ГЛАВА9

Примерно такое же ощущение нереальности Ольга испытала в тот день, когда впервые попала в этот мир и увидела своими глазами двух братьев-принцев. Так не бывает. А если оказалось, что бывает, значит, у нее с головой не все в порядке и самое ей место в уютных стенах ближайшей психушки.

Если бы всего полгода назад кто-то сказал Ольге, что ей предстоит дружеский ужин с тем самым горбатым… то есть крылатым злодеем, после которого (ужина) он (злодей) будет на протяжении пары часов с детским любопытством внимать истории о похождениях черепашек-ниндзя, а потом еще задалбывать дополнительными вопросами вроде того, как там у этих самых черепашек обстояли дела с половой жизнью… Словом, заикнись кто-нибудь о подобной феерической шизе — мигом оказался бы первым кандидатом на посещение той самой уютной психушки. По крайней мере в Ольгиных глазах. И уточнять, что сама Ольга после этой беседы благополучно проспит всю ночь на соседнем краю кровати, облаченная в Камиллины розочки, не потребовалось бы.

Окажись на ее месте Юст — возликовал бы, исполнившись невиданных впечатлений, и мигом сочинил сюрреалистическую фантасмагорию про красавицу и чудовище. С пояснительными монологами. Ольге же было не до восторгов, хотя сам факт, что она до сих пор жива, того заслуживал. Девушка безуспешна пыталась привести в порядок мысли, чтобы хоть примерно представить себе, чего ожидать дальше и как себя вести.

Идиотское предположение, что зубастый демон влюбился в нее страстно и безответно, было сразу же оставлено для любительниц дешевых любовных романов. Некоторое время Ольга обдумывала заявление, что, дескать, Повелитель приказал доставить ее живой, и пришла к выводу, что оно ничего не объясняет, даже если является правдой. В самом деле, что мешало господину наместнику бросить пленницу в какую-нибудь грязную темницу и периодически с ней развлекаться, если будет желание (или с той же периодичностью бить морду, если желания не окажется)? Не умирают же от этого. Ну подумаешь, передаст своему Повелителю добычу несколько грязной и потрепанной, все ж не труп, В крайнем случае можно и помыть перед отправкой. Но почему-то он поселил ее во дворце, устроил тут передачу «Спокойной ночи, малыши», уложил в свою постель и даже не притронулся.

Почему?

Предположение о внезапно прорезавшейся у нее способности к позитивной реморализации Ольга оставила падре Себастьяну и его братьям по вере. Они как раз полагали, что этим даром владел Учитель, но передать его кому-либо из учеников так и не сумел.

Единственной приемлемой версией, что пришла Ольге в голову, оставалось вмешательство высших сил, то есть его величества Шеллара. Чего еще он наплел своему правителю, кроме услышанной вчера истории о несуществующей любовной связи, Ольга не смогла вообразить, хотя честно попыталась. Скорее по привычке поломав голову над этим вопросом, она в очередной раз смирилась с тем, что помыслы его величества неисповедимы и недоступны средним умам, и перешла к материям приземленным и прозаическим.

На данный момент в ее распоряжении имелось: одно платье (надеванное), одна пара туфель, а также чулки и панталоны, вчера постиранные и еще мокрые. Ах да, еще халат с розами, удручающе провисший в том месте, где у прежней хозяйки находилась грудь пятого размера. Расхаживать в подобном виде Ольга не хотела бы даже перед демоном. Хотя почему «даже»? Меньше всего ей мечталось, чтобы господин наместник обсмеял ее внешний вид так же, как вчера — умственные способности.

На всякий случай Ольга сунула нос в шкафы — вдруг Камилла забыла еще что-то, кроме халата, например юбку? — и с изумлением обнаружила, что платяной шкаф полон одежды, словно никто никуда и не уезжал. Это как же, наверное, торопилась бедная дама удрать на север, что бросила почти весь свой нехилый гардеробчик на растерзание господину наместнику и его наложницам?

Перед ящиком с нижним бельем Ольга некоторое время постояла в мучительной борьбе. Естественная брезгливость цивилизованного человека категорически возражала против чужого исподнего, однако некий инстинктивный ужас требовал немедленно надеть хоть мешок из-под цемента, но не ходить без трусов, ибо это опасно! Чем именно может защитить жалкая батистовая тряпочка в случае опасности, здравый смысл объяснить не брался. Однако подсказывал, что если последнее время с Ольгой происходят некие мистические чудеса, причем без всяких мыслительных усилий с ее стороны, то лучше уж послушаться. А также напоминал, что белье чистое, выстиранное и выглаженное.

Панталоны Камиллы стали бы Ольге впору где-то месяца через три-четыре, вот тогда им бы и впрямь цены не было. Сейчас же пришлось их сильно присобрать, обернуть шнурок вокруг себя и завязать на спине. На корсеты она даже смотреть не стала, ибо они пригодились бы ей не более, чем Шарику кавалерийское седло, а сразу перешла к отделению с верхней одеждой, перед коим и застыла в унынии и беспомощности.

Рукоделие Ольге всегда давалось тяжело. В отличие от стряпни, с которой проблем не бывало, и уборки, которой препятствовали, честно скажем, банальная лень и повышенная терпимость к беспорядку, попытки приобщиться к высокому пошивочно-закроечному мастерству оканчивались обычно плачевно и убыточно. Не выдерживали они столкновения с ужасающей врожденной бездарностью. Заштопать носок, стянуть стрелку на колготках или вышить рядок-другой кривеньких крестиков, обладающих неповторимой индивидуальностью, Ольге еще было под силу. Но скроить даже простенькую прямую юбку, следуя четким и понятным указаниям инструкции, или же собрать в одно целое детали выкройки из журнала «Бурда Моден» оказывалось свыше ее скудных талантов. Мысли же о том, чтобы уже готовую вещь каким-то образом распороть и сшить заново, подогнав по фигуре, приводили Ольгу в такой ужас, словно ей предстояло поупражняться в полостной хирургии на живом человеке.

Однако же делать было нечего (в обоих смыслах), и так же нечего было терять. Экспериментального материала — полный шкаф. Где-то в комоде, разыскивая вчера инструменты, Ольга натыкалась на швейные принадлежности. Времени имелось предостаточно, и что-то подсказывало, что терять его не придется даже на прием пищи, так как наместник наверняка о ней опять забыл за своими государственными делами. Вздумай он завести хомячка, бедное животное сдохло б с голоду через пару дней.

Ольга решительно выбрала из вороха платьев одно попроще, расстелила на кровати и задумалась. Остатки школьных знаний о геометрии позорно пасовали перед действительностью, исполненной неправильных кривых с невычисляемыми изгибами.

