"Адмирал Макаров" - читать интересную книгу автора (Островский Борис Генрихович)

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

О предках Степана Осиповича Макарова не сохранилось почти никаких сведений. Его родословная начинается для нас с родителей. Да и о них известно очень мало.

В детстве влияние матери обычно сказывается особенно сильно, но у Макарова родная мать была лишь до девятилетнего возраста, и хотя Макаров и вспоминает о ней, как подобает доброму сыну, с признательностью за заботы о нем и любовь, но говорит о ней немного. Известно лишь, что ее звали Елизаветой Андреевной, что она была дочерью унтер-офицера, образования не получила и, имея на руках еще четверых детей, требовавших немало хлопот, делила внимание поровну; любимчиков у нее не было.

После смерти матери жизнь Степы стала много тяжелее; лишенный морального влияния и поддержки матери, он был предоставлен самому себе. В одном из писем к матери своей невесты С. О. Макаров пишет об этом времени: «Я с девяти лет был совершенно заброшен, и с девяти лет я почти никогда не имел случая пользоваться чьими-нибудь советами. Все, что во мне сложилось, все это составилось путем собственной работы. Я немало трудился над собой, но во мне все-таки, должно быть, немало странностей, которые я сам, может быть, и не замечаю».

Отец Степана, Осип Федорович Макаров, был человек незаурядный, умный, энергичный и хозяйственный. Военную службу он отбывал рядовым в городе Николаеве в учебном флотском экипаже и в свободные часы много читал и занимался самообразованием. За исправность по службе Осип Макаров был назначен фельдфебелем, затем боцманом и к двадцати пяти годам получил первый офицерский чин — прапорщика, а еще через девять лет — поручика. Дослужившись до чина штабс-капитана, Осип Федорович Макаров получил за службу на Дальнем Востоке пенсию и в 1873 году вышел в отставку. Скончался Осип Федорович в 1878 году в родном городе Николаеве, в возрасте шестидесяти пяти лет. От первой жены у него было пятеро детей: две девочки — Анна и Елизавета — и три мальчика. Старший, Иван, умер еще кадетом, второй, Яков, стал впоследствии инженер-механиком флота. Самым младшим в семье был Степан. Он родился 27 декабря 1848 года. Все дети родились в городе Николаеве, Херсонской губернии. Неизвестно почему, но отношения младшего сына с отцом были довольно сдержанными, а впоследствии и вовсе стали холодными. Высказывалось предположение, что Степан осуждал отца за его вторичный брак.

Степану было десять лет, когда отца перевели служить в Сибирскую флотилию, базировавшуюся в то время, в Николаевске-на-Амуре, куда он и переехал со своей семьей1.

По дороге в Николаевск Осип Федорович остановился на несколько дней в Петербурге. Здесь он с большим трудом выхлопотал для своих сыновей места в морских учебных заведениях. Старшего, Ивана, удалось определить в Петербург, а остальных двух — в учебные заведения Николаевска: Якова — в училище инженер-механиков, а Степана — в морское штурманское училище2.

Чтобы поступить в училище, Степану необходимо было выдержать экзамен, и на всем пути из Петербурга в Николаевск он, запасшись учебниками, много и старательно готовился к нему. Путешествие продолжалось пять месяцев.

Прибыв на место, Осип Федорович с головой ушел в работу, исправляя должность адъютанта командира флотского экипажа. Затем он был назначен смотрителем казенных портовых зданий и, наконец, командиром речных пароходов, совершавших рейсы по Амуру. В Николаевске предприимчивому Макарову без особых затруднений удалось снова обзавестись хозяйством и приобрести собственный домик.

Вскоре после приезда робкий и конфузливый Степа переступил порог училища. Экзамен он выдержал успешно и был зачислен в младшее отделение училища.

Первая неделя, проведенная в училище, показалась Степану чрезвычайно долгой. Однако хоть и скучновато было в училище, его поддерживало сознание, что учение идет успешно и ничто из ранее пройденного им не забыто.

С присущим ему юмором Макаров впоследствии нарисовал яркую картину царивших в училище нравов и порядков. Преподавателями училища были портовые офицеры и чиновники, которые, не получая никакого вознаграждения за свой труд, не слишком обременяли себя посещением классов и учили как кому вздумается. Так, например, преподаватель русской истории Невельской за всю зиму пожаловал на уроки только два раза, «так что я, — вспоминает Макаров, — успел пройти из этого предмета одну Ольгу святую». Учителя математики сменялись три раза, пока нашли, наконец, такого, который смог кое-как вести курс. Но и этот показал себя на экзамене «ужасной скотиной». Он самым бесцеремонным образом обрывал учеников, заявляя, что нельзя не знать вещей, о которых он столько раз толковал, хотя на самом деле, вспоминает Макаров, «в продолжение всей зимы никому из нас ничего не показал».

Директор училища подполковник В. М. Бабкин заглядывал в училище ежедневно поутру. Но предварительно он заходил на скотный двор, являвшийся основой существования училища. Найдя там непорядки, «а потому наполовину рассерженный», являлся он в комнату, где находились ученики, требовал классный журнал и начинал бранить и читать наставления тем из воспитанников, которые получили плохие отметки. Это была поистине «трогательная сцена», заставлявшая многих из воспитанников рыдать. Затем являлся каптенармус и докладывал о совершенных воспитанниками преступлениях: такой-то разбил тарелку, такой-то сломал нож, третий разорвал штанину, перелезая через забор, и т. д. Директор окончательно выходил из себя.

— Ну где я запасусь на вас денег, — восклицал он, обращаясь к воспитанникам, — когда на все отпускают только тысячу сорок рублей? Я спрашиваю вас, где я возьму денег?

