Глава четвертая НАПАДЕНИЕ

Так они жили и радовались. И добрые слова о наших друзьях раздавались в разных уголках города. Но добрые слова приятны для добрых людей, а злых раздражают. Поэтому не все радовались их успехам, кое-кто и злился.

И пока он злился в своих четырех стенах, никто об этом не знал. Но…

О том, что их любят далеко не все, Мокулай и Василай узнали одним ранним утром. Солнце светило, как всегда. Пели птицы, как всегда. Ну все-все было таким хорошим!

Как всегда, Василай побежал к своему бюро добрых услуг. Но что такое? Все окошки заколочены крест-накрест, все двадцать пять, а на железной двери безвольно повисло белое полотнище — видно, кусок простыни. Василай схватил его и удивился: на нем гладью было вышито целое письмо. Пожалуй, даже не письмо, а ультиматум. Ультиматум голубыми нитками. Вот он:

Василай приоткрыл дверцу и задумался. И задумался очень вовремя, потому что, сделай он еще хоть шаг, весь бы оказался под холодным душем. С грохотом скатилось железное ведро. Целую ночь эта нехитрая ловушка ждала своего часа, но Василай на секунду задержался и выкупался только в брызгах. Но все равно ему было неприятно: ведь коты очень не любят купаться.

"Кто это набезобразничал?" — раздумывал Василай, вытираясь ультиматумом вместо полотенца.

— Хорошо, хоть ультиматум под рукой оказался, — сказал он и повесил ультиматум сушиться на солнышке. А сам отправился за волшебником: ведь такое случилось с ним впервые.

С волшебником тоже такого еще не было. Он никак не хотел этому верить, пока не увидел мокрый ультиматум. Они разложили его на траве и сели рядышком думать.

— Ф? Что за Ф? Не Фантомас ли? — размышлял волшебник. — Был когда-то такой киногерой, а мальчишки потом начали везде оставлять его автографы. Как будто за все время учебы они выучили одно только слово.

— Нет, — закрутил головой Василай. — Я хоть не знаю Фантомаса, но я знаю мальчишек. Стал бы мальчишка вышивать, да еще гладью, да еще голубыми нитками? Нет, тут пахнет чем-то другим.

— Чем? — заволновался волшебник. — Чем же?

— А вот чем: это не о_н. Это наверняка какая-то о_н_а. Ф — это о_н_а. Голубыми нитками может вышивать только о_н_а.

— Как это о_н_а? — не сразу понял Мокулай. — Не пойму я тебя. И при чем тут голубые нитки? Лично я бы, конечно, предпочел черные. Но мог бы и голубыми, хотя черными написать — а не вышить — такой ультиматум гораздо приятнее.

— Вот именно! — Кот поднял кверху свой хвост и прошелся победителем. — Именно черными. Но для кое-кого другого лучше всего голубые.

— Для кого же? — вскочил на ноги волшебник. — Ну говори же скорей. Для кого?

— Для кошки, то есть девочки, то есть женщины, то есть бабушки — ну, в общем, для всех-всех, которые не мальчики и никогда ими не были. Это она!

— Да, теперь и я понял, что это она. Но все равно мы не знаем кто, — вздохнул волшебник. — Она — это так мало.

— Ну, не так уж и мало, — стал защищать свою догадку Василай. — Разве это мало, если мы ровно вдвое уменьшаем число наших… возможных врагов.

Обрадовавшись, что врагов стало так мало, они принялись сбивать доски с окошечек башни. Так они трудились до обеда: ведь окошечек было двадцать пять. Они работали и думали, откуда мог взяться у них враг. Ко всем они относились хорошо, и, пожалуй, все их любили. Тут что-то было не так, что-то было совсем непонятным.

Во время обеденного перерыва, разложив по кормушкам еду, они сели тут же среди мелькающих хвостов и щелкающих клювов. Сели и думали все об одном и том же.

"Кто? Кто?" — только это их интересовало.