Во-первых, то, что у Камиллы считалось соблазнительным декольте, у Ольги просто сваливалось с плеч, не задерживаясь даже на бедрах. Во-вторых, шнуровка на всех платьях располагалась исключительно сзади, и как-то ее переставить наперед не представлялось возможным, разве что развернуть все платье. Ну а в-третьих… все тот же больной вопрос с провисающим лифом…

Размышляя над этими проблемами, Ольга неторопливо достала из комода нужную шкатулочку, вдела нитку в иголку, затем попыталась сложить вместе две половинки ножниц. Ножницы не складывались. Никаких умных мыслей в голову не приходило. Пригорюнившись, Ольга еще раз полюбовалась на платье и решила не строить из себя храброго портняжку, а просто надеть наизнанку, обтянуть по фигуре, сколоть где надо булавками, а потом по этим местам прошить. Но и этого ей сделать не удалось.

— Чем вы там вообще занимаетесь?! — орал Харган, с каждым словом все больше свирепея. — Почему в Ортане нет никаких разбойников? Почему в Галланте они так и не вылезли из своего леса? Почему в Эгине с ними успешно борются? И только у вас полная анархия и безнаказанность! Ты там во дворце для чего сидишь? Для красоты? Я тебя для чего на службу брал — чтобы ты тронный зал перекрашивал и новые гимны сочинял? Работать кто будет? Ты, лично ты там за все отвечаешь! — Кожистый, похожий на перчатку палец обличающе уткнулся в перепуганного да Косту. — Почему у тебя во дворце устраиваются приемы, когда в столице нечего жрать?

Прочие «руки наместника в столицах» безмолвно и неподвижно внимали, стараясь никак не обнаруживать своего присутствия. Да Коста, почти ровным слоем размазавшись по спинке кресла, судорожно мямлил что-то о происках врагов ордена, которые и есть во всем виноватые.

— А Радужный Камень тоже враги ордена украли? Ты собственных наемников неспособен в узде держать, как ты собираешься управлять страной?

Неизвестно, до чего бы дошел разбушевавшийся наместник, так как в гневе был он уже близок к тому, чтобы наплевать на совет Шеллара и все-таки прикончить бездельника, но вмешался случай, который мистралиец, несомненно, счел счастливым, а Харган — крайне неуместным и досадным.

В зал совещаний неожиданно вломился солдат, охраняющий дверь в этот самый зал, и, лихо отсалютовав присутствующим, гаркнул:

— Разрешите доложить! Чрезвычайная ситуация! Требуется личное присутствие господина наместника!

— Где? — прорычал Харган, отворачиваясь от жертвы и уже готовясь перенести свои кровожадные замыслы хоть на этого наглеца, хоть на виновника «ситуации», кем бы он ни оказался.

— На третьем этаже!

Ну так и знал! Опять она какую-то глупость сотворила! Неужели все-таки выпрыгнула из окна?…

— Что она сделала? — уточнил наместник, мельком оглянувшись на застывших слушателей, чтобы убедиться, что все они местные и ничего из сказанного не понимают.

— Покалечила Нихха и кидается на людей! Усим боится применять силу без вашего разрешения!

«Я опять забыл ее покормить! — невпопад подумал Харган. — А Нихха давно пора было… Странно, что до сих пор никто не сподобился…»

— Сейчас посмотрю, — зло огрызнулся он. — Ступай на пост.

Затем обернулся к притихшим главам регионов:

— Чтобы к моему возвращению тебе, кабальеро да Коста, было что сказать по делу! Иначе как только у меня кончится терпение, ты будешь висеть вверх ногами на угловой башне своего же дворца!

Причина «чрезвычайной ситуации» была ясна с первого взгляда и понятна каждому, кто хоть немного знал рядового Нихха. А тому, кто не знал, достаточно было заметить разорванное платье и полуспущенные штаны. Которые пострадавший, к слову, так и не удосужился натянуть, хотя, пребывал в сознании и даже очень громко скулил, скорчившись на полу между забившейся в угол переселенкой и сильно сомневающимися товарищами. Основания для нерешительности у ребят были довольно достойные. Оружие в руках Ольги — штука опасная, даже если не доводить эту даму до истерики порчей одежды и демонстрацией выдающихся статей рядового Нихха.

Жестокая природа родного мира приложила все усилия к тому, чтобы этот недоделок не оставил потомства. От его уродливой физиономии, в которой недоставало половины лицевых костей, а вместо носа имелись только две непрестанно сопливящие дырки, шарахались даже неприхотливые мутантки — при том что сами порой выглядели ничуть не лучше. По-мужски настоять на своем желании недорослику удавалось далеко не с каждой женщиной (например, столь обожаемая Аманом толстая кухарка, если верить слухам, пресекла поползновения Нихха при помощи ноги и сковородки). Потому и предпочитал горемыка либо примазываться к группе товарищей, либо выбирать жертву послабее. В частности, хитрый мутант давно приметил, что после правой руки Повелителя остаются замечательные «остатки пиршества», вот и приперся… Говорили, он и к Камилле собирался наведаться, но тогда его вовремя предупредили, а сейчас — не успели…

— Кто пустил сюда этого кретина? — Харган приблизился к виновнику скандала и для пущей конкретизации вопроса легонько пнул носком сапога.

Сомневающиеся во главе с сержантом Усимом безмолвно восхитились его отвагой, но ничего не ответили. Сам демон отчего-то был уверен, что в него Ольга стрелять не станет, правда, изыскивать причины этой уверенности ему было недосуг. В конце концов, маг он или кто?

— Не слышу ответа.

— Так… никто не пускал, — неуверенно пояснил сержант.

— А на посту у двери кто стоял?

— Так он и стоял.

— Какой недоумок его поставил?

— Командир велел выделить для охраны объекта шестой кулак. Как бы я ни переставлял очередность, Нихх все равно оказался бы под этой дверью. Его ж сюда сторожить поставили, а не внутрь лазать.

— И ты первый день его знаешь и прям-таки не предполагал, что из этого выйдет?! — Это наместник уже проорал, рассерженный убогими попытками Усима свалить с себя ответственность. — Или он тебе этот приступ скудоумия хорошо оплатил?

Солдаты быстро попятились, создав вокруг опального начальства несколько шагов пустого пространства.

