"Железный трон" - читать интересную книгу автора (Хоук Саймон)

Глава 2

— Какого рода существо этот Холодный Всадник? — спросил Микаэл, заинтересованный реакцией Футхарка. Во всех сражениях с людьми или полулюдьми, какие им довелось видеть, половинчики неизменно обнаруживали удивительные способности к выживанию, но никогда не обнаруживали страха. До сих пор. Темная фигура на гребне горы не шевелилась с тех пор, как он — или оно — остановился, чтобы наблюдать за ними. Однако, какое-то движение в пределах темной массы как будто происходило. С такого расстояния они не могли рассмотреть черты лица или другие детали — если лицо вообще было — но, подобно отражению в пруду, покрытому рябью от брошенного в него камня, очертания темной фигуры на горе как будто колебались и постоянно менялись, словно не могли сохранять устойчивую форму дольше мгновения-другого.

— Он Узурпатор, — сказал Футхарк, отводя взгляд от темной фигуры. — Много лет назад он впервые появился в нашем мире, никто не знает, откуда; и везде, где он проезжал, зеленые растения увядали, животные погибали от нехватки корма, ледяная стужа и серые туманы сходили на землю. Поэтому его прозвали Холодным Всадником. А какова его природа, я не знаю. Знаю только, что везде, где он проезжал, мир наш приходил в запустение, пока не превратился в то мрачное место, какое вы видите сейчас.

— Он опасен для нас? — спросил Эдан. — Сколь бы могуществен он ни был, едва ли он решится напасть на армию.

— Холодный Всадник никогда не нападает прямо, — ответил Футхарк. — Достаточно просто взглянуть на него. С теми, кто имел несчастье его увидеть, в скором времени происходило какое-нибудь ужасное несчастье, а многие не выжили, чтобы рассказать о встрече с ним. Он предвестник смерти, воплощение самого зла. Нам следует поскорей покинуть Мир Теней, ваша светлость, пока злой рок не возымел власти над нами.

— Мне все это кажется суеверным вздором, — насмешливо сказал лорд Корвин. — Такие вещи, как погода и климат, меняются просто сами по себе, а не по распоряжению какого-то призрака. Что бы там ни говорили, это может быть всего лишь скопление болотного газа или какое-нибудь странное атмосферное явление.

— При всем уважении к вам, милорд, хочу заметить, что вы многого еще не знаете о Мире Теней, хотя и путешествуете по нему, — сказал Футхарк. Голос его звучал глухо. Он был явно напуган. — До появления Холодного Всадника это было царство солнечного света и красоты. Разноцветные птицы пели в ветвях деревьев; яркие полевые цветы буйно цвели на лугах; на лесных полянках порхали феи, подобные игривым бабочкам; и леса изобиловали дичью. А теперь оглянитесь вокруг и скажите мне, что вы видите.

И многого, благодарение небу, мы еще не увидели и не испытали здесь. Везде по следам этого призрака идут живые мертвецы. Холодный Всадник предвещает появление чудовищ, каких ваш мир не видывал. Повелевает ли он им, или они просто сами следуют по пятам за ним, никто не знает, но неспроста мои соплеменники бежали из своего мира в ваш и возвращаются сюда лишь на краткое время и зачастую подвергаясь великой опасности.

— Зачем тогда вообще приходить сюда, если Холодный Всадник представляет такую опасность? — спросил лорд Корвин, по-прежнему не убежденный доводами половинчика.

— А зачем вы пришли? — задал Футхарк встречный вопрос. Иногда необходимость вынуждает идти на большой риск. Проходить Тенью умеем только мы, половинчики; а если говорить обо мне и моих разведчиках, то нам хорошо платят за риск, на который мы идем. Мир Теней велик, и здесь лишь один Холодный Всадник. Вероятность не повстречаться с ним очень велика, однако на сей раз обстоятельства обернулись против нас. Трудно сказать, что может произойти, если мы не покинем этот мир как можно скорее, но, боюсь, мы даже не останемся в живых, чтобы сожалеть о случившемся.

Микаэл покачал головой.

— Если ты сейчас откроешь ворота в наш мир, мы окажемся как раз в пределах Паучьих Чащ. Мы можем легко заблудиться там, и у меня нет желания заставлять свое ослабленное войско сражаться с приспешниками Паука. Мы должны продолжать путь по крайней мере до тех пор, пока мы не сможем выйти в наш мир на территории Димеда.

— Как вам будет угодно, милорд, — неохотно согласился Футхарк. — Но я бы настоятельно посоветовал вам поспешить и не делать привал ночью. Я знаю, люди устали, но они смогут отдохнуть лучше и в большей безопасности, когда мы достигнем Димеда, а не здесь.

Микаэл поджал губы, обдумывая предложение половинчика.

— Мне не хочется подгонять солдат без крайней необходимости. Они уже совершили большой переход после проигранного сражения, в котором потеряли многих товарищей. — Он помолчал мгновение, и Эдан почувствовал, что император тяжело переживает эти потери. — Но если наше положение так тревожит тебя, мы поспешим дальше.

— Очень тревожит, милорд, — подтвердил половинчик. Несомненно, появление Холодного Всадника предвещает нам зло, великое зло, и я не успокоюсь, пока мы не выберемся отсюда целыми и невредимыми.

Микаэл кивнул.

— Тогда пусть будет так. Мы продолжим путь. Сообщите об этом солдатам. Скажите, что мы будем идти всю ночь и завтра сделаем привал в Димеде, где у них будет два дня на отдых. Мне не терпится вернуться домой, но это все, что я могу для них сделать. Видит Хэлин, все они заслужили отдых.

— Смотрите, — сказала Сильванна, оглядываясь на гору. — Он уехал.

Они обернулись к горе. Призрачный всадник исчез, словно его и не было.

— Дурной знак, — пробормотал Футхарк. — Да, дурной знак.

Ночь в Мире Теней мало чем отличалась от ночи в мире дневного света — по крайней мере, с виду. Разными были дни. Солнце никогда не показывалось в этих сумрачных владениях, и дни здесь напоминали облачные и туманные дни в мире света, с низко нависшим над землей серым небом. Однако ночью при виде тесно переплетенных деревьев и кустарника, окутанных тьмой, любой мог вообразить, что он находится где-то в Керилии — если бы не зловещая тишина, изредка нарушаемая криками неких существ, скрытых во мраке. И несмотря на все прежние свои путешествия по Миру Теней, Эдан так и не смог вполне привыкнуть к этим звукам. Как и к гробовой тишине, наступавшей за ними. Ни стрекота сверчков, ни пения ночных птиц — ничего. И он не знал, что хуже.

Во время предыдущих походов по Миру Теней они всегда делали привалы ночью, ибо странное замедленное течение времени в этом таинственном мире исключало необходимость форсированных маршей. Они могли оставаться в Мире Теней по нескольку дней или даже недель, но по возвращении в мир света неизменно обнаруживали, что там прошли лишь минуты или часы. Однако, это не служило поводом для промедления. Слишком много опасностей таилось в Мире Теней, и чем дольше оставались они там, тем больше рисковали.

Останавливаясь на привал, они всю ночь поддерживали яркие костры и выставляли вокруг лагеря куда больше часовых, чем выставили бы в своем мире. И в Мире Теней часовые никогда не поддавались искушению заснуть на посту. Пока другие воины спали — очень чутко — часовые бодрствовали, пристально вглядываясь в окружающую лагерь темноту. Они уже были научены горьким опытом.

Однажды, вспомнил Эдан, во время первого их похода по Миру Теней, один часовой заснул на посту. Остальные схватились за оружие, услышав среди ночи его дикий вопль. Ближайшие к нему часовые находились всего в двадцати ярдах от него, но когда они добежали до его поста, несчастного уже и след простыл. Его так и не нашли. Он просто исчез без следа, став чьей-то добычей. Никто не знал, чьей именно. После этого на одном посту никогда не выставляли меньше трех человек, и память о случае с пропавшим беднягой заставляла часовых хранить полную бдительность. Больше никто никогда не засыпал на посту.

Однако на сей раз армия Ануира, знаменитые Призрачные Воины императора Роэля, не сделали привал. Они продолжали путь ночью, освещая дорогу факелами. Таким образом их можно было заметить с расстояния многих миль, но для них это было не так страшно, как невозможность увидеть, что творится вокруг. Многие видели зловещую фигуру всадника на горе, и очень скоро молва о Холодном Всаднике разнеслась по всему войску. Многие воины свели дружбу с половинчиками, идущими с ними, и к наступлению ночи не осталось ни одного человека, который не знал бы, что представляет собой Холодный Всадник. По мнению Эдан, с этим ничего нельзя было поделать. Пусть это служило поводом для беспокойства в войске, но в то же время заставляло солдат держаться начеку. Когда люди так устали и пали духом, возможно, это только к лучшему. Они не могли позволить себе потерять бдительность, пока не выйдут из этого мира и не достигнут Димеда.

Войско двигалось ровным шагом во главе с императором и его свитой на конях. Эдан держал в руке знамя Микаэла, а Сильванна ехала в нескольких ярдах за ними. Усиленный головной дозорный отряд держался немного позади, так что теперь он двигался на небольшом расстоянии перед основным войском, освещая путь яркими факелами. Лучники несли луки с положенными на тетиву стрелами, и почти все воины держали руку на рукоятке меча. В воздухе почти физически ощущалось напряжение.

Сколько им еще идти? Эдан плохо представлял. Он не знал эту местность так хорошо, как разведчики-половинчики, но чувствовал, что до утра они покроют достаточное расстояние, чтобы с первым серым проблеском зари — если только это можно назвать проблеском — выйти в свой мир за границами Паучьих Чащ. Но утро еще не скоро.

Эдан ехал медленным шагом и думал о призраке, которого они видели на гребне горы. Все-таки кто такой, или что такое, этот Холодный Всадник? Человек ли он, получеловек или нечто совершенно иное? Что в рассказе половинчика истинная правда, а что — просто суеверный вымысел?

