"Пространство для человечества" - читать интересную книгу автора (Синякин Сергей)

Глава вторая

Крикунову всегда было интересно, как писали журналисты, скажем, в прошлом веке. Телефона и телеграфа еще не было, статьи приходилось пересылать с почтовыми тройками, неудивительно, что новости запаздывали, в те времена, наверное, новость недельной свежести казалась животрепещущим и обжигающим фактором, способным поразить умы обывателя и повлиять на современников. Это сейчас пишущая братия соревнуется, кто кого обгонит хотя бы на полчаса. Но это в основном касается новостей. Есть темы, которые не устаревают. Вечные темы. К одной из таких тем в настоящее время и собирался прикоснуться журналист Крикунов. Все мы знаем, что наше государство — паршивый родитель. Оно только обещает, но обещания свои выполнять не торопится, а если и вспоминает о них, то, конечно же, не для того, чтобы немедленно исполнить. Чаще всего деятельность государства строится на принципах полной противоположности данным им обещаниям. Если государство говорит, что его гражданам станет скоро легче, значит, можно не сомневаться — гражданам обязательно станет легче. В одной рубашке ходить легче, чем в пиджаке. Если кошелек станет тоще, не придется горбатиться, перетаскивая продукты с рынка или вещи из магазина. Забота государства как раз и направлена именно на то, чтобы его гражданину стало легче, чтобы не надо было думать, на что именно потратить заработанные деньги. Государству деньги нужнее. Но мы государству вроде бы и не родные, у нас еще и родители есть, которые всегда поймут й по возможности помогут. А что же сказать о тех, кому государство стало отцом и матерью за неимением оных, как они чувствуют себя под надзором бдительного родительского глаза и государственной опекой? Есть такая поговорка: «У семи нянек — дитя без глазу». А если нянька одна и притом одноглазая, а детей столько, что углядеть за всеми невозможно? Как тогда воспитываются дети и воспитываются ли они вообще?

Автор не ставил целью показать бедственное положение детских домов и их воспитанников, вступающих с достижением совершеннолетия в новую для них взрослую жизнь. И так понятно, что молочные реки и кисельные берега этих воспитанников впереди не ждут, а ждет их суровая действительность, в которой обществу наплевать на каждого своего гражданина, если он не обладает влиятельными родителями или солидно весящим кошельком.

Цель привлечь к этому внимание читателей имел журналист Лев Крикунов, поэтому ему и пришлось ехать на громыхающей и бренчащей электричке в провинциальный городок, известный разве что своей шпаной и разборками на почве мелких экономических разногласий среди нарождающегося среднего класса. Наш средний класс нарождался с кастетом в одной руке и обрезом в другой. Все приходилось делать на кредиты и займы, но ведь дураку понятно, что куда проще ликвидировать кредитора, нежели возвращать ему долг да еще с набежавшими процентами.

Электричка останавливалась на каждой станции, время от времени по составу проходил оборванный мужик, который останавливался посреди вагона и зычным голосом рассказывал пассажирам свою жалостливую историю о том, как он отстал от поезда. Деньги он просил, конечно, на проезд, но застарелый неистребимый водочный перегар ясно указывал на вожделенную конечную цель его маршрута. Когда он вошел в вагон в пятый раз, Лева уже испытывал дикое желание выбросить его из электрички.

Ближе к входу сидели какие-то работяги и азартно шлепали о деревянные сиденья картами. Игра в подкидного дурака сопровождалась умеренной выпивкой, но это воспринималось даже с некоторым умилением и определенной завистью к пролетариям, которые сумели себя занять в томительной дороге.

Купленные газеты Крикунов перечитал уже через два часа и теперь сидел, тайно прислушиваясь к азартным выкрикам игроков. В вагон вошел милиционер, старательно делая вид, что не замечает нарушений. Он прошел по вагону и скрылся в тамбуре, даже не сделав работягам замечания. Попробовал бы он их сделать! Пришлось бы бедняге пешком по рельсам топать. Рабочий класс, да еще разгоряченный выпивкой, как раз после выпивки и становится пролетариатом, которому нечего терять, кроме собственных цепей. А какое основное орудие пролетариата, давно всем известно — это булыжник. В крайнем случае — кулак.

Электричка остановилась на очередной станции, потом тронулась вновь, и Крикунов увидел, что милиционер стоит на перроне, с каменным выражением юного лица выслушивая железнодорожного попрошайку. Мужик искал на седалище приключений, и судя по непреклонному холодному взгляду милиционера, он их нашел. За окном вновь поплыл лес. Белые березы тянулись вдоль железнодорожного полотна, отгороженные от него бесконечной железной изгородью. Даже странно было, что кому-то пришла в голову мысль огородить лес: бесполезная и ненужная работа, которая не редкость в Стране дураков, хотя, может, дело было совсем не в дурости, а напротив — в хитроумной изворотливости бизнесмена, сообразившего, что на этой нелепой изгороди можно хорошо заработать.

