"Зодиак" - читать интересную книгу автора (Стивенсон Нил)

15

Вы спросите, почему я, Сэнгеймон Тейлор, не убежал домой отскребать себя до мяса, как Таня? Причина не в различиях женской и мужской психологии. И личная храбрость и прочие глупости тут ни при чем. Это было связано с нашим отношением к себе. Таня – чиста, как антарктический снег. Она надевает респиратор, когда ездит на велосипеде. Она дитя хиппи, вегетарианка с рождения. Она не курит и не пьет, ее самый страшный порок – грибы, естественные, выросшие в природных условиях грибы. А заглянув в лужицу ПХБ, она впервые ощутила запашок собственной смертности, и он ей не понравился.

У всех нас долг перед собственным телом, и рано или поздно по нему придется платить. Сигареты или работа на химзаводе раздувают этот долг до небес. У Тани он был совсем крошечный, и когда она поняла, что смотрит на ПХБ, растирает его по коже, втягивает с воздухом в легкие, то, наверное, почувствовала, как разом псу под хвост пошла вся ее осторожность. Диета из соевого творога и овощей, воздержание от табака и алкоголя – все насмарку. Внезапно она оказалась в одной лодке с теми, кто вгоняет себе в вену шприц.

А вот я не питаю иллюзий относительно своей чистоты. Особо серьезной дряни я избегаю – из здравого смысла. Я стараюсь не иметь дел с наиболее опасными растворителями и сигары курю не затягиваясь. Но я могу посмотреть на ПХБ и сказать, ладно, я отравлен, может, если я откажусь от сигар и чуть больше буду крутить педали велосипеда, то часть долга спишется.

Надышавшись, ПХБ не отравишься. Отравление наступает, когда они попадают в желудок. Тут я вспомнил про Гэллахера и его команду. Ведь бедолаги питаются омарами. Надо немедленно с ними связаться. Вот так все просто.

Гораздо сложнее другое. Откуда берутся эти ПХБ? Остаточные следы я находил практически повсюду. «Баско» большими объемами спускала их в гавань. Но я никогда не видел их своими глазами, только фиксировал их присутствие исключительно чувствительными приборами. Стоять и смотреть, как они, точно расплавленное масло, текут по кишкам омара, было кошмаром во плоти. Неслыханно! Кто-то сбрасывает их в гавань бочками.

Но перво-наперво безопасность, поэтому я натянул защитный костюм, завернул омара в несколько слоев устойчивого к ПХБ пластика, пометил как «биологическая опасность!» и пока оставил в мусорной корзинке. Обычно мне не нужно избавляться от токсичных отходов, и я не знал, с чего начинать. Потом я оттер рабочий стол и запер комнату, сходил в соседнее помещение и основательно полил себя из шланга. Дозвонился наконец до Тани: ее колотила дрожь, но она уже слабо рассмеялась на мою шутку. Я пытался сказать, что с ней все будет хорошо, если, конечно, она не облизывала пальцы, но, учитывая ее образование, про меры безопасности она знала даже больше меня. Я попросил передать трубку Дебби.

– Да?

– У меня намечается большое дело. Огромное. Хочешь поучаствовать?

– Конечно.

– И однажды, если выдастся когда-нибудь время, мне бы очень хотелось…больше, чем могу сказать из телефонной будки, ну…пригласить тебя поужинать или что-то вроде того.

– У тебя есть мой телефон.

«А у тебя мой», – хотел сказать я, но воздержался. И что теперь? Как мне объяснить про «Пойзен Бойзен»?

– Странных сообщений в последнее время не получала?

– Это твоих рук дело?

– Что?

– Кошмарная музыка на автоответчике.

– Нет. Это какие-то… какие-то сволочи. Металлисты.

– Что им нужно?

Хороший, черт побери, очень хороший вопрос. Что этим ребятам нужно? Если они хотели нагнать на меня страху, то своего добились. Но ради чего меня пугают? Хулиганам стоило бы выражаться яснее.

