"Правда и вымысел о советских евреях" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)

Глава 8 Страна Ашкенази

Если изучать историю, а не сочинять подловатые расистские сказки, мы увидим: к XVI веку окончательно сложился новый еврейский народ — ашкенази.

Сложился он из множества разных потоков разного времени. В крови ашкенази смешалась кровь евреев, пришедших из Германии, евреев Персии, бежавших на Кавказ и влившихся в состав Хазарского государства, с кровью евреев Византии, живших в Причерноморье с античных времен. Наверняка есть примесь и других еврейских народов. Самыми многочисленными предками ашкенази стали славяне и хазары. Прошли века, пока варево упрело, улеглось, отлилось в понятные всем формы.

Народ ашкенази, в отличие от евреев Европы, был единым в разных государствах. В Европе евреи Франции существенно отличались от немецких, а те и другие — от итальянских: и языком, и обычаями.

Этот еврейский народ имел свою территорию, — ашкенази не жили западнее Эльбы и восточнее Днепра, севернее Литвы и южнее Болгарии. В Византии жили уже совсем другие евреи, византийские.

Существует народ ашкенази, и этот народ имел свой язык и общую в разных странах культуру. Он имел свою страну: Страну ашкенази — со своим климатом, природными условиями, деревьями и животными. Ашкенази не имели собственного государства, но у них есть своя страна. Ведь и курды живут в Турции, Иране и Ираке, своего государства у них нет, своя страна, Курдистан, у них, конечно же, есть. Так же точно нет своего государства у басков в Испании, туарегов в Северной Африке, живущих в Алжире, Тунисе, Чаде, Мавритании, Марокко.

На этой же территории живут и многие другие народы. У некоторых из них есть свои государства — например, у немцев, венгров или у русских, но Речь Посполитая официально говорит не по-немецки и не по-русски, а по-польски и на этом языке ведет свою документацию.

У некоторых народов — валахов, цыган, караимов, греков — тоже нет своего государства — нигде. И тем не менее это тоже их страна, их территория обитания. Если хотите — ареал распространения.

У евреев ашкенази есть даже больше оснований считать эту территорию своей — этот народ и возник на территории Польши и Западной Руси (кроме Поморья).

Страна Ашкенази, страна народа без государства, зависит от воли государственных лиц, от их решений. Затеют вообще выгнать евреев — и выгонят. Захотят позвать еще каких-то других евреев — например, из Персии — позовут.

Даже решения, не имеющие к евреям, казалось бы, никакого отношения, отзываются на их судьбе, и очень сильно. Вот объединилось Великое княжество Литовское и Русское с Польшей в одно государство, и притом две трети территории княжества вошло прямо в Польшу, в коронные земли. О евреях, живущих в разных точках Страны ашкенази, никто при этом и не думал, но именно после этого стали возникать три ветви идиш: польская, украинская и литовско-белорусская. Судьбы евреев в трех частях своей Страны ашкенази стали расходиться. Условия их жизни стали различаться, они контактировали с народами, которые вели себя по-разному, считали важным или неважным разные вещи, и конечно же, это сказывалось на национальном характере.

Убежденный в действенности законов, любящий юмор польский еврей; спокойный белорусский еврей, которому не хватает только вислых усов; нервный, привыкший в любую секунду отвечать агрессией или бегством украинский — это люди одного народа. Возможно, ашкенази просто не хватило исторического времени для того, чтобы распасться на три народа, как распались русские на белорусов, малороссов и великорусов.

На стыках межнационального общения у евреев неизбежно возникал интерес к культуре «титульного народа»; появлялся слой евреев, читающих по-польски не только записки от булочника или указы местного райцы, но и художественную литературу. На стыке культур рождалось явление, которое я рискнул бы назвать «еврейской Польшей». У живших тут ашкенази сохранялся свой взгляд на очень и очень многое. Осваивая культуру, они вовсе не становились такими же поляками, как этнические поляки. Ведь и марраны в Испании, несмотря на формальный переход в христианство, сохраняли свою специфику, да как долго! И во всех странах, где такие исследования проводились (Франция, США, Италия, Россия), выяснялось — евреи чем-то отличаются от остального населения. Впрочем, точно так же отличаются от французов живущие в стране итальянцы. И уж точно отличаются от немцев живущие в Германии турки или те же итальянцы.