Подобные сцены можно было наблюдать почти ежедневно, и вскоре воспитанники к ним привыкли. Не слезами, а веселыми улыбками и шутками встречали мальчики своего директора. В сущности Бабкин был не плохим человеком. После дневных забот и хлопот он снова, но уже в другом настроении, навещал своих питомцев. Последние, хорошо зная, что он питает слабость к пению, затягивали к его приходу что-нибудь заунывное. Услышав пение, Бабкин блаженно улыбался, опускался на скамью и, забыв о цели своего прихода, начинал разговор на отвлеченную тему, стараясь казаться отечески нежным и заботливым.

Николаевское морское училище было более чем скромным учебным заведением. В этом училище обучались разного рода предметам, общеобразовательным и специальным морским, всего лишь двенадцать мальчуганов. Классов было два — младший и старший, по шести кадетов в каждом.

По установившейся традиции младшие кадеты целиком были отданы на попечение старших, со стороны которых они терпели всяческие издевательства. Старшие имели даже право наказывать младших. Особенно ретиво старшие пользовались этим правом в те дни, когда в меню обеда включалось какое-нибудь лакомое блюдо. В эти дни младшие оставались вовсе без второго блюда. По словам Макарова, старшие могли заставить маленьких делать для себя все, что им угодно, вплоть до чесания на ночь пяток. Прекословить им не полагалось, за малейшее возражение следовали затрещины. Фактически младшие находились в услужении у старших. Но, подрастая, младшие становились такими же тиранами. Однако к чести Макарова следует заметить, что, перейдя в старший класс и очутившись в роли воспитателя, а позже и фельдфебеля, он никогда не следовал дурному примеру своих товарищей, руководствуясь совершенно иными методами воспитания младших.

Подобные порядки в той или иной форме царили в старое время почти во всех мужских учебных заведениях, особенно провинциальных.

В летнее время занятия в училище прекращались. Кадеты старшего отделения уходили на кораблях Сибирской флотилии «Японец» и «Манджур» в практическое плавание, младшие же оставались предоставленными самим себе.

Несмотря на ненормальную постановку дела в училище, последнее сыграло в жизни Макарова большую и положительную роль. И объяснять причины этого только выдающимися личными способностями, самостоятельностью и прилежанием Макарова было бы неверно.

Причиной была среда, окружавшая молодого Макарова в Николаевске. Семья мало чем помогала Макарову: натянутые отношения с отцом и мачехой, капризы болезненной сестры, мещанский домашний быт — все это не способствовало моральному и умственному развитию Степана, который по своим запросам очень быстро перерос любого члена своей семьи.

Однако несомненным является то, что Макаров воспринял от отца любовь к морю, к морской службе. Отец был для Степана также примером дисциплинированности, аккуратности и трудолюбия.

С основами науки как школьной, так и морской познакомили своего воспитанника преподаватели Николаевского морского училища, быстро заметившие в нем исключительные способности. Серьезный характер и дисциплинированность еще более расположили преподавателей к новому их питомцу. Вслед за лучшими и наиболее чуткими учителями на Макарова обратили внимание и представители передового офицерства Николаевска. А в ту пору в Сибирской флотилии как среди преподавателей, так и среди офицеров вообще было немало образованных и прогрессивно настроенных людей.

Годы учения Макарова в Николаевском морском училище совпали с началом важного периода в истории России — периодом вступления феодально-крепостнической Российской империи на путь капиталистического развития. Непосредственным толчком к проведению буржуазных реформ шестидесятых и семидесятых годов послужило поражение самодержавной России в Крымской войне 1853-1856 гг. Эта война показала техническую и политическую отсталость, гнилость и бессилие крепостнического самодержавного строя России в сравнении с передовыми капиталистическими странами Западной Европы.

Совершенно справедливо причиной поражения царской России в войне общественное мнение считало крепостное право.

Напуганное ростом оппозиции в среде прогрессивной разночинной интеллигенции, идейными руководителями которой были революционные демократы Герцен, Чернышевский, Добролюбов, размахом крестьянских волнений, направленных против помещиков, царское правительство вынуждено было провести ряд реформ. Важнейшей из них была крестьянская — отмена крепостного права.

За крестьянской реформой последовали и другие. Реформированы были суд, цензура, народное образование, различные области государственного управления. Наконец, была введена всеобщая воинская повинность и сокращен срок военной службы с двадцати пяти до пятнадцати, а затем до шести лет, что послужило основой превращения вооруженных сил России в армию и флот буржуазного государства.

И отмена крепостного права в 1861 году и все последующие реформы, хотя и не оправдывали надежд, которые на них возлагались, и были сильно урезаны, все же открыли путь для перестройки социально-экономических отношений.

На основе этих новых, капиталистических отношений в стране начала быстро развиваться промышленность, строились невиданными для феодально-крепостнической России темпами железные дороги, росли города. «Освобожденное» крестьянство стремительно пополняло армию русского пролетариата. В результате в течение нескольких десятилетий в России совершились перемены, на которые в некоторых странах Западной Европы потребовались целые века.

Одной из причин этой быстроты превращений являлась талантливость русского народа, выдвинувшего из своей среды замечательных ученых, изобретателей, общественных деятелей, писателей, полководцев и флотоводцев.

Однако, несмотря на то, что на флоте в то время служили такие передовые люди, как адмиралы Попов и Бутаков, имевшие несомненное влияние на широкие круги моряков, особенно на молодежь, в нем было еще очень много консервативного и отсталого. Право занимать командные должности на флоте имели только дворяне, причем, как правило, дворяне незнатные, нетитулованные, за редким исключением, не могли подняться по служебной лестнице, несмотря на свои заслуги или способности.

