"Михаил Жванецкий. Мой портфель " - читать интересную книгу автора

продолжаем и до сих пор. Как тяжело даются слова - 30 лет тому назад. И хотя
эту молодость не назовешь счастливой, но что нам был дождь, что снег, что
проспект Металлистов, когда у нас впереди была репетиция с Райкиным.
В 60-м Райкин приехал в Одессу, мы ему опять показали себя и я видел,
как на сцене тронулся Кац, как он сошел с ума, что-то с ним стряслось:
остановившийся взгляд, самасшедший вид.
- Что с тобой? - спросил я заботливо-завистливо как всегда.
- Астахов передал, что Райкин передал: завтра прийти в санаторий
Чкалова в 11 утра.
Для человека, с трех раз не попавшего в низшее цирковое, для человека,
шесть раз посылавшего свои фото в обнаженном виде в разные цирки страны с
оплаченным отказом, это перенести было невозможно. И он сошел с ума.
Райкин добил его, дав ему арбуз и отпечатанное в типографии заявление
"прошу принять меня на работу..." Осталась только подпись, которую не было
сил поставить.
На первом этаже дома по улице Ласточкина был дан ужин в честь великого
и народного артиста РСФСР Райкина. Наша самодеятельность приникла к окнам.
Ромин батька, футболист и партизан Аншель Кац, разносил рыбу и разливал
коньяк. Мать двух детей Каца сыпала в бульон мондалах, сосед по коммуне,
районный прокурор Козуб в коридор от ненависти не выходил, ибо "опять они
здесь что-то затевают".
Райкин был нечеловечески красив - это он умел. Песочные брюки, кофейный
пиджак, платочек и сорочка - тонкий довоенный шелк и это при таком успехе, и
это при такой славе, и это у Каца дома, и это вынести было невозможно, и мы
молча пошли на бульвар и молча пошли на работу. Особенно я. Я тогда работал
сменным механиком по портовым кранам и уже получал 105 рублей.
В голове вертится фраза:
- Почем клубника?
- Уже шесть.
- Простите, вчера была пять.
- Я же говорю, уже шесть.
Первым сошел с ума Кац, вторым я. Я стал получать его письма в стиле
апреля 1960 года и с тем же правописанием. "И тогда сказал Аркадий
Исаакович: "Сейчас мы едем прописываться", - и мы сели в большую черную
машину, не знаю, как она называется, и поехали в управление, и он сказал
"посиди", и он зашел к генералу, а я совсем немного посидел, и он вышел и
сказал: "Все в порядке", - и мы поехали обратно, и нас все узнавали, и мы
ехали такие щастливые".
Как мне было хорошо читать эти письма, сидя на куче угля, прячась от
начальства, и только один раз пришло письмо вдвое толще, в том же библейском
стиле.
"И тогда он сказал мне - завтра у нас шефский концерт, может, ты
попробуешь что-нибудь свое?" И я прочел твой монолог, и его хорошо
принимали, и он сказал: "Мы включим тебя с этим монологом в избранное. Я
посылаю тебе программку, посмотри там в глубине". И только тут я заметил,
что держу во второй или в третьей руке программу, развернул - и сошел с
ума...
Что мне было делать на той куче угля и каким же я был, если б сказал
своему начальнику Пупенко: "Смотрите, вот программа Райкина, а вот моя
фамилия". И я полез в трюм, где сломалась выгребальная машина "С-153", что