— Да чтобы я! — задохнулся сержант не то от испуга, не то от возмущения. — Да что-то у него брал! Да чтоб он сдох, зараза! Что ж теперь, как он у нас придурочный, так его надо от службы освободить и на пост не ставить? И уж извиняйте, мы все думали, после порки он хоть немного поумнел…

Поумнел… Как же, думали они. А то первый раз Нихху перепало на орехи за самодеятельность, и до этого он с каждым разом все умнел. Прикончить бы это недоразумение, но выглядеть в глазах солдат этаким защитником обиженных девиц как-то не хочется, можно и авторитет потерять… Может, сам сдохнет?

Незадачливый искатель развлечений продолжал поскуливать, не решаясь оправдываться. Подыхать он вроде бы не собирался. На физиономии четко отпечатался приклад его собственного оружия, но если одним ударом не прибила — хуже уже не будет. Россыпь каких-то мелких шариков чуть ниже глаза тоже вряд ли чем-то опасна для жизни. Несколько обнадеживает колечко ножниц, виднеющееся между прижатых к больному месту рук, но это еще как там эти ножницы вошли…

— Позвольте сказать? — подал голос рядовой Аман, который, наверное, примчался на шум аж из кухни.

— Позволяю, говори. — Что бы он там ни собирался сказать, пусть излагает, и желательно подольше, наместнику требуется время, чтобы как-то осмыслить идиотскую ситуацию, в которую он попал, и поискать выход…

— Почему все должны исполнять приказы, а Нихху все можно, потому что он придурок? Его поставили на пост. Он пост оставил и оружие потерял. Если бы кто-то из нас оружие потерял, с него бы спросили по всей строгости. А тут получается — виноват кто-то другой, потому что Нихх у нас особенный и его должны были персонально предупредить. Не больно ли много ему чести?

Надо же! А этот толстяк, оказывается, не только кухарок охмурять горазд!

Харган давно знал, что Аман очень не любит Нихха, но такой сообразительности до сих пор не замечал. А тут прямо под боком второй советник Шеллар тратит свои способности на всякую ерунду. Действительно, оставление поста и утеря оружия — это достойный повод.

— Унести, — приказал он, ногой отгребая объект обсуждения подальше от Ольги и поближе к сержанту. — И повесить на дворцовых воротах. На самом верху. За руки. Вот так, как есть. Без штанов и с ножницами. На радость подданным. Как сдохнет — отнести ко мне в лабораторию. Я вас научу дисциплине, крысиное отродье! Сегодня один солдат ради бабы бросил пост и оружие, завтра другие какой-нибудь шпионке за потрахаться военные тайны продавать начнут! Рассобачились, дармоеды! Еще один такой инцидент — и весь отряд отправится в Мистралию за разбойниками гоняться для поднятия боевого духа! А кому скучно, может вызваться добровольцем прямо сейчас! А ты прекрати реветь, дай сюда автомат и прикройся, стоишь тут вся нараспашку…

Что? — пискнула Ольга, сообразив, что обращаются к ней. Что именно от нее требуется, она, разумеется, не поняла, так как Харган, увлекшись, позабыл перейти на местный язык.

— Дай сюда, — повторил он, отбирая утерянное оружие. Как ни странно, отдала без малейшего сопротивления. Только носом шмыгнула.

Подождав, пока за солдатами не закроется дверь, Харган решил все-таки объяснить ей произошедшее, а то ведь точно ничегошеньки не поняла и подумает еще что-нибудь не то.

— Это было недоразумение. — Не особенно умно получилось и как-то уж больно похоже на оправдание… — Я ему не разрешал. Можешь не бояться. Его казнят, а других таких придурков у нас нет.

Харган сам не очень понимал, какой реакции следует ожидать от женщины в такой ситуации, в особенности от этой ненормальной, но того, что случилось, он не мог предположить, даже отпустив на волю всю свою фантазию.

Нет, то, что она разрыдается, было как раз предсказуемо. Но еще ни одна из женщин господина наместника не рыдала у него на плече, припав к нему лицом и обнимая обеими руками, как утопающий — спасительное бревно.

Харган стоял, подобно упомянутому бревну, и чуть ли не впервые в жизни не знал, что делать.

— Ни хрена не понимаю… — честно признался Миха, в третий раз выслушав невнятный рассказ Крысюка. — Пацаны, кто-то что-то понимает?

— Крысюк фантики лепит, — тут же предположил Вентиль, который понял не больше старшого, но не высказаться не мог.

— А что Кабан с Чебуром говорят? — попробовал прояснить вопрос мордастый Буля.

— Да ты шлапак, ваше! — разозлился старшой. — Чебур в хирургии со своим ухом, кто нас туда пустит? А Кабан очухался, но ни хрена не помнит!

— Ему помнить нечего, — лениво заметил Мозга. — Он отключился первым и все время провалялся.

Миха еще раз обвел взглядом верных товарищей, чувствуя, что по-прежнему ничего не понимает и это непонимание представляет угрозу его авторитету старшого.

— Слушай, Мозга, ты у нас самый умный. Ты что-то понял?

— Я понял, что нас кто-то крепко прочистил. Либо этот багларец, либо наш Брыль.

— Либо его коза! — тут же встрял со своим мнением неуемный Вентиль.

— Кто, эта клякса перепуганная? Кончай поддувать! Сама она затрясет такие дела вертеть. А вот если этот багларец крепко взял ее за задницу… В смысле, так прикрутил, что она его боится больше, чем нас… Тогда она может быть с ним заодно. А еще может быть, что они все трое заодно.

— А третий кто? — тупо переспросил Буля.

— Брыль, лопух!

— А как же нам узнать, что там на самом деле?

— Да как, — опять влез Вентиль, — пойти сегодня опять туда, навалять ему и спросить как следует…

— А гирькой в лоб? Или этим самым синим колечком, да не по уху, а по горлу? Ты стратег, епть! «Навалять!» Это тебе не стручков по улице щупать!

— Тупой! — ворчливо поддержал умника старшой, — Подросли сопляки, живого багларца в жизни не видели, а туда же! Если это настоящий ыххын, наваляешь ты ему, как же! Это ж конченые утюги, им накласть на твою шкуру, на твою безутешную маму и на винтов до кучи!

— Ага, закономерность заметна, — кивнул Мозга. — Одному Брылю он только по морде дал. Троих покалечил. Придем всемером — мочить начнет.

Тугодум Пудик оторвался от кружки с пивом и внушительно произнес:

— Не, не может быть.

— Что не может быть? — уточнил старшой, понимая, что реплика может относиться к любому слову, сказанному минут пять — десять назад.

— Чтобы Брыль нас прочистил. Не может быть. Он не сука. Не мог он.