На флоте вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции сохранялось разделение на «черную кость», к которой относились штурманы, судовые инженеры-механики (так как в штурманские и инженерные училища принимались лица недворянского происхождения), и «белую кость», которую составляли офицеры-дворяне. Назначение на должность чаще всего зависело от родства или знакомства с высшими чиновниками морского министерства. Верхушка флота (морское министерство и морской технический комитет) пополнялась, как правило, из представителей узкого круга морских дворянских фамилий и поэтому в основе своей была реакционна, отличалась феодально-аристократической косностью и нетерпимостью к талантливым, но незнатным морякам, которые, вопреки протекционизму и кастовому аристократизму, все же выдвигались на флоте. Впрочем, командных постов достигали единицы.

Органически присущую феодально-крепостническому строю боязнь нового, смелого, талантливого испытали на себе все или почти все выдающиеся деятели русской морской культуры. Достаточно вспомнить судьбу Ф. Ф. Ушакова, получившего в награду за свои подвиги отставку; Г. И. Бутакова, запрятанного в расцвете сил и способностей на «почетную», но исключающую возможность какой-нибудь деятельности должность; Г. И. Невельского, совершившего свой патриотический подвиг на Дальнем Востоке вопреки распоряжениям министра иностранных дел Нессельроде и самого царя и чуть не разжалованного за это в матросы, и многих других. В полной мере испытал на себе бюрократизм высших морских кругов, за которым скрывались враждебность и кастовое презрение к «незнатному выскочке», и Макаров.

Было бы, однако, ошибкой думать, что все, чем славен был в пору Макарова русский флот, являлось плодами деятельности только таких выдающихся личностей, как Петр I, Ушаков, Лазарев, Нахимов, Бутаков. Эти замечательные флотоводцы и организаторы в своей деятельности всегда опирались на передовую, прогрессивную, по-настоящему патриотическую часть русского морского офицерства и своими успехами были обязаны изумительным моральным и воинским качествам русских матросов.

Некоторые морские офицеры участвовали в декабристском движении, являлись последователями Н. Г. Чернышевского, состояли в кружке М. В. Буташевича-Петрашевского.

В первые два десятилетия, после крестьянской реформы 1861 года, передовая, прогрессивная часть морского офицерства являлась в известной степени носителем революционных настроений на флоте. Были недовольные политикой правительства в том или ином вопросе и среди кадетов морских училищ. Критиковавшие правительство и высшее командование армии и флота за поражение России в Крымской войне требовали создания боеспособного парового и броненосного флота, решительного улучшения системы обучения и воспитания «нижних чинов» и ликвидации сохранившихся во флоте крепостнических порядков. Подобные мысли и настроения были присущи преимущественно молодежи. С падением крепостной системы большинство офицеров флота, особенно пожилых, оставалось при прежних понятиях и привычках. Где только было возможно, они обеими руками держались за старое, реакционное, тащившее флот назад, мешали продвижению во флот всего нового, передового.

Прогрессивное офицерство в большинстве своем состояло из людей незнатного происхождения, понимавших бесперспективность крепостнического строя, болевших душой за свой флот, ясно видевших необходимость переустройства общества на новых началах. Эти офицеры считали позором сохранившиеся на флоте телесные наказания, мордобой. Многие из них за свои взгляды поплатились переводом на службу на Дальний Восток, что считалось своеобразной ссылкой для офицеров, служивших в Балтийском или Черноморском флоте. Таким образом, кое-кто из этих офицеров мог оказаться и в числе преподавателей Николаевского морского училища.

Преподаватели Николаевского училища, оценив способности Макарова, приглашали его к себе домой, снабжали своего ученика книгами. В преподавательской среде довольно свободно велись разговоры о государственном устройстве, о развитии народного хозяйства и международных отношениях. И само собой разумеется, восприимчивый и чуткий Макаров не мог не разделять хотя бы части прогрессивных идей того времени. Эти идеи способствовали его быстрому и всестороннему развитию. Как губка, впитывал он в себя все прочитанное и услышанное. Революционером или демократом, в широком смысле этого слова, Макаров не был никогда, но вместе с тем он не отрывался от народа, из недр которого вышел сам. Отвращение к крепостным порядкам, еще долго после реформы царившим на флоте, в частности к грубому обращению с матросами и рукоприкладству, очень характерно для Макарова с самых юных лет. С этим он боролся всю свою жизнь.

Особенно большое влияние на Макарова оказал по-отечески относившийся к нему учитель истории и географии подпоручик корпуса флотских штурманов Ф. К. Якимов. Якимов не только без всякого вознаграждения занимался с ним у себя на дому, но и давал ему книги из офицерской библиотеки, которой он сам заведовал. Отношения между учителем и учеником были дружеские. Примерно такие же отношения сложились у Макарова и с другими учителями — Н. Я. Стоюниным, преподававшим французский язык и словесность, и законоведом Б. А. Бровцыным.

