"Очевидцы бессмертия" - читать интересную книгу автора (Киросон Пантес, Калиновский Петр Петрович)

ГЛАВА 4

Двуликие зверо-люди. — Бойня. — Встреча в лазарете с умершей женщиной. — Вертеп в подземелье. — Идолы козла и чёрного кота.

Мы спустились по чёрной мгле лестницы и очутились в огромном зале.

Зал был без окон и освещался факелами. Там было много двуликих зверо-человеков. Таких ужасных существ во дворе башни я не встречал. Головы их имели два лика. Передний был человеческим, а тыльный — звериным. И ходили они одинаково свободно вперёд и назад. Когда шли вперёд, поступь их была. людская, а когда пятились назад, шагали косолапо, как звери. В полумраке отблесков факелов я заметил летающих над головами и ползающих по зверо-человекам гадких насекомых. Они роями наполняли весь вертеп. Насекомые были подобны паукам, скорпионам, змейкам и червям, но летали и жужжали, как осы. Я отмахивался от них с омерзением, боясь, что они нападут и загрызут, но Старец сказал, что они меня не тронут, они принадлежат только зверо-человекам.

Головы зверо-человеков из этого зала были двойные. Два лика, человеческий и звериный, были как бы склеены, и виден был рубец или трещина. Из этой трещины не то торчала вата, не то сочился гной. Множество насекомых ползали по этой трещине, как пчёлы по летнику. Они роились над головой, вползали в трещины и выползали из них.

Зал был загромождён перегородками и стенами. За перегородками сидели и сновали зверо-человеки, что-то писали, как в канцелярии, чертили на ободранных сырых кожах, играли со злобным азартом в карты и другие игры, жрали, как звери, сырое мясо и пили кровь. Причём жрали звериные лики, человеческие же были обращены к круглым столам с картами, горами денег и кругами рулеток, а руки они протягивали за спину и подавали звериной своей пасти куски мяса.

Страшно было наблюдать со стороны двойную игру их личин. На обращённых друг к другу человеческих ликах были улыбки или непроницаемое спокойствие, а звериные хари они прятали друг от друга, и на них была написана злоба, жажда мести, бешенство и алчность. Часто человеческие их лики были неподвижны, как гипсовые маски с мёртвых, а тыльные звериные облики содрогались и корчились лютой ненавистью. Когда гадкие насекомые улетали с голов зверо-человеков, из трещин протягивались тонкие паутины, и сама эта паутина всё гуще и гуще оплетала перегородки тех клеток, в которых сидели зверо-человеки. И они становились похожи на пауков, сидящих в центре дрожащей дымчатой паутины…

Те, кто проигрывал, вскакивали, обрывали паутину, подбегали к стене и поднимали черные занавеси, скрывавшие выход на многочисленные балконы. Когда они удалялись туда, я видел, как их звериные лики на спине сводят судороги злобы. Когда кто-нибудь срывал большой кон, его звериная пасть раскрывалась в торжествующем злорадстве и жадно пила кровь, разливая её по губам и спине.

Те, кто выбегал на балконы, разражались там громким криком, похожим на команду.

Старец велел мне выйти и взглянуть, что делалось на балконах.

На них стояли другие зверо-человеки с сигнальными флагами в руках и по команде выбежавшего из зала игрока подавали какие-то сигналы вниз, на площадь у башни.

Мне хотелось взглянуть вниз и посмотреть, что делалось там, откуда доносился рёв, стон, треск и шум и куда подавали сигналы эти страшные существа. Балкончики были без перил, узенькая площадка висела над ужасной бездной. Башню качало… Я глянул вниз, но у меня закружилась голова, потемнело в глазах, и я в ужасе отпрянул, чтобы не упасть с площадки.

Наконец, я овладел собою и рискнул взглянуть вниз.

