"Тайна белого пятна" - читать интересную книгу автора (Михеев Михаил Петрович)

Часть вторая КАРТА  

Самолет шел на север.

Солнце было где-то за хвостом. Через большое окно Зина видела под собой тайгу, пологими волнами уходящую вдаль. Черная тень самолета стремительно неслась вперед. Сине-зеленому океану не было конца.

Дядя сидел впереди. Он летал здесь не один десяток раз. Бесконечность таежных просторов вызывала у него скорее досаду и неудовольствие. К руднику не было сухопутной дороги. Все оборудование, снаряжение, продовольствие приходилось доставлять либо по реке, во время коротких весенних паводков, либо на самолетах. В этом году от ближайшего населенного пункта к поселку, где находился рудник, начали прорубать дорогу. Но только поднявшись в воздух и пролетев над будущей трассой дороги, можно было понять, сколько потребуется труда и сколько времени пройдет, прежде чем на рудник доберется первая автомашина.

Поэтому, чтобы не расстраиваться лишний раз, дядя Дима предпочел в самолете спать, предоставив Зине одной восхищаться безбрежным зеленым океаном.

Ногам стало немного холодно. Зина летела в светлых туфлях и тонких чулках. Еще в гостинице дядя предложил ей надеть лыжные брюки и сапоги. Сапоги были обычные, кирзовые, наверное на два номера больше, брюки – из толстой лохматой байки. Зина примерила этот наряд, осмотрела себя в зеркале и вспомнила слова Вали. Идти по городу в таком наряде? Нет. В тайге еще куда ни шло. Но здесь!

И решительно отказалась.

Она ожидала, что дядя Дима будет настаивать. Но он только ухмыльнулся и положил брюки и сапоги в свой рюкзак.

Зина заметила его усмешку и подумала, что, пожалуй, напрасно отказалась от сапог. Дядя Дима ухмыляется не зря. Он всегда говорит, что ничто так не убеждает человека, как свершившийся факт.

Самолет несколько раз нырнул, проваливаясь в воздушные ямы. К горлу подкатил комок, Зина заморгзла и покраснела. Бортмеханик, сидевший рядом с пилотом, оглянулся на нее, что-то сказал пилоту, Зина видела, как он в зеркальце продолжает наблюдать за ней, и старалась держаться как можно увереннее.

Самолет начало качать сильнее. Под ложечкой опять сдавило от мучительной тошноты. Она уже не глядела в окно, сидела, стиснув зубы, вцепившись в подлокотники кресла, и с ужасом думала, что еще минута такой болтанки – и она оскандалится.

На ее счастье, покачивание прекратилось. Зина только Перевела дыхание, как вдруг самолет резко наклонился на бок и начал падать. Ее прижало к окну. Она охнула от испуга.

Дядя Дима тоже качнулся, поднял голову и сказал спокойно: – Прилетели!

И тут под самолетом вместо зеленого лохматого ковра блеснула ярко-синяя полоса, стремительно надвинулась на окна. Зине показалось, что сейчас они врежутся в воду, но самолет плавно развернулся и быстро заскользил по реке.

Рев моторов затих. На берегу стояли люди и махали шапками. Пилоты открыли дверку и спустили лесенку прямо в воду.

С берега к самолету шли лодки. На передней алюминиевой шлюпке греб рослый плечистый парень в рубашке без пояса. Он сильно взмахивал веслами и оглядывался через плечо на самолет.

Подогнав лодку к лесенке, парень ухватился за нее и протянул руку дяде Диме, стоявшему в дверях.

– С приездом, товарищ Вихорев!

– Спасибо, Семен! Ну-ка, принимай чемоданчик.

– Тут что? – поинтересовался Семен. – Запчасти?

– Запчасти, – ухмыльнулся дядя: – чемодан был с Зиниными вещами. Смотри, в воду не урони.

Семен установил чемодан в носу лодки, помог дяде спуститься и тогда уже увидел на лесенке Зину. Она стояла на ступеньке, в нерешительности поглядывая на лодку, которую сильно раскачивала быстрая речная волна.