Но культуру — осваивают, духовно становясь не просто случайными жителями страны, а именно польскими евреями. Порой польскими патриотами, ценителями ее культуры, истории и литературы.

Так же возникают и «еврейская Украина», «еврейская Белоруссия», и не их вина, что эти страны в культурном отношении очень уж проигрывают Польше. Даже живя в Минске или в Полтаве, еврей чаще ассимилируется как поляк.

Еврейская Польша, еврейская Украина, с XVIII века, с завоеванием Речи Посполитой Российской империей — и еврейская Россия возникают все в одной и той же стране. В Стране ашкенази, на стыке с культурами других народов одного-единственного — все тех же ашкенази.

У Страны ашкенази даже возникло некое подобие своего правительства.

Польские короли XV и XVI веков обычно покровительствовали евреям. Сигизмунд I в 1507 году подтвердил льготные грамоты прежних королей. Богатые евреи при нем брали на откуп сбор казенных налогов и пошлин, арендовали королевские имения и всегда умели извлечь из них немалый доход. Этот король поставил одного такого еврея старшиной над всеми литовскими евреями. Богатый брестский еврей, главный откупщик и сборщик податей в Литве, Михаль Иезофович, получил право непосредственно сноситься с королем по всем еврейским делам и представлять все еврейство Литвы. Он имел право «судить своих соплеменников по их собственным законам», взимать с них установленные подати и так далее.

Преемник Сигизмунда I, Сигизмунд II Август еще расширил права еврейских общин в их самоуправлении. Еврейское слово «кехила» превратилось в польское «кахал», а потом и в русское «кагал». Теперь раввины и старосты могли судить непослушных или совершивших преступление по законам Моисея и Талмуда (то есть по законам двух- или трехтысячелетней давности) и приговаривать виновных даже к очень строгим наказаниям, кроме разве что смертной казни. Стефан Баторий в 1580 году дал еще несколько новых льгот.

В результате всех этих мер «евреи составляли в Польше особое сословие, управлявшееся во внутренней жизни своими выборными представителями, светскими и духовными».[72]

Члены кагальных советов каждой общины избирались каждый год в дни Пасхи путем голосования и жребия. Во главе кагала стояли старосты, числом 3 или 4 человека (роши). За ними стояли почетные особы (тувы), судьи (даяны), попечители и старосты учебных заведений (габаи).

Кагал делал раскладку налогов, вносил деньги в казну от всего кагала, заведовал синагогами, кладбищами и всеми благотворительными заведениями, заведовал обучением юношества, разбирал тяжбы, выдавал ссуды, давал документы на недвижимое имущество.

Но и это не все! Для решения сложных судебных вопросов, которые не удавалось решить внутри кагала, ежегодно устраивали съезды раввинов и старшин. Делали их обычно на ярмарках, особенно часто в Люблине.

Потом создали постоянно действующий Сейм, или Ваад, в масштабах всей Польши, уже не только для решения спорных вопросов, но и как своего рода еврейское правительство. Такой сейм назывался «Сейм четырех областей», «Ваад арба арацот», потому что в нем участвовали уполномоченные от четырех областей государства: Великой Польши (главный город — Познань), Малой Польши (Краков), Подолии (Львов) и Волыни (Острог и Владимир). То есть в него входили представители всех главных общин Польши.

«Сейм четырех областей» решал сложные судебные случаи, разъяснял законы, издавал новые постановления относительно общественного и духовного быта евреев — то есть был своего рода правительством.

В Литве был свой Ваад, в котором участвовали раввины и кагальные депутаты от пяти главных литовских общин: Бреста, Гродно, Пинска, Вильны, Луцка.