– Они злы на кое-что. Это связано со Спектэкл-айленд. И с лабораторией.

– Наркотики?

– Угадала.

Спектэкл-айленд (особенно старая баржа) был бы отличным местом для нарколаборатории. Уединенное и беззаконное местечко всего в нескольких минутах от центра города.

Барт говорил, что ФЦД (в просторечье «ангельская пыль») в большой моде у тупоголовых поклонников «Пойзен Бойзен». Изготовить его легко, даже металлист мог бы производить его пятидесятипятигаллоновыми бочками. А я способен засечь его по отходам и характерному запаху. Неудивительно, что они не желают, чтобы я брал пробы на Спектэкл-айленде.

– Хочешь знать, что именно там произошло? – спросил я. – Эти идиоты несчастные случайно услышали, как я говорю, что ищу ПХБ, и решили, что я сказал ФЦД!

– Отлично. Теперь за тобой охотится банда обнюхавшихся?

– Нет. Банда обнюхавшихся охотится за нами.

– Час от часу не легче. Никогда больше душ принимать не буду.

Я прикусил язык и не предложил воспользоваться моей ванной. Не будучи официально ее парнем, я мало что мог поделать.

Следовало бы успокоить девушек, но мне нужно было совсем не это. Мне хотелось напугать Дебби и Таню так же, как боялся я сам, потому что тогда они будут начеку.

– Будь поосторожнее, ладно? Мне много чего надо успеть.

– Собираешься позвонить в полицию?

– Из-за чего? Из-за ПХБ?

– Нет, из-за ФЦД.

– Э-э…нет. Послушай, «ангельская пыль», конечно, манит малолетних идиотов, но ПХБ на порядок важнее. Поэтому сейчас меня больше заботят они. Извини.

Потом я отправился к банкомату и снял сто долларов. Сам не знаю зачем. Позвонил Бартоломью и сказал, куда направляюсь, – на всякий случай. А потом меня осенило.

– Как насчет того, чтобы стать фэном «Пойзен Бойзен»?

– Все равно, наверно, придется. Эми от них без ума.

– Ух ты! Твоя девушка?

Так звали его новую подружку. Мы с ней еще не встречались, зато поздно ночью я не раз ее слышал: такие устраивала концерты, не приведи господи.

– Ага. Уже знакомы?

– Косвенно. Поезжай тогда потусуйся с металлистами, если сможешь, ладно? С теми, кто помоложе, с подростками. Черт, я даже готов это субсидировать.

– Но свора «бойзенцев» не лучше двуногих тараканов.

– Тогда прихвати с собой «Рейд». Ну же, ты ведь у нас критикуешь социум, да? Вот тебе его образчик.

– Посмотрим.

Потом я отправился на стадион Фенуэй-парк, всего в нескольких кварталах от университета. Все в Бостоне «в нескольких кварталах» друг от друга. Приближались сумерки, поднялся ветер, в котором чувствовалось что-то холодное и мокрое. До седьмого иннинга в бейсбольном матче явно не дойдут. Сегодня будет чертовский ливень – первый из приходящих с северо-востока осенних штормов.

Уже почти добравшись до стадиона, я увидел телефонную будку и, заметив трепещущие на ветру страницы справочника, вспомнил про Дольмечера. Этот бывший сотрудник «Баско», а ныне служащий ее дочерней компании «Биотроникс», стал теперь моим главным подозреваемым. «Если когда-нибудь захочешь поговорить, мой номер есть в телефонном справочнике». Именно там я и поискал. Я был чертовски уверен, что прямо Дольмечер мне ничего не скажет, но если ударить в лоб, то он – по своему обыкновению – поведет себя как эмоционально отсталый, и я хотя бы пойму, известно ли ему что-нибудь. А вот если он впадет в адреналиновое бешенство и обзовет меня террористом, тогда будет очевидно: без «Баско» тут не обошлось. Поэтому я истратил на Дольмечера десятицентовик и выждал двенадцать гудков в телефонной трубке.

