"Бег по вертикали" - читать интересную книгу автора (Гарбер Джозеф)

Глава 4 ВСЕ О РАЗУМЕ

Повинуясь глупейшему из суеверий, компания, проектировавшая и возводившая здание, в котором работал Дейв, решила, что здесь не будет тринадцатого этажа. После двенадцатого этажа в нумерации шел сразу четырнадцатый. Можно подумать, боги или демоны, отвечающие за невезение, настолько глупы, что сами не могут сосчитать этажи.

«Америкэн интердайн» занимала всего два этажа: двенадцатый и четырнадцатый. Приемная располагалась на четырнадцатом.

Секретарша, ведущая прием посетителей, ползала на четвереньках, щурилась и что-то разыскивала, хлюпая носом. Дейв изумленно уставился на нее.

Секретарша представляла собою карикатуру на яппи восьмидесятых годов. Ее юбка из исключительно натуральной ткани с рисунком в елочку была значительно ниже колена. А плечам, которые ей создавал жакет из такой же ткани, мог бы позавидовать полузащитник национальной сборной по футболу. Белая хлопчатобумажная блузка была так сильно накрахмалена, что казалось, она потрескивает, когда ее хозяйка нагибается, а темно-бордовый галстук больше всего напоминал какую-то дохлую птицу из числа охраняемых законом. Наряд женщины просто-таки кричал о том, что его приобрели у «Элкотт и Эндрюс», а «Элкотт и Эндрюс» отошли от дел уже несколько лет назад.

— Прошу прощения. — Дейв старался говорить максимально вежливо, насколько это было возможно в подобной ситуации. — Я из телефонной компании.

Секретарша подняла голову и, сощурившись, посмотрела приблизительно в его сторону.

— Не двигайтесь.- (Шмыганье носом.) — Просто стойте на месте и не двигайтесь.

— Потеряли контактную лизну?

— Обе сразу.- (Шмыг, шмыг.) — Представляете?

— Может, вам помочь?

— Только если осторожно. (Шмыг.)

— Я постараюсь.

Дейв присел и принялся разглядывать ковер. Почти сразу он заметил поблескивание рядом с женщиной.

— Чуть левее, рядом с вашей рукой. Видите?

— Угу, спасибо.- (Шмыг.) — Теперь еще одна осталась.

— Вторая немного повыше этой.

— О, отлично. Нашла. (Шмыг.)

Женщина исполнила традиционный ритуал: лизание пальцев, оттягивание века, запрокидывание головы, а потом засовывание линзы. Дейв подумал, что надевать контактные линзы на публике лишь немногим лучше, чем прилюдно сморкаться.

Секретарша вытащила из лежащей на столе пачки бумажный носовой платок и промокнула глаза. На платке остались пятна туши.

— Вам что-то попало в глаз?

Уже задав вопрос, Дейв понял, что делать этого не следовало.

— Нет. — Женщина сглотнула, судорожно втянула воздух и смахнула слезу. — Я… я…

Дейв не любил исполнять роль наперсника для незнакомых людей.

— Я плакала.

С другой стороны, ему нужна ее помощь. Дейв вздохнул, изо всех сил стараясь говорить сочувственно.

— А! Что-то случилось?

Десять минут спустя Дейв знал о жизни секретарши куда больше, чем ему хотелось бы. В конце восьмидесятых она получила диплом одной из лучших бизнес-школ, работала на Уолл-стрит, занималась инвестициями, лишилась работы во время последней волны увольнений в финансовой сфере и никак не могла найти новую, пока, впав в отчаяние, не заняла вакансию секретарши в «Америкэн интердайн уорлдвайд».

Дейв сочувственно поугукал.

— Единственное место, где мне удалось найти работу, — эта дыра, — (шмыг), — а я все еще не выплатила заем за обучение, — (шмыг), — и мне кошке на корм еле хватает, — (шмыг), — а мой бывший муж тоже сидит без работы и не может платить алименты, — (шмыг), — и мне приходится еще подрабатывать секретаршей у стоматолога, — (шмыг), — а хозяин квартиры не хочет войти в мое положение, — (шмыг), — и… и…

Дейв коснулся ее руки.