— Ну давайте прикинем… — Мозга задумчиво зашуршал луськами в пакетике. — Допустим, этого мужика где-то в нашем районе обсняли…

— Такого всего из себя мегакрутого? — не смолчал Вентиль.

— А что, он, думаешь, сектант морально вштыренный? Или напился, или торчатины какой потребил, или козу снял, а она его чем-то угостила и вещички сгребла. Ты вспомни, с какого тела нам самим это колечко досталось. Вот. С мысли сбил, падла… Ага. Значит, его где-то тут обсняли, он разобиделся и теперь ищет, кому за это башку отвернуть и как свое добро назад забрать. Может так быть? Легко.

— А как он Брыля нашел?

— Да как хошь. Или случайно на темной улочке пересеклись. Или Брылева коза навела. Например, надоел ей Брыль. Захотела от него отвязаться. А чтоб отвязаться от Брыля, какой попало стручок не годится, надо чего посерьезнее. Вот и нашла себе утюга. Такого, чтобы с гарантией Брыля разделал.

— На хрена ей утюг? — здраво рассудил Миха. — Ты видел ту ведьму, с которой она тусит?

— Суеверный ты, старшой, — хмыкнул Мозга. — Брыля такой мелочью не испугаешь.

— А от одного утюга он, значит, в бега подался, нам о нем не сказал, а наплел хрен знает что про свою козу?

— А если так — Брыль нам правду сказал, оставил козе цацки, а она их багларцу отдала…

— На хрена?

— Откуда я знаю? Может, он ей понравился, а может, настращал…

— Погоди… — Вентиль наморщил лоб. — А на фига тогда Брыль вообще из города слинял?

Раз в полгода Вентилю все же удавалось вставить в разговор что-то уместное, и сегодня как раз выпал тот самый редкий случай. Михины подданные дружно умолкли и принялись переглядываться, словно выискивая кого-то знающего ответ.

— А что он сам сказал? — подал наконец голос Мозга. — Миха, он же тебе звонил? Что он сказал?

— Что цацки козе оставил…

— Да нет, про то, куда он и почему, что сказал?

— Ничего! Сказал, что проблемы и что ему надо пересидеть. И морда у него битая была.

— И больше не звонил?

— Ты бы звонил, если бы тебе надо было линять? Он и телефон, поди, поменял.

— Подожди, так если морду ему набил этот ыххын, значит, Брыль про него знал, а нас не предупредил?

— Что-то мы по кругу пошли… Мозга, разберись!

— Кто Брылю морду набил, мы не знаем, — опять принялся строить гипотезы мозговой центр Михиной шайки. — Но мы знаем вот чего. Коза двое суток не являлась домой. Вчера вместо нее приперся багларец, зашел в ее подъезд и вышел оттуда с чемоданом. Что, по-вашему, он там делал и что у него в чемодане было?

— Чью-то хату обснимал? — предположил простодушный Буля.

— Не, ну Миха точно сказал — ты шлапак! Вечером хату обснимал! Ага! Когда все дома! Он за ее вещами пришел! Значит, она у него живет! Или она с ним слиплась, или он ее прикрутил!

— Не, ну подожди… Она только позавчера со своей хаты смылилась. Когда мы ее крутить начали. А Брыль еще за три дня до того! Так что было раньше — Брыль, коза, багларец или цацки? Я уже ни хрена не понимаю…

— Да какая разница? — Молчавший до сих пор Пенобетон оторвался от полуобглоданной тараньки и одной веской фразой пресек бесполезную дискуссию. — Нам оно надо? Подумайте над чем-то простым и земным. Что будем делать.

— Три варианта, — тут же с готовностью предложил Мозга. — Закопаться, и пусть ищет хоть до посинения. Поговорить, объяснить, что обсняли его не мы, описать того стручка, у которого мы все это взяли, и пусть ищет свой фамильный перстень дальше, а нас не трогает. Или же собраться и объяснить ему, кто на квартале хозяин. Только с умом, чтобы не вышло, как у Кабана с Чебуром. Кто не понял — я имею в виду, обставить все так, чтобы он не успел никого по лбу приложить.

— Месить гада! — хором взвыли его соратники, и дискуссия закипела с новой силой. Хотя что там было, как и, главное, из-за чего — так никто и не понял.

Примерно столько же поняли обитатели и гости безумного дома, выслушав добросовестный рассказ Пако. Что Ольга пропала, они додумались бы и без пояснений, а вот почему и каким образом — у каждого на этот счет образовалось собственное ошибочное мнение. Даже у мудрого дона Мигеля, ибо в тот момент он был сильно «уставши», а все слова, услышанные в таком состоянии, безуспешно стучались некоторое время в запертые двери его памяти и, не достучавшись, исчезали в безвестности.

После получаса обсуждений и споров терпеливый Пако неожиданно для себя вдруг додумался до гениальной идеи: пьяный человек теряет интеллектуальные преимущества, опускаясь до уровня обычного необразованного тролля, следовательно, алкоголь — зло. Потрясенный собственными успехами, он даже перестал отвечать на вопросы, которые к тому времени свернули на седьмой или восьмой круг, и задумался: как ему удалось без всяких сознательных усилий произвести такое умное обобщение и сделать из него такой логичный вывод?

Его собеседники ничего не заметили и продолжили задавать дурацкие вопросы без участия очевидца. Вполне возможно, что они уже давно забыли, кто этим очевидцем является, так как вопросы адресовали друг другу, а на некоторые даже и отвечали, глубокомысленно мекая перед каждым словом.

Все это безобразие продолжалось ровно до тех пор, пока не появились трезвые Лукас и мадам Катрин, при виде которой беспорядочно бегающие по комнате собаки дружно выполнили команду «сидеть», а нетрезвые барды — «молчать».

— Где вы были? — Создав в помещении атмосферу полного умиротворения и взаимопонимания, мадам переключилась на Пако.

— Где Ольга?

Пришлось повторить весь рассказ еще раз (Пако искренне надеялся, что в последний).

— То есть как это — уезжать?! — возмутился несколько протрезвевший при виде хозяйки Хулио. — Бросить Ольгу и уезжать?! Я кабальеро или…

— Какая ты, к хренам, кабальеро! — рявкнула мадам. — Помолчи и не лезь, когда трезвые люди разговаривают!

— Вам действительно лучше будет уехать, — посоветовал благоразумный бухгалтер. — Мы не знаем, за что именно арестовали Ольгу. Вам может грозить опасность. Кстати, сама маэстрина предвидела возможность такого поворота дел и на этот случай оставила мне четкие указания, полностью совпадающие с советом, который дали нашему приятелю «добрые люди». Я должен выдать вам пятьсот золотых в качестве компенсации за несостоявшиеся гастроли, а вы — немедленно уехать отсюда подальше, пока вас не начали искать.