Половинчики — странный народ. За последние восемь лет Эдану довелось хорошо узнать половинчиков, которые сопровождали их, но до сих пор многое в них оставалось ему непонятным. Во-первых, их вера. Они клялись именами богов — по крайней мере, Футхарк и его разведчики — но Эдан никогда не видел половинчиков ни в одном и храмов во время богослужений. Правда, многие люди тоже не отправляли религиозные обряды, хотя и верили в богов. Поскольку половинчики обладали природной склонностью усваивать культуру тех мест, где они жили, трудно было сказать, во что они действительно верят. А сами половинчики никогда не говорили об этом.

Они охотно отвечали на некоторые вопросы о себе, но лишь до известного предела. Половинчики обладали умением уходить от нежелательных вопросов, ходя вокруг да около заданной темы и делая вид, будто отвечают собеседнику, кода на самом деле они лишь морочили ему голову бессодержательной болтовней. Разговаривать с половинчиками порой бывает все равно, как пытаться поймать блуждающий огонек, подумал Эдан. Они казались достаточно открытыми и дружелюбными, однако при этом многое держали при себе.

Футхарк не раз сопровождал их в путешествиях по Миру Теней, но о Холодном Всаднике упомянул впервые, и если бы они не встретили его, Футхарк — в этом Эдан не сомневался — не заговорил бы о нем сам.

Если этот таинственный призрак внушает ему такой ужас, почему он продолжает возвращаться сюда? Почему соглашается проводить их через Мир Теней? Почему просто не поселится в Керилии, в относительно безопасном месте дневного света, чтобы никогда не возвращаться в эти места, некогда покинутые его народом? Действительно ил дело заключалось только в деньгах или в необходимости, как утверждал Футхарк? Половинчики нуждались в средствах к существованию, как и любые другие, но было много половинчиков — подавляющее большинство их, насколько знал Эдан — которые нашли свое место в жизни, став ремесленниками, торговцами, купцами или актерами в Керилии, и никогда не возвращались в мир, откуда пришли. Что заставляло Футхарка и его разведчиков поступать по-другому?

Конечно, им платили очень хорошо. Но только ли в этом дело? Если Холодный Всадник внушает половинчикам такой ужас, что они бежали из своего мира, зачем возвращаться сюда, рискуя встретиться с ним? Эдан попытался поставить себя на месте Футхарка и рассмотреть возможные варианты, как его учил отец. Предположим, что-то заставило его бежать из собственного мира, с родины, знакомой ему с малых лет? Разве не останется у него, несмотря на все опасности, желания вернуться? Вероятно. Для него было немыслимым покинуть Ануир навсегда. В этом городе он родился и вырос. Он знал здесь каждую улицу и переулок, как свои пять пальцев. Ему было бы трудно покинуть Ануир, чтобы никогда уже не вернуться. Эдан не сомневался, что его всегда тянуло бы на родину — и если бы отчего-то Ануир, подобно миру половинчиков, пришел в страшное запустение, он, безусловно, лелеял бы мечту вновь увидеть родные места такими, какими они некогда были.

Вот сейчас, существуя вне времени, Эдан двигался сквозь холодный и туманный мир, который всегда производил впечатление скорее кошмарного сна, чем реальности; и он чувствовал мучительное, страстное желание вернуться в свой мир, на знакомую землю. Тогда разве не то же самое чувствуют половинчики?

Он всегда навещал могилу отца, когда возвращался домой с войны или слишком уставал от возложенного на него бремени ответственности. Он приходил рано утром, когда кладбище еще было безлюдным, садился на землю рядом с могильным холмом, возвышавшимся над последним пристанищем отца, и разговаривал с ним, облегчая душу, спрашивая совета и наставления. Конечно, это было не то что беседа с живым отцом, хотя Эдану хотелось думать, что где-то на небесах отец по-прежнему слышит его и ниспосылает ему свою силу и мудрость. Эта мысль приносила Эдану великое утешение. Возможно, что-то подобное испытывал Футхарк и другие половинчики, постоянно возвращаясь в мир, из которого некогда бежали. Он уже был не тем, что раньше, но они находили некоторое утешение, возвращаясь в него.

— Из всех известных мне людей, — сказала Сильванна, прерывая его раздумья, — ты молчишь наиболее красноречиво.

Эдан взглянул на не и слабо улыбнулся.

— Прости. В этом походе я не очень занимательный спутник.

— Я не это имела в виду. Я не жаловалась. Я просто хотела заметить, что всегда могу сказать, когда ты встревожен.

— Неужели на моем лице все написано? Это плохая черта для императорского министра. Придется исправиться.

— Мы вернемся благополучно. Не беспокойся.

— Беспокоиться — моя обязанность. У императора для этого нет ни времени, ни желания. Я должен беспокоиться за него.

— А кто будет беспокоиться за тебя?

— Я беспокоюсь за нас обоих. Временами это довольно изнурительное занятие.

— Если хочешь, я могу беспокоиться за тебя. Таким образом я освобожу тебя хотя бы от части ноши.

Эдан взглянул на Сильванну и увидел, что она улыбается. Против своей воли он ухмыльнулся.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты действительно начинаешь вести себя по-человечески.

Она презрительно фыркнула.

— А вот от оскорблений ты мог бы и воздержаться.

Прорезавшие ночную тишину крики были неожиданными и ужасными. Они донеслись сзади, из замыкающих колонну рядов. Эдан и Сильванна развернули коней одновременно, и меч Сильванны со звоном покинул свои ножны. Следующие сразу за ними солдаты остановились и без колебаний, молниеносно заняли оборонительную позицию, готовые встретить любое нападение с флангов. Приобретенные в боях инстинкты отлично служат им, подумал Эдан, и полезны еще и тем, что, срабатывая, в считанные секунды придают войску устрашающий вид.

В темноте Эдан не мог разглядеть, что происходит в хвосте колонны, но видел, как дико и беспорядочно там пляшут факелы и некоторые падают на землю, когда воины выпускают их из рук, вступая в схватку с противником… или падают на землю сами. Но прежде чем Эдан успел что-либо предпринять, он услышал за спиной дробный топот копыт и мгновение спустя мимо него во весь опор проскакал император с мечом в руке, направляясь к хвосту колонны.

— Сир, стойте! — выкрикнул Эдан, но Микаэл уже исчез в темноте. Он пронесся с такой скоростью, что ни лорд Корвин, ни любой другой всадник из его свиты даже не успел двинуться с места. Эдан выругался.

— Скачите за ним, остолопы! — закричал он, пришпоривая собственного коня.

Сильванна держалась сразу за ним, когда они пустили коней галопом вслед за императором. И именно тогда Эдан услышал звук, от которого кровь застыла у него в жилах. Неземной, завывающий, заунывный звук, похожий на полустон-полуплач. Он слышал его во время одного из предыдущих путешествий через Мир Теней — и в тот раз более ста человек погибло.

Это был вой живых мертвецов.

— Эдан! Сбоку! — крикнула Сильванна, когда они понеслись во весь опор за Микаэлом. Эдан бросил взгляд влево, потому что справа находилось войско, увидел ходячие трупы, которые пробирались меж кривых деревьев, пошатываясь и покачиваясь, будто пьяные привидения.

Некоторые из них были в воинских доспехах… или в том, что от них осталось. Ржавые латы, скрипевшие и скрежетавшие при каждом шаге; помятые шлемы, некоторые разрубленные почти пополам в том месте, где меч обрушился на череп; истлевшие рубахи под кольчугами, инкрустированными ржавчиной и затянутые паутиной; наголенники, покрытые грязью и пылью; щиты с выцветшими девизами на них; изорванные кожаные сапоги и висящие мешком штаны, больше напоминающие лохмотья. Другие были в истлевших крестьянских одеждах, сквозь которые отчетливо виднелась разложившаяся плоть и почерневшие от времени кости. Сгнившие лица смотрели на них пустыми глазницами, в которых копошились черви. И словно один вид их был недостаточно ужасен сам по себе, все эти отвратительные существа были вооружены — если не мечами и копьями, то вилами, топорами или самодельными дубинками.

Они обошли армию с двух сторон, возможно даже, окружили ее — Эдан не знал — но первый удар нанесли с тыла. Теперь живые мертвецы высыпали из леса по обеим сторонам колонны. Один из них преградил путь Эдану, потрясая копьем. Не замедляя хода, Эдан поднял меч и, пролетая мимо, с размаха отрубил руку мертвецу от самого плеча. Она упала на землю, конвульсивно дергаясь, но отвратительное существо все же успело вцепиться Эдану в стремя. Конь протащил его несколько ярдов, прежде чем Эдану удалось пинком сбросить мерзкое чудовище на землю.

Солдаты не впали в панику. Это стоило бы им жизни, и все они это знали. Несмотря на усталость, они держали строй и сражались с подступавшими врагами. Отвратительные существа двигались медленно, но недостаток скорости искупали непреклонностью. И их невозможно было убить, поскольку они уже были мертвы. Одолеть мертвецов можно было только расчленив их на куски, но даже тогда они упорно продолжали ползти вперед по земле, будто улитки. Мечи мерно поднимались и опускались, и сколь бы ни устали солдаты, они знали, что не могут прервать свое ужасное занятие даже на мгновение. Они встречались с мертвецами и раньше, хоть и не с таким количеством, и многие из них не выжили, чтобы поведать об этих встречах.

Эдан увидел императора. Он подскакал к задним рядам колонны, где произошло первое нападение, и приводил в порядок потерявшие строй войска. Он выкрикивал команда, одновременно не переставая орудовать мечом и поворачивать коня то в одну сторону, то в другую, чтобы встретить мертвецов, которые, раскачиваясь, подступали к нему со всех сторон.