— Что? Вы можете мне сказать.

— Меня то и дело похлопывают по заднице!

— Кто, Грег?

Дейв чуть не подавился. Это было ошибкой. К счастью, женщина не обратила на нее внимания.

— И он тоже. Да все они! От вшивого председателя совета директоров этой вшивой компании, когда он вдруг объявляется в этом вшивом городе, и до менеджера офиса.

Дейв скрестил руки на груди и прикрыл глаза. «Сперва Марджи, теперь эта женщина. М-да, в "Америкэн интердайн" своеобразная корпоративная этика».

— Она тоже изрядная сука.

— Кто?

— Менеджер офиса.

Позднее, когда ему удалось успокоить секретаршу, Дейв попросил у нее то, что хотел. Секретарша доверчиво улыбнулась и дала то, что он попросил. Он был таким понимающим, так стремился помочь, что она не подумала ничего плохого. Кроме того, на Дейве по-прежнему был пояс ремонтника с инструментами. Единственное, о чем попросила секретарша, так это чтобы Дейв вернул его ей, когда управится с делами.

Ключ.

Дейв пообещал, соврав сквозь зубы. Секретарша посмотрела на часы.

— Вы успеете до пяти? Я в пять уйду домой. Дейв улыбнулся ей в последний раз и сказал:

— Может, и нет. Но я просто положу его вам на стол, под книгу записей. Хорошо?

— Да, конечно. Или бросьте его в средний ящик.

— Обязательно. Да, и еще: вы знаете Марджи Коэн? Она работает этажом ниже, в компьютерном отделе.

Секретарша кивнула.

— Если хотите, позвоните ей. Она хороший человек, и я думаю, она кое-что знает насчет того, как отделываться от домогательств.

— Я позвоню ей домой сегодня вечером.

И она продемонстрировала телефонный справочник с телефонами служащих «Америкэн интердайн».

Дейв повернулся, собираясь уходить.

— Вы говорите, телефонная комната на этом этаже?

— Прямо по коридору и налево.

— Спасибо. Всего хорошего.

— И вам всего хорошего.

Секретарша дала ему универсальный ключ от всех подсобных помещений «Америкэн интердайн». Если ему хоть чуть-чуть повезет, этот ключ подойдет ко всем подсобным помещениям в здании. К телефонным комнатам. К чуланам уборщиц. Ко всяческим каморкам, в которых менеджеры, электрики и много кто еще хранят то, се и прочее.

Именно такого ключа ему и не хватало.

Дейв изучал содержимое складской комнаты «Америкэн интердайн», когда Рэнсом в конце концов совершил нечто неподобающее.

Рация в кармане у Дейва зашипела и ожила. Из динамика послышался голос Рэнсома с его западающим в память протяжным аппалачским выговором.

— Мистер Эллиот, у меня тут кое-кто, кто хочет поговорить с вами.

Дейв напрягся. Это еще что? Очередной дешевый трюк. Небольшой прием психологической войны, нацеленный на то, чтобы лишить вашу добычу душевного спокойствия. Что-нибудь такое, что уничтожит ее уверенность в себе или заставит задаться вопросом…

— Я знаю из вашего досье, что верность не входила в число ваших личных ценностей. Ни верность знамени. Ни верность товарищам. И тем не менее я надеюсь, что вы чувствуете определенную привязанность к вашей собственной плоти и крови.

Что?!

— Папа! Нет!!!

— Папа, ты меня слышишь?

Марк, его сын. Его единственный ребенок. Его и его первой жены. Его и Энни.

— Папа, это я, Марк.

Марк учился на предпоследнем курсе в Колумбийском университете, жил в студенческом общежитии на Западной Сто десятой улице и по меньшей мере раз в неделю приходил пообедать с отцом. Ревнивая Хелен никогда не присоединялась к ним. Она знала, что Марк — самый важный человек в жизни Дейва.

— Папа, выслушай меня.

