"Андрей Звонков. Закон сохранения " - читать интересную книгу автора

выстукивали, ощупывали, исследуя по методике ГПУ (глаз, палец, ухо),
которая за два с лишним века не изменилась, потом протягивали сквозь
пальцы длинные ленты скоропомощных кардиограмм, разворачивали широкие
портянки своих, снятых в отделении по дежурству.
Наконец, они перешли в шоковую палату, куда вечером поступил
пятидесятипятилетний мужчина с огромным заднеперегородочным инфарктом.
Еще до конференции, придя на работу и переодеваясь, Кабанов долго,
минут 10, стоял перед монитором в ординаторской, и ощущал, как нехорошее
предчувствие разливается в груди. Будто в собственном сердце возник
большущий кусок мертвой ткани, которую безжалостные импульсы и живые
мышцы, трепали и дергали.
На мониторе ясно рисовалось нарушение проводимости, ритм медленно
снижался. Теперь Доктор Наф-Наф, оставив на закуску этого последнего
пациента, вошел к нему в палату. За спиной двигались интерны и медсестра.
Мужчина, лежавший под простынкой, свернувшись калачиком, на боку,
разогнулся и медленно лег на спину, открыл бледно-голубые глаза. Вдруг
также медленно стал подниматься, пытаясь сесть, он опирался об край
кровати костяшками пальцев обильно украшенных татуировками. Простынка
сползла с плеч и целая картинная галерея открылась медикам. Сразу
бросались в глаза две многоконечные звезды на ключицах, портрет Ленина и
храм с многочисленными куполами. Кабанову ничего не надо было объяснять,
он сам еще в интернатуре работал в Сургутской горбольнице, а там таких
субчиков хватало, так что читал эту накожную грамоту Наф-Наф легко.
Понял он, что перед ним вор, что дал этот вор клятву верности
воровскому братству, что не из последних в воровской иерархии. А по числу
куполов на храме выходило, что не менее четверти века провел нынешний
пациент в местах лишения свободы.
Интернов, загомонивших за спиной вполголоса, он одернул: "Помолчите", и
обратился к больному:
- Рассказывайте.
- Да что рассказывать? - больной говорил гулко, будто в бочку, но при
этом на выдохе ясно слышались булькающие хрипы. - Ты, доктор и сам видишь,
- он завернул правую руку за шею и похлопал себя по спине, где топорщились
позвонки, - остеохондроз у меня, видишь? Так прихватил, сил нет. Печет и
печет. - Он снова уперся в кровать, но обессилев, повалился на подушку. -
Я ведь вчера впервые приехал в Москву. Мне разрешили. Не поверите, за
двадцать пять лет, меня ни разу не кололи. Я пятаки ломал руками, подковы
разгибал. - он закашлялся, - Меня женщина ждала. Я, не поверишь, бегом
поднялся на пятый этаж, и тут меня скрутило. - Он засмеялся, - такой
сюрприз. Она открывает дверь, а я падаю. Боже мой, как стыдно! - он вдруг
дернул плечами и поспешно закрыл лицо руками. - Я никогда не болел! Я
двадцать пять лет отсидел в совокупности. От звонка до звонка! А она ждала
меня. Ну, как же так? - Кабанов, привыкший слышать от подобных пациентов
лишь жаргонную "феню", был приятно поражен.
Осмотрев и выслушав больного, Кабанов развернулся и, подпихивая
интернов, вышел из палаты. В ординаторской он снова повесил фонендоскоп,
или "уши" на крючок.
Сел за стол, посидел минут пять молча, прислушиваясь к себе, затем
глазами показал интерну на стол с пачкой историй. Один из двух сел писать
под диктовку, потом они поменялись. Истории заполнялись в том же порядке,