"Филологический анализ текста. Учебное пособие." - читать интересную книгу автора (Николина Наталия Анатольевна)

Художественное пространство драмы: А. Вампилов «Прошлым летом в Чулимске»

Художественное пространство драмы характеризуется особой сложностью. Пространство драматургического текста обязательно должно учитывать пространство сценическое, определять формы его возможной организации. Под сценическим пространством понимается «пространство, конкретно воспринимаемое публикой насцене... или же на фрагментах сцен всевозможных сценографии»[229].

Драматургический текст, таким образом, всегда соотносит систему представленных в нем событий с условиями театра и возможностями воплощения действия на сцене с присущими ей границами. «Именно на уровне пространства... и осуществляете сочленение т е к с т — с п е к т а к л ь»[230]. Формы сценического пространства определяются авторскими ремарками и пространствен но-временными характеристиками, содержащимися в реплика: персонажей. Кроме того, в драматургическом тексте всегда представлены указания на внесценическое пространство, не ограниченное условиями театра. То, что не показано в драме, тем не менее играет важную роль в ее интерпретации. Так, внесценичское пространство «иногда свободно используется для определенного рода отсутствия... для отрицания того, что "есть"... Образно внесценическое пространство» (выделено Ш.Леви. – Н.Н.) можно представить в виде черной ауры сцены или особого типа пустоты, которая витает над сценой, иногда становясь чем-то вроде набивочного материала между действительностью как таковой и внутритеатральной действительностью...»[231] В драме, наконец, в силу специфики этого рода литературы особую роль играет символический аспект пространственной картины мира.

Обратимся к пьесе А.Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» (1972 г.), которую отличает сложный жанровый синтез: в ней взаимодействуют элементы комедии, «драмы нравов», притчи и трагедии. Драма «Прошлым летом в Чулимске» характеризуется единством места действия. Его определяет первая («обстановочная») ремарка, открывающая пьесу и представляющая собой развернутый описательный текст:

Летнее утро в таежном райцентре. Старый деревянный дом с высоким карнизом, верандой и мезонином. За домом возвышается одинокая береза, дальше видна сопка, внизу покрытая елью, выше — сосной и лиственницей. На веранду дома выходят три окна и дверь, на которой прибита вывеска «Чайная»... На карнизах, оконных наличниках, ставнях, воротах — всюду ажурная резьба. Наполовину обитая, обшарпанная, черная от времени, резьба эта все еще придает дому нарядный вид...[232]

Уже в первой части ремарки, как мы видим, формируются сквозные семантические оппозиции, значимые для текста в целом: «старое — новое», «красота — разрушение». Это противопоставление сохраняется и в следующей части ремарки, сам объем которой свидетельствует о ее особой значимости для интерпретации драмы:

Перед домом — деревянный тротуар и такой же старый, как дом (ограда его тоже отделана резьбой), палисадник с кустами смородины по краям, с травой и цветами посередине.

Простенькие бело-розовые цветы растут прямо в траве, редко и беспорядочно, как в лесу... С одной стороны из ограды выбито две доски, кусты смородины обломаны, трава и цветы помяты...

В описании дома вновь подчеркиваются признаки красоты и упадка, причем доминируют именно признаки разрушения. В ремарке — единственном прямом проявлении авторской позиции в драме — выделяются речевые средства, которые не только обозначают реалии воссоздаваемого на сцене пространства, но и в переносном употреблении указывают на еще не появившихся на сцене героев пьесы, особенности их жизни, отношений (простенькие цветы, растущие беспорядочно; помятые цветы и трава). В ремарке отражена пространственная точка зрения конкретного наблюдателя, в то же время она строится так, будто автор пытается оживить в памяти картины прошлого.

