8. АМИРАК В ПУТИ

Нарта шла по торосистому припаю, то прижимаясь к скалам, то уходя в море. Дороги не было. Собаки бежали, сами выбирая путь среди обломков льда.

Амирак полулежал на нарте и напевал под нос любимую песню Нели Муркиной.

С тех пор как Амирак переехал в «Ленинский путь», он не видел родного Нунивака. Времени не было. Впервые в жизни Амирак обнаружил, что время ограничено и не поддается никакой хитрости.

Амирака назначили агентом по снабжению. Может быть, по-чукотски эта должность не так звучала, но если её произнести на русском языке, то известное впечатление производила. Работа Амирака заключалась в том, что он ездил по прибрежным селениям и скупал мясо морского зверя для колхозной зверофермы.

Назначению на эту должность Амирак был, по собственному мнению, обязан только своей находчивости. Честно признаться, первое время ему на звероферме не очень понравилось. Всё оказалось не так, как он думал. Знали бы модницы, какую гадость они носят на плечах! Пушистые зверьки злобно кидались на его руки, когда он просовывал им пищу в клетки. Они были прожорливы, как тундровые волки, и даже после сытной кормежки их глаза сохраняли голодный блеск. От зверюшек нестерпимо воняло, и Амирак вскоре обнаружил, что и от него стало попахивать.

Амирак погрустнел, и Кэлы несколько раз спрашивал его о причине плохого настроения. Председатель полагал, что новый зверовод тоскует по родному селению, и утешал его, обещая скорое переселение Нунивака в «Ленинский путь».

Амирак действительно часто вспоминал Нунивак. Охотники уходят рано утром в море. Морозный воздух щиплет легкие. Пахнет соленым льдом, а над головой трепещут сполохи полярного сияния. Сидишь у разводья с ружьем и ждешь, когда из темной воды покажется голова тюленя. Спокойствие и тишина вокруг. Звезды мерцают в темном небе, и луна плывет, играя в прятки с облаками…

Амирак уже начинал подыскивать удобный момент, чтобы удрать из «Ленинского пути», как приехало районное начальство, ведающее звероводством. Оно осмотрело помещения и поспешило дать руководящие указания, торопясь поскорее выбраться на свежий воздух. Кэлы было сказано, чтобы ждал прибытия ещё полусотни голубых песцов. Амирак видел, как омрачилось лицо председателя. Кэлы попытался возражать, ссылаясь, что корма не хватит.

— Стыдись, — сказал один из начальников, похлопывая по плечу председателя. — Передовик! На районной Доске почета твоя фотография висит!

Кэлы никогда не видел этой таинственной доски, но по опыту знал, что песцов ему всё равно привезут. Начались лихорадочные поиски кормов. Снова и снова подсчитывались запасы, увеличивали план добычи на зимний охотничий сезон, и всё же над зверями висела угроза голодной зимовки.

Гениальная мысль пришла Амираку совершенно случайно. Он проходил вечером по улице, пробираясь к себе в комнату с устоявшимся запахом звериной клетки. В стылом вечернем воздухе слышались собачий лай и крики людей. Был час кормления. Визг и лай сопровождали Амирака до самых дверей дома, где он жил. Идея окончательно оформилась, когда зверовод протягивал руку к двери. Круто развернувшись, Амирак побежал в правление. Председателя там не было.

Он сидел дома и пил чай.

Его окружало человек десять детей — все очень похожие на отца. Для Амирака с трудом нашлось место за большим столом. Жена председателя угощала гостя, её глаза выражали беспокойство.

— Чем это у нас пахнет? — спросила она, наконец, у старшего сына. — Опять собак пускали в комнаты?

— Это от меня пахнет, — сознался Амирак. — Песцовый запах от меня идет. Не успел переодеться.

Жена председателя смутилась. Амирак оставил чашку и обратился к Кэлы:

— Я знаю, где достать корм для новых песцов.

— Слушаю, — наклонил голову Кэлы.

— Надо уничтожить собак, — значительно произнес Амирак и выжидательно посмотрел на председателя

— Как это? Зачем? — пробормотал Кэлы, поначалу не вникнув в смысл сказанного.