Не надо считать, что все было так уж идиллично. «Демократические принципы, лежавшие в основе кагала, были рано попраны олигархией… Кагал нередко становился даже поперек пути народного развития», — так считал такой серьезный историк, как Ю. И. Гессен: «Простолюдины не имели фактически доступа в органы общественного самоуправления. Кагальные старшины и раввины, ревниво оберегая свою власть… держали народную массу вдали от себя».[73]

И даже: «Кагалы, не пользуясь авторитетом в народе, поддерживали свое господство благодаря именно содействию правительства».[74]

Руководителей русской общины по заслугам называли «мироедами». Весьма справедливое название для тех, кто сидел на шее у общинников, используя их труд и свое привилегированное положение. Мироеды… но тут не русский «мiр», тут еврейский кагал. Хорошо, пусть будут они «кагалоеды»!

А рядовому еврею не было никакого исхода. Деваться ему, бедняге, некуда. Должен он всегда, всю жизнь, от рождения до смерти, жить в кагале и слушаться его старейшин, знать свое место. Выйти за пределы кагала он не может, решать свои вопросы за пределами кагала — тоже не может. На стороне кагала — и религиозная власть. Если еврей проиграет еврейский суд и обратится в польский, он тут же подвергается херему — отлучению, анафеме. То есть фактически извергается из общины.

Кагальная система ставила крест на всякой возможности еврея быть независимым человеком — как всякий европейский горожанин, гражданин средневекового города. Кагал консервировал общественную психологию в тех формах, которые сложились не только до появления вольных городов и их граждан, но и до античной эпохи.

«Зато» если еврей будет верен общине, будет делать не карьеру самостоятельного специалиста или предпринимателя, а «кагалоеда», он может подняться в руководство общины и даже стать членом Сейма-Ваада, еврейского парламента в масштабах всей Польши. Чем отличаются люди, которые хотят быть независимыми специалистами и предпринимателями, от «кагало- и мiроедов» — об этом подумайте сами.

Такой глобальной организации, такого государства в государстве никогда не было ни в какой другой стране. Не только в разобщенной Германии, где каждое княжество и чуть ли не каждый город жили по своим собственным законам, но даже в централизованной Англии. Даже в изобилующей евреями Испании не было ничего подобного. Разве что в Багдадском халифате, где вавилонские первосвященники-экзархи могли представлять весь еврейский народ перед лицом Калифа… Но вавилонские экзархи были из рода Давида — своего рода пережившие свою эпоху еврейские цари, если угодно. А в Польше все кагальное начальство выбиралось… И получается, что еврейское государство в государстве все-таки было по-европейски демократическим.

Наверное, многим евреям это нравилось — в Польше кагальная система максимально приближалась к тому, что можно назвать еврейским государством… Без территории, границ и армии, но «зато» со своей организацией, законами и культурой. Лишь немногие евреи могли жить всю жизнь, вообще не входя в контакт с гоями, но, во-первых, были и такие. Во-вторых, даже те, кто постоянно торговал с гоями, должен был избегать только одного — совершать тяжелые преступления против них. Например, если еврей убивал гоя, его судил польский суд. Но обокрасть или обмануть гоя — и в польском суде уже будет представитель кагала. То есть свой, кагальный суд — это суд; он заставит тебя отдать деньги, да еще и дополнительно накажет за то, что ты подвел, «подставил» остальных. Но перед гоями тебя закроет широкая грудь кагальных старшин, и если ты не входишь в «гойский» мир, то и противостоишь ты этому миру не один.

А если ты ведешь себя корректно, то можешь и вообще прожить всю жизнь, почти не видя гоев, не зная их и почти не умея говорить на их смешном и неприличном языке.

Большинство ашкеназских евреев всю свою историю были удручающе, убийственно бедны. Они постоянно мечутся в попытках заработать хоть что-нибудь, а ни на что другое у них нет ни времени, ни сил. Характерная деталь: когда в конце XVIII века австрийский император Иосиф II своим указом о веротерпимости разрешает евреям покинуть свои гетто и штетлы, мало кто может воспользоваться этим разрешением: на это у евреев нет денег.

А ведь в Польше, Пруссии и в Российской империи живут точно такие же евреи в таких же точно штетлах — только в Российской империи никто не выпускает их из черты оседлости, вот в чем разница.