Сначала нельзя было понять, что там совершалось… Война — не война, не ристалище и не игры, а какая-то страшная кутерьма и драка. Но кто с кем и из-за чего — понять было нельзя. Музыка там гремела какая-то сатанинская, и пыль вздымалась клубами и воронками. Пыль эта мешала сначала рассмотреть, что же там происходит, но постепенно я пригляделся, и происходящее стало мне яснее.

Площадь внизу была весьма велика, сверху было видно, что опоясана она огненным кольцом — то полыхал окружавший башню глубокий ров. Большими толпами собирались там люди и по команде с балконов, которую отдавали зверо-человеки, кидались друг на друга, дрались и катались по земле, вздымая облака пыли. Сначала мне казалось, что в этой жестокой игре они хотят содрать друг с друга напяленные звериные шкуры, но потом я увидел, что это — не игра, а смертный бой. Они не только сдирали шкуры, но резали, кололи друг друга и раздирали побеждённых на куски… Туда же приводили голых-чёрных, одевали их в шкуры: собачьи, волчьи и всякие иные, так что больше не было видно их человеческого облика. Кто же из голых-чёрных сопротивлялся, с того живьём сдирали его собственную кожу. Одетых в звериные личины делили на партии, раздавали им ножи и крючья для смертного боя и, дождавшись сигнала с одного из балконов, стравляли одних с другими, и те с бешенством резали и убивали друг друга. Трупов на площади лежало, как отравленной саранчи!

Этим смертоубийством руководили двуликие зверо-люди из того зала, где обретались мы со Старцем. Они играли в карты за столом, но ставили, видно, не деньги, а человеческие жизни.

Проиграв, они приказывали убить внизу столько людей, сколько им в азарте захотелось поставить на кон.

Посредине площади я заметил страшное чудовище, громадное и неуклюжее. У него было много ног, как у жука, пасть его походила на жабью, а на лбу выросло пять человеческих голов. Оно было покрыто бронёй-чешуёй, похожей на стальные лопаты. Хвост чудовища был очень длинный, а у корня его, верхом на хвосте, сидел человеческий скелет. Скелет судорожно поднимал костлявыми руками хвост чудовища и наклонял его через голову, как жало скорпиона. Чудовище ползло по мёртвым и живым, жалило своим хвостом всех, кто попадался на пути, и издавало страшный рёв, который наводил ужас на сновавших по площади. Мною овладела жуть при виде чудовища, я смотрел и старался понять, с кем и против кого оно воюет. И не понял, ибо оно уничтожало и умерщвляло всех без разбора. Оседлавший его скелет, как всадник с копьём жала-хвоста, гнал его и губил всех на своём пути.

Когда люди внизу с великой яростью и без пощады убивали друг друга, у них изо рта струился дым злобы: чёрный, серый и красный, как пламя, и этот чад гнева поднимался чёрными клубами до небес и окутывал башню, временами скрывая из моих глаз всё видимое…

Не в силах больше созерцать этот ужас, я покинул балкон и вернулся в зал.

Зверо-человеки — кто равнодушно, кто со злорадством — продолжали свою бесовскую игру. Вновь и вновь ставили они на кон человеческие жизни и отдавали приказы об истреблении живых людей. Страшная бесовская игра, кровавее любой войны, продолжалась.

Гнев обжигающей волной затопил моё сердце, я готов был броситься на зверо-человеков и бить их всем, что попадёт под руку. Но Старец поспешно взял меня за руку и повёл вниз.

Мы спустились в зал, расположенный ещё ниже. Подходя к нему, я почуял запах крови и шерсти. Мы приоткрыли тяжёлые, окованные железом двери, и оттуда вырвались вопли и крики.