Нежданно-негаданно в уме Эдана промелькнуло воспоминание детства. Он вспомнил, как пытался напугать юного принца Микаэла жуткими и мрачными историями о Мире Теней, злорадно надеясь вызвать у мальчика такие же кошмары, какие мучили его самого, когда он был моложе. И хотя после этих историй, рассказываемых на ночь, Микаэлу снился Мир Теней, в отличие от Эдана, принц в своих снах бесстрашно сражался с чудовищами и побеждал их. Теперь по иронии судьбы все это происходило наяву.

И точно так же, как юный принц Микаэл не обнаруживал ни малейшего страха в своих детских снах, взрослый император сейчас ничуть не потерял присутствия духа. Именно это и испугало Эдана, когда он увидел, как Микаэл пришпоривает своего коня, чтобы врезаться в неуклонно наступающие ряды противника.

Страх порождается инстинктом самосохранения, но способность испытывать страх начисто отсутствовала у императора. Отвага, физическая сила и обостренное чутье, умение восстанавливать силы и защищаться от зла — все это числилось среди его способностей, наследственных способностей, которые он обнаружил по достижении половой зрелости; и поскольку эти способности передались ему по прямой линии от Андуираса, в Микаэле они нашли лучшее выражение, чем в любом другом человеке. На его родовом гербе был изображен лев, и, подобно этому благородному зверю, Микаэл обнаруживал несгибаемое мужество и наводящую ужас свирепость в схватке. Однако наследственные способности не делали его неуязвимым, хотя зачастую он действовал так, будто был неуязвим. И когда Эдан увидел, как Микаэл, подобно Джагернауту, прокладывает себе путь сквозь ряды противника, от страха у него засосало под ложечкой и кровь застучала в висках.

Когда юный Гист, лорд Корвин, виконт Элам и прочие всадники из свиты Микаэла подскакали галопом к Эдану и Сильванне, Эдан взмахнул мечом и крикнул: «За императором!»

Без колебаний они последовали за ним, прокладывая себе мечами путь сквозь ряды мертвецов. Сколь бы безрассудной ни была отвага Микаэла, подумал Эдан, она придала новые силы воинам. Увидев императора, скачущего им на подмогу, они воодушевились, и боевой клич «Роэль! Роэль!» взметнулся к небу и раскатился эхом в темноте. Большинство воинов побросали факелы на землю, поскольку не могли сражаться, держа их в руках. Некоторые факелы подожгли кустарник; он плохо возгорался из-за тумана и сырости, однако вид тлеющих кустов навел Эдана на новую мысль.

«Поджигайте деревья!» — снова и снова выкрикивал он, не переставая орудовать мечом, и солдаты, находившиеся не на передовой линии, немедленно начали швырять в чащу леса свои факелы, подбирать с земли брошенные и отправлять их туда же.

Когда в зарослях кустарника оказалось так много промасленных факелов, огонь, несмотря на сырость, начал распространяться и озарил поле боя. В ту же минуту пожар самым неожиданным образом сыграл на руку императорскому войску. Живые мертвецы стали загораться.

Давно высохшие тела трупов горели, как хворост. Несмотря на это, они, нечувствительные к боли, продолжали идти вперед, полыхая на ходу. Солдаты рубили горящие тела, наступающие на них, но огонь неизбежно брал верх, и мертвецы падали на землю.

Однако падали не только они. Эдан видел на земле множество тел, и среди горящих или расчлененных и до сих пор судорожно извивающихся мертвецов лежали и его солдаты. Некоторые были тяжело ранены, другие убиты, и изуродованные мертвецы пожирали их плоть. Люди, еще живые, но слишком тяжело раненные, чтобы двигаться, дико кричали, когда языки пламени достигали их. Но ничего нельзя было поделать. Для того, чтобы оттащить раненых в безопасное место, не было ни времени, ни возможности, поскольку поблизости не было ни одного безопасного места. Завязался отчаянный рукопашный бой. Живые мертвецы продолжали наступать рядами, и солдаты ануирской армии рубили их мечами, как одержимые.

Эдан проложил себе путь к Микаэлу, за ним по пятам следовали Сильванна и другие всадники. Они попытались образовать защитное кольцо вокруг императора, но Микаэл мешал им. Он не оставался на месте ни секунды и поворачивал своего коня то в одну сторону, то в другую; конь взвивался на дыбы и несся сквозь ряды противника, охваченные пламенем и окутанные клубами дыма. Эдан почувствовал сильное дуновение ветра, который налетел сзади и растрепал ему волосы, и в сознании его прозвучал голос Гильвейна.

— Футхарк открыл впереди портал из Мира Теней. Головные отряды проходят сквозь них. Бери императора и возвращайся к передним рядам войска, пока арьергард прикрывает ваше отступление!

Ветер пронесся мимо и описал круг над полем боя, отгоняя огонь от императорского войска в сторону мертвецов.

— Сир! — выкрикнул Эдан. — Ворота открыты! Поспешим, сир, скорее!

— Только после того, как пройдет все войско! — крикнул в ответ Микаэл.

— Сир! Ради Хэлина, бежим!

Солдаты вокруг услышали их и закричали, чтобы Микаэл возвращался. Через мгновение призывы их зазвучали слаженным хором, к которому присоединились все солдаты до единого, пока зажженная пожаром ночь не наполнилась громкими криками.

— Роэль, беги! Роэль, беги!

Но прежде чем император успел ответить на призывы солдат, случилось ужасное. С ужасом Эдан увидел, как в тот миг, когда конь Микаэла взвился на дыбы, занося копыта над наступающими мертвецами, один из них вонзил копье ему в брюхо. Конь дико пронзительно заржал от боли и рухнул на землю. Микаэл вылетел из седла.

— Нет! — выкрикнул Эдан, пришпоривая коня, но несколько мертвецов преградили ему путь. Он яростно рубил их мечом, стараясь добраться до императора. Солдаты, находившиеся поблизости, тоже увидели случившееся, и толпой хлынули вперед, на помощь императору, не думая о собственной безопасности. Но по меньшей мере дюжина мертвецов уже окружила Микаэла, и Эдан, отчаянно орудовавший мечом, не мог даже мельком увидеть его.

Неожиданно один из ходячих трупов рухнул на землю, потом другой буквально взлетел в воздух, подброшенный некоей страшной силой. За ним другой, еще один, и тела так и полетели в стороны. Эдан достиг Микаэла, который, словно впавший в исступление дервиш, размахивал мечом направо и налево: с широко раскрытыми глазами, с оскаленными в дикой ярости зубами, весь в крови, хлещущей из нескольких ран. Он дал волю своей наследственной способности к божественной ярости, и Эдан понял, что увещевать его бесполезно, пока все не кончится.

То было неуправляемое состояние, и в этом божественном приступе ужасающей ярости и кровожадности Микаэл мог сразить как врага, так и друга. Такое состояние продлится недолго, поскольку на подобную вспышку уходили все силы организма, и после нее Микаэл останется настолько изнуренным, что едва ли сможет пошевелиться. Но пока он находился во власти этой непреодолимой силы, Микаэл походил на воплощение некой неумолимой и безжалостной смертоносной силы, и Эдан не осмеливался приблизиться к нему.

— Назад! — крикнул он Сильванне, хотевшей было броситься на помощь императору. Она бросила на него изумленный взгляд, но поняла что происходит, когда увидела, как Микаэл крушит живых мертвецов налево и направо, хрипя и рыча, как загнанный в угол зверь, и не обращая внимания на свои раны.

Среди всех чудесных способностей, передавшихся чистокровным от старых богов, божественный гнев был наиболее редкой и наиболее опасной, ибо однажды дав ему волю, человек уже не мог подавить его, пока он сам не иссякнет. Немногие обладатели этой способности прибегали к ней только в самых крайних случаях и только в самом безвыходном положении, поскольку эта сила полностью завладевала своим носителем, пробуждая в нем ярость дикого зверя и увеличивая ее во много раз. Она превращала человека в исступленного берсеркера, неспособного разумно мыслить или владеть собой и одержимого лишь жаждой крови и желанием выжить.

Наследственные способности нельзя было предсказать со всей определенностью. Было известно, какие именно способности передаются по той или иной линии родства, но предугадать, которые из них появятся в том или ином потомке, не представлялось возможным. Чистокровный получал в наследство все способности, свойственные его роду, но некоторые оставались в скрытом виде, передавались дальше и обнаруживались лишь в следующих поколениях. Некоторые способности проявлялись вскоре после достижения их обладателем половой зрелости, а некоторые годами существовали в скрытом виде, дремали, пока вдруг не заявляли о себе без всякого предупреждения.

В большинстве случаев это не служило поводом для беспокойства, поскольку по большей части наследственные способности проявлялись без всякого риска для окружающих. Внезапно у человека могло обнаружиться обостренное чутье, или родство с каким-то зверем, выражающееся в общении с тотемным животным, или железная воля, или целительский дар. Подобные способности не представляли опасности для окружающих. Но другие, как например способность повелевать стихиями или впадать в божественную ярость, или — в случае, когда способности передавались по линии родства, идущей от Азрая — забирать у человека силы через прикосновение, могли причинить вред или даже смерть.

В первый раз Микаэл в схватке дал волю своему божественному гневу ненамеренно. Тогда ему было шестнадцать, и однажды ночью на его ставшее лагерем войско напали ноллы. Кровожадные существа, на вид полуволки-полулюди, напали на них во время сна, разделавшись с часовыми так быстро и ловко, что те даже не поняли, кто напал на них. Единственным предупреждением об опасности для спящего войска послужили дикие вопли первых жертв.

Микаэл с мечом наголо выскочил из своей палатки и мгновенно подвергся нападению. Именно тогда это и случилось. Внезапно он сам словно стал ноллом — во всех отношениях, кроме внешнего облика. Несмотря на свои шестнадцать, за несколько лет военных походов Микаэл превратился в очень сильного мускулистого юношу. Но все же Эдан был не готов к зрелищу, которое увидел той ночью.