— Сколько?! — ошалело выдохнул дон Хосе, тоже частично протрезвев от шока и засомневавшись, а не является ли услышанное тяжким последствием неумеренного пития.

— Пятьсот, господа, пятьсот, могу повторить по рунам. Также Ольга просила лично вас, мадам Катрин, позаботиться о Пако и Шарике.

— Да как же… — Мадам даже растерялась немного от нежданного богатства. — Нет, мы, конечно… Мы бы и так не бросили… но как же так…

— Прошу вас, не надо лишних слов, — Лукас с деловитым видом поднялся и направился к лестнице. — Нельзя терять время. Собирайтесь немедленно. Деньги я сейчас принесу.

— О боги… — потрясенно прошептал перепуганный дон Хосе. — А куда же мы их денем? Такую прорву денег?

— Купим еще один фургон, — решительно изрекла мадам. — И лошадку. И акробатов наконец наймем. А с идеей все это пропить можете сразу расстаться. Где Инес?

— Мы ее попросили посидеть с маэстро Карлосом, — виновато пояснил Юст, частично вернувшись в реальность. — Ну она же все равно не пьет… Значит, вы в самом деле уезжаете? Жаль… Я хотел поближе познакомиться с Пако… Такой материал для пьесы, такой конфликт личности и общества…

— А мы вас еще навестим, — пообещал дон Мигель. — Обязательно заедем, а как же. Посидим, пива выпьем…

— Хулио, растолкай этого пьянчугу, и запрягайте, — распорядилась мадам Катрин. — А то останемся и без денег, и без голов,

Пако задумчиво посмотрел вслед Лукасу, исчезающему за дверью спальни на втором этаже, где под бдительным присмотром Тарьеновой матушки хранился неприкосновенный денежный запас, оставленный Ольгой на случай «если вдруг со мной чего…». Долго и медленно подумал. И решительно произнес:

— Я остаюсь.

Когда крылатый демон хмурился или удивленно приподнимал брови, зрелище получалось не менее жуткое, чем от его зубастой улыбки. Собственно, бровей в человеческом понимании этого слова у него не было, их частично заменяли узкие темные уплотнения в том месте, где серая кожа лица переходила в лобную броню. Когда они двигались в подражание человеческой мимике, то либо залезали на лоб, либо наползали друг на дружку, так как в нормальном состоянии почти сходились над переносицей. Вернее, над тем местом, где она бывает у людей.

Ольга нервно поправила платье, которое даже в ушитом виде казалось ей чересчур вызывающим для общения с наместником. Особенно когда у него брови уже на лбу и глаза, того и гляди, за ними последуют.

— Что это на тебе надето? — наконец выговорил Харган, подтвердив Ольгины худшие опасения.

— Платье Камиллы, — честно ответила Ольга, готовясь принять заслуженную критику своих достижений в модельном искусстве.

Можно было, конечно, предложить господину ценителю самому попробовать сделать что-то получше при помощи только иголки с ниткой и одной половинки ножниц, но это было бы несправедливо. Даже предоставь кто-нибудь Ольге полный набор портновских инструментов, включая швейную машинку, вряд ли у нее получилось бы что-то приличнее.

Наместник еще раз оглядел ее, склонив голову набок для лучшего восприятия, и вынес вердикт:

— На Камилле это смотрелось иначе.

— Ну ваш шикарный плащик на Александре тоже иначе смотрелся, — ляпнула Ольга и только потом сообразила, что этот наглядный пример запросто мог быть принят за оскорбление.

— Но я же не надеваю его задом наперед, — справедливо заметил Харган. Видимо, все же не обиделся. Может, у них напяливать на себя одежду с чужого плеча не считается чем-то унизительным. Или даже наоборот, почетным считается, если боевой трофей…

— Я его перешила так, чтобы перед был здесь, — пояснила Ольга и осеклась, опять застигнутая запоздалым соображением. — Погодите, а вы что, видели Камиллу?

— Она была моей официальной фавориткой, — равнодушно пояснил наместник и, не задерживаясь дальше на этом вопросе, присел к столу. — Давай поедим сначала, я жрать хочу, как грак…

— А куда она делась? — в тихом ужасе уточнила Ольга, успев представить себе судьбу отставной фаворитки этого чудовища в самых ярких оттенках черного.

— Убежала, — проворчал демон и тут же вгрызся в ближайшую курицу.

Хотел ли он уйти от вопроса или действительно так проголодался — лезть с уточнениями сейчас было не особо уместно, поэтому Ольга тоже присела к столу и отдала должное ужину. С тех пор как мучения первых трех месяцев закончились, вредный организм подсунул ей новую напасть: он постоянно просил есть. А учитывая склонность наместника забывать о некормленой домашней живности, стоит наедаться впрок, пока предлагают. Неплохо было бы и заначить что-нибудь на завтра, но это надо подождать, пока демон не наестся и на что-то не отвлечется. Вот Зинь умела незаметно тырить бутылки с общего стола на глазах у всех, а у Ольги так не получится…

Оголодавший глава правительства угрызал птицу вместе с костями, по-видимому не ощущая разницы между ими и мясом. Еще бы, при таких-то зубах… Человеку за ним не угнаться, даже вечно голодный Пако не трескал с такой скоростью. Еда исчезала в пасти демона, как любовные письма в камине. Увлекшись, он даже нечаянно откусил край бокала, вместо того чтобы отпить. Правда, ошибку обнаружил сразу, даже смутился немного и бокал отставил, но стекло не выплюнул. Сжевал. А чего, с мясом, наверное, и стекло пошло… Если у него резцы такие, то какие же должны быть коренные зубы?

Дождавшись, когда сотрапезник немного замедлит истребление пищи и начнет проявлять интерес к чему-либо еще, Ольга попыталась осторожно поинтересоваться так волновавшей ее судьбой Камиллы.

— А что, господин наместник, — издалека начала она, — разве обитатели дворца не успели разбежаться перед вашим приходом? Вроде в городе говорили, что его не захватывали, а сдавали по предварительной договоренности?

— Что за дурацкий вопрос? — Демон на миг оторвался от тарелки и прострелил Ольгу полным подозрительности взглядом. — Конечно, разбежались.

— А как же тогда к вам попала Камилла? Не успела сбежать?

— И не собиралась. Она осталась специально, чтобы напроситься ко мне в фаворитки.

Видимо, благородное словечко, подцепленное от советника, демону очень понравилось, так как употреблял он его с эдаким чувством собственной благопристойности. Так, глядишь, и к цивилизации приобщится.

