"Сергей Зверев. Святой: гарпун для Акулы " - читать интересную книгу автора

нее муж водилой междугородных автобусов работает, сейчас в рейсе! На работу
забегу, предупрежу напарницу, чтобы прикрыла, если мой благоверный
названивать будет!" Братаны! Я горю! Такая женщина в руки плывет! Это вам
не со шмарами подзаборными...
"Подожди меня на скамеечке", - говорит. Я к ней: "Давай поцелуемся,
любимая! Хочу сохранить вкус твоих губ, чтобы не умереть с тоски, ожидая
тебя..."
- Во дает! Я - не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин, -
вставил Голубев с явным неодобрением.
- Она в это время губы помадой красила. Я как сказал...
Виолетта на меня! - Серегин демонстративно вытер несуществующий пот со
лба. - Минут десять.., как пиявка - отвечаю! Я весь в сердцах! Башка
звенит, воздуха не хватает, гляделки под лоб закатились - полный отвал!
Смотрю, подруга белугой как заревет! Что такое? Спрашиваю: "Любимая, кто
тебя обидел? Мужа боишься, так я его, козла ревнивого, построю и по струнке
ходить заставлю". А она мне в физиономию помадой тычет, сопли размазывает:
"Смотри, что она сделала, пока мы целовались. Помада французская "Ив Роше".
Глядь, а от этой чертовой помады огрызок остался, и тюбик пластмассовый
покусан, весь в трещинках таких маленьких... - Серегин сузил глаза, а затем
широко раскрыл их. - У ног моей герлы падла шелудивая стоит - псина вроде
полысевшей болонки. Морда наглая, глаза хитрые, и обрубленным хвостом
повиливает. Облизывается, зараза. Она к помаде подкралась - Виолетта ее в
руках держала и, чтобы меня приобнять, опустила вниз руку - псина помаду и
слопала. А говорят, косметику из собачьего жира делают. Вранье! - Серегин с
сожалением вздохнул и горестно покачал головой. - Мне бы промолчать или
посочувствовать.
Я ржать начал. Ой и болван я! Виолетта кипеж подняла.
Ножками топает, вопит на меня: "Солдафон бесчувственный!" А я
остановиться не могу. Взгляну на псину и опять от смеха помираю. Подруга
потопталась около меня и убежала...
- Правильно сделала, - мрачно пробасил Голубев.
- Что оставалось брошенному воину? - задал риторический вопрос
Серегин. - Назюзюкаться! Отправился я на вокзал посмотреть, не изменилось
ли расписание моего дембельского поезда, заглянул в буфет, с бичами
местными перезнакомился, взяли по "сотке", еще накатили пивком, и
понеслось... Как до части добрался? Не помню. Запросто мог оказаться в
Ленинграде, в чужой квартире. Сильнейшее отравление с риском для
измотанного службой организма заработал...
- Всю "губу" заблевал! - продолжал комментировать командир
отделения. - Не умеешь пить - не пей...
Замечания Голубева достигли цели. Серегин фальцетом заголосил:
- Слон, ты мертвого достанешь. Человек драму жизни перед друзьями
открывает! Душу наизнанку выворачивает, а ты квакаешь. Нет, не зря тебя
Слоном прозвали! Толстокожий ты! Точно слон, только со спиленными бивнями.
Пельмень уральский примороженный, - сыпал ругательствами Серегин на потеху
снецназовцам.
Транспортники летели в темном небе, словно огромные ночные птицы.
Проблески сигнальных огней вспыхивали и гасли через равные промежутки
времени, высвечивая на черном небосводе пульс военных самолетов.
Под сенью железных крыльев, как потусторонние видения, распластались