Ремарки определяют характер сценического пространства, которое составляют площадка перед домом, веранда (чайная), небольшой балкончик перед мезонином, лестница, ведущая к нему, палисадник. Упоминаются также высокие ворота, см. одну из последующих ремарок: Гремит засов, открываются ворота, и появляется Помигалов, отец Валентины... В открытые ворота видна часть двора, навес, поленница под навесом, тын и калитка в огород... Выделенные детали позволяют организовать сценическое действие и выделить ряд ключевых пространственных образов, которые явно носят аксиологический (оценочный) характер. Таковы, например, движение вверх и вниз по лестнице, ведущей в мезонин, закрытые ворота дома Валентины, отделяющие его от окружающего мира, окно старого дома, превращенное в витрину буфета, сломанная ограда палисадника. К сожалению, режиссеры и театральные художники далеко не всегда учитывают богатейшие возможности, открываемые авторскими ремарками. «Сценографические облики "Чулимска", как правило, однообразны... У художников-сценографов... выявилась тенденция не только упрощать декорации, но отделять палисадник от дома с мезонином. "Между тем эта "несущественная" деталь, разобранность дома и его неопрятность вдруг оказываются одним из тех подводных рифов, которые не позволяют приблизиться к символике пьесы, более глубокому сценическому ее воплощению»[233].

Пространство драмы одновременно является и открытым, и замкнутым. С одной стороны, в тексте пьесы неоднократно упоминаются тайга и город, остающийся неназванным, с другой — действие драмы ограничено только одним «локусом» — старым домом с палисадником, от которого расходятся две дороги в деревни с символическими названиями — Потеряиха и Ключи. Пространственный образ перепутья вводит в текст мотив выбора, перед которым оказываются герои. Этот мотив, связанный с древним типом ценностной ситуации «поисков дороги», наиболее ярко выражен в финальном явлении первой сцены второго акта, при этом с дорогой, ведущей в Потеряиху, связывается тема опасности и «падения», а герой (Шаманов) на «перекрестке дорог» ошибается в выборе пути.

Образ Дома (на перепутье) имеет традиционную символику. В славянской народной культуре дом всегда противопоставлен внешнему («чужому») миру и служит устойчивым символом обжитого и упорядоченного пространства, защищенного от хаоса. Дом воплощает идею духовного лада и требует защиты. Действия, совершаемые вокруг него, носят обычно охранительный характер, именно в этом плане могут рассматриваться действия главной героини драмы — Валентины, которая, несмотря на непонимание окружающих, постоянно чинит ограду и, как отмечается в ремарке, налаживает калитку. Показателен выбор драматургом именно этого глагола: повторяющийся в тексте корень лад актуализирует такие важные для русской языковой картины мира смыслы, как «гармония» и «обустроенность мира».

Образ Дома выражает в пьесе и другие устойчивые символические смыслы. Это микромодель мира, а сад, окруженный оградой, символизирует в мировой культуре женское начало мироздания, Дом, наконец, вызывает богатейшие ассоциации с человеком, причем не только с его телом, но и с душой, с его внутренней жизнью во всей ее сложности.

Образ старого дома, как видим, выявляет мифопоэтический подтекст, казалось бы, бытовой драмы из провинциальной жизни.

Кроме того, этот пространственный образ имеет и временное измерение: он связывает прошлое и настоящее и воплощает связь времен, которая уже не ощущается большинством персонажей и поддерживается лишь Валентиной. «Старый дом — немой свидетель необратимых процессов жизни, неизбежности ухода, накопления груза ошибок и обретений тех, кто здесь обитает. Он — вечен. Они — мимолетны»[234].

В то же время старый дом с ажурной резьбой лишь «точка» в воссоздаваемом в драме пространстве. Он часть Чулимска, который, с одной стороны, противопоставляется тайге (открытому пространству), с другой — безымянному городу, с которым связана часть персонажей драмы. «...Сонный Чулимск, в котором трудовой день начинается по взаимной договоренности, старый добрый поселок, где можно бросить незакрытой кассу... прозаический и неправдоподобный мир, где настоящий револьвер соседствует с не менее всамделишними курами и кабанчиками, — этот Чулимск живет особыми страстями»[235], прежде всего любовью и ревностью. Время в поселке как будто остановилось. Социальное пространство пьесы определяется, во-первых, телефонными разговорами с невидимым начальством (телефон при этом выступает как посредник между разными мирами), во-вторых, отдельными упоминаниями о городе и структурах, для которых важнее всего «документы», ср.:

Е р е м е е в. Я работал сорок лет работал...