— А почему ж тогда убежала?

— Чтоб я еще знал… Она ведь мне даже письма с объяснениями не оставила. Может, я ей надоел. А может, как утверждает советник, не оплатил достойно ее услуги… Нет, но ты же не думаешь, что я ее съел?

— Нет. Но были и другие варианты.

— Например?

— Ну, например, подарить этому придурку, что сегодня утром ко мне вломился. В виде гуманитарной помощи. Или солдатам отдать. Или, наоборот, прикончить, чтобы никому больше не досталась. А может, вы вообще ее нечаянно в процессе пользования… того… поломали. Это все как раз в вашем духе.

Наместник опустил пирожок, который уже намеревался запихнуть целиком в пасть, и состроил обиженную физиономию.

— Ты же меня совсем не знаешь, как ты можешь судить, что в моем духе, а что нет?

— Я достаточно наслышана о ваших деяниях. А разве на самом деле вы так раньше не делали?

— Но то же было раньше! Тебя я ведь никому не подарил! Даже попользоваться не одолжил, хотя разок-другой с Ниххом никакой опасности для жизни не представляет.

— Я вам очень благодарна. Но почему?

— Потому, что не хочу.

— Вы хотите сказать, что в последнее время ваши взгляды на жизнь настолько изменились?

Наместник задумался, отрешенно закидывая в пасть пирожок за пирожком. Со стороны казалось, что мозги у него работают на этих пирожках и как раз сейчас он пытается их раскочегарить усиленной подпиткой, чтобы произвести на свет умную мысль.

— Не то чтобы на жизнь… — сказал он наконец, когда пирожки на блюде закончились (а Ольга так рассчитывала пихнуть пару штук в ящик комода!), — но на некоторые ее области. Словом, многое из того, что ты обо мне слышала, устарело. Даже если было правдой, что тоже необязательно.

— Тогда, может быть, вы сами расскажете мне о себе?

— Не сегодня. Я устал. Лучше ты мне расскажи… Вот, например, как тебе удалось пырнуть ножницами вооруженного автоматом солдата? И что это за шарики у него на роже налипли?

Может, за эту луну Шеллар и сумел навести на невоспитанного демона некоторый придворный лоск, но привить ему чувство такта явно не успел. С такими вопросами лезть к нервной беременной женщине! Только утром возмущался, что ему парадный плащ слезами промочили и перед подданными показаться стыдно, а сам опять на то же безобразие нарывается! Вот взять и разреветься сейчас, истерику устроить…

Однако устраивать истерики по заказу Ольга не умела никогда, а имеющегося расстройства для полноценной истерики не хватало, поэтому она просто объяснила:

— Это не шарики прилипли. Это булавки. Когда он вломился, у меня в зубах было зажато с полдюжины булавок. Чтобы складки на платье заколоть. Ну и…

Когда до наместника дошло, что булавки на самом деле не прилипли, а вонзились, он почему-то пришел в совершеннейший восторг. Наверное, все-таки садизм ему не чужд. Или господин начальник этого придурка так уж сильно не любил. Например, вояка из него был плохой. Или недисциплинированный. Или просто потому, что придурок.

— А как же так вышло, что ты не удрала, разжившись оружием? И стрелять не стала?

— Да я хотела! В смысле, удрать хотела! Но они же, гады, в самых дверях стояли! Я им кричу, чтобы отошли, а то стрелять буду, а они не понимают! И кстати, стрелять бы я стала еще как, если бы они хоть на шаг приблизились. Я ведь думала, что они тоже за тем же.

На этом месте голос у нее предательски дрогнул, и Харган это заметил, поэтому тему сразу же сменил. Видать, одного проплаканного насквозь плаща ему хватило.

— Давай так сделаем. Завтра я тебе расскажу о себе. А сегодня — ты.

— А с какого места вам рассказывать?

— Что за глупый вопрос, с самого начала.

— Но я родилась в другом мире…

— Вот и о своем мире заодно расскажешь. Может, мы и его когда-нибудь откроем.

— Вряд ли мой рассказ вам чем-то поможет. Разве вы не слышали, что переселенцы перемещаются и во времени?

— Ах да… триста лет, помню…

Какие триста лет?

— Неважно. Все равно расскажи. Шеллар упоминал, что ваш мир был таким же, как наш до Падения, но вы каким-то образом ухитрились не обменяться ядерными ударами.

Нет, все же некоторых вещей господину наместнику не дано понять, пока их не вобьют ему между гребней… С самого начала ему… С самого детства… Про родной город, которого больше не увидишь, про маму с папой, которые остались где-то в другом мире два века тому назад… Ну что ж, опять пропал твой плащ, балбес разноглазый…

— Ненавижу путешествовать в каретах! — заявил вместо приветствия Шеллар, предугадывая вопрос: что за хрень ему снится? — По проселочным дорогам в проливной дождь. В обществе чокнутого фанатика и дурно воспитанного духа, обнаглевшего от безнаказанности. Мэтр Максимильяно, когда его уже упокоят?

— Возможно, даже сегодня, — пообещал мэтр, сочувственно останавливая карусель. — Если мэтресса Морриган к ночи закончила выковыривать инкрустацию и строить матерные гипотезы касательно происхождения и умственного развития неких эстетов, которые напичкали материал серебром…

Шеллар сполз с огромной (почти в натуральную величину) пятнистой лошадки и, чуть пошатываясь, спустился по деревянным ступенькам.

— С детства терпеть не мог карусели, — проникновенно сообщил он. — Никогда не понимал их прелести и находил отвратительно скучным занятием.

— Там есть скамейка, — порекомендовал мэтр, указывая на заросли сирени поодаль.

А Кантор немного невпопад добавил:

— А у нас тоже дождь… Ливень, с градом…

О том, что этот дождь чуть не обломал ему свидание с местной шпаной, он упоминать не стал. Королю оно не надо, да и не до того ему — эк беднягу шатает…

— Я ожидал от Флавиуса чего-то подобного, — заметил Шеллар.

Кантор не понял, к чему это, а папа неожиданно рассмеялся:

— Я тоже ожидал, что вы догадаетесь.

— Вы виделись с ним лично?

— Да.

— Он рассказал вам последние новости? Насколько все плохо?

— На момент моего отъезда ничего плохого еще не произошло. Но, зная изменчивый характер моего юного шефа, я ни за что не ручаюсь. — Шеллар опустился на скамейку и энергично потер лоб, пытаясь поскорее отойти от карусельных последствий. — Что еще сказал Флавиус?

— Интересовался вашими успехами.