Внезапно Микаэл перестал быть Микаэлом, но предстал воплощением некоей демонической силы, безжалостной и непреодолимой. Лицо его исказилось почти до неузнаваемости, превратившись в маску звериной ярости, и из горла его вырвалось рычание, даже отдаленно не напоминающее человеческие звуки. Он убил всех до единого ноллов, которые приближались к нему. Впоследствии солдаты, присутствовавшие при этом, разнесли молву об этом случае, и слава Микаэла возросла. Все знали, что это такое. Многие воины сами были чистокровными, но больше ни один человек в армии не обладал способностью божественного гнева. Она передавалась только по прямой линии родства от Андуираса, Басайи и Мазелы, но лишь немногие обнаруживали ее. Эдан знал только одного аристократа из чистокровных, который обладал этой способностью — это был Эрвин Боруинский.

На сей раз солдаты сразу поняли, в каком состоянии находится император, и постарались сомкнуть вокруг него свои ряды таким образом, чтобы защитить его, но при этом остаться от него на безопасном расстоянии. В этом состоянии он мог легко наброситься и на них, подойди они ближе. Для Эдана трудность заключалась не только в том, чтобы уцелеть сейчас; он не мог доставить Микаэла в таком состоянии к открытому Футхарком выходу из Мира Теней в их собственный мир. Ему больше ничего не оставалось, кроме как ждать, пока ярость Микаэла уляжется сама собой, и тогда уже увлечь его за собой. Когда гнев утихнет, Микаэл станет совершенно беспомощным.

Времени отвлекаться не было, но все же Эдан бросил молниеносный взгляд назад и увидел, что войска постепенно отступают в ходе битвы. Волна боя подхватила их и уносила вперед — от дерущегося в арьергарде Эдана назад — к порталу в мир солнечного света, открытому проводником-половинчиком. С каждой стороны от портала стояла шеренга солдат, защищавших выход из этого мира, а прочие проходили сквозь него и к настоящему времени большая часть войска уже скрылась с глаз. Две шеренги расходились в стороны наподобие перевернутой буквы V, и острие этой буквы упиралось прямо в проем. Эдан находился достаточно близко, чтобы увидеть это.

Все вокруг них — уродливые деревья и заросли кустарника — было объято огнем; ветер Гильвейна описывал круги над полем боя, раздувая пожар сильнее и одновременно отгоняя огонь от императорских войск навстречу наступающим мертвецам. Ряды их значительно поредели, вся земля была усеяна отсеченными конечностями и полыхающими телами, которые продолжали корчиться и судорожно подергиваться. Портал за спиной Эдана представлял собой матовое воронкообразное завихрение в воздухе, окаймленное огнем и дымом. Войска уже прошли сквозь него, и теперь вместе с конной свитой Микаэла в Мире Теней осталось лишь несколько воинов, не желавших уходить без императора. Эдан не мог сказать, сколько времени прошло, но небеса начали постепенно сереть. Огонь распространился дальше от поле боя и бушевал теперь на широкой полосе леса, освещая значительный участок местности и застилая небо густым дымом. Сражаясь бок о бок с Сильванной, Эдан пользовался каждой секундой передышки, чтобы бросить взгляд в сторону Микаэла.

Движения императора становились теперь медленней, ярость утихала. Он поразил всех своих противников, и в обычном бою меч его был бы красен от крови. Однако у живых мертвецов не было крови, и мечи всех воинов оставались чистыми. Рука Эдана устала колоть и рубить безостановочно все это время, которое показалось ему часами. Эдан тяжело дышал, его плечевые мышцы страшно болели от напряжения. Но хотя количество анурийцев быстро сокращалось по мере того, как войска проходили через портал, количество мертвецов, пожираемых огнем, сокращалось тоже. Мощным ударом своего тяжелого меча Эдан разрубил одного горящего противника с головы до пояса, и чуть не вылетел из седла от силы собственного удара. Теперь в непосредственной близости от него не осталось ни одного мертвеца, и он быстро повернулся в сторону императора.

Микаэл поразил последнего противника, и хотя из-за деревьев продолжали выползать новые мертвецы, объятые пламенем, они находились еще на безопасном расстоянии от них. Эдан увидел, как Микаэл тяжело оперся на меч и понял, что приступ ярости миновал. Он мгновенно пришпорил коня и подскакал к Микаэлу.

— Сир! Сир, давайте руку, быстро!

Микаэл, впавший в оцепенение, посмотрел на него бессмысленным взглядом, но руку протянул. Эдан высвободил правую ногу из стремени, чтобы император мог воспользоваться им. Он втащил его на коня и почувствовал, как севший сзади Микаэл тяжело привалился к его спине — не имея сил даже не то, чтобы вложить меч в ножны. Микаэл обнял Эдана левой рукой; Эдан вложил свой меч в ножны и крепко сжал кисть императора, не позволяя ему упасть. Затем он быстро развернул коня и погнал его галопом к порталу.

— За мной! — крикнул он через плечо. — Отступайте! Мы уходим!

Остальные не нуждались в дополнительном приглашении. Они повернулись и последовали за Эданом и императором; конная свита задержалась лишь настолько, чтобы дать пешим солдатам бежать впереди. Когда они прошли через портал, охранявшие выход солдаты сломали свой V-образный строй и двинулись за ними. Последние закричали Футхарку, и половинчик поднял руки, чтобы закрыть портал.

— Стой! — крикнул Эдан. — Гильвейн!

Он почувствовал, как легкий ветерок раздувает его плащ, и потом в сознании его прозвучал знакомый голос.

— Я здесь!

— Все в порядке! — прокричал Эдан. — Давай, закрывай!

Три охваченных огнем мертвеца, шатаясь, прошли сквозь портал, солдаты набросились на них и орудовали мечами, пока на земле не осталось ничего, кроме разрозненных горящих кусков. Эдан смотрел, как самым непостижимым образом сворачивался внутрь воздух в том месте, где закрывался портал, и как постепенно исчезало зарево пожара за ним, пока не остался лишь бледный свет утренней зари. На самом деле, подумал он, солдаты, охранявшие портал, были не последними из оставшихся по ту сторону. Там осталось много раненых, которых пришлось бросить. Эдан надеялся, что бедняги погибли в огне. Сгореть заживо — ужасная смерть, но в Мире Теней можно найти и более ужасный конец.

Он испустил длинный глубокий вздох облегчения, затем огляделся по сторонам и понял, что почувствовал облегчение преждевременно. В первых лучах солнца Эдан увидел вокруг густой хвойный лес и непроходимые заросли кустарника — и понял, что они не достигли безопасных равнин Димеда.

Они находились в Паучьих Чащах.

— Что-то неладное творится, клянусь Хэлином, носом чую! — прорычал лорд Эрвин Боруинский, с грохотом опуская кулак на стол и опрокидывая кубок. Слуги бросились вытереть со стола разлитый мед и снова наполнить тяжелый серебряный кубок. Почему до сих пор нет известий ни от одного из наших разведчиков или осведомителей?

— Известия были, милорд, — спокойно ответил барон Дервин. Он знал, что когда его отец находится в дурном расположении духа, предпочтительно соблюдать спокойствие в речах и манерах. — Наши осведомители сообщили, что император…

— Ты хочешь сказать, Самозванец, — прервал его отец, злобно нахмурясь.

— Конечно, — уклончиво согласился Дарвин, хотя он до сих пор не мог себя заставить употреблять это отвратительное прозвище. Он знает правду и не собирается лицемерить ни ради своего отца, ни ради любого другого. — Они сообщили, что Микаэл покинул Ануир со своим войском больше недели назад, но с тех пор от него не поступало никаких известий. И наши разведчики в приграничных районах не заметили никаких признаков наступающего войска.

Эрвин скрипнул зубами и потряс головой.

— Они снова прошли в этот проклятый Мир Теней, — сказал он. — Вопрос в том, когда они выйдут оттуда? И где? — Он снова с треском ударил кулаком по столу и снова разлил свой мед. Слуги снова вытерли стол и снова наполнили кубок лорда Эрвина. Он не обратил на них никакого внимания.

— Наши войска на границе находятся в состоянии полной боевой готовности, — сказал Дервин. — И в дополнение к нашим собственным силам из Тэгаса, Бросенгэ и Талини высланы конные отряды, которые будут вести разведку на территории, лежащей между Боруином и Алами. Они никак не смогут подойти незамеченными.

— Если только он не найдет способ выйти из Мира Теней как раз в наших владениях, — сказал Эрвин. — Возможно даже, прямо под стенами Сихарроу.

Дервин нахмурился.

— Вроде бы вы говорили, что это невозможно, что им придется открывать портал поблизости от Туразора или области Пяти Пиков, где пересекаются силовые линии двух миров.

Эрвин кивнул.

— Да, долгое время я и сам так думал. Однако наши разведчики-половинчики сказали мне, что возможно создать портал и вне области пересечения силовых линий, хотя это связано с большим риском и не обязательно получится.

— Но как? — спросил Дервин.

— Откуда, черт подери, мне знать? — раздраженно ответил отец. — Ты пытаешься получить у какого-нибудь из этих изворотливых коротышек какое-нибудь объяснение и единственное, что он делает, это усиленно заговаривает тебе зубы. Они отвечают на вопросы достаточно охотно, но половина произносимых ими слов не имеет ни капли смысла! Дело в том, что в принципе портал можно открыть, но нет никакой уверенности, что они смогут сделать это когда захотят и где захотят.

Дервин пожал плечами.

— Значит, беспокоиться не о чем, не так ли? Они не могут открыть портал.

— Но они могут попытаться, — сказал Эрвин. — И существует вероятность, пусть и слабая, что попытка их увенчается успехом, несмотря на сопряженный с ней риск.

Дервин откинулся на спинку кресла, задумчиво нахмурившись. Да, подумал он, именно так поступил бы Микаэл. Фактор риска, пусть и серьезного, похоже, никогда не беспокоил его. Так было в детстве, когда они играли в войну, и так осталось сейчас, когда они ведут войну настоящую.