Д е р г а ч е в. Документов нет, и разговору нет... Тебе пенсия оттуда (показал пальцем в небо) причитается, а здесь, брат, ты не жди. Здесь тебе не отломится.

Внесценическим пространством в драме Вампилова, таким образом, являются неназванный город, из которого приехали Шаманов и Пашка, и большая часть Чулимска, при этом реалии и «локусы» райцентра вводятся в «односторонних» телефонных разговорах. В целом же социальное пространство драмы достаточно условно, оно отдельно от мира, воссоздаваемого в пьесе.

Единственный персонаж пьесы, внешне прямо связанный с социальным началом, — «седьмой секретарь» Мечеткин. Это комический герой драмы. Показательна уже его «значащая» фамилия, которая явно носит контаминированный характер (она, возможно, восходит к сочетанию глагола мечется со словом трещотка). Комический эффект создают и авторские ремарки, характеризующие героя: Держится он до странности напряженно, явно напуская на себя начальственную строгость, руководящую озабоченность; Не замечая насмешки, раздувается. На фоне речевых характеристик других персонажей именно реплики Мечеткина выделяются яркими характерологическими средствами: обилием штампов, слов-«ярлыков», элементами «канцелярита»; ср.: На вас и так сигналы поступают; Стоит, понимаете, на дороге, мешает рациональному движению; Вопрос довольно обоюдоострый; Вопрос упирается в личную инициативу.

Только для речевой характеристики Мечеткина драматург использует прием языковой маски: речь героя наделяется свойствами, «в той или иной мере разобщающими его с остальными персонажами, причем принадлежащими ему как нечто постоянное и непременное, сопровождающее его в любом его поступке или жесте»[236]. Мечеткин тем самым отделен от других персонажей пьесы: в мире Чулимска, в пространстве, окружающем старый дом с резьбой, он чужой, дурак, болван, окаянный (по оценке остальных героев, относящихся к нему с насмешкой).

Старый дом на перепутье — центральный образ драмы, однако ее персонажей объединяет мотив распада родственных связей, одиночества и утраты подлинного дома. Этот мотив последовательно развивается в репликах героев: Шаманов «ушел от жены», сестра Валентины «отца родного позабыла». Пашка не находит в Чулим-ске дома (А говорят, дома лучше... Не соответствует...), одинока Кашкина, нет семьи у «болвана» Мечеткина, один остался в тайге Илья.

В репликах персонажей Чулимск предстает постепенно пустеющим пространством: его покинула молодежь, вновь в тайгу, где уже «оленя нет, зверя... мало стало», уходит старый эвенк Еремеев. Героев, утративших настоящий дом, временно соединяет «ремонтируемая» чайная — основное место действия драмы, мест случайных встреч, внезапных узнаваний и повседневного общения персонажей. Трагические ситуации, воссоздаваемые в пьесе, сочетаются с бытовыми сценами, в которых регулярно повторяются названия заказываемых блюд и напитков. «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни...»[237] Вслед за Чеховым Вампилов в потоке обыденной жизни открывает сущностные основы бытия. Не случайно в тексте драмы почти отсутствуют лексические сигналы исторического времени, а речь большинства персонажей почти лишена ярких характерологических примет (в их репликах используются только отдельные просторечные слова и сибирские регионализмы чё, ничей однако). Для раскрытия характеров героев пьесы значимы пространственные характеристики, прежде всего способ их перемещения в пространстве — движение «прямо через палисадник» или в обход ограды.

Другая, не менее важная, пространственная характеристика персонажей — статика или динамика. Она раскрывается в двух основных аспектах: как устойчивость связи с «точечным» пространством Чулимска и как активность / пассивность того или иного героя. Так, в авторской ремарке, представляющей Шаманова в первой сцене, подчеркиваются его апатия, «непритворные небрежность и рассеянность», при этом употребляется ключевое для явлений первого акта, в которых действует герой, слово сон: Он, как бы внезапно погружаясь в сон, опускает голову. В репликах же самого Шаманова в первом акте повторяются речевые средства с семами 'равнодушие' и 'покой'. «Сон», в который погружен герой, оказывается «сном» души, синонимом которого служит внутренняя «слепота» персонажа. Во втором акте эти речевые средства сменяются лексическими единицами, выражающими противоположные смыслы. Так, в ремарке, указывающей на появление Шаманова, подчеркивается уже динамика, контрастирующая с его прежним состоянием «апатии»: Он идет быстро, почти стремительно. Взбегает на веранду.