— Сколько наберется в «Ленинском пути» собак? — деловито заговорил Амирак. — Упряжка есть в каждой семье. Семей в колхозе около шестидесяти.

— Шестьдесят три семьи, — уточнил Кэлы.

— Если даже на каждую семью приходится шесть собак, то мы имеем в итоге… — Амирак зажмурился, производя вычисление.

— Триста семьдесят восемь собак, — подсказал сын председателя.

— Я знал, кого принимал в колхоз! — радостно закричал Кэлы. — Золотая голова! Почти четверть тонны корма в день! Молодец.

— В интересах колхоза, — скромно потупив глаза, сказал Амирак.

— Премировать тебя надо за это! — воскликнул председатель и послал сына за бухгалтером. До поздней ночи бухгалтер, Кэлы и Амирак производили подсчеты.

Председатель Кэлы долго размышлял, с кого начать. Кого первым уговорить расстаться со своей упряжкой? После нескольких дней мучительных раздумий он решил оповестить правленцев.

Заседание правления длилось в этот день довольно долго. Обсуждали вопрос о песцовой охоте.

— Как же так получается? — возмущался Рыпэль. — Председатель начинает забывать, что пушной зверь водится не только на звероферме, но и в тундре. До сих пор не завезены продукты и керосин в охотничьи избушки. Кто в этом виноват?

— Ты знаешь, Рыпэль: у нас не хватает транспорта, — оправдывался Кэлы. — Послали два трактора в оленеводческие бригады. Остался только один, но и он нужен в селении.

— А собачьи упряжки? — напомнил Рыпэль. — Напрасно забываем такой безотказный транспорт. Почему ты не держишь колхозных собак?

— Корма много жрут, — громко ответил Кэлы. — Вот мы с товарищем Амираком подсчитали, сколько собаки пожирают мяса только в нашем колхозе.

Кэлы достал бумажку и назвал цифры. Все были поражены. Никому никогда не приходило в голову заняться такой арифметикой.

— Большая экономия получится, если мы от них избавимся, — продолжал Кэлы. — Новый трактор можно купить на собачий корм.

— А ведь верно! — подал голос Ыттытегин. — Выходит, на собак работаем.

— Да, когда на зиму готовишь моржовое мясо, думаешь больше об упряжке, чем о себе, — сказал Чейвытэгин.

— А много мы на них ездим? — спросил Кэлы. — Вот ты, Чейвытэгин, на чем в прошлом месяце ездил в райцентр?

— На вертолете, — ответил Чейвытэгин. — Стану я гонять упряжку, когда летает рейсовый…

— А на чём тебя перевозили в охотизбушку? — обратился Кэлы к Рыпэлю.

— На тракторе, — ответил тот.

Кэлы встал со своего председательского места и деловито сказал:

— У меня такое предложение: пересмотреть собачье поголовье и часть его уничтожить. Вы только подумайте, сколько мяса мы можем сэкономить! Сколько ещё дополнительно лисиц мы можем содержать! Трактор купим! Давайте не будем откладывать и начнем завтра же…

— Постой, постой, — с места поднялся Рыпэль. — Вот так и сразу?.. Конечно, предложение разумное… Но кто первый решится поднять руку на своих собак? Кто подаст пример?

— Я подам пример! — громко сказал Кэлы. — Пусть завтра же придут ко мне.

— А кто пойдет? — усомнился Рыпэль.

— Поручим от имени колхоза, — подсказал Чейвытэгин.

— Только не меня, — заявил Рыпэль. — Собака не зверь.

— Кто же тогда будет уничтожать собак? — задумался Кэлы. — Это действительно неприятная работа, и не всякий на неё пойдет…

— А пусть Амирак, — предложил Рыпэль. — Его идея. Дадим ему хорошее ружье, отведем место за лагуной, чтобы выстрелов не было слышно… Верно?

Кэлы вопросительно посмотрел на Амирака.

Зверовод растерялся. Он не ожидал, что дело повернется так. Как можно убить собаку? Она — как член семьи. Правда, у Амирака своих собак нет. У него никогда не было своей упряжки… У брата Таю есть свои собаки — восемь штук. Это не так много, поэтому он с таким нетерпением ждет, когда ощенится сука… Если Амирак убьет хоть одну собаку, как на него будут смотреть в селении?