40 % из них — арендаторы, хозяева постоялых дворов и мелкие торговцы. Такие мелкие, что у многих из них даже и лавки своей нет, и они торгуют с лотка какой-нибудь мелочью. 33 % евреев — ремесленники и работники по найму. Хорошо, если у них есть постоянная работа. 10 % — раввины, служители синагоги, сотрудники кагала на «освобожденных должностях» — так сказать, управленческая верхушка еврейского «государства в государстве». Учитывая бедность абсолютного большинства евреев, штаты этого «государства» приходится признать сильно раздутыми. 2 % евреев ашкенази можно поздравить — это купцы, владельцы своего дела или своего крупного капитала. Это единственные люди, чье настоящее позволяет им не бедствовать, а будущее гарантировано.

«…почти повсюду Польша была обязана евреям спасением торговли и ремесла», — констатирует польский автор XVIII века. Немецкий путешественник высказывается менее восторженно и куда более раздраженно: «Евреи здесь многочисленны до ужаса. Не только вся торговля в округе в их руках, но они поддерживают связь с другими провинциями королевства… Когда путник въезжает в город… опять ему нет от них спасения. Набрасываются на него двадцать, тридцать и более мужчин и женщин и силой всучивают ему свои товары».

Вряд ли евреи и впрямь силой заставляли бедного немца купить что-либо, но вот уже в конце XIX века английский путешественник Вильям Кокс дает такую оценку: «Число евреев сейчас огромно, и в определенном смысле они захватили в свои руки всю торговлю в стране, благодаря проворству этого особого народа, за счет ленивой шляхты и угнетенных крестьян».

Это высказывание тоже звучит несколько раздраженно, но тут раздражение прорывается уже не по адресу евреев, а скорее «ленивой шляхты» и «угнетенных крестьян».

Но и «проворство этого особого народа» не приносит ему счастья… по крайней мере, такого уж огромного богатства. Современный израильский учебник, авторам которого нет нужды выдумывать и которые проявляют большой интерес к духовной жизни «рядовых евреев», так описывают «типичного ашкенази» этого времени: «Он живет в большой бедности. Все время опасается за свой заработок, которого может лишиться по воле аристократа, короля и даже крестьянина. Его семья и жалкое имущество постоянно под угрозой. Он отчаялся дождаться близкого избавления, утратил веру в своих вождей. Раввины, от которых он ожидал духовного руководства и наставлений, как ему следует поступать, чтобы быть „хорошим евреем“, насмехаются над ним и презирают за то, что он из „простого народа“, не учит Тору и не слишком тщательно соблюдает заповеди. Кроме страха пред шляхтичем, он испытывает страх перед гвиром (так называли богачей-кагалоедов. — А.Б.)».

И при этом он вовсе не становится «поляком Моисеева закона», а остается, уж не знаю, хорошим или плохим, но евреем. Причем евреем, ведущим традиционную племенную жизнь, очень далекую даже от внешней, от европеизации.

Весь XVIII век, а уж особенно XIX век изменяет жизнь и быт украинцев и белорусов, в меньшей степени — и поляков. Они все меньше и меньше становятся туземцами. Грубо говоря, все больше людей привыкают к форточкам в домах, носовым платкам и чистке зубов.

Все больше людей живут не общинной жизнью крестьян, а ведут образ жизни горожан, самостоятельно решающих свои проблемы, — в индивидуальном порядке, без отеческой помощи старейшин и «уважаемых людей». Их быт и образ жизни все приближается к быту и образу жизни народов Центральной и Западной Европы.

А в те же полтора века жизнь штетла, как в заколдованном сне, продолжает двигаться по все тому же средневековому кругу. Это касается и социальной, и самое главное — духовной жизни местечка. Что бы ни происходило в Польше и во всем мире, как бы ни воевала Франция с Российской империей, как бы ни бесчинствовали гайдамаки Палия и Гонты, что бы ни говорил Тадеуш Костюшко на краковской площади Рынок, а все так же собирались евреи в кабачках спорить, зачем ученый, живший триста лет назад, поставил именно в этом месте запятую в своих комментариях к комментариям на комментарии Талмуда — как это было и триста лет назад, когда мимо таких же точно кабачков и таких же точно бородатых евреев в таких же точно шапочках-кипах гремели копыта по мостовой: мчался к своей Эстерке король Казимир III.