– Ну, что же ты, Семен, – заметил дядя, – девушек, что ли, не видал. Племянница моя в гости приехала. Помоги ей, а то как бы в воду не кувыркнулась.

Семен вытер громадную ручищу о штаны, замазанные машинным маслом. Неуклюже поддерживая Зину за локоть, усадил ее в носу лодки и взялся за весла.

– К пристани? – спросил он.

– Давай прямо к берегу – сказал дядя. – Тут к дому ближе.

К самолету уже подплывала тяжелая дощатая лодка за грузом. На ней гребли, сильно засаживая весла в воду, две девушки в платочках, краснощекие, как матрешки.

Они с любопытством оглядели Зину, потом одна из них опустила платок на шею и насмешливо запела:

И уже обе вместе подхватили задорный припев

Семен с неудовольствием покосился на них. Девушки рассыпались звонким смехом.

Зина чувствовала себя не особенно ловко, но сделала вид, что песенка ей понравилась. Дядя сидел с каменным лицом, и только в глазах его дрожали веселые искорки.

Лодка уже подходила к берегу. Дощатая пристань осталась далеко вниз по реке. В том месте, где они собирались высадиться, на берегу не было даже мостков. Не дойдя до пологого берега, лодка задела дно и остановилась.

Дядя Дима, забрав чемодан и рюкзак, шагнул прямо за борт и направился к берегу, с усилием выдирая сапоги из вязкого засасывающего ила. Семен тоже вылез в воду и сейчас стоял, поглядывая в замешательстве то на Зину в ее светлых туфлях и чулках, то на спину удаляющегося Вихорева.

Зина поняла, что начинает рассчитываться за свой отказ надеть сапоги. Она собиралась скинуть туфли и следовать за дядей. В это время он крикнул с берега.

– Ну, что вы там? Эх, Семен, Семен. И за что тебя девки любят? Видишь, гостья сама перебраться не может, забирай ее в охапку и тащи.

По чугунной шее Семена пошли багровые пятна. Он переступил ногами в воде.

– Перенести вас придется. Видите, что тут.

– Я сама, – заявила Зина.

– А босиком нельзя. Тут в тине камешков вострых много попадается. Запросто ногу попортить можете.

Зина прикусила губу. – Ну что ж, – согласилась она. – Тогда несите.

Руки у Семена были твердые, как каменные сваи.

Осторожно он донес Зину до берега и опустил осторожно, словно боялся, что она может рассыпаться.

А дядя уже шел, не оглядываясь, по низкому берегу, заросшему осокой. Зина шагнула следом. Острые каблуки сразу врезались в сырой глинистый грунт и надежно, как приклеенные, застряли в нем. Зина попыталась сделать еще шаг, пряжка оборвалась, и нога выскочила из туфли.

Стоя на одной ноге, как цапля, Зина взглянула вслед удаляющемуся дяде. Представила, как он опять ухмыляется себе в бороду – вероятно и на самом деле у нее сейчас смешной вид. Снять чулки при Семене она не решилась, сердито наступила ногой прямо в холодную глину. Сбросила вторую туфлю и, захватив их за ремешки, зашлепала по берегу в одних чулках.

Выбравшись на твердое место, дядя Дима, наконец, обернулся и, сделав вид, что все идет совершенно нормально, крикнул Семену: – Ты девчатам помоги ящики выгрузить. Там я тебе подвесной мотор к лодке привез. Попробуй, как тянуть будет.

Он перехватил чемодан и вскинул рюкзак на плечо.

– Пошли, племянница. Теперь недалеко. Вон наш поселок.

Лес на берегу был вырублен, за редкими соснами виднелось десятка два свеженьких одноэтажных домиков.

Дядя направился прямиком между сосен и пней. Зине ничего не оставалось, как следовать за ним.