Берез росло много, а вот березового сока в последнее время уже никто не собирал. Лев сам приложил к этому определенные усилия. Одно время в Подмосковье нашелся маньяк, который из подвешенных к березам банок собранный сок выливал, но наливал туда концентрированного уксуса или соляной кислоты. После того, как трое любителей березового сока скончались в ужасных мучениях, Крикунов много писал на эту тему жутковатых статей, нагнетающих напряжение. Понятное дело, это были хорошо оплаченные статьи, за них Крикунов получил приличные деньги, а как же! Но вспоминать всю эту историю было не слишком приятно. Времена, о которых поэт писал, что «счастлив тем, что целовал я женщин, мял цветы, валялся на траве, и зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове», ушли в далекое прошлое. Сейчас порой встреча с меньшими братьями в лесу была чревата смертельной опасностью. Бродячие собаки собирались в стаи и совершали организованные и продуманные нападения на деревни, одинокий волк, встретившийся на опушке леса, вполне мог оказаться бешеным, но опаснее зверей стал случайно встреченный в лесу человек, который мог оказаться насильником, грабителем или того хуже — маньяком, как убийца Ряховский, видевший в подмосковных лесах личные охотничьи угодья.

Почему так получается: стоит в обществе произойти социальным переменам, как на поверхность кипящего мира выносит грязную пену, которая начинает считать себя сливками этого общества? Так было при царях, так происходило в революцию и в период оттепели начала шестидесятых годов, но более всего это дало о себе знать именно при буржуазно-демократической революции, совершенной бывшими коммунистическими руководителями, которым надоело есть черную икру взаперти и строго под одеялом. Вот тут пена вскипела подобно девятому валу и накатила на обывателя криминальными бригадами братков, почувствовавшими свою силу педофилами, отрядами заказных киллеров и одинокими маньяками, которые, уловив зов времени, начали тоже мечтать об объединении, а потом эти объединения отозвались Ферганой, Сумгаитом, Карабахом и Чечней. Никто не считал, сколько же крови пролилось в этот «бескровный» период и сколько еще прольется, чтобы новые нравы окончательно утвердили себя в обществе и стали его нормами. Конечно, писать об этом Крикунову хотелось, но он отлично понимал, что это печатать никто не будет. Сальную историю об оскоромившихся педофилах печатать будут. Статью о новом серийном убийце вырвут из рук, особенно если этот убийца еще и сексуальный насильник. Фельетон про проворовавшихся милиционеров опубликуют с удовольствием, а про это — не станут. «Пипл это не хавает! — отговариваются хозяева и редактора. — Пипл требует хлеба и зрелищ». Но если писать то, что не хавает пипл, то совершенно очевидно, что и сам будешь голоден.

В истории с детдомовцами были свои нюансы, которые могли здорово облегчить Крикунову задачу и поднять его статью до публицистических высот. Как уже говорилось, государство о детских домах заботится через пень-колоду, а уж о детдомовцах, достигших совершеннолетия и покинувших свою альма-матер, оно и вспоминать не хочет. Поэтому детдомовцы, вступая в большой мир, часто в нем теряются. За отсутствием места в большом мире они нередко опускаются на его люмпенизированное дно, занимая там достойное с волчьей точки зрения место. Вот на истории таких людей Крикунов и хотел бы опереться в своей статье, придав ей, таким образом, некоторую сенсационность и общественную значимость. Ну не о редакторе же своей газеты писать, не о паре-тройке детдомовцев, случайно выбившихся в бизнесмены или нашедших себя в искусстве!

Детский дом Крикунов нашел сразу. Пройдя по казенному коридору, выкрашенному зеленой однотонной краской, придававшей помещению тоскливую официальность, Лев нашел кабинет директора. Директором детского дома оказалась моложавая дама с затейливой прической на голове и в деловом сером костюме, строгость которого подчеркивалась наличием на руках у дамы часиков и браслета, которые в совокупности походили на наручники, особенно если директор детского дома клала руки перед собой. Крикунов представился. Директора детдома звали Ирина Андреевна, и, к радости журналиста, она работала в этом учреждении более пятнадцати лет, а потому должна была знать его редактора. Отрекомендовавшись, Крикунов предъявил даме свое удостоверение, а в дальнейшей беседе ненавязчиво упомянул имя своего редактора. Как и следовало ожидать, особых восторгов имя редактора у дамы не вызвало. Тут могло быть две причины. Первая была очевидной — в школьные годы редактор прославился совсем с иной стороны и слава эта была так щекотлива, что одно упоминание его имени вызывало у директора детдома дикую мигрень. Вторая причина была более деликатна, но тоже вполне возможна: кому же понравится упоминание о воспитаннике, достигшем редакторского кресла пусть даже «желтой», но столичной газеты, в то время, когда ты продолжаешь директорствовать в провинциальном детдоме и тратишь свои силы и нервы на разных обормотов? Тем не менее дама внимательно выслушала Льва, пожала круглыми плечами и, поправив очки в золоченой оправе, сказала:

— Не думаю, чтобы в такое время наши проблемы были кому-нибудь интересны. Впрочем… Я приглашу воспитателя, он поможет вам поговорить с воспитанниками, покажет, как мы тут живем… Больше ничего?

— А потом мы встретимся, — обрадовано подхватил Крикунов. — Может, что-то и понадобится, мы с вами это потом обсудим.

— Ну хорошо, хорошо, — с утомленным видом сказала директриса. — Пойдемте, Лев Николаевич, я познакомлю вас с воспитателем. А мне еще надо к главе администрации ехать, лето уже скоро, надо что-то думать об отдыхе наших воспитанников. Это ведь не просто дети, это дети без родителей.