена же было "мух"! — заорал Олег. — Где "мухи"?! «Мухи» где?!

Двое с пулеметами, поливая все очередями, выбежали из-за танка. Твердислав выстрелил снова — обоих в куски разнесло сорванной броней, танк остановился окончательно. Теперь он горел капитально — весь нос был объят жирным пламенем.

— Через низ уйдут, сволочи! — крикнул Йерикка. — В днище люки!

— Это мы читали! — и Олег швырнул под днище танка ребристую «лимонку». — Вот так! Пехота за танком, Эрик!

— Припечет — сбегут, или зажарятся, — хладнокровно отозвался рыжий горец, — на выбор.

— Еще один! — закричал Богдан возбужденно. Все разом повернулись — второй танк шел к ним через развалины сгоревшего дома, ломая обугленные брёвна, как соломинки и подминая, кроша в пыль саможженый кирпич.

— Мать… — тихо сказал Олег. И пошарил, как во сне, вокруг рукой. — Я говорил — "мухи"…

Огромная, плоская и от того казавшаяся низенькой башня танка была повернута. Он бил по веси снова и снова. Танкисты несомненно видели группу мальчишек возле клуни. И так же несомненно поняли, что у тех нет ничего серьезного.

— Бей по приборам! — Йерикка, положив пулемет на колено, резанул по броне Олег присоединился к нему.

— Иой! — Богдан сложился пополам и скатился вниз, в яму клуни. — О-о… — мальчишка зажимал правое бедро. Олег бросился выволакивать его. Оставаться в яме было смерти подобно — танк наедет, сделает два оборота… и Богдан никогда не выберется из могилы, о которой шутил несколько дней назад только погребен он будет заживо. Олег тащил Богдана, тот, стиснув зубы, помогал руками и ногой, но они срывались… Йерикка, лежа на краю ямы, стрелял вновь и вновь…

— Уходи! — закричал Олег. — Уходи, раздавят! Уходи нахрен отсюда! — но тот лишь дёргал окровавленной спиной, и Олег понял, что Йерикка никуда не уйдет, и закричал отчаянно, умоляюще: — Эрик, дурак, живи! Уходи! Живи, скотина!

"Да-да-да-да!" — соглашался «дегтярь», но Йерикка не слушал свой пулемет, он лежал наверху и стрелял, стрелял в приближающуюся броневую махину. Олег видел, как он сменил диск — спокойно, ловко — дернул затвор и снова ударил огнем.

Олег взвалил Богдана — рывком! — на плечи и, застонав от напряжения, взобрался наверх. Тут же упал — не от тяжести, стоять было опасно.

— Глянь… — захрипел Богдан. Лицо его исказилось.

Сбоку от танка появился Твердислав. Он встал в рост и движением всего тела бросил на корму связку из трех РКГЗ. Мелькнуло тугое, скатанное в яркий ком пламя взрыва, Твердислав дернулся, чтобы броситься в сторону, но правая сторона, танка толкнула его, подминая, как манекен…

— Я-а-а-а!.. — бессмысленно и страшно завыл Олег, хватаясь за автомат. Гусеницы танка повернулись, выхлестнув что-то влажное, яркое — и машина застыла. Олег бросился к ней, но Йерикка успел раньше. Он ударил прикладом в висок полезшего из носового люка механика и, едва распахнулся люк на башне, бросил туда гранату.

Твердислав полз в сторону, запрокинув белое с зеленью лицо, и Олег подбежая к нему, чтобы помочь встать. Твердислав двигался, мотая головой, как собака с перебитым хребтом, и следом за ним тянулось что-то мокро-грязное, а сам мальчишка казался слишком… слишком…

Слишком КОРОТКИМ.

Олег остановился, как вкопанный. И сглотнул удушливый ком.

Твердислав казался короче, потому что это мокрое и грязное было остатком его ног, размолотых до самых бедер. Кое-где сквозь грязь весело били ручейки крови.

— Вольг, — глаза Твердислава были спокойными, он облизнул губы, — добей меня. Скорее. Часом не больно мне, но вот станет больно…

— Нет-нет-нет… — попятился Олег, мотая головой. Это было трусливо и даже подло, но то, о чем просил Твердислав, было выше его сил!

Твердислав открыл рот и закричал, колотясь затылком о землю. Вместе с кровью потекла, бурая жижа… Прибежавший Йерикка оттолкнул Олега и, выхватив меч, ударил им сверху вниз в горло кричащего мальчика, а потом, обернувшись, хлестнул Олега по щеке:

— Ты что, спятил?! Ты…

— Ре-бя-та-а-а-а!!!

Сразу пятеро стрелков выскочили из-за горящего танка, как черти из адской подворотни. Они предпочли не гореть и не бежать, а атаковать растерявшихся горцев. У Богдана заел автомат. Выстрелами из «вальтера» он свалил одного, но тут же был вновь вынужден укрыться в родной клуне и звать на помощь старших мальчишек.