— Я не буду убивать собак, — твердо сказал Амирак. — Ищите другого.

— Но это твоя идея, — напомнил Кэлы.

— Пусть она будет вашей.

— То есть как нашей? — удивился Кэлы. — Ты сам предложил. И это действительно дельная мысль!

— Считайте, что эта дельная мысль пришла вам в голову, — сказал Амирак и взялся за шапку.

— Постой! — крикнул Кэлы. — Значит, отказываешься?

— Отказываюсь! — бросил с порога Амирак.

Кэлы озадаченно посмотрел вслед звероводу.

— Так кто же из вас придет ко мне завтра? — обратился он к оставшимся в конторе. — Я согласен первым подать пример.

Рыпэль почесал затылок.

— Ты, пожалуй, не убивай Четырехглазого, а отдай мне, — попросил он. — Больно хороший пес. Отличный передовик! А как голоса слушается!

— Это верно! — улыбнулся Кэлы. — В позапрошлом году понесла меня упряжка на оленье стадо, так он один оттянул других псов в сторону… И ведь никогда я не поднимал на него кэнчик! Слова понимает лучше иного человека! Достаточно один раз ему сказать… Ему и ребенка доверить можно. Помните, мы возили вельбот на припай? Тогда мой сын Чейвын был ещё совсем малышом. Не с кем было отправить обратно собак. Пришлось малыша сажать на нарту. Ничего, доехал привязанный. И всё потому, что Четырехглазый тянул упряжку и вел её. А в пургу лучше не гадать и положиться на него — обязательно довезет!

— Договорились? — спросил Рыпэль.

— О чём? — переспросил Кэлы.

— Ты мне отдаешь Четырехглазого, — напомнил Рыпэль.

— Да ты что! Такую собаку в чужие руки доверить — только испортить, — сказал Кэлы.

— По-твоему, лучше её застрелить?

— Кто тебе сказал, что я согласен застрелить Четырехглазого?

— А на что тебе одна собака, если остальных убьют? — спросил Рыпэль.

— Не всех, конечно… — замялся Кэлы. — Часть всё же останется… Нельзя же так, на самом деле… Вот у меня Пятнистая ощенилась. Щенята уже подросли. Кто знает, может отличные псы будут — а их стрелять? Нет!.. Надо подумать… Разумно подойти к делу…

Кэлы чувствовал, что сам запутался в доводах, не может толком сказать, как всё же быть с собаками.

— Что делать? — растерянно обратился он к присутствующим. — Выходит, никто не хочет расставаться со своими собаками?

— Выходит, так, — ответил ему Рыпэль. — И ты в первую очередь„. Да если твои ребятишки узнают об этом, они отцом перестанут тебя считать!

— Нужно провести разъяснительную работу, — подсказал заведующий колхозным клубом Куймэль. — Убедить людей, поднять, воодушевить… Дать лозунг!

— Пожалуй, ничего не выйдет из этого, — сокрушенно признался Кэлы. — Но всё же надо сократить расходы на собачий корм. Оставить только нужных, сильных псов, а остальных уничтожить. Пусть в каждой семье над этим подумают… Крепко приросли собаки к нашей жизни. Что делать… Сразу, наверное, и трудно подумать о том, чтобы жить без них.

Гениальная идея Амирака повисла в воздухе. Для виду застрелили нескольких дохлых псов.

— Трудное это дело, — говорит Кэлы.

Тогда Амирак предложил скупать излишки мяса в тех колхозах, где не было звероферм.

— Дельная мысль! — похвалил Кэлы Амирака. — Премия за мной. А тебя назначим агентом. У тебя фигура внушительная, умеешь говорить с людьми. Снабдим деньгами на представительство.

— Это что такое — представительство? — осторожно осведомился Амирак.

— На угощение нужных людей, — пояснил Кэлы.