Книги, получаемые от Якимова, еще более развили любовь Макарова к чтению. Впоследствии он уже не ограничивался книгами из Николаевской офицерской библиотеки, а приобретал свои собственные, на деньги, сэкономленные им во время плавания. В дневнике от 7 декабря 1864 года Макаров делает такую запись: «Я выписываю из Петербурга книги для себя и для сестры на 60 рублей серебром». Из прочитанных в эту зиму книг ему больше всего понравилась «Семейная хроника» С. Т. Аксакова. Сравнивая себя с героем повести, Макаров находил у себя много общего с ним. В его дневнике появились следующие строки, проникнутые неподдельной искренностью: «Третьего дня я просидел до часу, читал его первое поступление в гимназию, как он грустил в ней по своей матери, не находя ни в ком из товарищей сочувствия. Тут мне пришло в голову, что ежели бы я был его товарищем, то наверное он в первую же минуту нашел бы во мне друга, который понял бы его тоску и перед которым он легко мог высказать всю свою грусть и тем во многом облегчить себя… Увлекаюсь этой книгой, — пишет Макаров далее, — и вижу много общего: так же не нахожу среди товарищей друга. Как тот находил покровительство одного из наставников, так и я был постоянно любим учителями, за это товарищи чрезвычайно меня ненавидели и даже, чтобы очернить меня в глазах друг друга, они выдумывали, как я пересказываю все директору».

Вполне вероятно, что Макаров познакомился в Николаевске с взглядами Чернышевского, Добролюбова и Герцена. Известно, например, что герценовский «Колокол» в ту пору появился и в Сибири и на Дальнем Востоке. Возможно, что и офицеры Николаевска были знакомы с некоторыми выпусками этого журнала, довольно распространенного среди русских моряков вообще. Об этом имеются вполне достоверные сведения. Современник Макарова, впоследствии известный русский композитор Н. А. Римский-Корсаков, начавший свое жизненное поприще службой в военном флоте, так изображает в своих воспоминаниях это время: «Веяние 60-х годов коснулось и нас. Были между нами прогрессисты и ретрограды. Читался Бокль, Маколей, Стюарт Милль, Белинский, Добролюбов и т. д. Читалась и беллетристика. Мордовин (товарищ Римского-Корсакова по корпусу и плаванию на клипере „Алмаз“. — Б. О.) покупал в Англии массу книг английских и французских, между ними были всевозможные истории революций и цивилизаций. Было о чем поспорить. Это время было временем Герцена и Огарева с „Колоколом“. Получался и „Колокол“3.

Большим преимуществом для Макарова было то, что он с первых же шагов обучения морскому делу встретил людей, увидевших в нем редкие способности и прилежание и тепло, по-отечески отнесшихся к нему.

Слух о примерном поведении и способностях кадета Макарова дошел и до контр-адмирала П. В. Казакевича4, бывшего в ту пору военным губернатором Приморского края и командующим Сибирской флотилией, человека просвещенного и гуманного. «Нет никого в Николаевске, кто бы не был ему чем-нибудь обязан», — вспоминал впоследствии о нем Макаров. Казакевич заинтересовался кадетом, пригласил его к себе, а когда закончились в училище занятия, назначил Макарова в Тихоокеанскую эскадру, которой в это время командовал известный адмирал А. А. Попов5. Произошло это на пятый год пребывания Макарова в училище.

Попов был отзывчивым и гуманным человеком, умел хорошо разбираться в людях. Он обратил серьезное внимание на Макарова и предсказал ему блестящую будущность. Но характер у Попова был неровный. От ласки и самого внимательного отношения он быстро переходил к вспышкам гнева и иногда бывал несправедлив. Самолюбивый Макаров со временем охладел к своему учителю, но сохранил о нем самые лучшие воспоминания.

В эскадре Попова Макаров плавал с июля 1863 года по май 1864 года сначала на клипере «Абрек», а затем на флагманском корвете «Богатырь»6. Отправляя Макарова на выучку к Попову, адмирал Казакевич руководствовался самыми лучшими намерениями. Он надеялся, что с окончанием кампании Попов заберет с собой в Петербург такого способного кадета, как Степан Макаров, и устроит его в морской корпус, где он и завершит свое военно-морское образование. Однако обстоятельства сложились иначе: по распоряжению из Петербурга Казакевич вытребовал Макарова обратно в Николаевск.

Девятимесячное плавание на образцовом корвете «Богатырь» сыграло исключительно важную роль в жизни Макарова. Первое серьезное знакомство с морем и с судовой жизнью под руководством такого опытного и строгого моряка, как адмирал Попов, оказало глубокое влияние как на военно-морское, так и на общее образование и развитие Макарова. Степан Осипович всегда с волнением и благодарностью вспоминал о днях, проведенных на флагманском корабле. «Богатырь» на долгие годы оставался для него идеалом военного судна.

Офицеры и гардемарины корвета относились к Макарову хорошо, помогали ему осваивать морское дело, давали ему уроки французского и английского языков, которые он усвоил с необыкновенной быстротой. Например, английским языком Макаров овладел настолько, что при посещении в это же плавание Сан-Франциско смог довольно сносно изъясняться по-английски.

Русские военные корабли появились у американских берегов в сентябре 1863 года неожиданно и отнюдь неспроста. Это не было обычным плаванием учебных кораблей вокруг света с заходом в иностранные порты; русская эскадра в этом походе преследовала вполне определенную военно-политическую цель. Дело в том, что в заатлантической республике в это время происходили важные события. Здесь шла длившаяся около четырех лет (1861-1865) борьба между Северными и отделившимися от них Южными рабовладельческими штатами, пытавшимися образовать особую конфедерацию, экономически покоящуюся на применении рабского труда. Северные штаты, ушедшие по пути капиталистического развития значительно дальше Южных, во главе с президентом Линкольном, противником рабства, требовали освобождения негров или, вернее сказать, были заинтересованы в свободных рабочих руках, так как никогда не стремились к полному освобождению негров. Более слабые в военном отношении и обладавшие меньшей территорией Южные штаты напали на северян в надежде, что их поддержит главный поставщик рабов в Америку — Англия, а также Франция. Иначе говоря, Южные штаты рассчитывали на интервенцию.

