"Василий Звягинцев. Право на смерть. Одиссей покидает Итаку N 6" - читать интересную книгу автора

Только я начал приподниматься, чтобы тоже принять участие в битве,
как все завершилось и без меня.
Наш противник, поверженный, но не побежденный, тоже кое-что умел.
Немыслимым кульбитом он отлетел назад, вскочил в полный рост, постоял
мгновение, широко раскинув руки (тут я его узнал!), и вместо того, чтобы
принять бой, исчез... Глаза едва успели заметить стремительный прыжок
вбок, сквозь сплошную завесу лещины. Затрещал под его ногами валежник. И
все. И тишина.
Прежде всего я ощутил стыд и растерянность. Ведь действительно позор!
Здоровенный мужик (то есть я!), спортсмен, регбист, валяется на земле, а
его защищает семидесятилетний старик!
Отец Григорий снял свою скуфью и вытер лицо. Дышал он тяжело и
неровно.
Я только думал, что и как сказать, а он уже рассмеялся тихим
хрипловатым смехом.
- А ничего! Нормально получилось... Однако пойдем, тут мы сейчас
живые мишени...
Перед мостом, ведущим к главным воротам, он наконец остановился.
Перекрестился несколько раз.
- Слава те, Господи...
- Вот видите, отче, опять то же самое... Четвертая попытка. И снова
мимо. Но тут уж ваша заслуга...
Удивительно, но страха на сей раз я не испытывал. Привык, что ли, а
вернее - на миру и смерть красна.
- Прав я был, прав... - монах словно не расслышал моих слов. - Не
человек-то был...
- Да что вы?! Человек, самый натуральный. Тот самый тип, из
Шереметьево. Да не будь он человеком, как бы вы с ним справились?
- Что ты понимаешь, - отмахнулся он. - Ему сейчас мертвым лежать, а
он сбежал, и хоть бы что. Я пусть старый, выносливость не та, сам видишь,
но реакция есть... Таких ударов человеку не вынести. Череп вдрызг. Ну
пусть промазал, вскользь задел - час, два оглушенный бы лежал.
Проверено...
Я поразился, как взбодрился старый монах, и представил, что за боец
был из него лет тридцать-сорок назад!
- А как же насчет непротивления злу? - спросил я неожиданно для себя,
хотя спросить хотел совсем о другом. - Не грех ли - вот так?
- Грех не в том, - отец Григорий вздохнул сокрушенно, и опять стал
только монахом. - Главный грех - гордыня! Возгордился я, похваляться
начал... - он опять перекрестился, прошептал что-то неслышно. - А с врагом
рода человеческого всяко бороться надо. Когда перстом, а когда и пестом...
Пойдем, однако, под защиту святых стен. Слышишь, как собаки воют? Чуют...
Страх вновь осенил меня своим крылом, как писали в позапрошлом веке.
И ночью я слышал такой же вой. Неужто прав монах? Мистика, абсурд, однако
за ним ведь не просто суеверие, а тысячелетний опыт... Очень все может
получиться логично. Сделать всего одно допущение. Уверовать, короче
говоря, в бога и в дьявола.
- А это? - отец Григорий указал рукой мне на грудь.
Я опустил глаза. Правый карман был оторван почти напрочь. Тот самый,
куда я сунул письмо Аллы. По счастью, оно уцелело. Смятый комок пластика