Землю покрывала хвоя, твердая и колючая, как патефонные иголки. Надеть туфли на вымазанные глиной ноги Зина не могла. Пришлось и дальше идти в чулках, прихрамывая и подскакивая каждый раз, когда в кожу подошвы вонзалась острая безжалостная хвоинка.

Наконец они вышли на дорогу и остановились у небольшого домика, окруженного изгородью из жердей, переплетенных сосновыми сучьями. Из-за изгороди на Зину приветливо поглядывали желтые подсолнухи.

– Пришли!

Дядя сбросил рюкзак, опустил чемодан и повернулся к своей племяннице. Оглядел ее измазанные чулки, потное, раскрасневшееся лицо, растрепанные волосы, полосу тины на подбородке и заявил с удовольствием: – Хороша! Вот бы сейчас на тебя твой Валя посмотрел.

– Дядя Дима!

– Разлюбил бы, ей-богу, разлюбил.

– Дядя Дима...

– Ну ладно, ладно. Не разлюбит - где ему!.. Давай заходи, – и он открыл ей калитку.

Вся ограда заросла травой, такой зеленой, что, казалось, ее специально ради приезда Зины выкрасили эмалевой краской. От калитки к крыльцу вела узкая протоптанная тропинка.

Зина решила, что ее испытания закончились. Оказывается, ошиблась.

Откуда-то из травы на тропинку выбрался здоровенный белый гусак. Пригнув шею, он с угрожающим шипением двинулся навстречу. Зина озадаченно остановилась, попятилась. Попробовала отмахнуться туфлями. Но белый гусак был, очевидно, опытный боец. Он быстро зашел сбоку и ловко щипнул ее за ногу твердым, как плоскогубцы, клювом.

Зина взвизгнула и бросилась к крыльцу.

Она с ходу заскочила на верхнюю ступеньку. Гусак мчался следом за ней и уже карабкался на крыльцо.

Изловчившись, Зина лягнула ногой и сбила своего свирепого преследователя со ступенек. Гусак шлепнулся на спину, побарахтался и, поднявшись, заковылял в траву, но еще злобно шипя и оглядываясь на ходу, как бы говоря: "Ну погоди, еще попадешься!" Дядя Дима сидел на чемодане возле калитки и, хлопая себя по коленям, хохотал на весь поселок.

На другой день Зину разбудила Пелагея Романовна, соседка Вихорева. Она вела его холостяцкое хозяйство, готовила еду и убирал в комнатах.

Пелагея Романовна была пожилая женщина, гренадерского телосложения, добродушная и разговорчивая.

Причем мысли свои выражала всегда откровенно и беззастенчиво, совершенно не считаясь с тем, как они могут быть приняты слушателями.

Зина познакомилась с нею еще вчера.

– Вставай, засоня, – говорила Пелагея Романовна, бесцеремонно стягивая с Зины одеяло. – Вставай, кушать пора. Уже третий самовар грею, тебя дожидаючись.

Зина потянулась и потерла кулаками глаза.

– А дядя Дима где?

– Эка, хватилась. Да времени-то уже на полудень скоро. Митрий Николаевич давно на работу ушла.

– Что же вы меня раньше не разбудили?

– А они не велели. Сказали, пусть поспит, намаялась за дорогу. Да и то, поглядела я на тебя, больно уж сладко ты спала. Носик в подушку, рот раскрыла. Даже слюнку по щечке выпустила.

– Ну уж... – сконфузилась Зина, еще не успевшая привыкнуть к добродушному натурализму выражений Пелагеи Романовны. Та не обратила на ее смущение ни малейшего внимания.

– Так ты давай-ка поднимайся, моя милая. А я пойду самовар погляжу, кабы обратно не заглох.

Однако не успела Зина подняться с постели, как в открытое окно влетел здоровенный черно-желтый шмель и с гудением, как тяжелый бомбардировщик, закружился по комнате. Пришлось быстренько заскочить под одеяло и ждать, пока шмель, несколько раз стукнувшись в оконное стекло, не выбрался на свободу.

На спинке кровати висела одежда, от которой она так легкомысленно отказалась вчера. Зина натянула просторные лыжные брюки и вытащила из-под кровати сапоги.