Россия встала на сторону Северных штатов, так как ее отношения с Англией и Францией обострились из-за Польши, где при поддержке последних вспыхнуло восстание. Таким образом, полукрепостническая Россия поддержала капиталистические Северные штаты, а заинтересованные в южноамериканском хлопке и торговле рабами капиталистические Англия и Франция открыто выступили за сохранение феодальных отношений в Южных штатах. В связи с создавшейся обстановкой русское правительство решило послать в Америку две эскадры: одну под командованием адмирала Лесовского в Нью-Йорк, а другую во главе с адмиралом Поповым в Сан-Франциско7. Демонстрируя перед всем миром сочувствие России северянам, готовые, если потребуется, оказать им военную помощь, две сильные по тому времени русские эскадры прибыли в американские порты. Военная демонстрация русских увенчалась успехом. Опасаясь, что Россия использует свои корабли на важнейших торговых путях в Атлантическом и Тихом океанах, английское правительство резко изменило свою позицию.

Решительный шаг русских оказал несомненную помощь Соединенным Штатам, где вскоре прекратилась война и создались условия, благоприятные для национального единства страны.

Макаров, принимавший участие в этом походе русских кораблей, находился на корвете «Богатырь». Но к великому огорчению Макарова из Николаевска неожиданно последовал приказ: кадету Макарову возвратиться в училище. «Богатырь» должен был оставить Макарова на острове Ситха, где находился центр русских владений в Северной Америке8. Оттуда, уже минуя Алеутские и Курильские острова, на почтовом пароходе «Александр II» Макаров должен был возвратиться в Николаевск.

Прощание с «Богатырем», плавание на котором явилось для Макарова его первой морской школой и имело большое образовательно-воспитательное значение, было очень тяжелым.

Часа за два до ухода «Богатыря» с острова Ситха Макаров, едва сдерживая слезы, пришел проститься с адмиралом, офицерами и гардемаринами.

Предложив кадету сесть, адмирал Попов сказал ему:

— Не хотелось бы мне расставаться с вами, да что поделаешь, так, вероятно, нужно; я не смею ослушаться приказания. Вы, разумеется, не будете сердиться на меня, — продолжал он, останавливаясь на каждой фразе, — за то, что я вас иногда ругал. Я делал это для вашей пользы. В вас есть много добрых начал, но вы еще не совсем подготовлены, чтобы жить среди взрослых, и многие из взрослых также не совсем понимали, что с вами они не должны обращаться как с товарищем. Все время вы вели себя хорошо, все вас любили. Ну, знайте же, что и я вас люблю, и если нужно будет, так и пригожусь. Может быть, Казакевич еще пошлет вас в Петербург. Ну, да вы и там не пропадете, если, конечно, не будете о себе очень много думать…

Адмирал начал искать что-то в шифоньерке

— Жаль, у меня ничего нет подарить вам, врасплох застали… Не подумал прежде. Возьмите вот мою карточку. — Адмирал достал свою фотографию и написал: «Моему молодому другу С. Макарову на память о приятных и в особенности неприятных днях, проведенных им со мной. А. Попов. 18 мая 1864 г.».

Адмирал по-отечески поцеловал кадета, и они расстались.

Макаров направился в кают-компанию прощаться с офицерами и гардемаринами. Слезы душили его, он не мог даже вымолвить «прощайте» и только жал всем руки.

Так спустя два года вспоминал в своем дневнике Макаров о расставании с «Богатырем». А позже, оставляя корвет «Варяг», он писал: «Расставаться со своим судном гораздо более тяжело, чем с родным городом или с родительским домом… Когда я прощался с „Богатырем“ в 1864 г., оставаясь в Ситхе, я плакал целый день. С каким ужасом глядел я вслед „Богатырю“, который удалялся из Ситхи, и с ним уходили от меня те, которые заменили мне отца, братьев, учителей и товарищей…»

«Богатырь» был первым кораблем, который сыграл большую и положительную роль в воинском воспитании юного моряка. Служба и порядки, заведенные на корабле адмиралом Поповым, этим передовым и очень образованным моряком своего времени, обладавшим замечательным искусством заинтересовывать и вовлекать в работу своих подчиненных, развили в Макарове любознательность и любовь к морской службе. Макаров по достоинству сумел оценить и среду, в которой ему пришлось жить, работать и учиться, и своего наставника. Нет сомнения, что и команда, и офицеры «Богатыря» оказали серьезное влияние на формирование характера и взглядов молодого Макарова. Здесь, на «Богатыре», он впервые отчетливо осознал, что служба во флоте и есть его истинное призвание.

Распрощавшись с «Богатырем», Макаров решил обстоятельно ознакомиться с Ново-Архангельском, где он вынужден был сойти на берег. Он стал наблюдать местную жизнь. Его заинтересовали колоши — индейское племя, жившее на побережье Аляски, и Макаров начал изучать быт, нравы и экономику этого племени. Его внимание привлекли пироги, длинные выдолбленные из колод лодки, обтянутые тюленьими шкурами. Каждая пирога вмещала пятьдесят-шестьдесят человек. Макаров присматривался ко всему внимательно и вдумчиво. Индейцев, которые были ему известны по книгам и в детстве так поражали его воображение, он наблюдал теперь воочию.

В лице управляющего североамериканскими владениями России Д. П. Максутова Макаров встретил радушного и гостеприимного хозяина. Он подробно расспрашивал о делах Российско-американской компании, пароходах, условиях службы на них и пр., делал зарисовки Сйтхинского рейда и описывал входы на рейд. В этом проявилась здоровая любознательность Макарова, его потребность при всяком удобном случае учиться и приобретать практические навыки.