Мальчик хотел быть философом. На первом курсе он прослушал вводный курс по философии. И его это чем-то зацепило. Он находил смысл в Платоне, актуальность в Канте и радость в Гегеле. Он сам, по собственной инициативе, без подталкивания со стороны своих профессоров, на втором курсе прочел «Бытие и время» Мартина Хайдеггера от корки до корки, все пять сотен страниц мелким шрифтом, и написал критическую статью, которую, как ни удивительно, приняли для публикации.

— Пожалуйста, папа. Это очень важно.

«Рэнсом, сукин ты сын, как ты посмел втягивать в это моего мальчика? Ты за это заплатишь. Я об этом позабочусь».

— Послушай, па.

Дейв, сомневавшийся в том, что сам он хоть раз после окончания колледжа произнес слово «философия», с энтузиазмом поддерживал научные штудии Марка. Если другие отцы искоса смотрят на стремление сына посвятить годы обучения предмету, не славящемуся своей пригодностью для коммерческих целей, — что ж, значит, они дураки.

— Я здесь, внизу. Мама летит сюда. Она будет здесь через пару часов.

«Я тебя убью, Рэнсом. Я тебя убью и вымою руки в твоей крови».

— Папа, ты должен выслушать. Агент Рэнсом все мне рассказал. Он показал мне документы, па.

Что там еще за ужасная ложь?

— Это уже случалось с другими людьми, па. Ты не единственный. Тебе было всего двадцать — двадцать пять. Они давали тебе Препараты. Во Вьетнаме, па, еще до моего рождения они давали тебе препараты.

«Я тебя зарежу, Рэнсом. Я тебя сожгу. Рэнсом, Рэнсом, тварь ты этакая, не будет предела тем мучениям, которым я тебя подвергну».

— Это был эксперимент, па. Они не знали, что из этого выйдет. Но оказалось, что у этого препарата долгосрочный эффект, папа. Даже после стольких лет у людей случаются срывы. Они начинают сходить с ума, па. Хотя прошло уже столько времени. Военные пытаются замолчать это. Они пытаются собрать в одном месте всех, кому давали эту гадость. Они говорят, что могут это лечить. Они говорят…

«Что? Что они говорят? Должно быть что-то еще хуже. Что-то такое, что, как надеется Рэнсом, заставит меня сорваться».

— …папа, они говорят, что препарат воздействует на генетику. Они говорят, что им придется обследовать и меня тоже. Они говорят, что, возможно, именно поэтому мама… именно поэтому у мамы были все эти проблемы.

Энжела. Возлюбленная студенческих лет. Жена. Единственный сын. Два выкидыша. Продолжительная депрессия. Пристрастие к спиртному. Развод. Затем курс лечения у психолога, повторный брак, две чудесные дочки и счастливая жизнь с другим мужчиной.

— Папа, тебе мерещится всякое, но это не твоя вина. Это тот препарат, па. Эта дрянь все годы сидела в твоем организме. Они показали мне документы. И документы других людей тоже. Это случалось и до тебя. Что-то происходит с твоим телом, когда ты приближаешься к пятидесятилетию. Препарат пробуждается. Тебе начинает мерещиться, что тебя преследуют, на тебя набрасываются с ножами и пистолетами. Ты начинаешь верить, что все вокруг против тебя. Потому ты нападаешь на них, пока они не напали на тебя. Ты пытаешься нападать на всех. Это проблема с сознанием, па, но они говорят, что могут это вылечить. Если ты придешь к ним, они смогут это вылечить. Если же нет, то тебе станет хуже. И скоро, па, очень скоро. Пожалуйста, позволь им вылечить тебя. Этот препарат заставляет тебя видеть того, чего нет. Он заставляет тебя желать причинять вред людям. Папа, ради бога, позволь агенту Рэнсому помочь тебе. Он здесь ради этого, па. Он твой друг. Он пришел, чтобы помочь.

Тяжесть пистолета в руке была приятной. Скос рукояти успокаивал. Дейв погладил спусковой крючок. Тот двигался плавно. Дейв провел большим пальцем по предохранителю и переключил пистолет с полуавтоматического режима на автоматический. С каждой секундой он чувствовал себя все лучше.

— Разве ты не чувствуешь гнева, па? Разве ты не чувствуешь, что ты совершенно вне себя от гнева?

Прямо в точку, черт побери.