– Алло?

– Привет, Дольмечер, это С.Т.

– Привет! – Голос у него был ужасно веселый, а веселый Дольмечер почти невыносим. Это означает, что его проект продвигается лучше некуда. – Я только что с работы вернулся, С.Т.

– Скажи мне кое-что, Дольмечер. Почему сегодня вечером на дне гавани возле парка Каст-айленд целая лужа ПХБ?

Он рассмеялся.

– Ты галлюциногенных алкалоидов перебрал, Сэнгеймон. Поискал бы себе нормальную работу.

Я повесил трубку – он ни черта не знает, – потом купил билет на дешевую трибуну и побрел на темную сторону Фенуэй-парка.

Совершено токсическое преступление. У меня есть свидетели и адрес. Адрес – под водой, а свидетели сейчас сидят на дешевых трибунах. Сначала мне нужно повидаться с этими свидетелями, а разыскать их не сложно. Как дельфины, жители нашего мегаполиса переговариваются пронзительным писком эхолокатора: «Эээййй, Мааааак! Поооосле мааатчааа в «Аааарке»!

– Мистер Гэллахер!

– Эээййй, С.Т. Ребята, смотрите, кто здесь? Наш ииикоо-олог.

– Эээййй, С.Т. Как жизнь?

– Баррет на скамье до конца игры, Хорна вышибли. Два ноль в пользу «Дьюи». На зрителей работает придурок хренов.

– Послушайте, я по поводу омаров с маслянистым запахом. Вы их случаем не ели?

– Черт, нет. Однажды попробовали, но на вкус сущая мерзость. Когда ты что-нибудь сделаешь, С.Т.? Там полгавани загажено.

«Когда ты остановишь загрязнение, С.Т.?»

– Какая именно?

Гэллахер глянул на своих приятелей, и общими усилиями они дали мне приблизительное описание: «Ну, там, сам знаешь». «К югу от аэропорта». «К северу от Спектэкл-айленда». «Прямо возле Южного Бостона».

– И давно?

– Пару месяцев.

– Послушай, Рори. Я должен тебе кое-что сказать. Знаю, иногда вы, ребята, надо мной потешаетесь, считаете меня пустобрехом, но говорю вам, эта штука опасная. Я говорю не про рак через двадцать лет, я говорю про то, что можно загнуться через неделю. Не ешьте этих омаров. Отыщите всех ловцов и им передайте, чтобы в том месте не ловили.

Гэллахер слушал меня серьезно, пока я не дошел до последней фразы, а тогда его лицо еще больше раскраснелось, и он рассмеялся.

– Черт, С.Т., там и так ничего не ловят. Все повытаскивали то же, что и мы. Но, проклятие, это же большой кусок гавани, и не мое дело указывать людям, где ловить, а где нет.

На стадионе зажгли прожектора. Я знал, что Гэллахер прав. Он не мог лично наложить эмбарго на гавань. Может, мне удастся достучаться до властей штата? Но в прошлый раз мне пришлось для этого нацепить костюм Санта Клауса. Что теперь, клоун Бозо?

Я стоял спиной к полю, опираясь ногой на скамью, и, почувствовав, что мимо собирается пройти крупный малый, посторонился и дал ему протиснуться. Был жаркий вечер перед грозой, и малый был без рубашки. Не самая мудрая мысль, когда у тебя кожное заболевание.

Так вот, кожные заболевания есть у многих. Особенно часты они у людей со светлой кожей, которые работают под палящим солнцем и у соленой воды. Но севший рядом с Рори тип был покрыт россыпью черных точек, настолько мелких и частых, что походили на двухдневную щетину. Я постарался не пялиться, но такие попытки ничего не дают, если человек, на которого ты смотришь, обидчив.

– У тебя проблема? – ощерился тип.

– Нет. Извини.