Олег нажал на спуск подствольника, забыв, что он разряжен. Йерикка поступил умнее — бросил во врагов гранату и сам рванул вперед, строча из пулемета; навстречу ему выскочили двое. Высоченный стрелок ударил по «дегтярю» ногой и замахнулся на горца штыком. Олег вскинул свой автомат, чтобы срезать врага, но на него сбоку прыгнул второй — с ножом в руке. Сбитый ударом тела, Олег рухнул наземь.

Упав, он перекатился через плечо и, оказавшись на четвереньках, поймал

руку противника с ножом, пнул его в колено и швырнул через себя — нож полетел в грязь. Олег навалился сверху на упавшего, ничком врага и, хрипя от ненависти, всем весом своего тела и злости вдавил его лицо в жижу на земле — и держал до тех пор, пока тщетно пытавшийся сбросить мальчишку стрелок, не перестал дергаться.

Йерикка, сидя на корточках, стирал грязь с пулемета. Его противник лежал на спине, лоб заливало синюшное пятно, глаза были закачены под: веки

Дым от горящих танков мешал смотреть, но, судя по звукам, атака захлебнулась. Олег, ругаясь, извлек Богдана из ямы и перевязал сильно кровоточащую, но не опасную рану в бедре. Йерикка, стоя над телом Твердислава, медленно сказал:

— Он погиб, как герой, бедняга… Два танка сегодня. Спас нас всех…

— Похороним его? — спросил Олег. Спать не хотелось, но мальчишка знал по опыту — сейчас схлынет напряжение, и…

— Пожалуй, — Йерикка кивнул на снарядную воронку неподалеку.

Олег поднял убитого друга. Друга? Нет, пожалуй. Своими друзьями в чете он мог назвать Йерикку, Богдана… ну, еще — Гостимира. Просто этот парень был ОДИН ИЗ НИХ. Может, и не друг. Но боевой товарищ, погибший своем посту.

Твердислав был легче, чем при жизни, хотя с мертвецами вообще-то наоборот. Олег бережно опустил его в воронку, не замечая, что пачкается в крови. Закинул, лицо убитого остатками его плаща. И кутами начал сгребать землю в воронку.

— Погоди, — подошел Йерикка с лопатой, бог весть где взятой, — я быстрее.

Он еще не успел закончить свою работу, когда из веси прибежал мальчишка — он тащил котелок тушеного с овощами мяса, а за плечами — аж четыре одноразовых американских М72А2. Бухнув все это добро наземь, он сообщил:

— Принес, вот.

— Где ты раньше был?! — вдруг взорвался Олег, сжимая кулаки. — На десять минут раньше, и… а теперь — видишь?! — он в осатанении ткнул в сторону засыпанной воронки. — Там мой друг лежит! Он танк гранатами взорвал! Гранатами, потому что траханых РПГ…

— Будет, что он-то виной? — угрюмо спросил Богдан. — Есть станем лучше… Да и ты садись, — обратился он к хмурому парнишке.

Одних лет с Богданом — но мельче, босой, в куртке на голое тело, висевшей мешком, и подвернутых штанах, мальчишка был голоден, если судить по тому, как он ел. Горцы же снова начали засыпать, но по всей линии опять зашумело, залязгало — начиналась атака, и не с кем Олегу было спорить, какая по счету…

— Так, — Йерикка прикрыл кастрюлю трофейной каской, — потом доедим… Молодые люди, дым меня раздражает, предлагаю выдвинуться за эти горящие гробы.

— Принято единогласно, — Олег вытер ладони о траву и подхватил все четыре РПГ.

Они перебежали под прикрытием дыма саженей на двадцать вперед и залегли среди перепаханной земли рядом с тремя лесовиками. Олег только теперь заметил, что мальчишка поперся следом за ними — он нес «архар» убитого Твердислава, обоймы рассовал в глубокие карманы куртки.

— Шел бы ты к родным, домой, — уже беззлобно посоветовал Олег, раздвигая трубы РПГ для стрельбы.

— Я из Панкова, — мальчишка нахмурился сильнее прежнего, потом с каким-то вызовом взглянул на Олега:- Сообразил, городской?

— Въехал, пожал плечами Олег. Собственно, ему было плевать — в веси, возможность погибнуть была не меньше, а то, что мальчишка решил умереть с

оружием в руках, не заслуживало ничего, кроме одобрения.

На этот раз Олег опоздал со снайперкой — пока пробирались на новую позицию, враг оказался уже на дальности действительного огня из автоматов.

— Две танка, еще две машины, две скорострелки, двести сажен! — выкрикнул Богдан.

— Подпустим на семьдесят, — решил Йерикка.