Он хотел убивать, убивать и убивать.

«В конечном итоге, джентльмены, намного полезнее уничтожить дух врага, чем уничтожить его тело».

Он не мог дождаться того мгновения, когда начнет стрелять.

«Так говорил старина профессор Роберт-зовите-меня-Робом».

Он был на третьем этаже.

«А еще он говорил: "Сделайте это — и все остальные задачи станут намного проще"». Он шел сквозь багровый туман. «Именно этого, приятель, и хочет Рэнсом». Туман начал рассеиваться.

«Ты еще поднеси ему себя на блюдечке с голубой каемочкой».

Вскоре все озарил свет предельной ясности. «О господи! Ты что, не понимаешь, что он с тобой делает?»

Дейв вынул из пистолета обойму и проверил ее. Полная.

«Рэнсом солгал твоей жене, он солгал твоему сыну и солгал тебе. Это приманка! Ловушка!»

Дейв загнал обойму обратно, передернул затвор и отправил патрон в ствол. Этих людей и убивать приятно.

«Ты идешь прямиком в ловушку! Тебя там ждут!»

Дейв и хотел, чтобы они его ждали. Он об этом жадно мечтал.

«Враг, выведенный из себя, — это чрезвычайно уязвимый враг. Того, кто деморализован, легче всего победить, а того, кто сломлен, легче всего уничтожить. Это же первый принцип психологической войны, первая заповедь нашей почтенной профессии».

«Нашей почтенной профессии? И чья же это почтенная профессия? Рэнсома? Мамбы Джека? Сержанта Маллинса? Моя?»

Дейв крепко сжимал в руке рукоять пистолета. Руке — ять была металлической, серо-стальной, холодной.

«Холод. Сосредоточься на холоде. Не думай ни о чем другом. Только о холоде».

Дейв остановился. Он заставил себя стоять абсолютно неподвижно.

«Отлично. Теперь дыши. Медленно и глубоко».

Дейв заставил себя вдохнуть как можно глубже, до боли. И удерживал дыхание до тех пор, пока перед глазами не заплясали точки, а потом медленно выпустил воздух. И стер пот со лба подолом рубашки.

«Вот так-то лучше, приятель».

Дейв вытянул правую руку вперед. Рука дрожала.

«В том-то и суть. Люди, у которых дрожат руки, — не лучшие на свете стрелки».

Он чуть не попался. Рэнсом едва не заполучил его.

«"Тот, кто побеждает своих врагов хитростью, достоин похвалы не менее того, кто побеждает их силой". Так сказал Макиавелли. Помнишь? Помнишь, как профессор Роб его все время цитировал?»

Дейв поставил пистолет на предохранитель и перевел его обратно в полуавтоматический режим. Он попытался засунуть пистолет за пояс. Это удалось ему с третьей попытки.

«Он сделает это снова. Он пойдет на что угодно, лишь бы выбить тебя из колеи».

У Дейва подогнулись колени. Он рухнул без сил на лестницу и сидел на ступеньках, дрожа и не шевелясь, пока владевшая им ярость не угасла.

Этот шаг должен был стать лучшим попаданием Рэнсома. Рэнсом просто не смог бы придумать ничего более мерзкого и вероломного, чем позвонить Марку и убедить того попытаться заманить собственного отца в смертельную ловушку, солгав ему…

«А ты уверен, что это ложь?»

Нет, Дейв не был уверен. В том-то и ужас. Кто-то — кто-нибудь из его собственных людей — действительно мог давать ему какой-то экспериментальный препарат. Это был бы далеко не первый раз, когда спецслужбы проворачивали подобный трюк. Как минимум одному бедолаге, работавшему на ЦРУ, тайком скормили дозу ЛСД, и тот в результате покончил с собой. Лишь через двадцать пять лет агентство признало этот факт и с ворчанием выплатило компенсацию родственникам несчастного.