Что мне было делать? Потребовать осмотра прямо в свете прожекторов? В левой руке тип держал большой, на целую пинту, пластиковый стакан с пивом, и я увидел на пальце обручальное кольцо.

– Просто запомни, Рори, – сказал я громко, настолько громко, чтобы дошло даже до идиота рядом с ним. – Маслянистые омары. Это отрава. Особенно для детей и беременных женщин. Выбросьте их и лучше съешьте биг-мак или еще что-нибудь. Если съесть их слишком много, по всему телу высыплют черные точки, а дальше будет только хуже.

Я повернулся и ушел.

– О чем это он? – спросил у меня за спиной тип с хлоракне.

Пришло время запустить пиар-машину «ЭООС», позвонить всем знакомым журналистам и поднять шум из-за маслянистых омаров. Еще надо связаться с каким-нибудь учреждением здравоохранения. Может, доктор Джи пустит слух. Поэтому я позвонил в приемный покой.

– Что новенького?

– Хлоракне.

– Ух ты!

– Будь повнимательнее. И своим скажи, что искать. Обращайте внимание на рыбаков, выходцев из Южной Азии, вообще на всех, кто питается уловом из гавани.

– Каков источник? Кто виновный?

– Не знаю. Но я их найду, а потом сотру в порошок.

– Без насилия.

– Конечно, без. Мне пора бежать.

– Спасибо за наводку, С.Т.

Вернувшись на «Зодиак», я поменял жизненно важные детали и прожужжал к причалу МТИ, где высадился и побежал в офис.

Там было пусто. Вероятно, все ушли на матч «Сокс» – на места получше. Я достал «доспех Дарта Вейдера» и баллон с воздухом, набор контейнеров для проб (ими служили жестяные банки из-под арахисового масла) и бинокль с большими светособирающими линзами. Пока не польет дождь, для навигации мне хватит рассеянного свечения города. Еще я взял с собой огромный строб, каким пользуются для спасения на водах и который мы держим за то, что он такой мощный и раздражающий, и, уже выходя, прихватил пару гироскопов и упаковку пива.

Когда я вывел «Зодиак» на простор между Спектэкл-айлендом и Южным Бостоном (к месту преступления), на востоке небо еще оставалось голубым, но на западе почернело. Время терять ни к чему. Я чертовски устал, я здесь один-одинешенек, поднимается ветер, температура падает, а подо мной – море яда. Я натянул костюм для подводного плавания и закрепил шланги, потом еще раз все перепроверил, вспомнив, как опростоволосился в Блю-Киллс, надел «шлем Дарта Вейдера», включил большой строб и нырнул.

Такая работа – сущая пытка, а брать пробы с самого дна – средство на крайний случай. В том был весь смысл «Проекта омар»: я надеялся, что омары подскажут мне, где именно искать. Сегодня труды окупились с лихвой, и я не мог не довести дело до конца.

Что-то тут не сходилось. Как омар умудрился найти столько ПХБ на дне гавани, да еще здесь? Если бы его выловили возле какого-нибудь завода «Баско» или под одной из труб, я бы еще понял. Но здесь? Здесь же ничего нет.

Но когда я попал на место преступления и посветил туда фонарем, то невольно вспомнил, что «ничего» – понятие относительное. Люди три с половиной века сбрасывали в Бостонскую гавань всякий мусор. Я стоял у подножия Спектэкл-айленда, глядя на отходы жизнедеятельности города – от банок из-под колы до затопленных траулеров. Если я проведу десяток часов, топчась по дну, то, вероятно, найду горку пяти-десятипятигаллоновых бочек, сброшенных за борт какой-нибудь корпорацией, у которой на руках оказалось слишком много ПХБ. Если провернуть такое, да еще проследить отраву до владельца, можно смело рисовать их логотип на носу моего «Зодиака». Там уже было два, и мне не терпелось стать асом.