В сапогах лежали портянки. Зина развернула их без всякой уверенности здесь Валя был прав: обращаться с ними она не умела.

Она попробовала надеть сапог без портянки, но сразу же сняла его складки и швы внутри сапога резали ногу. Пришлось опять взяться за портянку. Прямоугольный кусок материи плохо следовал за изгибами ступни.

Зина примеряла его и так и эдак, наконец замотала ногу как пришлось.

В это время вошла Пелагея Романовна.

– Обожди-ка! - заявила она, отбирая у Зины сапог. – Да разве портянку так наматывают. Давай сюда ногу, я покажу... Э-э, милая, – вдруг неодобрительно протянула Пелагея Романовна. – Что же это за нога у тебя?

– А что такое? – забеспокоилась Зина, оглядывая ногу и шевеля пальцами. – Нога как нога.

– Да мала уж очень. Сама девка как будто рослая, а нога, как у ребеночка, – право. Вот нога, – и Пелагея Романовна для иллюстрации вытянула вперед ногу, обутую в ботинок сорок третьего размера. – Мы с Петей – это с мужем моим покойным, – пояснила она, – мы с ним одинаковые сапоги носили, какие он, такие и я. Помню, ох и здоровая же я была в молодости. Бывало, пойдем мы с Петей в баню, поглядит он на меня и скажет...

– Пелагея Романовна! – взмолилась Зина.

– А ты чего? Али тебе еще таких слов никто не говорил... ну да, я и забыла, что ты девка еще. Ничего – мужик будет, он тебе не такое скажет. Жених-то, есть?.. Есть, конечно. У такой девки да чтобы жениха не было.

Занимая Зину подобным разговором, Пелагея Романовна сама навернула ей портянки и помогла натянуть сапоги. Постукивая каблуками, Зина прошлась по комнате.

– Костюмчик хороший, – одобрительно заметила Пелагея Романовна. – Только ты в нем уж очень на парнишку схожа. Видимости бабьей у тебя нет. Уж больно у гебя...

Не дослушав, Зина схватила полотенце и мигом выскочила из комнаты.

На крыльце она остановилась, присела на ступеньках и с удовольствием вдохнула воздух, пропитанный скипидарным запахом сосны.

Тайга окружала поселок с трех сторон, прижимая его к реке. Дом Вихоревых находился в самом конце улицы.

В нескольких шагах, прямо за оградой, уже начинался ельник и такой густой, что казалось, лес под поселок не вырубили, а просто сдвинули в сторону. За стеной ельника поднимались мохнатые макушки кедров. Зина даже с крыльца видела на их ветках крупные гроздья шишек.

У самого крыльца стояла высоченная сосна. Ветки сохранились только на макушке, что делало ее похожей на пальму. Прямо к стволу был привешен жестяной умывальник, над ним дощатая полочка с зубными щетками.

Все это мало походило на белоснежную московскую ванную, вода из умывальника бежала скупой тоненькой струйкой, однако Зина вымылась с удовольствием. Новизна ощущений возмещала недостаток удобств.

Чай пили у открытого окошка.

За столом все нравилось Зине, все приводило ее в восторг и умиление. И традиционный шумящий самовар, который за последние годы она видела только в кино.

И свежие пышки, румяные, с толстой хрустящей корочкой, которая отслаивалась чешуйками, таявшими на языке; и мед, густой, прозрачный, похожий на темно-желтое стекло. Привлеченные его запахом, в окошко влетали пчелы, Зина отмахивалась oт них ложкой и по-детски визжала.

Пелагея Романовна не торопясь прихлебывала чай с блюдечка, установив его на трех растопыренных пальцах. Зина пила из стакана. Она попробовала поставить блюдечко на пальцы, но тут же налила горячего чая себе в рукав.

– С непривычки, – сказала Пелагея Романовна. А я так из стаканьев не люблю. Скусу того нет.

Зина заметила беловатые старые шрамы на ее руке.