Переход от статики к динамике — знак возрождения героя. Что же касается связи персонажей с пространством Чулимска, то устойчивость ее характерна только для Анны Хороших и Валентины, которая даже «и в городе ни разу не была». Именно женские персонажи выступают в драме как хранители «своего» пространства (как внешнего, так и внутреннего): Анна занята ремонтом чайной и пытается сохранить свой дом (семью), Валентина «налаживает» ограду.

Особенности характеров персонажей определяются по их отношению к ключевому образу драмы — палисаднику со сломанной калиткой: большинство героев ходят «напрямик», «напролом», обходит палисадник горожанин Шаманов, пытается помочь починить его только старый эвенк Еремеев, связанный с открытым пространством тайги. В этом контексте повторяющиеся действия Валентины приобретают символический смысл: она восстанавливает разрушенное, устанавливает связь времен, пытается преодолевает разобщенность. Показателен ее диалог с Шамановым:

Ш а м а н о в. ...Вот я все хочу тебя спросить... Зачем ты это делаешь?

В а л е н т и н а {не сразу). Вы про палисадник?.. Зачем я его чиню?

Ш а м а н о в. Да, зачем?

В а л е н т и н а. Но... Разве непонятно?

Шаманов качает головой: непонятно...

В а л е н т и н а (весело). Ну тогда я вам объясню... Я чиню палисадник для того, чтобы он был целый.

Ш а м а н о в (усмехнулся). Да? А мне кажется, что ты чинишь палисадник для того, чтобы его ломали.

В а л е н т и н а (делаясь серьезной). Я чиню его, чтобы он был целый.

«Общим и постоянным признаком языка драмы надо признать...символичность, двупланность (выделено Б.А.Лариным. — Н.Н.), двоякую значимость речей. В драме всегда есть пронизывающие темы — идеи, настроения, внушения, воспринимаемые добавочно к основному, прямому значению речей»[238].

Подобная «двупланность» присуща приведенному выше диалогу. С одной стороны, слова Валентины обращены к Шаманову и прилагательное целый выступает в них в своем прямом значении, с другой стороны, они обращены к зрителю (читателю) и в контексте всего произведения приобретают «двоякую значимость». Слово целый в этом случае характеризуется уже семантической диффузностью и одновременно реализует несколько присущих ему значений: «такой, от которого ничего не убавлено, не отделено»; «неразрушенный», «цельный», «единый», «сохранившийся», наконец, «здоровый»[239]. Целостность противопоставляется разрушению, распаду человеческих связей, разобщенности и «беспорядочности» (вспомним первую ремарку драмы), связывается с состоянием внутреннего здоровья и добром. Характерно, что имя героини — Валентина, — послужившее первоначальным названием пьесы[240], имеет этимологическое значение «здоровая, сильная». В то же время действия Валентины вызывают непонимание других персонажей драмы, сходство их оценок подчеркивает трагическое одиночество героини в окружающем ее пространстве. Ее образ вызывает ассоциации с образом одинокой березы в первой ремарке драмы — традиционным символом девушки в русском фольклоре.

Текст пьесы построен так, что требует постоянного обращения к открывающей ее «пространственной» ремарке, которая из вспомогательного (служебного) элемента драмы превращается вконструктивный элемент текста: система образов ремарки и система образов персонажей образуют явный параллелизм, оказываются взаимообусловленными. Так, как уже упоминалось, образ березы соотносится с образом Валентины, с ее же образом (а также с образами Анны, Дергачева, Еремеева) связан образ «помятой» травы.