Мокулай снова развернул послание таинственного или таинственной Ф и долго на него смотрел. Он изо всех сил напрягал свои волшебные мозги, чтобы разгадать, кто это вышивал. Но ничего не получалось. И как раз это его настораживало. Если бы вышивал просто человек, то Мокулай легко бы его увидел перед собой. Значит, это работа какого-то волшебника или колдуна, волшебницы или колдуньи. Тем более, что молчала и книга секретов. Только колдовские следы могут остаться невидимыми для другого волшебника.

Всех волшебников в городе Мокулай знал, но ни одно имя не начиналось на Ф. И волшебниц тоже. Может, она уже на пенсии? Тогда это действительно скорее всего волшебница-колдунья. Именно они пораньше уходят на пенсию, чтобы лучше выглядеть. Ведь волшебницкая работа вредная, на ней быстро стареют от многочисленных превращений. А пенсионером быть неплохо: нельзя только заниматься сильным колдовством, мелким тоже нельзя, но кто за пенсионером уследит?

"Так что навредить она нам сможет и на пенсии", — думал волшебник, вспоминая все, что он знал.

Василай же не думал всякими волшебными способами, он был просто котом, хотя и говорящим. Поэтому он думал просто так. И видите, без волшебства тоже многого можно достичь: ведь он первый догадался, что скорее всего это о_н_а. Но, к сожалению, больше ничего умного в голову не приходило. Василай поводил усами, побил хвостом. И все равно ничего.

Тут он посмотрел вокруг и увидел, что все перестали есть, заметив их печальные лица. Коты и собаки принюхивались, пытаясь им помочь, еще не зная чем. Птицы поднимались повыше, чтобы разглядеть какие-нибудь следы. Ведь все видели сегодня заколоченные окна. Но носы не могли найти запаха, а глаза — следов. Поэтому они снова внимательными мордочками уставились на двух друзей. Когда же они наконец скажут, что случилось?

"Конечно, конечно, — думал Василай. — Если я не знаю сам, то спрошу у своих друзей. Ведь друзья всегда помогают в беде. А теперь и беда у нас общая. В общей радости мы были вместе, так неужели расстанемся в общей беде?"

Василай забрался повыше и развернул белое полотнище над головой. Но звери и птицы только в недоумении раскрыли глаза. Ведь ультиматум был написан на человеческом языке. Тогда Василай перевел все это на мышиный, кошачий, собачий и птичий языки. Он единственный мог быть переводчиком на этом собрании птиц и зверей. Кроме волшебника, конечно.

Все задумались.

— Кто это мог сделать? — спросил Василай. — Кто?

Василай переводил взгляд с одного на другого, но все виновато опускали глаза.

Забили крыльями птицы и зачирикали: "Нет, не знаем".

Зарычали от усердия собаки, закрутили непонимающе большими головами, заморгали умными глазами.

Замолчали, вздыхая, коты: уж они-то помогли бы Василаю, если бы знали.

Спрятали глаза мышки и виновато поджали свои хвостики.

— Никто не знает, — вздохнул Василай. И вместе с ним вздохнули все как один. Этот горький вздох поднялся к небу черной тучкой, и я уверен, что если бы из этой тучки полил дождь, он был бы не пресным, а соленым. Как слезы.

Но тут к Василаю подбежала знакомая мышка с зонтиком и запищала прямо в ушко:

— Я знаю, я знаю…

— Кто? — вскочили на ноги Василай и Мокулай.

— Кто? — вскочили на лапы собаки и кошки.

— Кто? — подлетели и уселись вокруг птицы.

А все мышки гордо посмотрели вокруг. Вот мы какие! Самые маленькие, но зато самые знающие.

Мышка раскрыла рот, но ее голосок утонул в шуме и грохоте, которые раздались внезапно. Казалось, рокотали реактивные двигатели. Гул шел откуда-то сверху и все приближался. Все в испуге задрали головы: на них пикировала черная ворона. Шум забивал уши и был такой силы, что становилось больно только от него одного. Все согнулись и прикрыли головы лапами. Черные крылья, черный хвост и черная голова неотвратимо приближались, и столько злости исходило от них, что трудно было не содрогнуться. Все сердечки стали биться в десять раз чаще.