Пелагея Романовна охотно рассказала их историю. Несколько лет тому назад к ней в курятник влезла гостья из тайги – большая рысь. Услышав отчаянный куриный переполох, Пелагея Романовна с вилами кинулась на выручку.

– Я думала, волк забрался, смотрю – батюшки! – рысь! Она было к дверям, а я с вилами ей устречь. Уж очень меня зло за кур, значит, взяло. Ну и пришпилила злодейку вилами к углу. Только навильник-то короток оказался, она меня лапой по руке и достала. А я все равно так ее прижамши и держала, пока она не сдохла. Шкуру с нее содрали – хорошая шкура была, в горнице у кровати лежала, только моль поела, так выбросить пришлось.

Зина смотрела на нее во все глаза. Пелагея Романовна же не видела здесь никакого особенного геройства.

– Привычные мы: в семье все охотники были. Я еще девчонкой с отцом на медведя ходила. Пятьдесят лет в тайге прожила, – заключила она, – так что навиделась всякого.

После чая Зина захотела помочь Пелагее Романовне по хозяйству. Но та решительно воспротивилась.

– Еще Митрий Николаевич скажут, что я его племянницу работой надсажаю. – Да и не образованное это дело – полы мыть. А уж коли тебе так свербит и заняться нечем, так поди излови мне нашего гусака. Он от всего стада один остался и этакой злющий стал, не приведи господи. На всех так и бросается, как зверь лютый.

Зина без всякого удовольствия вспомнила свою вчерашнюю встречу со свирепым гусаком.

– Я уж давно хотела его на суп перевести, – продолжала Пелагея Романовна. Она собрала пальцем растекшийся по краям чашки мед, облизнула палец и закрыла мед крышкой. – Да вот руки у меня не доходят.. Вчера пошла было, а поймать его, окаянного, нe могла. Скорости у меня уж нету – бегать не могу, сердце заходится. А тебе словить его простого проще. Возьми вон мешок, накинь ему на голову - и конец.

Когда Зина с мешком в руках отправилась на поиски гусака, она походила на неопытного, начинающего тореадора, который первый раз выходит на арену против дикого быка. Гусак отбивался отчаянно. Защищаясь, он часто переходил в нападение, и тогда от щипков железного клюва спасали только толстые лыжные брюки и сапоги. Борьба продолжалась долго, наконец гусак больно ударил ее крылом по лицу, она разозлилась, и, изловчившись, набросила на него мешок.

Взлохмаченная, но торжествующая, Зина принесла барахтающуюся птицу Пелагее Романовне.

– На-ка вот топор, – сказала та, – рубай ему голову.

Зина замахала руками.

– Что вы! Я не смогу.

– А чего? Али брезгуешь?

– Да просто страшно как-то.

– Чего страшно-то?

– Ну как же, он живой... и вдруг голову рубить? Нет, нет!

– Вот я и говорю, что брезгуешь, – заключила Пелагея Романовна. – Ну, а если нужно? – полюбопытствовала она. – Голодом сидишь, есть нечего? Тогда как?

– Все равно не смогла бы.

– Ну, это ты, моя милая, врешь. Подержи-ка тебя денька три не емши, так ты этому гусаку не токмо топором – зубами бы шею перервала.

Пелагея Романовна забрала мешок с гусаком и потащила его к колоде, на которой рубили дрова.

Чтобы не глядеть, Зина спряталась в доме. Она услышала глухой удар топора, последнее хлопанье крыльев и невольно поморщилась.

Но за обедом, когда Пелагея Романовна подала на стол этого же гуся, зажаренного, с гарниром из моченой брусники, Зина забыла все свои переживания и ела с аппетитом. После гуся была свежая клубника, которую Зина сама набрала в лесу. Для этого не пришлось ходить далеко, ягода росла во множестве прямо на опушке у ельника. Ее съели с молоком, и Зина заявила, что уже не помнит, когда пробовала что-либо вкуснее.