Так Амирак стал агентом по закупке мяса морского зверя. Его снабдили соответствующими бумагами, отличной упряжкой из отборных псов. На вольном воздухе выветрился звериный запах из одежды Амирака, и собаки больше не оглядывались на него и перестали лаять. Хорошая работа. Знай езди по селениям и стойбищам. Деньги на представительство так и остались нетронутыми. Председатели колхозов встречали его как большого начальника, отводили хорошую комнату, кормили и распрягали собак. Многие колхозы в этом году перевыполнили план добычи морского зверя. Мяса было больше чем достаточно, и колхозы были рады избавиться от излишков. Амирак диктовал цены, и ему нравилось чувствовать, что люди зависят от него. Он был справедлив. В слабых колхозах он брал мясо по более дорогой цене, а в сильных председателей прижимал и грозил, что ничего не возьмет, если цена не будет снижена.

Случилось так, что в родной Нунивак ему пришлось ехать уже в середине зимы, когда снег толстым покрывалом лег на морской лёд.

Собаки едва тащили нарту, проваливаясь по брюхо в сугробы. Амираку часто приходилось вставать и помогать. Высокие крутые скалы с застывшими льдистыми потоками грозно висели над морем. Порывами ветра с них сдувало сухой, как зубной порошок, снег. Зловещей чернотой зияли пещеры. Надвигалась ночь, а собаки уже выбились из сил, пробираясь по вязкому глубокому снегу.

Невольно вспоминались давно слышанные сказки. Вот здесь, среди голых вершин, обитает некто, который с темнотой пробуждается и начинает бродить по берегу, плача и причитая по матери, упавшей в море. Огромный ребенок в детском одеянии, ростом выше китового ребра. Жена охотника-эскимоса в старые времена на этих крутых склонах собирала съедобные коренья. Чтобы не тащить на своей спине ребенка, она положила его в скалах, но, вернувшись, не нашла его. Два дня искала сына обезумевшая от горя мать. Муж запретил ей возвращаться одной. Мальчика нигде не было. Но наблюдательные люди заметили, что на вершине стало одной скалой больше и камень этот удивительно похож на фигуру ребенка. Бедная женщина, отчаявшись в поисках, бросилась со скалы в море. Говорят, скала не выдержала и залилась детским плачем. Из-под неё с шумом вырвалась вода и потекла в море, обрываясь водопадом с крутизны.

Амирак глянул вверх. Замерзший водопад «Детские слезы» тускло поблескивал в сумерках. Жуть холодом заползала в сердце, а глаза невольно искали сходства с ребенком в торчащих на вершине одиноких скалах.

С чувством облегчения и радости Амирак увидел мелькнувший впереди огонек. Должно быть, это окошко домика Нели Муркиной. Если бы весь Нунивак, как «Ленинский путь», состоял из деревянных домов, то свет окон виделся бы далеко, и путнику от этого было бы веселее.

Мысль о том, что земляки увидят его другим человеком, наполняла сердце Амирака торжеством, и он даже снизошел до того, что помог собакам подтащить нарту до жилища Таю.

Он вошел к брату шумно, весело. Рочгына смотрела на него без прежнего выражения жалости и молчаливого сочувствия. Даже Таю говорил прямо и без иронических замечаний.

— Мне нужен председатель, — объявил Амирак, утолив голод.

— Завтра его увидишь, — сказал Таю. — Зачем он тебе на ночь? Лучше отдохни. Дорога трудная, много снегу.

Амирак демонстративно глянул на часы.

— До ночи ещё далеко. Деловые люди так рано не ложатся спать.

Знакомый упругий ветер встретил Амирака дружеским похлопыванием по спине. Он помогал ему подниматься по крутой тропе, поддерживал на поворотах, когда нога повисала над пустотой. Кругом чернела такая темень, что не будь Амирак с рождения привычен к нунивакским тропам, ему нипочем бы не найти жилища председателя.

— Вот кто к нам прибыл! — громким криком встретил Утоюк Амирака. — Мы-то думали: когда же, наконец, к нам приедет наш Амирак? Ты выглядишь настоящим начальником… И портфель у тебя настоящий. Гляди, что значит человек нашел своё место в жизни.

Похоже, что Утоюк говорил вполне искренне. Насторожившийся было Амирак успокоился и принялся раскладывать нужные для сделки бумаги.