— Все по плану. Почти. Та самая новость, о которой мы уже упоминали, оказала некоторое влияние на ход работы, но вполне вписалась в мои планы.

— А что с излучателями? Флавиус беспокоится и нервничает.

— Я работаю над этим. Точно так же, как вы — над своей задачей. Кто-нибудь уже придумал, как без магии и лишнего шума нейтрализовать группу вампиров? Вот и я пока ничего не выяснил. Когда хотя бы одна группа справится со своей задачей, тогда и можно будет торопить отставших. А пока все работают. И только Флавиус вместо этого беспокоится и нервничает.

— Мне кажется, вы тоже нервничаете.

— А вам не кажется, что у меня есть на то причина? Кстати, что сказал ваш провидец?

— Завтра посмотрит. Как только мне что-то будет известно, я вам сразу скажу. Зато мы уже почти подобрались к Повелителю. Сегодня коллеги сделали пробную вылазку в Первый Оазис и взяли языка. Еще пара дней подготовки — и, если все пойдет без накладок, операция «Суслик» перейдет в завершающую стадию…

— Какой суслик? — вскинулся Кантор, который с некоторых пор утратил способность нейтрально воспринимать и это слово, и упомянутых животных. К тому же в конспиративной беседе великих людей он понимал очень немного, и это его раздражало.

— Не тот, — сочувственно утешил его папа. — И не имеет к тому суслику никакого отношения. Кстати, сынок, я вижу, ты скучаешь и вся эта высокая политика тебе неинтересна. Сделай доброе дело: поищи сон Элмара и, как найдешь, передай ему, что скоро за ним придут. Элвис внесет за него штраф и возместит убытки через какое-нибудь подставное лицо. После этого пусть тихо и благопристойно поселится в какой-нибудь гостинице. В течение суток к нему подойдет лондрийский агент и сопроводит на север. Ваше величество, хотите что-то добавить от себя?

— Чтобы тихо, без шума и подвигов, возвращался в Лондру и ждал указаний! Со мной все в порядке, спасать меня не надо, в местном сопротивлении узнаваемые с первого взгляда герои не требуются. А по пути пусть поищет Азиль.

— Может, не стоит ему говорить?…

— Мэтр Максимильяно, не уподобляйтесь суслику. Тому самому. Какой смысл скрывать факт, который все равно обнаружится? Поскольку Азиль отправилась искать Элмара, логично будет предположить, что все это время она двигалась по его следам. Следовательно, ему проще будет двигаться ей навстречу, чем возвращаться в исходную точку и начинать все сначала. К тому же это займет его на некоторое время и, смею надеяться, прибавит осторожности. Агента пусть Элвис проинструктирует. Ему же будет меньше проблем.

— А если он не согласится? — Это Кантор уже спросил просто из вредности. Уж слишком заметно его пытались спровадить.

— Диего, не прикидывайся придворной дамой, — подал голос папа. — У тебя у самого опыт подпольной работы помощнее, чем у его величества. Объяснишь по собственному разумению. Ты-то, надеюсь, понимаешь, чем чревато появление в столице Элмара?

— Да, и еще. — Похоже, инструкции у Шеллара черпались из той же бездонной бочки, что и вопросы. — На прощание объясни Элмару доступно, что обо всем, что он от тебя узнает, да и о самом твоем визите он должен молчать. Даже если ему для этого придется бросить пить. Правду о моей нынешней деятельности знают лишь несколько человек, любое, даже случайно оброненное им слово может привести к катастрофе. Как бы ни было ему обидно слышать, что его кузен, дескать, предал всех и вся, пусть терпит и помалкивает. Если так уж будет невтерпеж, пусть кричит «Не верю!», требует поединка и делает еще какие-нибудь типичные для него глупости. Но доказывать что-либо, ссылаясь на тайную связь со мной, пусть не смеет даже самым верным и проверенным соратникам. Надеюсь, ты сумеешь ему это объяснить.

Кантор вздохнул:

— Попытаюсь…

Оглянувшись в последний раз на чудовищную карусель, на которой уже страдало несколько новых клиентов, он неохотно побрел прочь из увеселительного парка.

Его не покидало чувство, что папа с Шелларом нарочно отослали лишние уши куда подальше не просто для того, чтобы без помех обсудить что-то важное. Нет, наверняка их секреты имели прямое отношение к самому товарищу Кантору, и господа заговорщики категорически не желали, чтобы он их слышал. И опять он не успел спросить папу о самом главном! Впрочем, пока ему спешить некуда — сначала надо убедиться, что с местными недогероями действительно покончено и никакой угрозы для Насти они не представляют. Но как только все утрясется…

Чужие сны катились мимо, как декорации по сцене, — эротические и кошмарные, веселые и унылые, безыскусно-бытовые и фантастически бредовые, переполненные чужими незнакомыми людьми, животными и невообразимыми чудищами. Кантор неторопливо шагал в направлении нужного ему человека, размышляя по пути, видят ли его в своем сне эти чужие люди так же, как он видит их. Например, вон тот взъерошенный парнишка с винтовкой больше его самого, выглядывающий из-за угла, — вспомнит ли он по пробуждении странного прохожего в алом камзоле с кружевными манжетами, который сейчас бредет через улицу, не обращая внимания на стрельбу и взрывающиеся вокруг машины? Или та женщина на переполненной крысами кухне — обратила ли она внимание на человека, который вошел в одну стену и вышел из другой? Ну та парочка на пляже его, без сомнений, не заметила…

Сон принца-бастарда Элмара оказался на удивление спокойным и умиротворенным. Его высочество сидел за столиком в тенистом саду и, судя по имеющимся здесь же письменным принадлежностям, слагал стихи. При виде мистралийца он несколько смутился, перевернул лист, но тут же радушно предложил вина, которое откуда-то взялось на столе одновременно с появлением гостя.

Кантор опустился в легкое плетеное кресло — почти такое же, как у дедушки, — и принялся за традиционное вступление:

— Элмар, слушай меня внимательно. Это не просто сон.

— А это сон? — с некоторым недоумением перебил принц-бастард.

— Да, это сон. Ты спишь, и тебе все это снится. На самом деле ты сидишь в тюрьме где-то в Галланте. Ты там то ли кого-то побил, то ли что-то разнес, мне точно не рассказали.

На просветленное лицо героя легла тень осознания. Жаль, конечно, портить человеку такой приятный сон, но что поделаешь…

— Я тебе не просто так снюсь, я пришел к тебе намеренно, так же как приходил к Ольге и к маэстро Карлосу. Меня прислал Шеллар.

