"Генка Пыжов — первый житель Братска" - читать интересную книгу автора (Печерский Николай Павлович)

Глава пятая СЛАВНОЕ МОРЕ, СВЯЩЕННЫЙ БАЙКАЛ. КОТЫ. МОКРАЯ КУРИЦА

Игошин предложил проехаться по Байкалу.

— Гулять так гулять, — сказал он. — Пошли. Может, уговорим капитана.

У причала покачивался на волнах катер «Альбатрос». На палубе с трубкой во рту стоял молоденький моряк в полосатой тельняшке и фуражке набекрень.

— Товарищ капитан, — вежливо сказал Игошин, — нельзя ли нам покататься на вашем катере?

Капитан вынул трубку, примял пепел большим пальцем и снова начал курить.

— Товарищ капитан, я спрашиваю…

— Я старпом, — солидно и кратко ответил моряк.

— Товарищ старпом, нельзя ли нам…

Старпом даже не дал договорить Игошину:

— Нельзя. Пассажиров не возим.

— Я вас понимаю, но они добровольцы, едут на Братскую ГЭС…

Старпом снова вынул трубку, оглядел меня и отца с ног до головы:

— Вы в самом деле добровольцы?

Но отец почему-то обиделся. Он отвернулся от старпома и стал глядеть в сторону.

— Чего же вы отворачиваетесь? — спросил старпом уже другим тоном. — Я же не хотел вас обидеть!

Короче говоря, старпом извинился перед отцом, отец — перед старпомом, они пожали друг другу руки, и все, к моей великой радости, пошли на палубу. Через несколько минут мы уже плыли по Байкалу. Над головой ярко светило солнце, в стороне громоздились высокие скалистые берега, темнели глубокие заливы. Отец с Игошиным сидели на корме, а я стоял возле капитанской рубки и смотрел на старпома. Мне очень хотелось зайти в рубку и подержаться за рукоятки штурвала. Но об этом нечего было и думать. Старпом стоял будто из камня вытесанный — суровый, молчаливый и неприступный.

Часа через два мы причалили к пристани Большие Коты. Вначале я думал, что здесь и в самом деле водятся большие, злющие коты. Но оказалось, коты — это вовсе и не коты, а обувь из сыромятной кожи. Узнал я об этом от старого бакенщика с какой-то странной фамилией Нетудышапка.

Бакенщика мы увидели на берегу. Он сидел возле небольшой, в два окна, избушки и красил красной краской фонарь.

— С прибытием! — сказал бакенщик. — На Коты наши покрасоваться приехали?

Мы познакомились, сели на траву и завели разговор.

— Почему у деревни такое смешное название? — спросил отец.

Бакенщик удивленно поднял седые брови.

— А что ж в нем смешного? — спросил он. — Нет, оно не смешное, а скорее печальное…

Нетудышапка оставил фонарь и начал рассказывать. Я не стал зря тратить время, примостился с тетрадкой на траве…

— Пиши, пиши, — сказал бакенщик. — Может, товарищи твои прочитают про наши Коты.

В истории о котах действительно не было ничего смешного. Коты — это обувь каторжан. Много раньше бродило в сибирских лесах беглых каторжников. Подойдет такой каторжник к Байкалу, напьется воды, помоет ноги, наденет свои коты — и снова в путь-дорогу.

Не всем удавалось уйти от злого глаза и меткой пули стрелка. И до сих пор в таежной чаще можно встретить потемневший от дождей и непогод крест на безымянной могиле беглого каторжника.

— У царских чиновников разговор был короткий, — сказал Нетудышапка. — Чуть что — сразу же: «Кругом! В Сибирь!», и только. Даже с детишками проститься не дадут. Точно как в песне:

Две пары портянок, Две пары котов, Кандалы на ноги — И в Сибирь готов.

— Откуда вы все это знаете? — поинтересовался отец.

— Сам эти коты носил, — неохотно ответил Нетудышапка. — Помещика я одного топором решил…

— А почему у вас такая фамилия? — спросил я.

Нетудышапка улыбнулся:

— Стражники поймали меня возле Байкала. Задержали, значит, и повели допрос: «Из какого острога убег, как фамилия?» Острога, говорю, не помню, память слабая, а фамилие мое — Нетудышапка. Ну вот, всыпали мне ремней — и снова в острог. С тех пор я и стал Нетудышапкой. Привык… А настоящая моя фамилия Федоров, Василий, значит, Лукич Федоров…

Мы посидели еще немного с Василием Лукичом, потом простились и пошли смотреть драгу.

Драга — это что-то вроде парохода. Только в середине у нее не каюты, а большие машины, которые размельчают и промывают землю, а потом добывают из нее золото. Золото мы тоже видели. Оказывается, ничего интересного. Только одни разговоры: «Ах, золото!»

На столе, обитом железными листами, стояла обыкновенная миска, а в ней лежали какие-то тусклые желтые комочки.

— Попробуйте поднять, — сказал начальник прииска.

Ого! Не тут-то было! Миска с золотом весила больше, чем двухпудовая гиря. Я насилу сдвинул ее с места.