— Хочется мне побыть подольше в родном селении, — важно сказал Амирак. — Но дела зовут в дорогу. Поэтому я предлагаю заключить договор немедленно. Мои условия такие…

Утоюк слушал внимательно, в знак особой заинтересованности склоняя голову то на один, то на другой бок.

Утоюку, как никакому другому председателю, нужно было продать излишки мяса. Нунивак в этом году вышел на первое место по добыче морского зверя. Однако всем известно, что зверокомбинат покупает только жир и кожу, а мясо остается в колхозе. Хорошо, если есть где хранить мясо.

Недалеко от Нунивака в узкой долине, зажатой скалами, лежит вечный снег. Долина обращена к северу, и летнее солнце только скользит по снежной поверхности, не в силах его растопить. Нунивакцы благодаря такому природному холодильнику не испытывают недостатка в свежем мясе.

Когда Амирак назвал свою цену, Утоюк ласково сказал:

— Но моё мясо посвежее, чем у других.

— Ошибаешься, Утоюк, — невозмутимо ответил Амирак. — Твое мясо станет самым свежим в начале лета, когда снег останется только в ледяной долине. А сейчас во всех колхозах мясо одинаково свежее — морозы-то какие стоят!

— Хитрый ты человек, Амирак, — произнес Утоюк. — Ладно, так и быть, отдаю тебе мясо по назначенной тобой цене.

— Цену назначает правление колхоза «Ленинский путь», — заметил Амирак и достал бланки договоров.

Когда все формальности были закончены, Утоюк предложил гостю чаю.

— Что говорят в «Ленинском пути» о нашем Нуниваке? — спросил Утоюк.

— А что говорить? — пожал плечами Амирак. — Вспоминают иногда, в связи с предстоящей женитьбой.

— Какой женитьбой?

— Разве вы не в курсе? — удивился Амирак. — Емрон собирается жениться на дочери Кэлеуги.

— Я так и знал! — крикнул Утоюк. — Но это нечестно!

— Что нечестно? — спросил Амирак.

— Пользоваться такой приманкой, чтобы сманивать наших колхозников в «Ленинский путь»! — Утоюк грозно постучал пальцем по столу. — Этого я не оставлю! Поеду в райком!

— Успокойтесь, Утоюк, — невозмутимо произнес Амирак. — Вдумайтесь в то, что говорите. В райком жаловаться за то, что человек хочет жениться? Смешно!

Утоюк сердито посмотрел на Амирака. Каков стал! Уверен в себе, в своей правоте. И только потому, что за его спиной «Ленинский путь». Скоро во всём Нуниваке один Утоюк останется настоящим эскимосом. Вот и Таю стал заговаривать о том, что не худо бы начать переговоры с правлением «Ленинского пути» о переселении. А как можно об этом разговаривать? Разве плохо живут нунивакцы? Любой охотник здесь получает на трудодни в полтора раза больше, чем в соседнем колхозе, куда все так рвутся. Нет тебе никаких сомнительных расходов ни на машины, ни на зверофермы — всё, что заработали и добыли нунивакцы, — всё идет в их семьи. Недаром, когда эскимосы приезжают в «Ленинский путь», они наносят значительное опустошение полкам большого магазина. Что ещё нужно людям? Кино хотят? Ладно, попросим, чтобы чаще приезжала кинопередвижка. А то, что нельзя строить здесь деревянные дома, это все знают, и тут надо обижаться на природу, а не на Утоюка…

— Когда же молодые собираются жениться? — спросил, успокоившись, Утоюк. — Свадьбу уже назначили?

— Я слышал только разговоры, — уклончиво ответил Амирак и поспешил попрощаться с расстроенным председателем.

Окошко Нели Муркиной светилось. Теплый луч пробивал густую темноту и ложился уютным пятном на снег, на черноту оголенных ветром скал. Амирак замедлил шаги. Сердце забилось часто-часто, дыхание затруднилось, будто в горле застряла кость. И всё же Амирак не смог себя пересилить. Он шагнул к двери и постучал. Ему долго не открывали. В темноте белели новые кожаные петли на двери.

— Кто там? — послышался знакомый голос.