Но в радиусе десяти футов вокруг я не заметил ни одной бочки, да и время для полномасштабных поисков было не совсем подходящее, поэтому я только зачерпнул банкой ил. И, уже заворачивая на ней крышку, посветил внутрь фонариком и увидел, как внутри кружит презерватив. С пупырышками, использованный.

Кусок латекса определенно может испортить пробу, поэтому пришлось вылить ил и набрать другого. Я поплавал с минуту, надеясь, что мне повезет, потом медленно поднялся на поверхность. А там погода вконец испортилась. Я на воде с семи вечера, и давно пришла пора обычного отдыха.

Один из моих дядюшек вырос в Нью-Йорке и любил рассказывать, как в его детстве ныряли за кондомами в Гудзон. Там был один участок, где можно было нырнуть и, задержав дыхание, как полинезийский ловец жемчуга, собирать со дна реки презервативы. Потом их сушили, натянув на ручку веника, посыпали тальком, скатывали и продавали по пятицентовику штука. Это было во время войны, и спрос среди матросов был огромен.

Мальчиком я все удивлялся, как кондомы попадают на дно реки. Может, матросы их снимают, садятся на автобусы до Вест-сайда и бросают в воду – непременно в одном и том же месте? Нет. Только, занявшись моим нынешним делом, я наконец сообразил, что к чему. Матросы спускали их в унитаз, и оттуда они попадали в канализацию. В большинстве старых городов канализация комбинированная: по одним и тем же трубам стекают нечистоты, дождевая вода и промышленные отходы.

Но канализация – это просто система труб, расположенных под уклоном к воде, это искусственная река со своими притоками и устьем. Труба, как и река, способна нести лишь определенный объем жидкости, а если его превысить, разливается.

У санитарной и промышленной канализации нет причин разливаться, потому что туда поступает постоянный, предсказуемый объем. Штормовая канализация – совсем другое дело. Возьмем, к примеру, сегодняшний день.

Когда я вынырнул на поверхность, шел дождь. «Зодиак» бешено мигал и подпрыгивал футах в пятидесяти от меня. К тому времени, когда я в него забрался (непростая задача, когда на борту нет никого, кто удерживал бы его в равновесии), дождь превратился в ливень. Я стащил с себя гидрокостюм и маску, выключил строб и просто лежал под струями, пока меня не пробрала дрожь.

Да, конечно, я экотеррорист и знаю, что этот дождь – кислотный из-за заводов, жгущих уголь в Огайо, что в нем содержится окись азота из-за автомобильных выхлопов в Бостоне и соседних городков. Возможно, даже толика окиси водорода. Но он был достаточно чистым, чтобы пить, и чище, чем я сейчас. И уж конечно, ни в какое сравнение не шел со сточными водами, в которых я поплавал. Ловя капли ртом, я ни на минуту не задумывался о биоаккумулируемых токсинах.

Вода с неба падала стеной на Бостон и его окрестности, сбегая в его каналы, речушки и водостоки, направляясь к гавани. Еще немного, и водостоки разольются.

После сильных ливней из люков в центре Бостона иногда фонтанируют гейзеры нечистот. Это – пример разлившейся комбинированной канализации. Обычно переполнения удается избежать. Инженеры заранее знают, что будут разливы, поэтому вдоль всей береговой линии держат ККЗ – комбинированные канализационные заборники. Если поток слишком велик, вода из них сливается по трубам прямиком в гавань или в реку Чарльз. Но из ККЗ поступает не только дождевая вода. По тем же трубам идут промышленные отходы. Если ККЗ не справляются, начинают выстреливать люки.

Идем дальше, возле парка Кастл-айленд тоже есть ККЗ. Вот и объяснение, как презерватив оказался посреди гавани. В Нью-Йорке, наверное, тоже был такой: выше по течению от «делянок» моего дяди. Разумеется, защитного снаряжения у дяди не было. Он просто плавал в неочищенных стоках с открытыми глазами. Судя по всему, у него иммунная система беспризорной собаки.

