"Василий Звягинцев. Скоро полночь. Том 1. Африка грез и действительности ("Одиссей покидает Итаку" #15) " - читать интересную книгу автора

красавицей женой, Суздалев ухитрялся удерживать себя в рамках рационализма.
Несмотря на то что много лет работал в сфере иррациональной, то есть среди
высших иерархов конфессий, каждая из которых по-своему, но утверждала общий
для всех принцип: "Верую, ибо это абсурдно". Все более при этом укрепляясь в
мысли, что, только оставаясь атеистом, можно сохранять здравомыслие,
постоянно сталкиваясь с догматами сугубо противоречащих друг другу
верований. И не просто сталкиваясь - это было бы слишком легко и просто.
Ему приходилось на полном серьезе беседовать о весьма принципиальных
вопросах: сегодня - с главным раввином, завтра - с предстоятелем
старообрядческой церкви, тремя днями позже - с Католикосом всех армян и так
далее. При этом очень многие вопросы удавалось решать ко взаимному
удовольствию именно потому, что он проявлял соразмерную с собеседником
степень эрудиции в богословских вопросах, умение полемизировать в рамках
заданной парадигмы и одновременно демонстрировать некую высшую
отстраненность позиции.
Этому его долго учили такие же циники, как и он сам. С молодых лет
запомнился бывший наставник, католический епископ, переквалифицировавшийся в
светского литератора и преподавателя спецшколы, не раз повторявший: "В бога,
как такового, я, конечно, не верю. Но продолжаю служить идее бога, которая
за две тысячи лет оказала и продолжает оказывать громадное влияние на судьбы
человечества. Вы меня понимаете?"
Суздалев понимал очень хорошо, что великолепно ощущали при общении с
ним иерархи, которыми ему было назначено руководить. Само собой - отнюдь не
в богословских вопросах. Любая церковь - это ведь не только конструкция "не
от мира сего", эманация того или иного высшего существа, как бы оно ни
именовалось, но и вполне материальная организационная структура,
подчиняющаяся общим законам, хотя бы и Паркинсона. И в таком качестве она не
только поддается, но и прямо предназначена для реализации вполне земных и
светских целей. Дело лишь в том, каким образом этот процесс управления
осуществляется.
Суздалев еще после первой встречи с Новиковым заставил себя отнестись к
его истории как к данности.
Раз в родном ему мире возможно перемещение в пространстве со
сверхсветовой скоростью или, что почти то же, замедление времени на кораблях
без релятивистских последствий (что само по себе абсурдно, так как
получается, что каждый корабль по отдельности создает свое отдельное время,
которое в итоге каким-то образом согласуется с общеземным), отчего же не
принять вытекающую из этого возможность одновременного сосуществования
прошлого и будущего в теоретически бесконечном числе вариантов?
И не только в их нераздельности и неслиянности, но и при наличии
свободно проходимых границ, причем проходимых в обе стороны.
Вот он и принял эту данность, без всякого удовольствия, нужно сказать.
Жизнь в новых условиях потеряла главное - определенность и устойчивость.
Ради чего, собственно, в свое время молодой полковник и согласился стать
одним из криптократов под псевдонимом "Игумен". Двадцать лет он не испытывал
сомнений, потому что цель казалась ему достигнутой, причем без
государственного насилия и социальных потрясений. Ко всеобщей радости.
И вдруг Суздалев снова ощутил себя полярником, дрейфующим в штормовом
океане на тающей льдине. Или, в политическом смысле, жизнь опять стала
похожа на модус вивенди[7] мирного обывателя в эпоху смут, революций и