"Василий Звягинцев. Время игры (Одиссей покидает Итаку, #8)" - читать интересную книгу автора

Но задавать естественного в такой ситуации вопроса я не стал. По тексту
пьесы идет его реплика, вот пусть и говорит.
Сделал очередной глоток, почмокал губами, оценивая вкус и букет. Ткнул
пальцем в кнопку пульта управления проигрывателем. Музыка заиграла как раз та,
что я хотел.
Которая тоже звучала тогда. "Серебряная гитара". Обратная сторона
пластинки-сорокапятки с "Маленьким цветком".
И только после этого я спросил:
- Что-то случилось?
- Насколько я знаю - нет, - ответил Шульгин и тоже поднес к губам стакан,
но, похоже, не отпил, а только намочил губы.
"Сумасшедшие, наверное, мы все, - подумал я. - Нельзя пережить то, что
случилось за последние полтора или, может быть, три года, и остаться вполне
нормальным. Если, конечно, не псих только я, и все это - лишь бесконечный
тягостный бред... Лично мой".
- Тогда - в чем дело? С такой мордой, как у тебя сейчас, не в
развлекательный круиз отправляться, а присутствовать на панихиде по безвременно
усопшей теще...
Шульгин улыбнулся одной, правой половиной рта, поднял стакан.
- Давай. Помнишь, я тогда сказал: "Твое вдохновение на дне этой бутылки.
Пиши. Для себя, и для меня тоже, и да поможет нам бог"?
Я помнил. Тот удивительно теплый, душистый июньский вечер в кисловодской
гостинице "Нарзан", что располагалась в старинном двухэтажном здании наискосок
от Колоннады и прямо напротив знаменитой нарзанной галереи.
Мы тогда впервые почти случайно оказались вдвоем на этом знаменитом курорте,
поселились в крошечном мансардном номере, где стоять во весь рост можно было
только возле окна, а койки, словно в подводной лодке, располагались в узких
полутораметровых нишах. И стоило место 70 копеек в сутки.
Сашка собирался на свидание со своей руководительницей практики, а мне идти
было некуда, и с чувством одновременно зависти и некоего внутреннего
превосходства я разложил на столе, с облезшим и испятнанным многочисленными
ожогами сигарет лаком, походные письменные принадлежности, чтобы продолжить
труды над романом, долженствующим не уступить изысканностью и пессимизмом крайне
тогда популярной "Триумфальной арке".
Тогда Сашка и достал из тумбочки на две трети полную бутылку "Перцовки",
произнеся вышеназванные слова.
- И к чему ты это?
- Может, к тому, что мы по-прежнему живем не сами по себе, а в придуманном
тобой мире...
Меня поразило, как совпали собственные мысли и Сашкины слова. Но я
по-прежнему не понимал, в чем тут дело.
Еще сегодня утром все нам с ним казалось абсолютно ясным, настроение было
приподнятым, заботы отступили, поскольку все необходимое давно сделано, карты
выверены, припасы погружены, даны и получены последние наставления.
И вдруг...
Самое странное, что тревога, охватившая Шульгина, тут же передалась и мне,
но не коснулась никого больше, хотя, казалось бы...
У Левашова, Берестина, Воронцова гораздо больше оснований тревожиться, это
ведь им оставаться в России и продолжать эксперименты с мировой историей, а вот
поди ж ты!