"Василий Звягинцев. Одиссей покидает Итаку (роман, книга первая)" - читать интересную книгу автора

умирали в болезнях, скудости, темноте. Мир их был жесток и кровав и,
соответственно, люди такого мира не могли не быть грубыми, пусть по
необходимости - но жестокими и, конечно, с болезненно деформированными
чувствами. Альба, например, не представляла, как человек, пусть и
признанный героем на самой справедливой из войн, собственноручно
уничтоживший не то двести, не то триста врагов, мог оставаться нормальным,
спокойным, не утратившим обычных человеческих черт человеком...
И ничего странного в таких ее мыслях не было. Что могла почерпнуть
она из учебников, обычная девочка, потом девушка двадцать третьего века,
никогда специально не изучавшая социопсихологии? История двадцатого века в
популярном изложении умещается на двух видеокристаллах, это шесть часов
текста с хроникой. Что можно понять из этих часов, разбитых на
десятиминутные уроки, о внутреннем мире живших тогда людей, об их
чувствах, радостях, побуждениях, делах и заботах?
Конечно, есть литература тех лет, сохранились подлинные фильмы,
видеозаписи. Но кто их смотрит и читает, кроме специалистов? Сокровища
духа былых времен для большинства потомков - только имена гениев, два-три
афоризма, десяток цитат...
Многим доводится пожалеть своих предшественников - несчастные, как им
не повезло, что не дожили до нашего, самого лучшего из всех времен... Но
жили и тогда люди, и, пожалуй, не хуже нашего, а если чего не имели из
нынешних благ, так и не нужно это им было, и может, с большим основанием -
им бы нас пожалеть?
...Новиков никак не соответствовал сложившемуся у Альбы стереотипу.
Веселый, энергичный, подвижный, лишенный каких бы то ни было комплексов, и
архаические слова звучат у него совсем иначе, чем на страницах древних
книг. Оказался он крепок, подтянут, мускулист; совсем не похоже, что
мучают его тысячи болезней и подстерегает неминуемая ранняя смерть.
Ему, очевидно, надоело сидеть, он встал из-за стола и начал, не
прекращая разговора, ходить между окном и камином. При каждом шаге его
хлопал по бедру массивный кожаный футляр.
- А что вот это, Андрей? - спросила Альба, когда он поравнялся с нею
в очередной раз.
- Это? - Новиков вновь внимательно посмотрел ей в глаза, как давеча,
после вопроса Герарда. Лицо у него вдруг стало неприятное. Отстегнув
ремешок, перехлестывавший крышку футляра, он вытащил и показал ей тускло
блестящий пистолет с длинным стволом и изогнутой деревянной рукояткой.
- Прошу. Борхарт-Люгер 08. Огнестрельный механизм на предмет
самообороны в период межгосударственных конфликтов и классовых битв,
годится, разумеется, и в других ситуациях. Если останетесь здесь, придется
научиться пользоваться.
- А что, есть необходимостью - спросил Корнеев.
- Стал бы я его таскать, - дернул щекой Новиков. - А у вас какое
оружие?
- Сейчас - никакого. А вообще, конечно, имеется, только на других
принципах...
- А этот чем плох? Ну ладно, об этом тоже еще успеем... - Новиков
спрятал пистолет и вновь стал веселым и радушным. Впрочем, разговор
затухал.
Корнеев тоже подошел к окну. Садящееся солнце окрасило ледяные узоры