Мир, в котором живут герои драмы, подчеркнуто дисгармоничен. Прежде всего это проявляется в организации диалогов пьесы, для которых характерна частая «несогласованность» реплик, нарушения смысловой и структурной связности в диалогических единствах. Персонажи драмы или не слышат друг друга, или не всегда понимают смысл обращенной к ним реплики. Разобщенность персонажей находит отражение и в трансформации ряда, диалогов в монологи (см., например, монолог Кашкиной в первом действии).

В тексте драмы преобладают диалоги, отражающие конфликтные отношения персонажей (диалоги-споры, ссоры, перебранки и др.), и диалоги директивного характера (таков, например, диалог Валентины с отцом).

Дисгармоничность изображаемого мира проявляется и в наименованиях характерных для него звуков. Авторские ремарки последовательно фиксируют звуки, наполняющие сценическое пространство. Как правило, обозначаются звуки резкие, раздражающие, «неприродные»: в первом акте скандальный гомон сменяется шумом машинного тормоза, во втором — господствуют визг ножовки, стук молотка, треск мотоцикла, треск дизеля. «Шумам» противопоставляется единственная в пьесе мелодия — песня Дер-гачева, служащая одним из лейтмотивов драмы, но остающаяся незавершенной.

В первом действии голос Дергачева звучит трижды: повторяющееся начало песни «Это было давно, лет пятнадцать назад...» прерывает диалог Шаманова и Кашкиной и в то же время включается в него как одна из его реплик. Эта «реплика», с одной стороны, образует темпоральный (временной) рефрен сцены и отсылает к прошлому героя, с другой стороны, она служит своеобразным ответом на вопросы и замечания Кашкиной и замещает реплики Шаманова. Ср.:

К а ш к и н а. Одного я только не пойму: как ты дошел до такой жизни... Объяснил бы наконец.

Шаманов пожал плечами.

Голос Дергачева (он поет):

«Это было давно,

Лет пятнадцать назад...»

Во втором акте эта песня открывает действие уже каждой из сцен, обрамляя ее. Так, в начале второй сцены («Ночь») она звучит четыре раза, при этом текст ее становится все короче. В этом акте песня соотносится уже с судьбой Валентины: трагическая ситуация народной баллады предваряет то, что случилось с героиней. В то же время песня-лейтмотив расширяет сценическое пространство, углубляет временную перспективу драмы в целом и отражает воспоминания самого Дергачева, а ее незавершенность коррелирует с открытым финалом пьесы.

Таким образом, в пространстве драмы контрастируют звуки-диссонансы и звуки песни трагического характера, причем побеждают именно первые. На их фоне особенно выразительны редкие «зоны молчания». Тишина, противопоставляемая «скандальному гомону» и шуму, устанавливается лишь в финале. Характерно, что в заключительном явлении драмы слова молчание и тишина (а также однокоренные с ними) повторяются в ремарках пять раз, причем слово тишина вынесено драматургом в сильную позицию текста — его последний абзац. Тишина, в которую впервые погружены герои, служит знаком их внутренней сосредоточенности, стремления вглядеться и вслушаться в себя и других и сопровождает действия героини и окончание драмы.

Последняя пьеса Вампилова называется «Прошлым летом Чулимске». Такое заглавие, на котором, как уже отмечалось, драматург остановился не сразу, предполагает ретроспекцию ивыделяет точку зрения наблюдателя или участника событий! на то, что некогда произошло в Чулимске. Показателен ответ исследователя творчества Вампилова на вопрос: «Что же случилось в Чулимске?» — «Прошлым летом в Чулимске случилось чудо»[241].

«Чудо», случившееся в Чулимске, — это пробуждение души героя, прозрение Шаманова. Этому способствовали «ужас», пережитый им (выстрел Пашки), и любовь Валентины, «падение» которой служит своеобразной искупительной жертвой и одновременно определяет трагическую вину героя.

Для пространственно-временной организации драмы Вампилова характерен хронотоп порога, «наиболее существенное его восполнение — это хронотоп кризиса и жизненного перелома»[242], время пьесы — решающие мгновения падений и обновления. С внутренним кризисом, принятием решений, определяющих жизнь человека, связаны в драме и другие ее персонажи, прежде всего Валентина.