Словно отвечая на его мысли, отец сказал:

— Я не удивлюсь, если этот ничтожный Самозванец предпримет такую попытку.

Дервин бросил на него быстрый взгляд. Отец повторял старую ложь так часто, что, по-видимому, в конце концов на самом деле поверил в нее. Он как будто считал, что если постоянно повторять эту ложь, она станет правдой.

Сначала, когда принц Микаэл был похищен гоблинами и увезен в Туразор, отец настойчиво утверждал, что регентскую власть в стране должна забрать сильная рука. Он объявил себя регентом и поклялся отомстить гнусным преступникам, но после того, как лорд Тиеран перехитрил его, бежав с императрицей и принцессами, пока лорд Эрвин совершал по меньшей мере безнадежную попытку — а в действительность, предпринятую просто для видимости — проникнуть со спасательным отрядом в Эльфинвуд, дела начали принимать другой оборот.

Узнав о побеге лорда Тиерана с императрицей, отец в приступе дикой ярости принялся крушить мебель и избивать слуг. Успокоившись же, он разослал во все концы империи гонцов с донесением, что спасательный отряд обнаружил в Эльфинвуде останки принца Микаэла. Что думали об этом его рыцари, входившие в упомянутый отряд вместе с Дервином, никто не знал. Нет нужды говорить, никаких останков они не видели, поскольку все это было чистой воды выдумкой, но все знали, что хозяину лучше не противоречить. Отец Дервина не нашел нужным упоминать в своих донесениях об Эдане Досьере, поскольку не считал того важной особой, каковое обстоятельство сыграло ему на руку, так как в противном случае дальнейшие метаморфозы этой истории показались бы несколько неубедительными.

После того как лорд Эрвин заключил официальный союз с Горванаком, принцем гоблинского королевства Туразор, история претерпела новые изменения. Едва ли можно было сначала поклясться отомстить убийцам принца Микаэла, а потом заключить с ними союз — поэтому гоблины Туразора не могли нести ответственность за случившееся. Принца убили разбойники, гнусные отщепенцы из области Пять Пиков, как свидетельствуют некоторые доказательства, представленные гоблинами лорду Эрвину. Какого рода эти «доказательства» так никто толком и не узнал. Однако это была еще не окончательная версия истории.

Появление Эдана и Микаэла в Ануире требовало каких-то объяснений, поэтому Микаэл был объявлен самозванцем, двойником принца или просто неким мальчиком, изменившим внешность с помощью эльфийской магии, чтобы походить на принца. Поскольку имя Эдана в первоначальных донесениях не упоминалось, следующая версия родилась без труда. Эдан Досьер, по долгу службы обязанный защищать принца Микаэла, был объявлен трусом, который предал своего господина, когда на них напали разбойники; и чтобы оградить собственные притязания на власть и репутацию собственного сына, лорд Тиеран состряпал возмутительную басню о похищении двух мальчиков эльфами. Мальчик, называвший себя принцем Микаэлом, был гнусным самозванцем, обманщиком, орудием в руках лорда Тиерана, необходимым для того, чтобы оправдать его притязания на власть. Конечно, потом, когда лорд Тиеран умер, в эту историю потребовалось внести новые поправки, и окончательная версия ее заключалась в том, что этот «Микаэл Самозванец» просто занял место лорда Тиерана и осуществляет его планы, держа в рукаве «тайные козыри», могущие подкрепить его притязания на Железный Трон. Что именно представляли собой эти «тайные козыри», лорд Эрвин никогда не говорил определенно, но прозрачно намекал, что за всем этим стоят эльфы, закоренелые враги человечества.

Эрвину и в голову не приходило, что кто-то поверит этим россказням, но многие поверили. Нужно повторять ложь достаточно часть и достаточно громко — и в конце концов люди примут ее за чистую монету. По крайней мере, некоторые. А теперь, похоже, отец сумел убедить и себя самого в том, что это правда.

«Я своими глазами видел искалеченное тело бедного мальчика…» — примерно такие слова неизменно звучали рефреном, когда Эрвин рассказывал историю — каждый раз с легкими вариациями, в зависимости от аудитории. И теперь он сам явно поверил в нее. Дервин не представлял, что тут можно поделать, но знал, что с отцом лучше не спорить.

Он был там. И знал, что никакие тела найдены не были — ни Микаэла, ни Эдана, ни еще чьи-либо. Они просто пересекли равнину, проехали по нескольким лесным тропам, даже не углубляясь далеко в лес, а потом вернулись. Все это было не больше, чем простая разминка для коней. Но участники так называемого «спасательного похода» никогда не заводили разговоров на эту тему, даже между собой, насколько знал Дервин. Эрцгерцог был человеком, который мазал их хлеб маслом, и все они прекрасно понимали это.

Дервину все это не нравилось. Ничуть. Отец всегда следил за тем, чтобы он получил должное и строгое воспитание, дабы однажды смог занять его место; потому, повзрослев, Дервин в конце концов стал правой рукой лорда Эрвина. Он возглавлял войска в сражениях против Микаэла, законного императора и друга детства. Он видел его несколько раз, один раз очень близко, и узнал и его самого, и Эдана. Однажды, во время одного из многочисленных сражений, которые велись на протяжении многих лет и ничего не могли решить, они почти скрестили мечи. Две армии столкнулись, начался рукопашный бой; пыль, поднятая тысячами конских копыт и человеческих ног, висела над полем битвы облаком; то был один из тех случаев, когда внезапно человек на мгновение оказывается на крохотном островке покоя посреди бушующей битвы. И там Дервин увидел Микаэла на боевом коне.

Дервин узнал императорский герб Роэлей на его щите и плаще, так же как Микаэл узнал орла Боруинов на щите Дервина. Дервин поднял забрало, Микаэл сделал то же самое. Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга, а затем волной сражения их просто разнесло в разные стороны. Но в те мгновения Дервин увидел в императоре того мальчика, какого он помнил. Он повзрослел, волосы у него были теперь длиннее, чем прежде, и начинала пробиваться темная бородка, но Дервин узнал друга детства. И если когда-нибудь он питал какие-то сомнения в подлинности его личности — а он их не питал — они рассеялись бы прямо там и тогда. Это был Микаэл. Вне всяких сомнений. И лицо его выражало печаль… и разочарование.

Сердце Дервина разрывалось на части. Он был сыном своего отца, и даже если бы он не любил отца — а он любил, несмотря на его суровость — сыновний долг обязывал его к послушанию. И герцогство Боруин принадлежало ему по праву рождения. Он должен был защищать его. Но защищать от законного императора, по милости предков которого они владеют этой землей? Это было предательством. Однако Дервин не по своей воле оказался в этом положении, в обстоятельствах, которыми он не мог управлять. Сохранить верность отцу — значило изменить императору. А сохранить верность императору — значило предать отца. И в любом случае прослыть низким изменником.

Дервин устал от гражданской войны, хотя никто, кроме простолюдинов, ее так не называл. Микаэл называл войну мятежом, каковым в действительности считал ее и Дервин. Лорд Эрвин объявил Микаэла узурпатором и самозванцем и называл войну борьбой против тирании, а своих солдат — «борцами за свободу». Он никогда не признавал, что в своей попытке прийти к власти недооценил лорда Тиерана. Хотя он никогда прямо не говорил об этом, Дервин понимал — теперь понимал, что замышлял отец.

Когда все это началось, восемь лет назад в летней резиденции императора, он на самом деле ничего не понимал. Но теперь, став старше, он вспоминал, оглядываясь в прошлое, какой заботой его отец окружал императрицу, как старался снискать ее расположение, очаровать ее, пользуясь любой возможностью оказать ей какую-нибудь услугу и выразить свое сочувствие в связи с тем, что ей приходится переносить. Он помнил, как озадачило его тогда поведение отца. Лорд Эрвин никогда ни с кем не вел себя так — даже с покойной матерью Дервина. Тогда Дервин решил, что отец просто гостеприимный хозяин и выполняет свой долг перед императрицей. Однако в манерах императрицы всегда чувствовалась некоторая принужденность, когда лорд Эрвин находился поблизости. Теперь, конечно, Дервин знал, почему.

Отец пытался ухаживать за ней. Наверное, Дервин смог бы оправдать его, если бы это была любовь, но он знал, что отец не любил императрицу, как не любил и его мать, когда она еще была жива. Эрвин Боруинский не любил женщин. Он обладал ими. Его отец любил лишь власть — и борьбу. В этом они различались. Эрвин Боруинский любил войну. Его сыну она надоела до смерти.

Как все изменилось с тех пор, как они с Микаэлом были детьми, подумал Дервин. Он был всего несколькими годами старше, но восемь лет беспрестанных войн изменили многое. Он повзрослел очень быстро. Похоже, Микаэл тоже. То его выражение лица, какое Дервин увидел при их встрече во время боя, говорило об этом красноречивей всяких слов. Они больше не были детьми, которые в игрушечных латах и с деревянными мечами играли в войну, видя в ней величье и славу. Они узнали правду: война ужасна, отвратительна и истребляет человеческую душу. Но почему тогда его отец так любит ее? Чем он отличается от них? Этого Дервин не мог понять.

Они никогда не стали бы считать войну неким доблестным и замечательным приключением, если бы в бытность свою детьми увидели однажды поле битвы после сражения. Взрытая земля, усеянная телами убитых и умирающих; люди с такими ужасными ранами, что один их вид вызывает дурноту; стоны, хрипы, предсмертные вопли, жуткое жужжание мух, привлеченных кровью и запахом… этот запах! Нет ничего отвратительнее, подумал Дервин, гнилостного запаха войны. У убитого в сражении солдата желудок непроизвольно опорожняется, и после боя запах человеческих испражнений и гниющей на солнце плоти становится таким сильным, что глаза начинают слезиться.