Первый день прошел быстро и незаметно. Вечером к ужину дядя Дима принес бутылку портвейна. Зина много шутила, смеялась по каждому поводу, чувствовала себя легко и беззаботно.

Приключения начались со следующего дня.

Утром, после завтрака, Зина, как обычно, собралась в лес-за клубникой к обеду. Но у калитки наткнулась на девушку-посыльную. Та сказала, что товарищ Вихорев просит племянницу прийти к нему в контору.

Зачем?

Посыльная этого не знала.

Взволнованная неясными предчувствиями, Зина торопливо вошла к дяде в кабинет.

Он сидел за столом и, подперев голову обеими руками, разглядывал разложенный на столе лист потемневшей бумаги. Лицо его показалось Зине необычно озабоченным. Он даже не улыбнулся ей в ответ.

– Дядя Дима, что-то случилось?

– Да нет... ничего особенного. Садись-ка вот сюда, мне нужно с тобой поговорить.

Зина медленно присела, тревожась все более и более.

Дядя Дима коротко кашлянул.

– Скажи, Зинок, – начал он осторожно, – ты хорошо помнишь почерк Николая?

– Папин почерк? – почти шепотом спросила Зина. – Дядя Дима...

– Да ты не волнуйся.

– Я... я не волнуюсь. Но зачем?

– Сейчас я тебе расскажу по порядку. Только ты...

– Я не буду.

Дядя Дима поцарапал бороду, постукал пальцами по столу.

– Видишь ли, – сказал он, – недавно в поселок вернулась партия геологов-разведчиков. А сегодня ко мне пришел старший геолог и рассказал... такую историю. Они бродили по тайге больше трех месяцев. И в конце своего маршрута наткнулись на группу кустарей-золотоискателей. Промывая береговые пески, старатели случайно обнаружили фляжку. Очевидно, фляжка лежала на берегу очень давно, так как успела покрыться мохом и зарасти тальником. Внутри обнаружили лист бумаги. Золотоискатели фляжку использовали в хозяйстве и потеряли. Но лист бумаги сохранили и передали при встрече геологам. Это оказалась карта. Самодельная карта, нарисованная карандашом. К сожалению, во фляжку проникла вода и здорово попортила карту. Мы с геологом так и не могли узнать, кто ее нарисовал. Хотя высказали одно предположение, что карту мог сделать... Николай. Вот я и пригласил тебя, так сказать, в качестве эксперта.

– Где карта?

Четыре блокнотных листка, склеенные вместе в один лист, слабые, полустертые контуры речек, условных топографических знаков. От надписей кое-где сохранились только отдельные буквы. Но они были так плохо заметны, а Зина так волновалась, что не могла сказать с уверенностью, что их написал отец.

– Не знаю... – покачала она головой. – Дядя Дима, не знаю... как будто и похоже... нет, не могу точно сказать.

– Вот и я не могу, – подтвердил дядя Дима. – Почти все стерлось. Одно только разбираю: на карте изображен участок низовий речки Черной. Это в двухстах километрах от нас. Вот здесь, в устье поставлен крестик. Что он может обозначать?.. Здесь была пояснительная надпись, но остались только следы, отдельных букв. Да, на обороте есть еще два слова. – Дядя Дима наклонился над картой. – Вот, видишь. Более или менее можно разобрать только окончания слов: что-то вроде "...зи", а в следующем слове: "...жонка". Словом, ерунда какая-то.

Зина коротко и быстро глотнула воздух, как воду.

Стремительно нагнулась над картой. Шпилька выскочила из волос, упала на стол.

Затем она медленно повернулась к дяде и уставилась на него потемневшими глазами.

– Ты что?

– "Привези медвежонка"... Дядя Дима, так это же я написала. Ты помнишь – я! Когда папа уходил в тайгу, я попросила, чтобы он привез мне живого медвежонка. А папа сказал, что он может забыть, тогда я взяла его блокнот и написала на первой странице: "Привези медвежонка". Дядя Дима! Это папина карта!

– Подожди, Зинок... Ну что ты опять. Сядь, выпей воды.