Наконец, пришел пароход Российско-американской компании «Александр II», и Макаров отправился на нем в Аян. По дороге пароход зашел на аляскинские острова Кинай и Кадьяк. Воспользовавшись остановкой, Макаров совершал экскурсии по островам и записывал свои наблюдения и мысли. На Кинае он побывал в угольных копях, где его поразила варварская эксплуатация людей и ничтожное вознаграждение за каторжный труд. Вернувшись на пароход, Макаров излил в дневнике свое возмущение. На Кадьяке он видел также, как промышляют морского зверя алеуты, тяжелым и опасным трудом которых существовала Российско-американская компания.

С первых же дней пребывания на пароходе у Макарова установились самые лучшие отношения с капитаном.

Зоркий глаз бывалого моряка быстро распознал в кадете молодого собрата по профессии и оценил хорошую школу, пройденную им. Свое доверие к Макарову он выразил тем, что разрешил ему стоять четвертую вахту в очередь и наравне с тремя давно уже плававшими штурманами.

— Ты, я вижу, парень дельный, хоть и молод. Не подкачаешь! — сказал он в напутствие.

Можно себе представить восторг Макарова, ничего так никогда не жаждавшего, как самостоятельности. В часы вахты он чувствовал себя полным командиром парохода, пересекавшего Тихий океан; ему подчинялись рулевые, вахтенные матросы, машинное отделение; он не побоялся ответственности и хорошо справился со своими обязанностями. 4 июля тихоходный «Александр II» прибыл в Аян — порт на берегу Охотского моря, во времена Российско-американской компании игравший значительную роль. Отсюда на канонерской лодке «Морж» Макаров отправился в Николаевск, куда и прибыл 8 августа 1864 года.

Макарову исполнилось только шестнадцать лет, но он был уже настоящим моряком, изучившим морское дело. И если бы после первых вахт на «Александре II» Макарову предложили стать командиром небольшого парохода, он, вероятно, не отказался бы.

По возвращении домой он тотчас отправился к контр-адмиралу Казакевичу и вручил ему письмо Попова. Прочитав его, Казакевич выразил уверенность, что все сказанное в письме о его подателе не комплимент, а сущая правда. Слово Попова в то время имело значительный вес, и Казакевич почувствовал немалое удовлетворение, прочитав характеристику рекомендованного им питомца.

Училище отметило успехи Макарова поощрительным мероприятием: ввиду недостатка учителей старшему воспитаннику Степану Макарову было поручено заниматься с младшими учениками. Вряд ли Макаров был особенно доволен таким поощрением. Еще менее радовало его назначение зимой 1864/65 года фельдфебелем училища. Фельдфебелю была дана власть наказывать по своему усмотрению провинившихся. Вначале Макаров был довольно мягок и старался воздействовать уговорами, но когда увидел, что старшие воспитанники демонстративно не желают признать в нем начальника и упорно стараются поддерживать дурную славу училища, он решил со всей строгостью применять предоставленное ему право. И хотя фельдфебеля стали слушаться, сам он чувствовал себя неважно.

После долгого перерыва Макаров снова смог приступить к систематическим занятиям и работал серьезно и упорно. Преподавание в училище его, конечно, не удовлетворяло, и он всячески стремился расширить свои познания чтением книг не только по специальности, но и общеобразовательных.

Свои мысли, переживания и планы Макаров неизменно поверял лучшему другу юности — дневнику. «Я ужасно привязался к моему дневнику, — пишет он, — все хочется мне что-нибудь писать, даже когда уже совершенно слипаются глаза. Да! Великое дело дневник! В особенности, когда нет друга, кому бы можно было высказать, кто бы мог посоветовать что-нибудь».

Прав С. Григорьев, изображая Макарова в своей повести «Победа моря» обыкновенным мальчиком со всеми особенностями, присущими этому возрасту, одержимым романтическим влечением к морю, отчасти под влиянием примера отца-моряка. Что же касается Макарова — ученика Николаевского училища и Макарова-юноши, то следует отметить, что он, безусловно, отличался от своих сверстников. Необычайно вдумчивый, самолюбивый и впечатлительный, солидный в поведении, постоянно занятый анализом собственных поступков и мыслей, сторонящийся пошляков, он невольно обращал на себя внимание. И надо отдать должное начальникам Макарова, принявшим в нем участие: они многое сделали для него — как на избранном им поприще, так и в его жизни вообще.

Переходный юношеский возраст, полный нередко тяжелых душевных кризисов, протекает у каждого по-разному. У Макарова этот критический период протекал очень остро. Но благодаря природной твердости характера и выдержке он держал себя в руках и не распускался. Дневник и книги были лучшим для него утешением. Макаров всегда любил чтение, читал самые разнообразные книги — и научные, и путешествия, и исторические, зачитывался русскими классиками, особенно Тургеневым и Пушкиным.

Близилось время сдачи выпускных экзаменов. Воспитанники училища усиленной зубрежкой старались наверстать упущенное. Занимались с утра до ночи. Но Макарову нечего было бояться, он знал все настолько основательно, что учителя, уверенные в его знаниях, ставили ему хорошие отметки, даже не спрашивая его. Но сам он не считал свои знания достаточными. «Я не ленюсь, — записывает он в дневнике, — а постоянно занимаюсь, но зло в том, что я сразу берусь за все, а гоняясь за двумя зайцами, ни одного не поймаешь. Эх, ежели бы я имел с моего раннего возраста хорошего наставника, который мог бы установить твердо мой характер и заставить меня прямо и неуклонно следовать по одному направлению, не блуждая то в ту, то в другую сторону».