По каменным плитам пола, забрызганного кровью, зверо-лю-ди тащили сопротивлявшихся чёрных-худых, крутили им руки, швыряли на железные скамьи, сдирали с них лохмотья… Затем началась страшная пытка. В разных местах на теле своих жертв зверо-люди делали надрезы, чтобы полилась кровь, размазывали её по всему телу, и чёрные-худые превращались в краснокожих. На окровавленное человеческое мясо они натягивали звериные шкуры, которые сочились кровью и паром, и были, видно, только что содраны с живых скотов. Быть может, они проделывали это для того, чтобы звериная шкура, смешав свою кровь с человеческой, быстрее и прочнее прижила к телу чёрных-худых. Люди душераздирающе вопили, когда на их окровавленные тела палачи натягивали собачьи, волчьи и овечьи шкуры. Зверо-люди делали чёрным-худым какие-то уколы в голову и сердце, и те стихали, и начинали еле слышно подвывать по-собачьи. Зверо-люди ставили своим жертвам клеймо на затылок и грудь, и когда всё было готово, сбрасывали их в чёрную пропасть люка.

Я так и не рискнул войти в эту страшную живодёрню, закрыл дверь, и мы стали спускаться дальше.

Ниже была расположена настоящая бойня, но бойня сатанинская. Там было полно зверей и животных. Ржанье лошадей, мычание быков, трубные крики ослов, волчий вой и свиное хрюканье — всё смешалось с предсмертными воплями умерщвлённых скотов. Но их не убивали, с них живьём сдирали шкуры и отправляли наверх, в тот зал, куда мы только что заглядывали. По залу метались, падали и корчились на полу окровавленные живые туши. От них тут же отрезали куски и засовывали себе в рот зверо-люди мясники. Они же пили дымящуюся кровь и уносили куски мяса и жбаны крови наверх, своим владыкам.

Я больше не мог ни видеть крови, ни слышать ничего, ни думать о творившемся. Со слезами умолял я Старца увести меня отсюда. Но Старец тихо и строго молвил: «Ты мучил душу свою и сердце, как мучают они животных и людей. Оскорблённый Дух твой услышал твои томления и муки. Теперь же терпи, слушай и смотри, чего так страстно хотел — тому внимай. Вернуться нам нельзя. Мы должны продолжать путь вперёд, каким бы страшным он ни был. Мужайся и терпи, и не бойся ничего, ты со мной…»

Я смотрел на него и только сейчас заметил, как он изменился с тех пор, как мы начали путешествие, да и я тоже. На нас обоих уже не было тех светлых одежд, которые я видел в подвале. Он стал самым обычным стариком-персом, тем самым, который обещал провести меня через границу…

Мы всё ниже спускались внутри башни, и нельзя всего передать, что мне там довелось увидеть и услышать.

В самом нижнем этаже башни я увидел зал, разделённый на части страшными перегородками. Они были сделаны из костей человеческих скелетов, уложенных так плотно, что нельзя было увидеть, что делалось за этими перегородками. В каждую вёл ход, а вместо двери — две перекрещённые толстые цепи, на которых висел огромный замок.

Я спросил Старца, что это за ужасные перегородки. Он ответил: «Это их лазарет», и, посмотрев на меня, грустно улыбнулся.

И правда, я заметил, что там сновали зверо-люди, имевшие некое подобие с врачами. Лица у них были свиные и тигриные, халаты, как у врачей, но только не белые, а похожие на тигровые шкуры — пятнистые. Халаты были подпоясаны мёртвыми змеями и покрыты то коричневыми, то чёрными, то красными пятнами.

Врачи бесовские метались из одной перегородки в другую, гремя цепями и отпираемыми замками. За всеми перегородками поднимался и рос ужасный стон и вопли. Я стал заглядывать в проходы… В клетях лежали в постелях женщины, связанные цепями по рукам и ногам, и стонали от боли. Этот стон стал так велик, что весь зал сотрясался от страшного гула. Злобно сновали врачи с ключами от входов. Они бросались то в одну, то в другую клеть, тревожно озирались: никто ли за ними не следит? — кололи метавшихся страдалиц огромными шприцами, и те умолкали.