Амирак замер. В ушах колотилась кровь, жар заливал лицо.

— Ну кто там? — Неля, похоже, не собиралась открывать дверь, пока ей не ответят. Она ждала минуту, две…

— Проклятый ветер! — выругалась Неля и хлопнула дверью в комнату.

Амирак тихо отошел от домика. Он гордился собой: у него хватило силы не отозваться!

Таю и Рочгына ещё не ложились спать.

— Я покормил твоих собак, — сказал брат.

— Спасибо, — ответил Амирак. Он совсем позабыл об упряжке и отправился к Утоюку, не покормив собак. Избаловали его председатели.

Перед сном попили чаю, и Таю стал торопить жену:

— Мне надо поутру на охоту. Давай ложись спать.

Амирак долго ворочался на полу. Он видел огонек трубки брата и почему-то винил её в том, что она отгоняет сон.

— Не спишь, Амирак? — тихо спросил Таю.

— Не сплю, — вздохнув, ответил Амирак. — Привык на кровати.

— Пяти минут не можешь пробыть без хвастовства, — упрекнул Таю. — Какая может быть разница, на чём человек спит. Сон-то один.

Амирак обиженно затих и притворно захрапел.

Таю долго сосал трубку, тщетно вызывая сон. Напрасно он обидел брата. Может быть, Амирак действительно крепко привык к кровати? Разные люди бывают. Вот он, Таю, за всё годы, проведенные в лагере, так и не признал удобства деревянных нар и тосковал по простой оленьей шкуре, расстеленной на полу из моржовой кости… Амирак заметно изменился. Видать, не напрасно искал человек дело, которое ему подходит. Важный какой! Не подступиться. Чувствуется, как свысока смотрит на своих земляков и снисходительно молчит, не критикует, как раньше. Ума, что ли, у него прибавилось?

После возвращения с празднества ещё задолго до зимы Таю попытался всерьез поговорить со своими односельчанами о переезде в «Ленинский путь». Председатель колхоза Утоюк слушал его, меняясь в лице. «И Таю хочет изменить нашему Нуниваку? — с горечью спросил Утоюк. — Неужто тебе не дорога земля предков, жилища, вырытые в скалах, море, которое выкормило тебя и твоих детей?» Таю не сдержался и резко ответил: «Ты всё хочешь жить, нюхая старый дым! Тебе не оторвать своей застарелой задницы от камня и пересесть на стул. Смотри, Утоюк, мы уже теряем своих детей, которые не возвращаются в родной Нунивак… Где твой коммунистический взгляд?»

Нельзя выбросить из памяти тревожные годы, когда в Нуниваке только организовали колхоз, когда Утоюка и Таю первыми из жителей Нунивака приняли в партию. И сказал тогда секретарь райкома Владимир Антонович, что они — первые в истории эскимосы-коммунисты. Разве можно забыть и предать героические дни организации первого эскимосского колхоза? Почему Утоюк упирается?

Трудно было спорить с Утоюком, но Таю не сдавался. Он часто возвращался к этому разговору и не давал покоя председателю.

Таю проснулся с тяжелой головой, будто накануне выпил.

Амирак уже запряг собак и готовился выехать обратно в «Ленинский путь».

— Я тебя могу подвезти, — предложил он брату.

— Пожалуй, до Ченлюквина доеду на твоей нарте, — согласился Таю.

Короток свет дня в Беринговом проливе в зимние дни. Но охотники удлиняют трудовой день, прихватывая время у вечерней и утренней зари.

Над островами висела полоска красного света. Она, как костер из сырых дров, долго разгоралась. К тому часу, когда солнце ненадолго покажется над горизонтом, Таю уже будет сидеть у разводья и караулить тюленя.

Возле Ченлюквина — большого камня, торчащего из морского льда, — Амирак остановил упряжку.

Таю сошел с нарты и, надевая на ноги вороньи лапки — лыжи из плетеного ремня, так, между прочим, сказал брату:

— А продавщица о тебе спрашивала…

Амирак стегнул собак. Нарта рванулась и понеслась, прыгая по ропакам и сугробам. Темные скалы были слева, но они теперь не внушали страха путнику: за горизонтом мчалось солнце.