Так же качали головой седобородые импотенты, ослепшие над Талмудом, так же сыпали из ветхозаветных бородищ на страницы пыль веков пополам с перхотью: «суета сует и всяческая суета…» Так же вели малышей первый раз в хедер, как это было и сто, и пятьсот лет назад. Так же произносила слова, которым тысячи лет, невеста в синагоге, с полной покорностью принимая женскую судьбу — стать мамой, потом бабушкой, состариться и умереть в мире, который остается неизменным, повторить судьбу неисчислимых поколений невест, так же стоявших перед раввином со времен Вавилонского пленения. И так же оставался еврей покорным наследию веков, традиции, Талмуду и, конечно, кагальной верхушке.

И еще одно…

Получается — евреи могли казаться полякам и украинцам очень прагматичными людьми, даже просто помешанными на материальной стороне жизни. Но духовно жили они в совершенно иных измерениях.

Весь бурный XVIII век в муках рождался новый народ — украинцы. Бунтовали гайдамаки, дым поднимался над горящими штетлами и над шляхетскими фольварками. Корчилась под сапогами солдат трех империй Речь Посполитая. Где-то далеко, на западе, грянуло что-то непонятное — Французская революция, которую спустя немного времени одни нарекут Великой, а другие — Проклятой. Придет Наполеон, и вся Европа закрутится в метели сплошных войн на добрые 23 года — с 1792 по 1815-й. Только после Ватерлоо, после августа 1815 года, люди перестанут убивать друг друга, и воцарится долгожданный мир.

Для европейца трудно представить себе, что в Европе, в самом центре событий, может существовать огромное общество, которое совершенно нейтрально ко всем этим событиям. Ведь не только человек, живущий в Германии или в Польше, но даже житель окраин Европы — Ирландии или острова Сицилия, по которым не ходили армии, уж во всяком случае был в курсе событий.

Но в Европе было это огромное сообщество — примерно миллион человек, которые жили в Речи Посполитой, а потом, с 1795 года, в Пруссии, Австрийской и Российской империях, то есть в местах, где развернулись как раз самые что ни на есть судьбоносные для всей Европы события. И армии ходили по этим местам, и революции гремели, и поляки несколько раз восставали против Пруссии и Российской империи. А евреи в Стране ашкенази — этот миллион человек — жили так, словно к ним это не имело отношения.

Даже интеллектуальная элита Страны ашкенази испытывала только очень слабое влияние внешнего мира. Так, еле уловимый ветерок. Напрасно мы будем искать имена герцога Веллингтона, Пита, Робеспьера или маршалов Наполеона даже в сочинениях ученейшего Виленского Гаона. Религиозные споры внутри самого иудаизма, животрепещущие выяснения, какой раввин, живший в XVI веке, возразил другому, жившему в XIII веке. Вот круг интересов.

Наполеон еще известен ашкенази, но и то по большей части благодаря эмансипации евреев во Франции, созыву Синедриона. Даже в самых грандиозных событиях современности евреи видели одну только волнующую их тему: еврейскую. В целом же происходящего вокруг они не знали и не понимали. И не хотели знать и понимать.

Такая линия поведения совершенно не характерна для сефардов, но она прослеживается, кроме ашкенази, и у немецких евреев, в том числе той их группы, которая попала во Францию после присоединения Эльзаса. Патер Мабли, выступая в Конвенте, утверждал: «Название „евреи“ носит не религиозная группа, но народ, живущий по особым законам, по которым он жил в прошлом и которыми хочет руководствоваться и в дальнейшем. Считать евреев гражданами Франции — это то же самое, что решить, будто англичане или датчане, живущие во Франции, но продолжающие считать себя представителями другого народа, могут быть французами».

Патер Мабли прав — все европейское Средневековье евреи были иностранцами в любой стране проживания. Французское общество оказалось первым обществом, которое способно включить в свой состав евреев — для этого нужно было счесть религию частным делом каждого и определять «своего» по гражданству страны, а не по национальному признаку.

Но ведь и французские евреи, в конечном счете, приняли другое решение, когда отвечали на вопросы Наполеона: не быть во Франции «принципиальными иностранцами», а стать «французами Моисеева закона». И французы и евреи сделали выбор.