Вдруг я услышал душераздирающий вопль, он меня как ножом полоснул, ибо голос показался мне хорошо знакомым. Тревожно я заметался, не зная, за какой перегородкой он послышался… В одной из клетей я увидел страшных бесовских врачей возле больной женщины в постели. У этих врачей в руках были какие-то инструменты и бутылки с кровью. Одеты они были, как и остальные, только на их звериных головах болтались красные колпаки. В этой клети лежало почему-то много человеческих костей, и от них несло могильным запахом.

Врачи наклонились над женщиной и кололи её шприцами так глубоко, будто прокалывают насквозь. Внешне было похоже на то, что они лечат, но на лицах их было написано, что они мучают её намеренно и со злобой. Кровь, набранную шприцами, они сливали в бутылки, и каждый торопливо прятал бутылку в карман, косо поглядывая на другого, не заметил ли тот, сколько он крови припрятал?

Белое лицо женщины было чем-то прикрыто, а на груди и по всему телу зияли большие раны. Мы вошли в ту камеру и заметили стоявший подле постели гроб. Марля соскользнула с её лица., у меня остановилось сердце и дыхание. Я узнал в ней родную и близкую душе моей. Она мертва, и для неё приготовлен этот гроб… Я думал, что она умерла давным-давно, а она была жива ещё минуту назад. Я слышал вопль, вырвавшийся из её груди. Я звал её по имени и плакал. Услышав мой голос и своё имя, она открыла глаза, застонала и позвала меня по имени: «Помоги!» Она жива, и её мучают эти звери! Я бросился, чтобы сорвать с её рук и ног цепи и ими поразить нечисть в красных колпаках, спасти её и унести из этого ада! Старец крепко ухватил меня за руку и потащил, полного отчаяния и муки, прочь. Я вырывался, но он держал меня. Я оглянулся и увидел, как бесовские врачи почему-то в страшном рёве сцепились друг с другом, в руках у них блестели огромные ножи. В свалке они опрокинули гроб. Он был полон крови, она залила всю камеру и ринулась в коридор…

Я просил, со слезами умолял Старца спасти родную мне душу, но он был неумолим. «Мы здесь никому не в силах помочь!» — сказал он и потянул меня к спускавшейся во мрак лестнице.

Когда мы спускались по чёрным каменным ступеням. Старец молвил: «Теперь ты увидишь, как обитатели этой башни служат Злу, своему богу. Вооружись спокойствием и не пугайся этих тварей человекоподобных. Ты должен видеть, как они служат и поклоняются демонам Зла и Смерти».

Мы спустились в глубокое подземелье под башней и попали в лабиринт подземных ходов.

Старец простёр вперёд руку, и из неё заструился свет, который помогал нам разглядеть дорогу. То слева, то справа обнаруживались чёрные пасти поперечных ходов и каких-то пещер. Иногда мы попадали в тупик и упирались в каменную стену. Старец отваливал рукою плиты, открывал проход, и мы пробирались дальше. Меня страшила мысль: что бы я делал без него в этой путанице закоулков, пещер и ходов?

Мы шли долго. Много плит отвалил на нашем пути Старец. Наконец, он остановил меня. В подземелье царила мёртвая тишина, от стен веяло сыростью.

И вдруг в этой гробовой тишине послышался глухой стон, как последний вздох умирающего. За ним другой, третий… Стоны шли из земли под нашими ногами. Они умножались и становились всё громче и мучительнее. Вскоре стонала вся земля. Вопли поднимались, превращались в оглушительный крик, который эхом отдавался по всем переходам, гудел под сводами подземелья. Казалось, ещё мгновенье — и лопнут барабанные перепонки. Земля содрогалась от воплей. В ужасе я закричал Старцу: «Это стон живых людей, закопанных в землю! Их надо откопать, их надо спасти!» «Нет, — сказал Старец. — Это только кровь живых стонет в земле. Закрой уши, если тебе страшно. Идём, сын мой!»

Мы двинулись дальше во мглу и вскоре снова очутились в тупике. Свет руки Старца освещал каменную плиту, преграждавшую нам путь. За этой плитой слышался приглушённый шум и гам. Старец простёр вперёд руку — и чёрная плита сама упала вперёд и открыла нам вход.