Прорезая большие валы, я медленно пробирался сквозь ливень к яхт-клубу. Видимость упала почти до нуля. Я едва не столкнулся нос к носу с чем-то большим, блестящим и голубым, плававшим в сотне ярдов оттого места, где я нырял. Это был катер, настоящий моторный шлюп, который покачивался без опознавательных огней. Приблизительно в тот же моменту него на борту заметили меня, и внезапно раздался оглушительный «шур», за которым эхом последовал второй, когда завелись моторы. Шум, с которым турбина в девятьсот лошадиных сил вырыла яму у себя за кормой, перекрыл даже шторм. Задрав нос, точно космический корабль, катер исчез в ночи. И опять-таки безо всяких ходовых огней. И о его присутствии здесь свидетельствовали лишь пенящаяся кильватерная волна, которая мотала меня несколько секунд, и рев, который быстро стих за свистом ветра.

Держа курс на яхт-клуб, я запоздало сообразил, что это была тридцатифутовая «сигарета». Та самая, которую я уже тут видел, но тогда она просто стояла в канале. И сукин сын на ней действительно за мной следил! Как говорится, если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой не гонятся.

На секунду мне захотелось броситься вслед за «сигаретой», попытаться увидеть ее опознавательные знаки. А потом я понял, почему кто-то выбрал именно такую скоростную лодку, майамский пенис-мобиль, и носится на нем в этом прудике шлюпов банкиришек и пыхтящих вразвалку траулеров. Я сообразил, почему на нее поставили мотор в девятьсот лошадиных сил, тогда как положено только шестьсот. «Сигарету» использовали потому, что это единственное судно в гавани, за которым не способен угнаться мой «Зодиак».

Или, если взглянуть с другой стороны, единственное судно, от которого я не смогу смыться. Но эта, вторая мысль пришла мне в голову лишь несколько часов спустя, когда я пытался заснуть.

В яхт-клубе я принял долгий душ, а после сидел под навесом, дожидаясь, когда за мной приедет Барт, и глядя, как яппи портят под дождем свои зонтики. Я был на последнем издыхании. Но начеку. Если полоумные металлисты-сатанисты решат меня покалечить или убить, с чего они начнут? Наверное, сочтут, что старого доброго залпа из пары-тройки стволов недостаточно. Они захотят отвезти меня куда-нибудь, превратить все в ритуал. В энный раз за свою карьеру я задумался, не обзавестись ли пушкой. Но огнестрельное оружие ненадежно, и из него трудно целиться. Мне следует подойти к проблеме с точки зрения химической войны, придумать себе что-нибудь попротивнее, чтобы оно отпугнуло любого, кто за мной явится.

И кое-что мне уже пришло в голову: 1.4-диаминобутан, он же путресцин, имеющий отчетливый химический запах, какой испускают разлагающиеся трупы. Сварганить немного вещества и носить его при себе будет нетрудно. Его вонь кого угодно заставит призадуматься.

Когда Барт подъехал, в кабине у него на всю катушку орал «Пойзен Бойзен», и по дороге домой я дышал пополам – глоток воздуха, глоток «веселящего». Уже дома я позвонил Дебби с Таней узнать, все ли у них в порядке. К ним приехал с ночевкой парень Тани, при оружии, – он и подошел к телефону. Он занимался каким-то боевым искусством с самурайскими мечами, поэтому у меня отлегло от сердца. Я еще раз принял душ и до двух утра засел в гостиной смотреть «Студж» по «Дип чэннел», и, кажется, приехала Эми, хотя ни единого стона, крика или вопля я не слышал. Среди ночи приезжал Роскоммон, зацепил фургон Барта, оставив у него на боку белое пятно.

Я поехал на трамвае в университет, добрался до лаборатории, запер за собой дверь и провел анализ последней пробы. Полно ПХБ. Концентрация приблизительно в сто раз превышала самый худший показатель за всю историю Бостонской гавани. Омары, Гэллахер, Таня и я обнаружили токсическую катастрофу.