Такого выбора в Польше никто евреям и не предоставлял, но ведь и они не особо стремятся что-либо переменить в своей жизни.

«…жизнь в гетто (в Западной и Центральной Европе. — А.Б.) и в местечке отличалась и психологически. Жизнь в гетто была городской и космополитичесгой; жизнь в местечке была деревенской. Несмотря на ограничения связи с внешним миром, евреи гетто могли поддерживать с ним контакт, могли общаться с учеными, коммерсантами и финансистами. В то же время евреи из местечка имели дело лишь с невежественными крестьянами и глупыми, чванливыми и необразованными землевладельцами-феодалами. Евреи на Западе были в курсе последних достижений науки, участвовали в политических движениях. Восточные евреи погружались в бездну мистицизма и суеверия… Евреи в Польше, России и Литве были частью мира деревень и крестьян».[75] Так с разухабистостью журналиста разделывается с евреями Восточной Европы мистер Даймонт (и не забудем, как низко ценится евреями «принадлежность к миру деревень и крестьян»).

Искать ли причину в отсталости Восточной Европы? Но в XIII–XIV веках вся Испания, и в том числе испанское еврейство, стояла на гораздо более низкой ступени интеллектуального и культурного развития, чем Польша в XVIII веке, а сефардам это вовсе не помешало активно участвовать в общественной и политической жизни.

Не говоря о Хазарском каганате VIII–IX веков. Не говоря о Египте Птолемеев. Не говоря о Вавилонии VI века до Рождества Христова. Может быть, все-таки не только культурная отсталость тут срабатывает, но и другой национальный характер? Национальный характер еврейского народа, говорящего на идиш, живущего в штетлах, происходящего от хазар по крайней мере процентов на семьдесят?

В наши дни становятся популярны «герменевтические» исследования — изучение «тайной», или «закрытой», истории человечества. То есть истории каких-то тайных орденов, закрытых групп, в идеологию и практику которых почти невозможно проникнуть и которые-то, как «выясняется», и управляют человечеством, направляя его историю.

Что миром правят масоны — не уверен, но факт: вся еврейская история, а особенно история евреев ашкенази, по крайней мере до середины XIX века, — это «герменевтическая», закрытая от мира история. Не потому, что евреи подчиняются тайному Мировому правительству или масонам, построившим Иерусалимский храм. И не потому, что «они» сознательно не допускают иноземцев до изучения этой истории (захоти русские изучать еврейскую историю! Представляю, какой восторг у евреев это бы вызвало!). А потому, что их история никому ни за чем не нужна. Евреями просто не интересуются ни русские, ни поляки, ни литовцы, ни австрийские и прусские немцы.

Просвещение-Гаскала с ее идеей приобщения евреев к европейскому просвещению в XVII веке еще вызывает какой-то интерес… Но в основном не к еврейскому народу и к его истории, а скорее к тем отдельным интеллектуалам, «салонным евреям», которые сумели войти в немецкое общество и рассказать о своей приверженности иудаизму на хорошем немецком языке. Интересны и попытки евреев модернизировать жизнь своих общин по европейскому образцу… Интересно уже из гражданских побуждений: на глазах возникает новая общность немцев — «немцы Моисеева закона». Но общество христиан даже в Германии очень плохо представляет, чем живет еврейское традиционное общество.

То есть и между христианскими народами не всегда хватает взаимного понимания. Немцам не очень понятно, что такое икона Матки Бозки Ченстоховской и почему за нее так цепляются поляки. Полякам может быть плохо понятно, почему русские так любят неудобный, чересчур холодный Петербург и не хотят принимать католицизма. Но границы между национальными культурами христиан проницаемы. Тем более что есть между этими народами взаимное уважение и есть вполне реальный практический смысл — учить языки друг друга, знакомиться друг с другом.

Особого уважения традиционная еврейская жизнь не вызывает. Уж да простят меня потомки евреев, но чересчур она «туземная» — грязная, нелепая, далекая от соблюдения элементарных культурных норм. Что видит поляк, русский и немец в «штетле»-местечке? Грязные кривые улочки, обшарпанные домишки, все ту же грязь и полчища насекомых в домах, нелепую и тоже не всегда чистую одежду, полную невоспитанность большинства обитателей местечка.