Ворона, казалось, врежется в толпу, но она в последний момент сбросила вымпел с посланием и взмыла в небо. Нет, она не улетала, она выжидала и готовилась ко второму заходу.

Все в оцепенении ждали, пока Василай разворачивал новое послание. И снова голубой гладью было вышито:

При Ф еще торчала иголка с ниткой. Так торопился кто-то, что даже не успел вытащить иголку. Иголку с голубой ниткой.

Все посмотрели на волшебника. Как он? Что он? Волшебник распрямился и расправил плечи.

— НИ-КОГ-ДА! — грозно прокричал он.

Ворона несомненно услышала этот голос, потому что она развернулась на месте, кувыркнулась и устремилась на них во второй раз. Снова вокруг задрожали листья и ветви деревьев. Но теперь уже меньше дрожали сердечки птиц и зверей, потому что все они собрались вместе и закрывали друг друга своими телами и крыльями. Каждый был хоть капельку прикрыт. А над всеми возвышалась фигура Мокулая, который, сложив руки на груди, презрительно наблюдал за военными маневрами вороны.

Ворона снова приблизилась с грохотом, и с ее крыльев посыпались десятки бомбочек. Вероятно, они должны были поразить птиц и зверей, но волшебник прикрыл всех, и бомбочки усыпали землю вокруг них. Падая, они не взрывались, а раскрывались, превращаясь в железных ежей. Теперь вся площадь перед бюро добрых услуг была усыпана железными кактусами. Точнее, шарами, похожими на кактус, потому что колючки у них были гораздо длиннее. Нельзя было даже свободно повернуться: кругом шипы и колючки. Всюду торчали острия, которые так и подрагивали от нетерпения.

— Волшебник, что же ты? — закричал Василай, потирая расцарапанный бок. Он боялся, что эти железячки начнут расти и проткнут их всех.

Волшебник все еще думал, что предпринять. Но крик Василая заставил его очнуться. Он посмотрел на грозные железные колючки, на своих мохнатых друзей, которые изо всех сил прижимались друг к другу.

Но волшебник оставался волшебником, и никакие колючки не могли лишить его этого дара. Он посмотрел на колючки изо всех сил, пытаясь уничтожить их. Колючки задрожали, заизгибались, но выдержали этот взгляд. Волшебник понял, что тут действуют волшебные силы. Колючки не хотели исчезать, потому что уже были заколдованы один раз.

Звери и птицы испугались. Пролетел вздох разочарования. А с неба раздался гадостный хохот. Получается, что волшебник не такой и волшебный. Ведь зверя и птицы не знали, что волшебные силы могут быть равны друг другу и тогда приходится волшебникам сражаться своим умением.

Волшебник улыбнулся и рассмеялся. И этот смех успокоил зверей и птиц. Ворона наверху даже притормозила от удивления.

А волшебник превратил все железные колючки в розы. Колючки были, и их не было. Ведь на розах всегда есть шипы, — значит, они были. Но главное в розах не шипы, а цветы, — значит, их не было.

Вся площадь перед бюро добрых услуг стала похожей на клумбу. Желтые и красные розы тянулись к солнцу. Аромат от тысяч лепестков щекотал в носу, так что хотелось приятно чихнуть. А когда ты чихнешь, то тебе уже не страшно. Ты снова бодр и весел.

Увидев это, ворона чуть не грохнулась с неба. Она забарахталась в воздухе, как дети плавают по-собачьи в воде. И так по-собачьи еле-еле полетела дальше. Она загребала вовсю, дергала крыльями, но летела медленно-медленно. Видно, вся ее сила ушла в злость. Напоследок она повернула голову и зашипела, бессильная что-нибудь сказать: так ее поразила цветущая клумба. Вскоре она скрылась за крышами домов.