Когда они по ходу игры «убивали» друг друга и хватались за воображаемые смертельные раны, каждый старался переиграть всех прочих в театральной эффектности своей «смерти»… Нашли бы мы смерть такой эффектной, подумал Дервин, если бы на самом деле увидели ее? Он видел ее чаще, чем мог предположить когда-либо, и не находил в ней ничего хотя бы отдаленно эффектного. Разве только ее безобразие и страдание. И страдали не одни солдаты.

Дервин видел измученные лица родных и близких, которые выстраивались вдоль улиц, встречая войско из похода, и с тревогой и страхом высматривали среди солдат своих мужей, отцов и сыновей. Он слышал вопли и стоны жен и матерей, когда их любимые не возвращались или возвращались калеками. Он слышал и видел, как плачут дети, когда видят изуродованные тела своих отцов или узнают, что они никогда не вернутся. И каждый раз проходя через это, Дервин чувствовал, как умирает частица его души. Как может человек, находящийся в здравом уме, любить такую страшную вещь, как война?

Возможно, несмотря на весь ужас действительности, его отец в некотором отношении остался мальчишкой, видящим в войне нечто великое. Или, возможно, он просто видел войну так долго, что ее страшная цена больше не трогала его? Неужели и он станет таким же?

Когда они вернулись из первого его сражения, его «боевого крещения», как гордо выразился отец, Дервин был настолько потрясен пережитым, что при первой же представившейся возможности убежал в свою комнату, запер дверь, бросился на кровать и разрыдался. Он плакал не о себе, но обо всех убитых и искалеченных, и плакал об их матерях, женах и детях, чьи страдания поразили его до глубины души. Но с течением лет каждый раз эти переживания становились все слабее и все меньше трогали его сердце. И это пугало Дервина больше всего. Он понимал, что постепенно становится похожим на отца, который видел лишь награду в конце похода, а не цену, заплаченную за нее в пути. Возможно, именно это разбило сердце его матери и свело ее в могилу. Когда у человека исчезает способность чувствовать боль других, способность любить пропадает тоже.

Почему все должно быть так? Почему недостаточно быть просто эрцгерцогом Боруинским, одним из самых влиятельных и уважаемых лиц в империи? Зачем отцу все это? Его подданные смертельно устали от войны. Дервин видел это на их лицах во время походов. Он видел это в Боруине, в Тэгасе, в Бросенгэ, в Аваниле и западном Алами; где бы ни проходило войско, он видел лица простых людей, которые стояли вдоль дорог или среди полей, где они трудились, или на улицах городов и деревень. Именно они своим трудом питали войну: их урожай забирали, их скот забивали, их поля вытаптывали. И вероятно, им было все равно, кто победит. Они просто хотели, чтобы война кончилась. Как и Дервин.

— Я устал от этого ожидания, — угрюмо сказал отец. Он поднял кубок, осушил его и опустил на стол с такой силой, что Дервину показалось, он сейчас разобьется. — Если бы Горванак сделал свою часть работы, мы могли выйти из этого проклятого тупика уже сейчас.

Он собирался захватить Дозон, затем пересечь его границы и атаковать Тауривель с запада. Одновременно с ним гоблины Марказора должны были напасть на эльфийское королевство с востока. Зажатые с двух сторон между силами гоблинов, эльфы не смогут ничего предпринять. А когда Туаривель и Дозон падут, мы сможем захватить Кариэль, а гоблинская армия пересечет Марказор и атакует Элини. И владения Самозванца будут окружены подвластными нам странами.

— Это было бы вполне вероятно, но вот Горванак начал жаловаться, что Зорнак Марказорский отказывается нам помогать. Он боится послать свои войска на Туаривель, потому что пока его армия будет сражаться на стороне, на его собственные земли могут напасть воины из Мореда. Он обещает помочь нам, но не раньше, чем мы разберемся с Моремом. Но как я могу позволить себе двинуться на Моред, если мы даже не представляем, куда подевалась проклятая армия Ануира? Предположим, я займу Моред, а они возьмут да и нападут на Бросенгэ или на нашу территорию. И мы окажемся окружены. — Нам бы следовало захватить западную Алами вместо того, чтобы двигаться на Аванил, — произнес Дервин.

— Если бы мы в свое время воспользовались этой возможностью, то сейчас нам нужды бы не было в Зорнаке, а Аванил оказался бы отрезан.

— Ого, да ты у нас нынче генерал, а, щенок? — насмешливо ответил Эрвин.

— Если бы мы засели в западной Алами, то мы бы и оказались отрезаны, глупец! Нам бы перекрыли обратную дорогу через лес, а наша армия оказалась бы в тисках между воинами герцога Алами и армией Ануира. Нам бы пришлось отвоевывать каждый дюйм дороги домой, и все бестолку. Нет, Аванил — вот ключ к победе. Захватив Аванил, мы получаем Гист. Затем нападаем с юга и тесним армию Ануира до самых Проливов.

— Только мы никак не сможем атаковать Аванил, снова не проходя западную Алами, — возразил Дервин.

— А каждый раз, когда мы совершаем подобную попытку, Микаэл отвечает нападениями на гарнизоны в Бросенгэ, мешая нашим войскам с юга поддержать нашу атаку на Аванил. А на сам переход через западную Алами мы тратим такую уйму времени, что Микаэл спокойно успевает отойти к северу, пока Аван охраняет южные границы. Такая ситуация нам ничего не дает. Кроме того, мы вынуждены идти в обход Гор Морского Тумана, защищающих Тэгас от нападений со стороны Аванила. Вот если бы найти способ пересечь их…

— И позволить ограм вырезать половину наших воинов, прежде чем они встретятся с армией Ануира? Давай, расскажи мне, как ты собираешься провести тяжеловооруженные войска по этим проклятым горам, не наткнувшись на людоедов, и я с удовольствием проверю твой способ на практике. В противном случае, предоставь заниматься стратегией мне.

— Я не хотел сказать…

— Плевал я на то, что ты хотел сказать, — прервал Эрвин, осушая очередной кубок.

— Этот ублюдок Горванак не двинется на Туаривель, пока я не дам ему в поддержку отряды из Талини, но мне самому нужны эти войска на случай, если проявится армия Ануира. А ведь я даже не знаю, где она сейчас, разрази ее гром!

— Может, нам следует попытаться использовать Мир Теней, по примеру Микаэла…

— Рискую наткнуться на него прямо там? Нет, мы никак не можем себе этого позволить, и он отлично знает это, лопни его глаза! Наша позиция выгодней, но его армия мобильней нашей. И ни один не захочет поступиться своими преимуществами. Он не плох в военном деле, конечно, не без помощи Корвина. Кроме того, каждый раз, проходя через Мир Теней, он терпит значительные потери, и заметь, без всяких усилий с нашей стороны. Так он продержится недолго.

Однако он держится уже восемь лет, подумал Дервин, не произнося ни слова. Какую фанатичную преданность должен внушить человек, чтобы за ним пошли войска через Мир Теней? Каждый год бывает по крайней мере одна большая кампания, а зимой то тут, то там незапланированные стычки. Во время дождливого сезона весной все дороги превращаются в грязь, равнины становятся мягкими и влажными, а болота еще опасней, чем обычно. Передвигаться в таких условиях с тяжеловооруженным войском просто невозможно. Все орудия утопают в грязи. Для войны подходили лето и осень. Итак, сколько же раз за истекшие восемь лет Микаэл водил своих людей через Мир Теней? Дюжину, больше? И сколько бойцов он потерял там?

Информацию об этом было получить не так уж сложно. Когда солдаты возвращались с поля боя, они пытались расслабиться в тавернах и обычно рассказывали обо всем, что им приходилось вынести. Они, конечно, преувеличивали. И не стоило все воспринимать буквально. Но сравнивая их истории, можно было составить себе представление о происходящем. Осведомители сообщили, что армия Ануира сразилась с живыми мертвецами на территории Мира Теней, а потом с чудовищами, напоминающими гигантских белесых пауков. Если верить слухам, каждый из них при случае мог бы утащить корову. Они устраивали ловушки, свиваясь в сети, подобно смертоносным лианам, и неподвижно лежали на земле, пока какой-нибудь несчастный случайно не наступал на них. Тогда они стремительно взбирались по нему, как по лестнице, обвивая тело и впиваясь глубоко в его плоть, высасывая кровь. Даже если их оторвать от себя и уничтожить, ядовитые щупальца, проникшие глубоко в тело, продолжали жить и разрастаться. Через несколько часов наступала мучительная смерть. При мысли об этом Дервин поежился. Что могло заставить людей идти на подобный риск снова и снова?

Его отец никогда не мог рассчитывать на подобную беззаветную преданность. И он сам считал так же. Эрвин правил страной при помощи запугивания. Микаэл управлял по вдохновению. Возможно, Эрвин не лгал, утверждая, что отказывается использовать Мир Теней по стратегическим соображениям. Но вероятнее всего, о просто опасался, что его воины поднимут бунт, если он вздумает приказать им пройти через это опасное пространство. Это было бы безумием, думал Дервин. Безумие, может, в этом все и дело. Еще в детстве Дервин подмечал в Микаэле черты сумасшествия, но это сумасшествие было как бы заразным. Он всегда мог заставить других мальчиков совершать неожиданные для всех поступки, которые им самим и в голову никогда бы не пришли. Он был прирожденным лидером, и этот дар повелевать людьми являлся необычным, почти сверхъестественным.

Несомненно, это было у него в крови. Дервин тоже чувствовал в себе врожденные способности, но это никогда не проявлялось столь ярко. Отец его обладал чем-то подобным до известной степени, но Микаэл от рождения был отмечен некой божественной аурой. Его войска готовы были последовать за ним куда угодно. А когда кто-нибудь из его воинов погибал в сражении, Микаэл лично заботился о том, чтобы семья погибшего не нуждалась. И это несмотря на колоссальные человеческие потери, которые случились за все годы войны. Мы бы не смогли себе позволить подобное при всем желании, думал Дервин, иначе нас просто ждало бы скорое банкротство. В этом у Микаэла также было преимущество перед Эрвином. Имперская казна значительно увеличилась за долгие годы правление Роэлей, которые никогда не тратили денег попусту. Теперь, когда всей империи было известно, что Микаэл из собственной казны помогает семьям павших, народ охотно платил налоги. И хотя они устали от войны не меньше, чем люди Боруина, Бросенгэ или Тэгаса, все же они любили своего императора, которые никогда не оставлял своим вниманием их нужды. И все-таки всему бывает предел. Если война не кончится в ближайшее время, это приведет к краху обе стороны.