Перед нашими глазами было обширное подземелье. Свет в нём был тусклый и плавали клубы чёрного густого дыма. В дыму и полумгле метались чёрные люди, словно закоптевшие от этого дыма.

«Смотри, — сказал Старец, — как приготовляют жертву дети Сатаны».

Чёрные люди хлопотали над корытом, стоявшим на камне. Они вынули из него, как цыплёнка, детское тело, потащили его, положили на круглый жёрнов в муку… и раздавили вместе с мукой. Потом каждый взял бутылку и вылил в тесто кровь. В корыте, где в густой жидкости кисло детское тело, лежала ещё головка, которую они оторвали. Схватив её, бесы поспешили в соседнее подземелье.

Мы неслышно отправились за ними.

В этом подземелье я увидел страшную и кощунственную мерзость. Всё, что видели мои глаза в этом бесовском вертепе, — мебель, посуда, утварь, украшения — были сделаны из человеческих костей и кожи. Пол вымощен, как булыжниками, человеческими черепами. Стулья, тарелки, ложки и ножи — всё из человеческой кости.

Под стенами торчали ряды колов, а на них насажены головы: царей, властителей и архипастырей высокого церковного сана. Все они были свежие, словно недавно снятые с плеч, на их волосах покоились короны и митры.

Посередине вертепа стояла статуя Иисуса Христа.

Руки Его были скованы цепями, ноги — в кандалах. В уста Его были продеты железные кольца, как бы сшившие рот. По сторонам статуи Иисуса стояло два идола: один, подобный козлу, другой — чёрному коту. Но у козла передние лапы были когтистые, как у кошки, и весь вид его был свирепый и яростный. Он оскалил зубы, одной лапой злобно вцепился Иисусу в волосы, а другой — поднял хвост и выставил зад, как бы показывая срамоту свою или предлагая её своим поклонникам.

Другой идол, чёрный кот, тоже злобно ощетинился, вцепившись в грудь Христа и как бы нападая на Него.

Идолы стояли на бочках: козёл — на бочке, полной золота и драгоценностей, а чёрный кот — на бочке с хлебом.

В царившем в вертепе полумраке можно было разглядеть в углу две дыры, закопчённые, как очаги. Одна дыра вела вверх, другая — вниз.

На дверях и стенах вертепа висели безобразные выпуклые картины, изображающие грязный разврат и самое омерзительное богохульство. У порога главного входа лежал под ногами образ Иисуса, и бесы, входя, попирали его своими лапами. В углу, где было отхожее место, в яме с испражнениями лежал Крест.

Когда мы вошли туда, вертеп был ещё пуст. Но вдруг послышался нарастающий гогот, и в вертеп ворвались бесы. Они были, как чёрные лохматые звери, но ходили на двух ногах, и когти на их руках были длинные, как железные крючки. Бесы скалили волчьи зубы, глаза их горели пламенем. Из чёрной шерсти на голове торчали красные рога, а длинные хвосты волочились по полу.

Входя, они топтали образ и плевали на него. Видя это, я почти потерял сознание, и меня подхватил Старец…

Бесы шли чередой мимо насаженных на колы голов. Они плевали в лики царей, властелинов и пастырей, а вместо поклона обнажали свою заднюю часть и наклонялись так, чтобы прикоснуться ею к головам на колах. Каждый бес проделывал одну и ту же церемонию, полную ужасающего кощунства и мерзости.

Затем они подходили к статуе Иисуса и вместо поклонов — грозили кулаками, плевали, бросали в неё сор и грязь, поднимали Мы неслышно отправились за ними.

В этом подземелье я увидел страшную и кощунственную мерзость. Всё, что видели мои глаза в этом бесовском вертепе, — мебель, посуда, утварь, украшения — были сделаны из человеческих костей и кожи. Пол вымощен, как булыжниками, человеческими черепами. Стулья, тарелки, ложки и ножи — всё из человеческой кости.