Олег выпустил навесом по пехоте два тромблона. Один из лесовиков молча сунулся лицом в приклад своего карабина — пуля угодила ему в левое ухо. Одна из машин, объезжая широкую воронку, подставила бок — Богдан выстрелил почти мгновенно из РПГ и со смехом отбросил использованный выстрел; машина загорелась, пехотинцы-десантники посыпались через люки…

— Беречь для танков! — предупредил Йерикка. Но один танк уже горел — его подожгли откуда-то слева. Сперва загрохотал АГС, его поддержал второй, но тут же пара вельботов, вырвавшись откуда-то из-за деревьев, начала утюжить позиции.

— Сволочи! Ах, сволочи! — застонал Йерикка, перекосишись. Олег его вполне понимал. Вельботы безнаказанно и красиво ходили над позициями — когда же они ушли, то АГС больше не подавали голоса.

Потом все начало куда-то подниматься, взлетать — и рухнуло…

…Олег очнулся оттого, что его кто-то целовал и при этом зачем-то бил кулаком в грудь. Мальчишка открыл глаза — и увидел над собой Богдана. Тот заулыбался и что-то сказал, но Олег не понял, что. Его стошнило. Отплевываясь, он попытался сесть, но Богдан придавил его к земле:

— Лежи, что ты!

Только теперь до Олега дошло, что бой идет, и вообще, наверное, прошла минута, а то и меньше. И ещё — что Богдан делал ему искусственное дыхание

— Жив? — раздался голос Йерикки. Олег приподнял голову. Йерикка стрелял из-за выброшенной взрывом земли. Рядом с ним отстреливался лесовик. В паре шагов — мальчишка. Второго лесовика не было видно.

— Живой он! — весело откликнулся Богдан, хватая автомат. — Ты лежи, лежи одно, — он коснулся плеча Олега, и бросился к остальным.

— Танк, танк! — заорал лесовик, хватая РПГ. Олег повернулся на бок, нашарил автомат, сменил почти опустошенный магазин и пополз вперед.

Танк был саженей за двадцать. Еще ближе двигалась легкая машина, возле нее бежали и стреляли солдаты, Олег видел их лица, нашивки на форме и даже цвет глаз. Лесовик выстрелил из РПГ, но танк шел… и лесовик встал на колено, подхватывая вторую «трубу», а потом — упал, упало то, что выше пояса, срезанное очередью пулемета. Олег достал из мешанины посеченных кишок склизкую трубу и выстрелил в танк. Одновременно Богдан выстрелил во вторую машину и поджег ее. Олег тоже попал, но танк шел, хотя пушка его молчала, и из дыры в маске валил дым. Зато пулеметы захлебывались, и гусеницы мощно взрывали землю, гипнотизируя Олега — он хорошо помнил, как они обходятся с живым человеком и сейчас чувствовал, что готов бежать, ноги напряглись против воли. Вскочить и бежать. Бежать, бежать, пока не стихнет за спиной этот тупой, мощный лязг, заполнивший собой весь мир! На месте остаться помогло трезвое понимание — стоит оторваться от земли, и он будет тут же убит.

Мальчишка скручивал каким-то тросом три противотанковые гранаты и брикет тротила — с трудом удерживая на весу четырехкилограммовую связку. Олег не сразу понял, зачем он это делает. Понял, лишь когда взглянул в лицо паренька — упрямое, злое, с черными на белом пятнами веснушек, но в то же время вдохновенное. Поняв же, заорал:

— Дай сюда! Я поползу! — но мальчишка, вывернулся почти из самых рук, больно звезданул Олега босой пяткой в глаз и выкатился из-за земляного холма. Полежал, перевернулся на живот и быстро, ловко пополз, вжимаясь в землю.

— Стой! — Олег рванулся за ним, но Йерикка дернул его назад:

— Прикроем его!

В самом деле — пехотинцы сообразили, что к чему. Но три ствола размели мальчишке дорогу. Он на секунду задержался у подбитой машины, поправляя свою связку, махнул рукой горцам и пополз дальше.

— Он же не сможет ее кинуть, то тяжко, — прошептал Богдан.

— Он не станет ее кидать, — тихо ответил Йерикка.

— То как? — расширил глаза Богдан. Вместо ответа Йерикка обнял его за плечо и, помедлив, сказал:

— Смотри, горец, как надо умирать.

Мальчишка поднялся в рост в шести шагах перед носом танка. Видно было, как пули прошили его насквозь, а потом он упал под гусеницы, вскинув над головой руки со связкой, ударившей по броне.

Олег, Йерикка и Богдан видели, как мальчишку разодрало в куски гусеницей… а потом сверкнуло пламя — ослепительно-магниевое, не гранатное. Подброшенная сдетонировавшей боеукладкой, башня танка взлетела и закувыркалась прочь, вращаясь, как тарелочка-фрисби…

— Имя-то его как? — спросил. Богдан. — Как имя-то его?!

И тогда Олег оказал слова, которые десятки раз слышал на Земле, но не воспринимал всерьез — они были далекими, эти слова, они не имели отношения к его, Олега, повседневности… а сейчас вдруг придвинулись, дохнув в лицо сталью, гарью и кровью, сделавшись близкими… Олег сказал:

— Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен… Что еще тебе, Богдан?