Опасаясь обвинений в пресловутом антисемитизме, я приведу слова злейшего врага евреев, их писателя Шолома Рабиновича. В одном из его рассказов главный герой находит на станции немца — представителя торговой фирмы, который должен прожить близ станции несколько дней, и приглашает к себе на «штанцион». Вот немцу стелют постель, а он «чем-то недоволен, не нравится ему, видно, что перья летят, крутит носом и начинает чихать, на чем свет стоит!».[76]

И далее: «Поначалу, когда легли, слышу, мой немец спит, не сглазить бы, сладко, храпит как-то странно, сопит, как паровоз, свистит и хрипит, как недорезанный бык, и вдруг вскакивает, кряхтит. Ойкает, фыркает, почесывается, плюется и ворчит, потом поворачивается на другой бок, опять храпит, сопит, свистит и снова вскакивает, плюет и ворчит… И так несколько раз подряд, а потом как спрыгнет с кровати, и я слышу: мой немец швыряет на пол одну подушку за другой и с особенной злостью произносит какие-то странные, непонятные слова: „Цум тейфель! Сакраменто! Доннер-Веттер!“ Подбегаю к дверям, смотрю в щелочку: мой немец стоит на полу в чем мать родила, скидывает подушки с кровати, плюется и сыплет проклятиями на своем языке — спаси Господи и помилуй!

— В чем дело, — говорю, — господин немец?

И отворяю дверь.

Тут он как налетит на меня с кулаками, уничтожить хочет… Хватает за руку, подводит к окну и показывает, как всего его искусали, потом выгоняет меня и захлопывает дверь.

— Какой-то сумасшедший немец! — говорю я жене. — Чересчур изнеженный! Показалось ему, что его кусают, так он уж из себя выходит!»[77]

Немец оказался хитрый и отомстил еврею очень хитро: слал ему письма, «забывая» полностью оплатить доставку, и бедняга доплачивал от 12 копеек и до 1 рубля 12 копеек за счастье прочитать целую порцию преувеличенных благодарностей за замечательный «штанцион».

За посылку еврей заплатил и так уже 2 рубля 24 копейки… А там портрет немца со всей семьей! «Он! Немец с длинной своей шеей, высокой шляпой и трубкой во рту! К портрету приложено письмецо, по-немецки, конечно же, опять все то же, благодарит за „штанцион“, за наше гостеприимство и добросердечие, которых он ни в жизнь не забудет… На что способен человек! Сгореть бы ему! Можете себе представить, чего только не пожелали мы ему от всего сердца! Хоть бы половина сбылась, Господи милосердный!»[78]

Так что за полчища клопов отплатил немец сполна. Рассказ этот, как и большинство рассказов Шолом-Алейхема, довольно смешной. Но трудности, с которыми сталкиваются иностранцы, знакомясь с жизнью местечка, описаны у него очень выпукло. Приведу еще один отрывочек:

«Нужно признаться, что Шолом до того времени и понятия не имел, что за столом нужно соблюдать какие-то правила — в обыкновенном еврейском доме до них никому и дела нет. В обыкновенном еврейском доме все едят из одной тарелки: попросту макают свежую халу в жирный соус и едят. В еврейском доме средней руки не знают никаких особых законов и правил насчет того, как сидеть за столом, как пользоваться ложкой, ножом, вилкой. В еврейском доме для соблюдения приличий достаточно оставить на тарелке недоеденный кусочек рыбы или мяса, а сидеть можно как угодно и есть сколько угодно, даже ковырять вилкой в зубах тоже не возбраняется. Кто мог знать, что на свете существует какой-то этикет?»[79]

Еще раз подчеркну — хорошо, что это пишет писатель с фамилией Рабинович, а не Иванов, не то визгу про антисемитизм поднялось бы до самых небес.

Кроме того, учить иврит или идиш, общаться с евреями «на их территории» просто незачем. То есть кучка ученых священников и профессуры на кафедрах иудаистики изучает иврит и арамейский, чтобы читать в подлиннике Священное Писание. Но это — профессиональная работа кучки интеллектуалов, буквально нескольких тысяч человек на все три страны — на Германию, Польшу и Россию. И этим людям тоже в общем-то незачем общаться с евреями, даже с Виленским Гаоном.