Если эволюция образа Шаманова преимущественно отражается в контрасте речевых средств в основных композиционных частях драмы, то развитие характера Валентины проявляется по отношению к пространственной доминанте этого образа — действиям героини, связанным с «налаживанием» калитки. Во втором акте Вадентина впервые пытается поступать как все: проходит напрямик! через палисадник — при этом для построения ее реплик используется прием, который можно назвать приемом «семантического эха» Валентина, во-первых, повторяет реплику Шаманова (из акта I): Напрасный труд...; во-вторых, в ее последующих высказываниях «сгущаются», эксплицируются смыслы, которые ранее регулярно выражались репликами героя в первом действии: Все равно; надоело. Движение «напрямик», временный переход на позицию Шаманова приводят к катастрофе. В финале же, после пережитой Валентиной трагедии, мы вновь видим возвращение к доминанте этого образа: Строгая, спокойная, она поднимается на веранду. Вдруг остановилась. Повернула голову к палисаднику. Не торопясь, но решительно спускается в палисадник. Подходит к ограде, укрепляет доски... Налаживает калитку... Тишина. Валентина и Еремеев восстанавливают палисадник.

Мотивами обновления, преодоления хаоса и разрушения завершается пьеса. «...В финале Вампилов соединяет молоденькую Валентину и старика Еремеева — гармонию вечности, начало и конец жизни, без естественного света чистоты и веры немыслимой»[243]. Финалу предшествует внешне, казалось бы, не мотивированный рассказ Мечеткина об истории старого дома, ср.:

Мечеткин (обращаясь не то к Шаманову, не то к Кашкиной). Этот самый дом... строил купец Черных. И, между прочим, этому купцу наворожили (жует), наворожили, что он будет жить до тех пор, пока не достроит этот самый дом... Когда он достроил дом, он начал его перестраивать. И всю жизнь перестраивал...

Этот рассказ возвращает читателя (зрителя) к сквозному пространственному образу драмы. В развернутой реплике Мечеткина актуализируется образная параллель «жизнь — перестраиваемый дом», которая с учетом символических смыслов, присущих ключевому пространственному образу пьесы дом, может быть интерпретирована как «жизнь-обновление», «жизнь — постоянная работа души», наконец, как «жизнь — переустройство мира и себя в нем».

Характерно, что слова ремонт, ремонтировать регулярно повторявшиеся в первом акте, исчезают во втором: в центре внимания уже «переустройство» души персонажей. Интересно, что историю старого дома рассказывает именно «жующий» Мечеткин: суетность комического героя подчеркивает обобщающий смысл притчи.

В финале драмы преобразуется пространство большинства ее героев: готовится покинуть Чулимск Пашка, уходит в тайгу старик Еремеев, однако для него открывает свой дом Дергачев (Места для тебя всегда хватит), расширяется пространство Шаманова, который принимает решение поехать в город и выступить на суде. Валентину, возможно, ждет дом Мечеткина, однако действия ее неизменны. Драма Вампилова строится как пьеса, в которой меняется внутреннее пространство персонажей, но сохраняет свою устойчивость пространство внешнее.

«Задача художника, — заметил драматург, — выбить людей из машинальности»[244]. Эта задача и решается в пьесе «Прошлым летом в Чулимске», которая по мере ее прочтения перестает восприниматься как бытовая и предстает драмой философской. Этому во многом способствует система пространственных образов пьесы.

1. Прочитайте пьесу Л. Петрушевской «Три девушки в голубом».

2. Выделите основные пространственные образы драмы, определите их связи в тексте.

3. Укажите языковые средства, которые выражают в тексте пьесы пространственные отношения. Какие из этих средств, с вашей точки зрения, особенно значимы для создания художественного пространства драмы Л. Петрушевской?

4. Определите роль образа дома в образной системе драмы. Какие смыслы он выражает? В чем проявляется динамика этого образа?

5. Дайте обобщающую характеристику пространства драмы. Как моделируется пространство в тексте этой пьесы?