Незаметно подошло время экзаменов. Макаров отлично сдал все предметы и окончил училище первым. Адмирал Казакевич поздравил его и сообщил, что сделал представление в Петербурге о производстве его за отличные успехи, способности и поведение не в кондукторы флотских штурманов, которых выпускает Николаевское училище, а в корабельные гардемарины, что дает ему возможность стать Мичманом, а затем поступить в морскую академию. Предварительно же ему необходимо было летом идти в учебное плавание.

Вскоре Макарова назначили на транспорт «Америка». Плавание началось неудачно. По причине сдвижки льдов пароход «Америка», вышедший в плавание очень рано, сел на мель, да так основательно, что потребовались сложные и продолжительные работы, чтобы спасти корабль.

Обычно все, с чем приходилось сталкиваться Макарову в жизни, возбуждало его интерес и любознательность. Заинтересовался он и аварией с «Америкой», внимательно следил за ходом работ по снятию корабля с мели, вникал во все мелочи, а когда работы были окончены, составил весьма обстоятельное и технически полезное описание работ, причем попутно высказал много собственных практически ценных соображений. Узнав об этой работе и ознакомившись с ней, адмирал Казакевич посоветовал Макарову обработать материал для статьи в местную газету «Восточное Поморье». Но Макаров после долгих колебаний решил не следовать совету адмирала. Его первая литературная работа — «Описание работ по снятию с мели парохода „Америка“ — так и не увидела света9.

Командир «Америки» почему-то невзлюбил Макарова и за какой-то промах разнес его и обозвал «лодырем». А в другой раз за провинность матросов, которые находились под наблюдением Макарова, посадил его на салинг10. Взыскания, с точки зрения морской дисциплины, были наложены правильно, хотя в первом случае и в грубой форме, и Макаров это понял. Затем командир транспорта вменил в обязанность Макарову во время авралов находиться на марсе11. Работа на марсе требовала значительной ловкости и смелости, и Макаров так откликается в дневнике на это распоряжение: «Я очень рад, что придется бывать на марсе и в свежий ветер при качке. Очень часто мне приходило в голову при свежем ветре в море сходить на марс, но всякий раз лень, а отчасти и боязнь заставляли оставаться на палубе. Теперь же, когда я должен ходить на марс по обязанности, трусость не придет в голову».

В августе 1865 года Макаров был назначен на корвет «Варяг» — флагманский корабль командующего эскадрой адмирала И. А. Ендогурова. Командиром корвета был опытный моряк капитан 2 ранга Р. А. Лунд. По ноябрь 1866 года Макаров, непрерывно находясь в плавании, побывал в Японском, Китайском и Охотском морях, а также в Тихом и Индийском океанах.

Однажды корвет был застигнут в Индийском океане ураганом. Разбушевавшаяся стихия представляла собой поистине страшное зрелище. В довершение всего разразилась тропическая гроза с необычайным по силе ливнем, заливавшим небольшой корабль. От стремительной качки «Варяг» ложился на борт, давая крен свыше 30 градусов. Почти вся команда, в том числе и кадет Макаров, непрерывно находилась на верхней палубе. Привязанные кто за что придется, чтобы не быть выброшенными волною за борт, усталые, промокшие до нитки люди, в том числе и кадет Степан Макаров, много часов подряд работали у ручных помп, откачивая воду, проникавшую во внутренние помещения. Тогда-то, вероятно, и зародилась у юноши Макарова мысль о том, что конструкцию корабля необходимо усовершенствовать, сделать корабль более надежным в плавании. Так возникла идея непотопляемости судов, над которой Макаров работал в течение всей своей жизни.

На трудолюбие и работоспособность Макарова обратили внимание все на корабле, особенно командир, впоследствии так аттестовавший своего питомца: «В продолжение слишком годовой службы на корвете Макаров выказал отличные познания по всем отраслям морского искусства, особенное усердие, старание и любознательность. Так, например, из любви к приобретению познаний Макаров присутствовал при всех астрономических и магнитных наблюдениях, деланных лейтенантом Старицким, и вычислял их для себя; кроме того, Макаров — юноша самого благородного и прекрасного поведения».

В ноябре 1866 года, по прибытии в японский порт Хакодате, Макарова перевели на третий корабль — корвет «Аскольд»12, плававший под флагом контр-адмирала Керна.

Макаров полагал, что на флагманском корабле ему придется задержаться надолго, на несколько лет. Но в декабре 1866 года «Аскольд» неожиданно получил приказ возвращаться в Россию. Макарову надо было решать: остаться ли в Сибирской флотилии или отправиться в Кронштадт и перейти в Балтийский флот. Не колеблясь, он выбрал последнее. Во время длительного перехода с Дальнего Востока в Кронштадт Макаров часто задумывался над своим будущим: произведут в гардемарины или нет? Будет ли ему обеспечена карьера морского офицера или он так и останется в штурманах? Придется ли держать экзамены в Петербурге по предметам, которые не изучались в Николаевском училище, или достаточно полученного им аттестата? На всякий случай он начал изучать высшую математику. Его неотступно грызла мысль: «А что, если снова придется вернуться в опостылевший Николаевск?.. Мне представляется, что все против меня, что всюду, куда я ни сунусь, везде неудачи…» Такие строки заносит в это время, Макаров в свой дневник. Временами ему кажется, что путь к офицерскому званию для него закрыт, и он начинает подумывать о переходе на частную службу.

В апреле 1867 года «Аскольд» прибыл в Англию. Все, достойное быть осмотренным в Лондоне, было осмотрено и описано Макаровым в дневнике. Но особенно его поразила опера, впервые в жизни услышанная им. Для него раскрылся новый, незнакомый ему мир звуков.