Наши собственные военные действия вынужденно прекратились бы еще лет пять тому назад, думал Дервин, если бы не внушительные капиталовложения гильдий из Бросенгэ и не алчность наемников из Тэгаса, и теперь их собственные военные усилия во многом были обоснованы необходимостью платить долги. Единственным шансом расплатиться с долгами было завоевать Ануир и выжать все, что можно, из империи. Ему даже думать не хотелось, что случится, если гильдии вздумают потребовать немедленной уплаты. Его отец мог попытаться решить этот вопрос вооруженным путем, но у их заимодавцев были могущественные союзники среди других гильдий по всей Керилии. Они запросто могли бы собрать армию наемников или, того хуже, объявить Боруину холодную войну. Они никак не могли позволить себе проиграть эту дурацкую войну. Хотя, с другой стороны, Дервин был уверен, что если его отец все же проиграет, их обоих наверняка приговорят к смерти, а в этом случае вопрос об уплате долгов становился просто бессмысленным. Если же они победят, все будет оплачено за счет побежденных народов, а это вряд ли добавит им популярности в империи.

Даже его отец начинал уставать от войны. Для Эрвина всегда главным смыслом жизни было острое чувство опасности, когда он возглавлял войска, идущие в бой. Он многие часы тратил на совещания со своими военачальниками, обсуждая стратегию и тактику, планируя новые кампании и постоянно запрашивая новые сведения о том, что происходит на границах. Все гарнизоны регулярно подвергались осмотру и заново укреплялись каждую весну. Он так часто сетовал на необязательность гоблинов в отношении выполнения всех пунктов их союзничества, сто Дервин мог бы при желании наизусть зацитировать все его бесконечные монологи. Сколько же еще это будет продолжаться?

При условии значительных побед на уровне захвата и использования западной Алами или если гильдии не прекратят их финансировать, война могла затянуться на многие годы. Это продлится в течение всей их жизни, думал Дервин, до смерти уставший от всего этого.

Однажды, всего лишь однажды он поднял вопрос о мирных переговорах. Его отец немедленно впал в такую ярость, что Дервин больше не смел касаться этой запретной темы. Тем не менее это казалось единственной разумной альтернативой. При условии, что Микаэл согласится на такой вариант. А зная Микаэла… ну, а знал ли он его на самом деле? Микаэл не притворно заботился о своем народе. Тогда он мог бы пойти на переговоры и подписать соглашение, по которому Боруин, Тэгас, Талини и Бросенгэ получали право сформировать отдельную империю, но ведь Микаэл никогда не отказывался от выполнения задуманного. Значит, это будет продолжаться все дальше и дальше и дальше… — Мой господин, прибыл чародей и почтительно испрашивает аудиенции, — объявил дворецкий, входя в залу.

— Пусть войдет, — мрачно проворчал Эрвин, жестом показывая слугам, что можно убрать посуду.

— Может, у него будет парочка хороших новостей. Для разнообразия.

Через мгновение появился Калладор, медленно передвигаясь через залу. Дервин совершенно не представлял себе, сколько Калладору лет, но выглядел он ужасно старым. В детстве Дервин ужасно боялся его, потому что каждый раз, когда ему случалось напроказничать, нянька пугала его Калладором, который может непослушных мальчиков превратить в ящериц, сделать немыми и вообще «насыпать им соли на хвост». Последнее звучало не совсем понятно, но все же от подобного обещания становилось неуютно. Подобные яркие впечатления, вынесенные из раннего детства, забываются с большим трудом, и теперь Дервин заерзал в кресле при виде приближающегося чародея.

Калладор был лыс как яйцо и такой тощий, что казалось его может сломать пополам дуновение легкого ветерка. У него не было ни бровей, ни усов, ни бороды, что являлось следствием какой-то ужасной болезни, перенесенной им много лет назад. От этой болезни пострадал также его голос, звучащий теперь хрипло и с каким-то замогильным оттенком. Вероятнее всего, он мог бы запросто избавиться от этих последствий, если бы собственная наружность хоть сколько-нибудь беспокоила его. Это равнодушие к своему облику сказалось и на одежде, которая состояла из грязных лохмотий, сшитых столетья назад из грубой шерсти. Дервин поморщился, надеясь, что чародей не подойдет слишком близко. От него разило чесноком и запахом немытой плоти. Отец Дервина, судя по всему, разделял аристократическую чувствительность к запахам, так как заговорил с чародеем прежде, чем тот успел приблизиться на расстояние с дюжину ярдов.

— Какие новости, Калладор? — резко вопросил он.

Чародей остановился, опираясь на свой посох, и окинул пристальным взглядом всех присутствующих за столом.

— Я принес привет от нашего верного друга из Имперского Керна, — ответил он.

Дервин округлил глаза и перевел взгляд с чародея на отца.

— У нас есть осведомитель во дворце Ануира? — изумленно спросил он.

Эрвин улыбнулся.

— Это случилось совсем недавно. И потребовало значительных усилий и некоторого времени.

— И ты ничего мне не сказал?

Его отец пожал плечами.

— В этом не было особой необходимости, — произнес он. Затем, будто внезапно осознав, что унизил своего собственного сына в глазах присутствующих, добавил:

— Кроме того, я не был вполне уверен в надежности этого источника. Особенно, если принять во внимание… — конец фразы повис в воздухе.

— Ну, что там за донесение?

— У меня нет никакого донесения, господин, — ответствовал Калладор.

— Как обычно, один наш общий друг желает поговорить с вами наедине, — и он многозначительно посмотрел в сторону Дервина.

— Кажется, мне пора, — неловко забормотал Дервин, отодвигая кресло и собираясь уходить.

— С вашего позволения, отец…

— Нет, останься, — прервал его Эрвин, жестом веля занять ему свое место. Затем он повернулся к Калладору.

— Продолжай. У меня нет секретов от моего сына.

У тебя есть секреты даже от самого себя, подумал Дервин, но опять промолчал и снова уселся в кресло. Он был заинтригован до предела.

Чародей пожал плечами, затем вытянул посох и медленно очертил на полу окружность примерно девяти футов в диаметре. Точнее было трудно определить, так как посох не оставил никакого следа на каменном полу. Несмотря на это, чародей определенно знал, где проходят границы окружности. Напевая заклинания, он достал небольшой пузырек с какой-то жидкостью, возможно, водой или чем-либо более экзотичным. Эту жидкость он неторопясь распрыскал по краям круга, не прекращая заклинаний. Он закупорил опустевший флакон и убрал его в складки одежды. Оттуда же он достал небольшой потертый кожаный мешочек, распустил завязки и взял оттуда горстку трав. Дервина все сильнее завораживало происходящее. Он внимательно наблюдал за действиями Калладора, опознав розмарин среди сушеных трав по характерным зеленым иголкам. Чародей снова очертил круг, на этот раз посыпая травы вдоль границы магической окружности.

Теперь она явственно виднелась на каменном полу залы. Калладор неспеша затянул завязки мешочка, и спрятал его в другой потайной карман своих древних лохмотьев, а затем вытащил несколько больших свечных огарков. Он расположил их снаружи границ круга, обозначив север, восток, юг и запад, еле слышно бормоча непонятные фразы. Затем он снова полез в карман одежды и достал кусок мела. На этот раз он вошел внутрь круга и обозначил его границы мелом, а затем принялся рисовать внутри магические символы.

Эрвин вздохнул и закатил глаза, всем своим видом выказывая крайнее нетерпение. Вся эта магическая прелюдия продолжалась слишком долго. Наконец чародей покончил с приготовлениями и отошел на шаг в сторону, с одобрением взирая на дело своих рук и кивая головой самому себе.

— Давай, не тяни с этим, — не выдержал Эрвин.

— Подобные дела не терпят спешки, господин, — с некоторым раздражением возразил Калладор.

— Если круг очерчен без должного тщания и невнимательно, то невозможно предсказать, кто может использовать его для визита. Тут не все идет по намеченному плану, знаете ли. И хотелось бы иметь полную гарантию безопасности, если какая-нибудь сущность вздумает воспользоваться случаем и явиться в круге. Ради моей и Вашей собственной безопасности, мой господин, стоит позаботиться о том, чтобы не дать возможному и нежелательному гостю вырваться наружу.

— О, конечно, конечно, — проворчал Эрвин, сдаваясь, и помахал рукой в воздухе, давая понять, что чародею следует продолжить занятие.

Калладор хмыкнул и кивнул, затем совершил несколько пассов, и моментально вспыхнули все четыре огарка. Калладор призвал духов огня, воды, воздуха и земли. Затем прочел краткую молитву богам и начал налагать чары. Дервин не мог различить ни единого слова. Ему и раньше случалось присутствовать при магических ритуалах, но каждый раз он чувствовал себя очень неуютно. Слишком много рассказов ходило о магах-неудачниках, чья жизнь была безжалостно прервана какой-либо потусторонней сущностью, вызванной из другого мира и внезапно вышедшей из-под контроля. Калладор был мастером высокого класса, но даже он не мог отрицать полное отсутствие какой-либо гарантии в делах магии. Магия непредсказуема, и те, кто утверждал обратное, недолго оставались в этом заблуждении.

Он почувствовал, как накалился воздух в огромной зале. Вспыхивали и гасли свечи возле магического круга и светильники по углам помещения. Через окно Дервину было видно, как на город опускались сумерки, но внутри здания темнота наступила еще резче. Он почувствовал, как зашевелились волосы у него на голове при виде того, как начал сгущаться воздух внутри круга. Вначале там возникло нечто, отдаленно напоминающее дым, но это не было дымом. Или скорее это напоминало туман, который сгущался, клубился и начал заворачиваться в подобие воронки. Словно водоворот из воздуха появился в магическом круге.