Мы бродили по берегу, собирали байкальскую губку и разноцветные, обточенные водой камешки. Настроение у всех было очень хорошее. Отец снял гимнастерку, подвернул штаны и шлепал босыми ногами по воде. Брызги разлетались во все стороны, вспыхивали в воздухе, как крохотные цветные фонарики. К берегу причалила большая рыбачья лодка. Мы подошли к рыбакам и стали осматривать улов. Рыбы было пропасть. И маленькая, и средняя, и большая, в руку длиной.

— Сколько штук поймали? — спросил я рыбака, который бросил рыбу в плетеную корзину.

— Сколько поймали — вся наша! — весело ответил рыбак и бросил мне блестящую рыбку. — Лови голомянку.

Удивительная это рыба голомянка! Тело у нее почти прозрачное. Игошин приложил к голомянке клочок газеты, и я, будто сквозь тусклое стекло, прочел: «Суббота».

Рыбак заметил, что мы проводим с голомянкой такие опыты, и сказал:

— То не рыба, а просто золото. И рану жиром ее можно залечить, и ожог. А про вкус и говорить нечего — за уши от котла не оттащишь.

Вот бы написать об этом Люське в Москву! Ни за что не поверит. Только сверкнет очками и скажет: «Абсолютное вранье».

Но я Люську не осуждаю. Если бы не видел голомянку собственными глазами, тоже не поверил бы.

Когда лодку разгрузили, отец предложил еще сходить в тайгу, но Игошин посмотрел на часы и сказал:

— Пора. Опоздаем на «Альбатрос».

И мы чуть-чуть не опоздали. Когда подошли к причалу, «Альбатрос» уже отдавал концы.

— Скорее! — крикнули матросы. — Разве не видите — баргузин поднимается!

Байкал потемнел, нахмурился. Высокие волны с белыми гребешками бросались на катер, окатывали палубу мелкими холодными брызгами. С севера задувал упругий, порывистый ветер баргузин. Красный флажок на мачте горел быстрым живым огнем.

Отец стоял неподалеку от капитанской рубки. Высокий, плечистый. Ветер рассыпал по лицу русые волосы. Лицо у отца спокойное и какое-то торжественное. Крупные брызги покрывали крутой лоб, ползли по щекам.

— Иди сюда! — крикнул отец.

Покачиваясь, широко расставляя ноги, я пошел по палубе.

Отец обнял меня за плечи, прижал к себе и, пересиливая ветер, запел свою любимую песню:

Орленок, орленок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди…

Катер бросало из стороны в сторону. Казалось, еще минута — и волна смоет меня, бросит в черную пучину. Мне стало страшно. Бежать, спрятаться в каюте, плотно закрыть глаза и уши, ничего не видеть и не слышать!..

— Пойдем отсюда, папа, пойдем! — закричал я.

Отец наклонился ко мне. Улыбнулся широко и радостно:

— Что, орленок?

И вдруг он все понял. Молча взял меня за руку и повел в каюту.

Внизу топилась железная печка, и на ней позванивал , дужкой большой белый чайник.

— Садись, — сказал он и указал глазами на скамью возле печки. — Сушись… мокрая курица.

Отец ушел на палубу, а мне стало обидно и стыдно. Я хотел подняться и идти вслед за отцом, но катер вдруг бросило в сторону. Он накренился и стал проваливаться куда-то вниз. Я закрыл глаза, замер в тревожном, страшном ожидании.

Скоро пришел отец, в расстегнутой гимнастерке, мокрый, счастливый.

— Пошли, Генка, — сказал он, будто между нами ничего не произошло. — Сейчас будет пристань.

Наш суровый старпом уверенно привел катер в порт. А когда прощался, сказал:

— Струсил, парень? Ну ничего, это бывает С Байкалом, брат, шутки плохие. Глубина почище чем в Каспийском море. Километр семьсот сорок один метр. Запомни, пригодится в жизни.

Старпом четко бросил руку к козырьку, добавил:

— Желаю удачи, товарищи добровольцы!

Но на этом наше великое путешествие на Байкал не закончилось.

На обратном пути в Иркутск мы заехали к приятелю Игошина, в село Николы. На Байкале все названия необыкновенные: то Большие Коты, то Николы. Но самое удивительное то, что приятеля Игошина тоже звали Николой. У Николы было двенадцать сыновей — Гриша, Степа, Костя, Олег, Андрей, Вася, Слава, Платон, Максим. Детей было так много, что для них, наверно, и имен уже нельзя было придумать. Так это или не так — не знаю, только последних трех сыновей, так же как и отца, звали Николами. Большой Никола никогда не путал своих сыновей и знал их всех в лицо. Маленькие Николы отлично понимали, чего хочет отец и какого Николу зовет. Крикнет отец: «Никола!» — идет один Никола, как раз тот, который нужен отцу. Крикнет второй раз: «Никола!» второй идет…

Мы целых два часа сидели у байкальского рыбака Николы. Он сварил уху из хариуса и накормил так, что мы чуть не лопнули. Я очень хотел поиграть с сыновьями большого Николы, но время уже было позднее, и отец сказал:

— Поехали. И так уж загулялись.

Только сели в машину — мне захотелось спать. Я прислонился к сиденью, и сразу же все поплыло, закружилось перед глазами. Когда машина стукалась о какой-нибудь камень, я просыпался и видел перед собой три яркие звезды. Они хитро подмигивали мне и говорили:

«А мы вовсе и не звезды. Мы три Николы большого Николы из села Николы».