Были и другие прецеденты. В пятидесятых военные тайно распылили в небе над Сан-Франциско болезнетворных микробов, Serratia marcescens. Десять лет спустя группа работающих под прикрытием военных исследователей наполнила стеклянные колбы микробами, переработанными при помощи современных методов, поразбивала их в нью-йоркской подземке, а потом следила за распространением свирепого насморка. Примерно в то же самое время в Юте произошел массовый падеж овец из-за утечки точно не классифицированного вещества из секретной лаборатории. Время от времени пробегали слухи о биологах, иммунологах и специалистах по генной инженерии, проявляющих нездоровый интерес к результатам экспериментов, которые проводились в концлагерях в странах Оси во время Второй мировой. Были также обитатели американских тюрем, которым вводили культуры болезнетворных вирусов, неиспытанные медикаменты и — самый печально известный случай — бледную спирохету. Добавьте к этому чудовищные испытания радиоактивных веществ, которые армия проводила на своих же военнослужащих, — и вы легко поверите, что какой-нибудь специалист по грязным трюкам мог счесть оправданным скормить препарат, воздействующий на сознание, нескольким своим коллегам.

Спецслужбы всегда руководствовались собственными законами и были более чем склонны ставить непродуманные эксперименты равно и на солдатах, и на мирных жителях. Ведь, в конце концов, это делалось исходя из высших интересов американской национальной безопасности — а значит, было жизненно необходимым, в особенности если верить — а все верили, — что Советы делают то же самое. Если в процессе пострадают несколько лабораторных крыс, отбывающих срок заключенных или парней в военной форме — что ж, это ведь не чрезмерно высокая цена за гарантию сохранения демократии. Вы согласны? И действительно, когда в семидесятых следователи Сената впервые узнали о подобных операциях и в ужасе подняли крик, немалое количество тех, кто нес ответственность за эти деяния, были глубоко возмущены. «Из-за чего весь этот вой? Мы всего лишь делали работу, за которую вы нам платили. Не смейте нас обвинять — мы хорошие парни!»

Рэнсом сочинил особенно коварную ложь — тем более коварную, что она была очень правдоподобной. Она гарантировала, что все — все! — кто знал Дейва и мог бы ему помочь, теперь будут на стороне Рэнсома. Мало того, она должна была заставить самого Дейва усомниться в себе.

«Ты же понимаешь, это может быть правдой».

Понимаю. Господи, смилуйся, я это понимаю.

Дейв сидел на полутемной лестнице, обхватив руками колени, и дрожал. Осознание того, что он теперь один, совсем один, повергало его в отчаяние. Никто не станет говорить с ним, никто не станет его слушать. Жена, сын, друзья — все, кто должен был верить ему, поверили этой лжи. Все обратились против него, и не осталось никого, кому он мог бы довериться.

В этом суть оживших кошмаров, зарождающегося безумия, мыслей, которые сперва озадачивают, а потом лишают рассудка и заставляют прежде уравновешенных людей заглядывать по ночам под кровать, подозревать, что их телефон прослушивается, а со временем и вовсе обретать твердую уверенность в том, что за каждым их шагом следят зловещие силы. Это может быть правительство, это могут быть жидомасоны, это могут быть зеленые человечки с летающей тарелки. Доверять нельзя никому, потому что любой может оказаться одним из Них или Их агентом. И вскоре ты начинаешь писать длинные письма в редакцию «Американского научного журнала», а может, и не начинаешь, потому что работники редакции тоже могут участвовать в заговоре. И ты придумываешь, как бы обшить стены своей комнаты алюминиевой фольгой, чтобы та отражала радиоволны, а по ночам ты бродишь по улицам и рисуешь на стенах мистические символы краской из баллончиков, чтобы отпугнуть чуждые силы, и постоянно разговариваешь сам с собой, и то, о чем ты говоришь, имеет смысл если не для других, так для тебя, и в конце концов ты складываешь свои вещи в сумку — только самое необходимое, чтобы они не мешали тебе передвигаться, — и ищешь темное местечко, где можно было бы пересидеть светлое время суток, потому что Они везде, Они ищут тебя, Они готовы взять тебя на мушку…

Психиатры называют это паранойей, и, когда дело заходит далеко, они запихивают тебя в психушку.

Потому что — помимо всего прочего — люди, думающие, будто все вокруг хотят их убить, могут быть чрезвычайно опасны.