Дервин нервно облизал запекшиеся губы и подался вперед, пытаясь разглядеть, как из спирали тумана начала возникать фигура, становящаяся все более материальной по мере того, как туман делался слабее. Потом он рассеялся, и некое существо медленно вышло наружу, словно из коридора. Так оно и есть, подумал Дервин. Где-то в Ануире, позади закрытых на засов дверей возник этот спиралевидный дымок, и по нему явился их осведомитель. Если бы подобный коридор появился в его собственной спальне, думал Дервин, то даже зная наверняка, куда он приведет, он вряд ли рискнул им воспользоваться. Это было сродни путешествию через Мир Теней. В случае крайней опасности он мог бы отважиться на подобное безумие, но и то как следует подумал бы, прежде чем так рисковать.

Когда пришелец начал выходить из круга, Дервин обнаружил, что это была женщина. Длинные волосы ниспадали почти до стройной талии, и линии тела были безупречны. Когда туман рассеялся окончательно, Дервин резко выдохнул, разглядев, кто она была.

Принцесса Лэра! Он не видел ее в течение нескольких лет. Собственно, с последнего Саммер-Корта, когда все и началось. Но все же он сразу и безошибочно узнал ее. В конце концов, в конце концов, эта женщина чуть было не стала его мачехой, хотя разница в возрасте между ними была не велика. С последней встречи она стала еще прекрасней, и несмотря на холодную ярость ее взгляда Дервин не мог отвести от нее глаз. Он был потрясен, и не только ее красотой. Сестра императора шпионила для его злейшего врага Боруина! Он с недоверием посмотрел на отца, но Эрвин спокойно сидел, потягивая вино из кубка и глядя на принцессу.

— Добро пожаловать, ваше высочество, — произнес он, и легкая ироническая усмешка скривила его губы.

Она сердито взглянула на Дервина.

— А что он делает здесь? Я говорила вам, что желаю разговаривать без свидетелей!

— С каких это пор вы диктуете мне условия? — холодно возразил его отец. — Следует ли мне напомнить вам, Лэра, что это вы пришли ко мне? Если я предпочитаю оставить своего сына присутствовать при нашей встрече, то это моя прерогатива.

Она пристально посмотрела на него, но не стала возражать.

— Как вам будет угодно, — сказала она.

— Надеюсь, Дервину можно доверять. — Она говорила так, словно его не было в зале.

— Но ведь я сильно рискую, вступая с вами в контакт подобным образом.

— Рискуете? — презрительно отвечал Эрвин.

— Что же тут рискованного для вас? Если вы потрудились покрепче запереть дверь своей спальни, то кто же осмелится ворваться в покои принцессы Ануира? А если кому-либо придет в голову стучать к вам в дверь, вы можете сослаться на крепкий сон. И не говорите мне больше о том, как вы рискуете! Вы рисковали больше, когда отправили ко мне гонца с сообщением, в котором любезно предлагали свою помощь. — Он недобро ухмыльнулся.

— Итак, какие новости вы хотели сообщить?

Она вздернула подбородок, но сдержала гнев. Зато ее взгляд метал молнии. Она произнесла:

— Мой брат вместе со своей армией вернулся в Ануир.

Дервин отметил про себя, что при упоминании о Микаэле уголок отцовского рта слегка дрогнул. Он не выносил никаких противоречий, даже высказанных в форме намеков, а Микаэл для него был претендентом и самозванцем.

— Вернулся, вот как? — он взглянул на сына.

— И никто из наших отрядов не рапортовал о сражениях?

Дервин покачал головой.

— Нет, с последнего раза ничего не было слышно.

— Потому что не было сражений, — пояснила Лэра.

— По крайней мере, с вашими войсками. Они использовали Мир Теней, пытаясь обнаружить портал в ваш прибрежный район, но что-то пошло не так. Они вышли возле Гор Морского Тумана и были атакованы людоедами. Затем они вернулись в Мир Теней и тут на них напали живые мертвецы.

— Какая неудача, — протянул Эрвин, недобро усмехаясь.

— Полагаю, потери оказались велики?

— Точно не могу сказать, — отвечала Лэра.

— Я не имею сведений о количестве убитых, но думаю, их много. Микаэл вернулся очень подавленным. Не припомню, когда в последний раз я видела его в подобном состоянии. Войска изрядно потрепаны и люди сильно устали. Если вы ждали удобного времени для нападения на Ануир, оно пришло.

— Похоже на то, — согласился Эрвин.

— Вы хорошо потрудились, Лэра. Действительно, хорошо.

— Не забудьте о своем обещании, — сказала она ему.

— Я все помню, — отвечал он.

— Я сдержу свою часть уговора, позаботьтесь о том, чтобы сдержать свое обещание.

— Можете полностью на это рассчитывать, — сказала она. Затем неспеша повернулась к чародею.

— Я готова.

Калладор воздел руки и заговорил нараспев. Позади Лэры возник клубящийся дымок. Она повернулась и шагнула в круг. Дервин смотрел, как она уходит, растворяясь в тумане, а затем туман рассеялся, и она исчезла.

Калладор поднял посох и вытянул перед собой. Он обошел круг в направлении, противоположном тому, в каком он его очерчивал, стер линии, затем задул свечки и положил их во внутренний карман. Потом он повернулся к выходу и пошел прочь.

— Подожди, — сказал Дервин.

Калладор помедлил и обернулся.

— А как насчет этих трав на полу? И следов мела?

— Щетка и швабра вполне подойдут, — кратко отвечал стары маг. Он развернулся и покинул залу.

Дервин фыркнул.

— По крайней мере мог бы и убрать за собой.

— Не обращая внимания, — отвечал его отец. — Этим займутся слуги.

— Если найдется кто-нибудь, кто не побоится приблизиться к этому месту, — возразил Дервин.

— Пусть лучше остерегутся меня не послушаться, — ответил Эрвин.

— Забудь об этом. Клянусь, временами я думаю, что тебе следовало бы родиться женщиной. Хэлин знает, как ты суетишься. У нас существуют гораздо более важные проблемы. Претендент почти проиграл. Лэра права, время пришло.

— И ты доверяешь ей? — спросил Дервин.

— Да. Я доверяю ей.

— Но почему, во имя всех богов? Она же сестра Микаэла! Почему она решила предать Ануир?

— Она жаждет мести, — объяснил отец.

— И я вполне могу доверять ей, пока наши цели пересекаются.

— Месть Микаэлу?

— Нет, причина в Досьере. Она обвинила его в изнасиловании.

— Эдан — насильник? — Дервин был шокирован до глубины души.

— Не могу в это поверить.

— Между прочим, я тоже, — сухо проговорил его отец.

— Мне никогда не нравился его отец, но мальчик был неплох. Поскольку никогда не мешает перепроверять источник информации, я сделал запрос своим людям в Ануире. Изрядно подвыпив, один из охранников Дома Роэлей поведал, что у Лэры с Досьером была интрижка. Прямо здесь, во время последнего Саммер-Корта под самым моим носом, так сказать. Как я понял, у нее была очаровательная привычка прокрадываться в его спальню по ночам в одной ночной сорочке и оставаться у него до утра. Это не слишком похоже на изнасилование.

— Эдан и принцесса Лэра? — повторил Дервин, не веря своим ушам.

— Ошибка молодости, — произнес его отец.

— Думаю, что она совратила его. Я пораспрашивал челядь, и некоторые подтвердили, что были в курсе происходящего. Правда, у них не было доказательств, что служило причиной тому, что они не рассказывали мне об этом. Это была обычная дворцовая сплетня, и они боялись предавать ее огласке. Я заверил их в том, что не заинтересован ни в наказании, ни в дальнейшем разбирательстве, просто хочу услышать все, что им было известно об этом деле. Некоторые сослались на охрану. Две горничные находили пятна на постельном белье Эдана, что само по себе ни о чем не говорит, но в сочетании с остальными фактами выглядит вполне определенно. А один из стражников слышал, как они ругались в конюшне. Он утверждает, что ему не известна причина их ссоры, но похоже, что она в чем-то обвиняла его. Я предполагаю, что Эдан в конце концов образумился и порвал с ней. А нет на свете более злобного существа, чем отвергнутая женщина.

— Но предать свой народ…

— Да ей глубоко наплевать на всех, кроме себя самой, сказал Эрвин.

— Она эгоистичная, самолюбивая, вздорная, испорченная и злобная шлюшка. Мне она никогда особенно не нравилась. Я предпочел бы иметь дело с ее матерью. Но отказав мне в руке императрицы, лорд Тиеран предложил мне жениться на ее дочери. Я решил, что раз не могу получить мать, то смогу достигнуть своей цели, женившись на Лэре. Я был ужасно зол на него за то, что он разрушил мои планы, хотя возможно, мне есть за что поблагодарить Тиерана, да упокоят боги его ханжескую душонку.

— А что она подразумевала под твоим обещанием? Это касается жизни Микаэла?

Эрвин фыркнул.

— Микаэла она даже не упомянула. Ей все равно, что с ним произойдет.

Дервин нахмурился.

— Тогда в чем же суть вашей сделки?

— У нее было два основных требования в обмен на ее помощь. Во-первых, она желает сама решить участь Эдана Досьера.

— А что во-вторых?

— Ну, ее конечно же беспокоит собственная судьба, — криво усмехнулся его отец.

— Она хочет сохранить свои сан и положение в обществе при новом режиме. Наша маленькая принцесса не желает сойти на полпути.

Глаза Дервина расширились.

— Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что пообещал ей жениться в соответствии с вашей помолвкой?

— Конечно, нет, — отвечал его отец.

— Я пообещал ей, что она выйдет замуж за тебя.