Под стенами торчали ряды колов, а на них насажены головы: царей, властителей и архипастырей высокого церковного сана. Все они были свежие, словно недавно снятые с плеч, на их волосах покоились короны и митры. Посередине вертепа стояла статуя Иисуса Христа.

Руки Его были скованы цепями, ноги — в кандалах. В уста Его были продеты железные кольца, как бы сшившие рот. По сторонам статуи Иисуса стояло два идола: один, подобный козлу, другой — чёрному коту. Но у козла передние лапы были когтистые, как у кошки, и весь вид его был свирепый и яростный. Он оскалил зубы, одной лапой злобно вцепился Иисусу в волосы, а другой — поднял хвост и выставил зад, как бы показывая срамоту свою или предлагая её своим поклонникам. Д

ругой идол, чёрный кот, тоже злобно ощетинился, вцепившись в грудь Христа и как бы нападая на Него.

Идолы стояли на бочках: козёл — на бочке, полной золота и драгоценностей, а чёрный кот — на бочке с хлебом.

В царившем в вертепе полумраке можно было разглядеть в углу две дыры, закопчённые, как очаги. Одна дыра вела вверх, другая — вниз.

На дверях и стенах вертепа висели безобразные выпуклые картины, изображающие грязный разврат и самое омерзительное богохульство. У порога главного входа лежал под ногами образ Иисуса, и бесы, входя, попирали его своими лапами. В углу, где было отхожее место, в яме с испражнениями лежал Крест.

Когда мы вошли туда, вертеп был ещё пуст. Но вдруг послышался нарастающий гогот, и в вертеп ворвались бесы. Они были, как чёрные лохматые звери, но ходили на двух ногах, и когти на их руках были длинные, как железные крючки. Бесы скалили волчьи зубы, глаза их горели пламенем. Из чёрной шерсти на голове торчали красные рога, а длинные хвосты волочились по полу.

Входя, они топтали образ и плевали на него. Видя это, я почти потерял сознание, и меня подхватил Старец…

Бесы шли чередой мимо насаженных на колы голов. Они плевали в лики царей, властелинов и пастырей, а вместо поклона обнажали свою заднюю часть и наклонялись так, чтобы прикоснуться ею к головам на колах. Каждый бес проделывал одну и ту же церемонию, полную ужасающего кощунства и мерзости.

Затем они подходили к статуе Иисуса и вместо поклонов — грозили кулаками, плевали, бросали в неё сор и грязь, поднимали хвосты и показывали статуе свой срам. Бесы взяли грязную суму и, накинув на шею статуи, бросали в неё нечисть, камни и грязь. С великим кощунством бесчестили они и поносили имя Иисуса Христа. Идолам же бросали в бочки золото, драгоценности и хлеб, сладострастно целовали их под хвост и прославляли их имя.

И ноги Иисуса стояли на мерзости, накиданной бесами.

Наконец, бесы уселись за свою чёрную трапезу вокруг огромного стола посреди вертепа. Слуги сняли покров, скрывавший приготовленные яства. На столе лежал голый труп человека…

Мучительнее всякого ада было смотреть на эту кошмарную трапезу. Я хотел закрыть глаза, но они не закрывались, хотел прикрыть их руками, но руки мне не повиновались. А Старец молвил: «Ты должен это видеть, тебе не дано убежать взором. Смотри и замечай, чем питаются дети Сатаны».

Бесы с жадностью накинулись на труп. Разорвали его, вытащили внутренности, выковыряли глаза и мозг и всё пожрали.

Затем грянула бесовская музыка. Оглушительно грохал барабан и выли трубы. Содранную с трупа кожу бесы натянули на барабаны, а жилы из него уже были натянуты на инструменты, и они бренчали на них.

Бесы закрутились в пляске перед статуей Христа и головами на колах. Нельзя и в малой доле описать того похабства и поношений, которые происходили в вертепе.

А потом наступило самое страшное…