А зачем нужны евреи всему остальному населению этих трех стран? Евреи почти не бывают специалистами современного уровня. На иврите и тем более на идиш не ведется преподавание математики или географии. Если и есть логика в том, чтобы поехать в Краков, послушать лекции на польском языке, или проучиться семестр или два в Гейдельберге или в Петербурге, то какой смысл для русского или немца посещать иешиву: даже самую знаменитую между евреев? Что может прочитать иноземец из написанного евреями на иврите? Комментарии на комментарии к Талмуду? А ему это надо, иноземцу? Разве что из соображений науки: так этнографы поселяются среди первобытных племен, чтобы их лучше изучить (примерно как Богораз жил среди чукоч).

В результате ну по крайней мере до середины XIX века еврейская культура, внутренняя жизнь еврейства совершенно незнакома для их соседей. А если даже евреи захотят рассказать о духовных проблемах, которые их мучают, европейцу это глубоко безразлично. К различиям и спорам реформаторов иудаизма хасидов и сторонников классического образования митнагдим, к похождениям сторонников «настоящего мессии» Саббатая Цеви в Турции или к просвещению-Гаскале русские, поляки и немцы относятся примерно так же, как британцы — к тонким различиям между вишнуизмом и шиваизмом. Так, частности туземной жизни, которые волнуют одних туземцев. Не заниматься же этой ерундой цивилизованному человеку?!

Разница в том, что в отличие от индусов эти туземцы все время на виду, они хорошо знакомы полякам, белорусам и украинцам. С этими людьми ведут дела, и каждый может составить свое мнение — хорошие они люди или плохие, выгодно ли с ними торговать и честные ли евреи торговцы. В процессе торговых или ремесленных дел появляются свои связи, свои знакомства, смутная масса евреев распадается на отдельных людей, и тоже каждый со своим характером, поведением и степенью надежности. Но все это общение — на культурной территории славян. То есть на их языках и по международным правилам, общим у всех народов для ведения коммерции.

А потом, купив или продав, всучив белорусу подкову, поляку — вышитый платок, а украинцу — петушка на палочке, еврей ныряет в совершенно другую жизнь — жизнь еврейского местечка, где говорят, поют и думают на другом языке. И не просто на другом языке, это еще мелочи… а в совершенно другой системе представлений.

У них какая-то своя жизнь, свои мотивы поведения, свои ценности. Эта внутренняя жизнь евреев, их культура, логика их поведения непостижима, а порой и неприятна для наблюдателя. Неприятна часто как раз потому, что непонятна. В конце концов, ну кто поймет, почему появляются и исчезают какие-то люди в круговерти кривых улочек Витебска или Житомира? Появляются, говорят на непонятном языке, обмениваются какой-то информацией, чешутся под старенькими и не очень свежими рубашками, сморкаются в два пальца, исчезают в кабачках, пронизанных резкими чесночными запахами, о чем-то говорят под звуки скрипки.

Непонятно не только что они делают, но и непонятны мотивы поведения каждого отдельного еврея. Только что вот он делал что-то очень понятное, простое… И вдруг совершает поступок, абсолютно непостижимый для поляка, белоруса или русского! Непонятное настораживает, а нервных людей и пугает.

Эту еврейскую жизнь не так уж трудно изучить. Идиш не сложнее немецкого, в обычаях народа нет ничего непостижимого; если евреи осваивают содержимое Талмуда и комментариев на Талмуд, то и украинец способен это сделать. В этом смысле гой сам виноват в своем невежестве. Но ведь и правда, изучать Талмуд и прочие сокровища еврейской жизни совершенно незачем… А евреи тоже не торопятся о чем-либо рассказывать. У них не спрашивают, а сами они не навязываются.

Такова неизбежная реакция на герменевтическую жизнь евреев даже у тех народов, которые наблюдают ее день за днем, из поколения в поколение.

А ведь великороссы не имеют и этого опыта — хотя бы чисто стороннего опыта наблюдений за евреями и их жизнью.