Волшебник вызвал к себе садовые ножницы и, весело насвистывая, пошел среди роз. Он наклонялся то налево, то направо, вдыхая их аромат. Вскоре в руках у него заполыхал большущий букет, а к башне теперь вела тропинка. Букет был таким большим и воздушным, что казалось, вот-вот он поднимет волшебника и понесет за собой, как связка воздушных шаров. И, чтобы этого не случилось, волшебник вручил каждой птичке по розе. Они поднимались все выше и выше, держа в клювах разноцветные цветы: целая гирлянда роз протянулась в воздухе.

Покачивались бутоны от ветерка. И теперь он становился не просто приятным, но и нежным, так как весь пропитался ароматом роз. Вдохнув такого воздуха, хотелось петь и смеяться. Что и делали прохожие, сами не понимая почему. Усатый милиционер принялся насвистывать на своем свистке. А девочки с косичками, казалось, взлетали время от времени в воздух, так легко они бежали. Даже, наверное, взлетали по-настоящему. Потому что если такого воздуха набрать побольше, то непременно полетишь, как воздушный шарик. А ведь девочки такие легкие…

Все разбежались-разлетелись, и только одна мышка с зонтиком стояла одиноко. Неужели все забыли, кого искали и что хотели узнать? Тогда это опасные цветы. Мышка прижимала к себе зонтик и не решалась снова заговорить. Но, увидев, что волшебник опять читает вышивку, побежала к нему.

— Ф — это Феонила, — изо всех сил пропищала она, но все равно волшебник ничего не расслышал.

Мышка подпрыгнула повыше и пропищала снова. Тогда волшебник присел и прислушался. Такое внимание даже испугало мышку. Она заволновалась.

— Я не знаю точно, но мне так кажется, — запинаясь, пролепетала мышка с зонтиком.

— Говори скорее, — торопил ее Василай. — Мы все видели, но не знаем, кто это. Я уже подумал, что, может, у нее с грамотой слабовато. Вот она и расписывается как Форона.

— Нет-нет, это не Форона, а Феонила. Мы, мышки, живем не только на чердаке, где вы нам помогли, но и… и везде…

— Да, я это знаю, — закивал головой кот, но тут же испугался, как бы мышка не приняла его за охотника на мышей: ведь он вырос только на молоке.

— Мы такие маленькие, — продолжала мышка, не заметив его душевных переживаний, — что везде-везде можем побывать: и в седьмой квартире, и в двадцать седьмой, и на чердаке, и в подвале. И кое-где кое-что можем услышать. И рассказать это друг дружке. Точнее, подруга подружке. Ведь поделиться с подружкой можно не только корочкой хлеба, но и кусочком новостей. А эта Феонила подсылает свою кривоногую собачку Ирэн, чтобы та узнавала все наши разговоры и доносила ей. Все-все. Самые тайные-претайные.

— Ну, допустим, уж самые-пресамые ей не услышать. Собаке, даже маленькой, никак не забраться к вам в норку. Разве что слуховую трубку туда запустить, как доктору…

— А вот и да, а вот и да! Она делает ее маленькой, как мышку, чтобы та могла залезать в наши самые тайные норки и там все вынюхивать и все выслушивать, А мы ее боимся, потому что она хоть и маленькая, но все равно не мышка, а собака. Вот почему я думаю, что Ф — это ФЕОНИЛА. А Феонила — это плохо.

Мышка с зонтиком так много сказала, что даже сама испугалась. Она молча подхватила зонтик и юркнула в норку.

— Мы все узнали и ничего не знаем, — вздохнул волшебник, проводив ее взглядом.

— Почему же? Мы знаем теперь точно, кто такая Ф. И это самое главное. Ведь, зная кто, мы знаем нашего врага, — успокоил его Василай.

— Так-то так, но почему он, то есть она, вдруг стала нашим врагом? — снова вздохнул волшебник. — Почему?