— О боги! Диего, это точно не просто сон? Ты действительно нашелся, ты жив, с тобой все в порядке? А где Мафей? Жак, Ольга?

Кантор скрипнул зубами. Вот еще не хватало сочувствия от Элмара! И нагло проигнорировать вопрос не выйдет, уж его высочество не поленится переспросить, и врать боязно — а вдруг вместо этого прозвучит самая что ни на есть правда, как в Лабиринте?

— Элмар, я ничего не могу тебе рассказать, я потерял их и попал в другой мир, и, пожалуйста, не спрашивай… и не перебивай, а то что-то пропущу. Ты же знаешь Шеллара, он наговорил тут кучу инструкций, указаний и просто полезных советов…

— Но с ним-то хоть все в порядке? — чуть ли не взмолился Элмар.

— Да, с ним точно все в порядке. И он очень тебя просит и даже категорически требует, чтобы ты не появлялся в Даэн-Риссе. Ты ему все планы спутаешь.

Он добросовестно пересказал все, что требовалось, и даже добавил немного от себя. Кратенькая лекция по основам конспирации Элмару действительно требовалась. Иначе не поймет, почему его не хотят видеть в столице. Великий герой никогда не считал нужным от кого-либо прятаться, поэтому прятаться он попросту не умел. Да еще и полагал небось недостойным и неподобающим.

Элмар выслушал все молча, без возражений, но что-то в его лице Кантору очень и очень не нравилось. За время знакомства он успел неплохо изучить его высочество и давно заметил, что тому несвойственно скрывать или сдерживать эмоции, кроме как под жестким давлением этикета. А вот таким — суровым, решительным и одновременно непроницаемо-спокойным — Элмар становился лишь в одном случае.

Перед серьезной дракой.

До него что, не дошло? Или он нарочно, из чувства противоречия?

— Элмар, ты все понял?

— Да, — лязгнуло в ответ, словно коротким толчком ушел в ножны меч.

— Ты сделаешь так, как тебя просят?

— Нет, — глухо стукнуло о землю древко копья.

— Твою мать, ну почему?!

— Диего, не кричи. — Все так же спокойно, непрошибаемо, как та самая стена, в которую принято биться лбом. Никакого удивления собственным словам Кантор не заметил. Конечно же благородный герой сказал именно то, что хотел сказать, врать и изворачиваться ему и в голову не пришло. А жаль — может, все-таки выяснилось бы, можно ли это делать во сне. — Я не тупой гоблин, я все понял и не собираюсь спасать Шеллара, если ему это не нужно. Я должен догнать Азиль… Погоди, не перебивай, ты же не знаешь. И Шеллар не знает, хотя это ему и несвойственно. Она давно нашла меня и даже навестила несколько дней назад. Но почему-то не осталась, не стала ждать, пока я свое досижу, а ушла дальше на юг. С ней что-то не в порядке, я точно тебе говорю. Она все время несла какую-то ерунду, будто она что-то должна сделать, и тогда все будет правильно и как надо, и выглядела при этом, словно немного не в себе. И, как всегда, ничего не объяснила. Диего, я за нее боюсь. Я должен догнать ее и вернуть.

— О… — только и смог выговорить Кантор.

Как убедительно доказывает жизнь, даже Шеллар не в силах предусмотреть все возможные варианты. Но как неприятно видеть это торжество хаоса над разумом, когда в душе ты с Шелларом в кои-то веки согласен. И что теперь делать? Что можно возразить, когда Элмар смотрит в глаза вот так спокойно и уверенно и ты чувствуешь, что все твои аргументы будут значить не более чем удары той самой головой в ту самую стену? Да, он не гоблин, ему можно объяснить словами и убедить, но не в том случае, когда дело касается Азиль! Если у Элмара будет хоть малейший повод за нее опасаться, он отвергнет как незначительные все прочие опасности, не глядя перешагнет через мелкие преграды, а крупные снесет подобно стенобитному орудию. Всяческих же уговоров и воззваний к здравому смыслу попросту не услышит.

— Ты понял.

— Да что ж тут непонятного… Только постарайся ее побыстрей догнать и ни во что не вляпаться, хорошо?

— Конечно, — кивнул Элмар. — Спасибо, твои советы мне очень пригодятся. Я как раз подумывал о том, чтобы путешествовать инкогнито.

— Ты? Да тебя же половина населения в лицо знает! А если кто ненароком запамятовал, то опознает по размерам!

— Я варваром переоденусь. В таком виде и опознавать никто не попытается. И акцент могу воспроизводить настоящий. Одно неприятно: я уже отвык ходить немытым.

— Можно подумать, там, где ты сейчас сидишь, тебе дворцовые условия создают. Кстати, как тебя угораздило?

— Не помню. Понимаешь, с самого начала путешествия меня словно злой рок преследует. То деньги сперли, то коня увели, то сонного зелья в питье подсыпали… Наверняка и в этот раз без чего-то подобного не обошлось. Не может такого быть, чтобы я с одной бутылки вина отдубасил дюжину почтенных граждан, развалил часовню, приставал к девицам и ничего этого не помнил.

— Конечно, не может. Типичная подстава. Особенно с девицами. А с кем пил, помнишь?

— В последний раз — вовсе один.

— Значит, трактирщик в деле. Выяснять у него что-либо бесполезно: ничего нового не узнаешь. А предпоследний?

Элмар огорченно махнул рукой:

— Да это я уже сам понял, только где ж его теперь искать…

— А коня как умудрился прощелкать? Боевого ортанского жеребца увести — это ж тебе не плютов из загородки потырить…

Элмар вздохнул и поведал, как его подловили на самых благородных намерениях. Вот и выпускай таких героев в люди без сопровождения!

— Понятно, голос ты не узнаешь. А вот попробуй вспомнить эту бабку, убрать платок и прочие мелочи и сравнить со своим собутыльником, — задумчиво посоветовал Кантор. — Тоже убрав предварительно усы, бороду и головной убор. Только глаза, например. Носы отдельно. Рты отдельно. Форму бровей. Строение скул. Челюсти, зубы…

Элмар вдруг тихонько зарычал и смял в кулаке серебряный кубок.

— Понял, да? — сочувственно усмехнулся Кантор.

— Если этот самый нос еще и сопровождать меня приедет… — угрожающе произнес принц-бастард. Вместо дальнейших пустых слов он доступно и наглядно скатал несчастную посудину в шарик, а затем бросил на стол и одним ударом расплющил в блин.

Кантор искренне надеялся, что у деятельного конокрада все же не хватит наглости мелькать перед Элмаром так часто. Или что он хотя бы окажется чуточку крепче кубка.