Но чем ближе подходили к Кронштадту, тем все более росло беспокойство Макарова. Мысль — произведут ли его в гардемарины или дадут погоны штурманского кондуктора — с новой силой волнует его, и он с горечью заносит в дневник: «О, блестящая карьера, предсказанная мне в молодости, вот какова ты, как милости приходится ждать для себя первого чина, и это постигает даже первых учеников морского корпуса. Что же будет со мною?»

История производства Макарова в гардемарины — яркий образец волокиты всероссийской канцелярской машины; не оставляет сомнения, что вся эта волокита была затеяна сознательно, с целью создать побольше препятствий для проникновения во флот лиц недворянского происхождения. Несмотря на отличные аттестации непосредственных начальников Макарова, в том числе двух адмиралов, только в результате двухлетней переписки, ходатайств, прошений и справок удалось установить, что действительно Макаров заслуживает производства в гардемарины как по способностям и поведению, так и по праву происхождения. С последним-то и вышло больше всего хлопот. «После долгих усилий множества лиц, — пишет Макаров, — и после переписки тысячи бумаг начерно и набело я был произведен в гардемарины флота. Как всегда, то, что я предполагаю вперед, никогда не сбывается: я вообразил себе, что главное затруднение будет — неполнота программы Николаевского училища, а вышло, что на это не обратили ни малейшего внимания, а представление было задержано оттого, что не было бумаги о моем дворянстве».

Нет надобности приводить примеры, каких колоссальных усилий стоило всем доброжелателям и покровителям Макарова «протолкнуть» его в гардемарины. Командующий войсками Восточно-Сибирского округа генерал Шелашников, через которого шло представление о Макарове морскому министру, в конце своего рапорта замечал, что, «по отзыву его ближайших начальников, Макаров подает надежды стать со временем выдающимся по своим познаниям и усердию флотским офицером». Командир корвета «Варяг» капитан 2 ранга Лунд заканчивал свое письмо в инспекторский департамент так: «Прося ходатайства о Макарове, я, со своей стороны, осмеливаюсь уверить, что Макаров будет одним из лучших морских офицеров молодого поколения, и, если перевод из корпуса флотских штурманов во флот есть отличие, то Макаров вполне этого достоин».

Таких отзывов было множество, и все они давали справедливую оценку способностям Макарова. Немало было и словесных ходатайств вернувшихся с Дальнего Востока адмиралов. И лишь когда окончательно выяснили, что Макаров родился в бытность его отца офицером, что давало ему дворянство, кадета Степана Макарова произвели в гардемарины. Родись он двумя годами раньше, то есть до получения его отцом офицерского чина, ему пришлось бы остаться в корпусе флотских штурманов или перейти на частную службу, и русский флот лишился бы одного из наиболее выдающихся своих деятелей. Однако совершенно несомненно также и то, что выдающиеся способности и энергия, которыми обладал Макаров, нашли бы исход, и, рано или поздно, он занял бы подобающее ему место, если не во флоте, то на ученом или ином поприще.

Став гардемарином, Макаров после всех пережитых волнений ощутил настоятельную потребность отдохнуть. Получив месячный отпуск, он поехал в Новгородскую губернию, чтобы навестить своего старого друга по Николаевску Б. А. Бровцына. После многих лет, проведенных в море, после Николаевска и заграничных плаваний он впервые в жизни увидел простой, задушевный русский пейзаж. Перед ним открылся новый мир, но даже и здесь мысль о море не покидала его. «Даже здесь, в тихой деревенской жизни, живя в милой семье, — записывает Макаров в свой дневник, — я мечтаю по временам о море; тогда забываются все неудобства и представляется одна светлая сторона, туго натянутые паруса, педантическая чистота, ловкая, веселая команда, великолепные шлюпки с парусами, вымытыми лучше дамских манишек, и звонкая команда вахтенного лейтенанта. Много бы я сейчас дал, чтобы быть на судне и под лиселями обогнуть англичанина…»

Когда он вернулся из отпуска, его назначили на фрегат «Дмитрий Донской», уходивший с корабельными гардемаринами в учебное плавание за границу. Приняв самое деятельное участие в подготовке фрегата к дальнему рейсу, Макаров быстро завоевал расположение командира и товарищей и стал усердно готовиться к экзамену на офицера. В дневниках Макарова не сохранилось сколько-нибудь подробного описания этого плавания. Известен только его маршрут13.

Экзамены происходили во время плавания, в присутствии командира, дававшего характеристику каждому гардемарину. Макаров выдержал испытания блестяще и получил высшие отметки по всем предметам. Но начальство нашло, что проделанного плавания недостаточно. С сентября 1868 по май 1869 года «Дмитрий Донской» снова находился в море.

Когда корабль прибыл в Кронштадт, был назначен новый проверочный экзамен, на этот раз окончательный. 24 мая 1869 года двадцатилетний сын бывшего боцмана получает первый офицерский чин мичмана. За его плечами уже солидный стаж. В общей сложности он проплавал окоте пяти с половиной лет на одиннадцати кораблях, побывал во многих странах, накопил большой опыт дальних плаваний и изучил теорию корабля.

Учение закончено. Наступил новый период в жизни Макарова, период непрерывных исканий, блестящих, достижений и успехов.

Макаров был еще молод, но уже полон творческих стремлений, иногда не совсем еще ясных ему самому. «Никогда не изгладится из моей памяти стройная, здоровая фигура белокурого юноши, живые глаза которого сверкали проницательной любознательностью и природным умом, а веселая улыбка отражала добродушную, жизнерадостную самоуверенность», — вспоминал о Макарове один из его сослуживцев, познакомившийся с ним незадолго до производства его в первый офицерский чин14.