– Не надо воды... дай мне платок. Это от неожиданности. Подумай, сколько времени прошло, мне тогда двенадцать лет было.

– Так вот оно что, – протянул озадаченно дядя Дима. – А ты не ошибаешься?

– Нет, это папина карта. Я хорошо помню, как писала "привези медвежонка". Да ты посмотри как следует – это же мой почерк. Посмотри, как "ж" написано. Сколько ты меня за это "ж" ругал. Говорил, что это не буква, а забор с перекладиной.

– Вижу, – согласился дядя Дима. – Вот сейчас пригляделся и узнал твои "забор с перекладиной".

– Дай я еще посмотрю.

С досадой смахивая мешающие слезы, Зина вглядывалась в слабые, еле заметные знаки на пожелтевшем листке бумаги. Знаки, которые десять лет назад сделала рука ее отца. Может быть, совсем незадолго до... гибели.

– Дядя Дима, –сказала она умоляюще. – Разреши мне эту карту...

– Взять?

Зина кивнула.

– Видишь, Зинок. Я понимаю, мне и самому эта карта дорога. Но сейчас эта карта – государственная собственность. Мы должны отправить ее на экспертизу. Там сумеют восстановить, что было на ней написано. И узнают, зачем Николай поставил крестик в устье Черной речки.

– А может быть... – Зина запнулась. – Может быть, там похоронен кто-нибудь из них?

– Вряд ли, –усомнился дядя. –Я думаю, здесь другое. Ты, вероятно, помнишь, что искал в тайге Николай?

– Помню. Он искал уран.

– Правильно. Так вот, мне кажется, он его нашел.

– Значит, этот крестик...

– Месторождение урановых руд, – заключил убежденно дядя. – Что-то помешало Николаю вернуться домой. Болезнь, случайное увечье... кто знает. Может быть, здесь, на карте, это тоже было написано. Одним словом, не желая, чтобы его находка вместе с ним затерялась в тайге, он запечатал карту во фляжку и бросил в воду. Конечно, он понимал, как мало вероятности в том, что фляжка может попасться человеку на глаза. Но, очевидно, у него не было другого выхода. Ты понимаешь, какое важное значение для нас, для нашей страны может иметь этот документ?

Зина кивнула головой. Да, она это понимала.

Последний раз она взглянула на карту, бережно сложила по сгибам ветхие листки, которые десять лет тому назад так же складывала рука ее отца, и протянула карту дяде. Тот открыл несгораемый шкаф в углу кабинета и положил карту на стопку папок. Потом, после короткого раздумья, открыл небольшое дополнительное отделение в шкафу, переложил карту туда. Захлопнув шкаф, по привычке подергал за ручку, чтобы убедиться, не забыл ли он повернуть ключ.

Невесело было в этот вечер в доме Вихоревых. У Зины разболелась голова, она рано легла спать. Ночью через перегородку дядя Дима слышал, как она вставала, стучала графином с водой и долго ходила по комнате.

Утром перед уходом на работу он заглянул к ней.

Она спала, свернувшись калачиком. Припухшие веки беспокойно вздрагивали. Он поправил одеяло и вышел.

Придя в контору, Вихорев взял у заспанного сторожа ключ. В кабинете было душно, ядовито пахло свежей масляной краской. Он подошел к окну, протянул руку к шпингалету и тут же недоуменно опустил ее: оконный шпингалет был отодвинет. Он легонько надавил пальцем на створку окна – оно открылось.

Дядя Дима быстро повернулся к шкафу и потянул за ручку. Дверка была закрыта. Он успокоился и вышел к сторожу. Тот заявил, что ни вечером, ни ночью никто в контору не заходил. С сомнением оглядев его заспанную физиономию, дядя Дима вернулся в кабинет, сел за дела, но беспокойная мысль не давала ему сосредоточиться.

Чтобы, наконец, избавиться от нее, он достал ключи, открыл шкаф, открыл внутреннее отделение...

И увидел пустую полку.