"Арно Зурмински. Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию" - читать интересную книгу автора

поместий, для офицеров, ландрата из Растенбурга, санитарного советника Витке
из Дренгфурта, для богатых крестьян из Мариенталя и Вольфсхагена, которым
хотелось не отставать от господ.
Что побудило его жениться еще раз? Мысль, что придется умереть без
потомства, и все усиливающиеся после сорока лет боли в желудке, от которых
перестал помогать даже содовый порошок. Да и прострел, который регулярно
возвращался и все больше требовал массирующих женских рук, компресса из
горячей картошки. Как-то поздним летом он отправился на праздник стрелкового
общества в Мариенталь, где познакомился с Мартой. В ноябре была свадьба, а
сейчас в августе она вот-вот разрешится сыном или дочерью. Это уж как угодно
небесам.
Подмастерье Хайнрих потерпел еще полчаса. Так как в кухне не было
никакого движения и только слышалось монотонное пение Марковши, он прокрался
из мастерской мимо гостиной на улицу. На почтительном расстоянии от роящихся
пчел он остановился.
- Мастер, - сказал он. - Уже почти час, а про обед и не слыхать.
- Поди на кухню и возьми что-нибудь, - ответил Штепутат.
Это было легко сказать. Пока Хайнрих копался на кухне, доставая из
шкафа сало, на него набросилась старая Марковша.
- Нечего вам, мужикам, делать на кухне, - закричала она и замахнулась
на него скалкой.
- Но человеку нужно поесть, - возразил Хайнрих.
Марковша взяла у него нож. Отрезала кусок сала толщиной почти с ладонь.
Кусок хлеба. Потом открыла дверь на улицу, как открывают для собаки, которую
хотят выгнать из комнаты. Кухня не место для мужчин, а уж сегодня тем более.
Уже за дверью Хайнрих вспомнил про свой дар двуязычия и отвел душу
по-мазурски. Полегчало.
Ну уж теперь она могла бы и приехать, эта дренгфуртская акушерка. Об
этом подумал и Штепутат, хотя у него еще оставалось немало хлопот с пчелиным
роем, поднявшимся вместе с маткой на развилку дикой груши. Он между делом
посматривал в сторону Ангербургского шоссе, развесистые могучие дубы
которого четкой линией разрезали горизонт пополам. Время от времени по улице
громыхал запряженный четверкой рыдван, производя единственный шум в
полуденной жаре деревни Йокенен. Потом вдруг поднялась такая пыль, как будто
в деревню входил эскадрон казаков. С поля, степенно покачиваясь, шли
заваленные ржаными снопами возы. Страдная пора в Йокенен. И жаркое лето,
лето 34-го года. Телеги стучат с шести утра и не затихают до захода солнца.
Обширными были они, йокенские нивы. Они тянулись от Ангербургского шоссе до
самой границы округа в сторону Мариенталя, а в сторону Вольфсхагена - вплоть
до темной опушки леса. Бесконечное желтое море.
И в эту слепящую желтизну, прямо в плывущее летнее пекло, катила по
шоссе на велосипеде акушерка из Дренгфурта. Прицепилась, измучившись от
жары, к телеге с рожью, доехала так до йокенского кладбища, здесь обогнала
воз и свернула в деревенскую улицу. Она въехала на выгон, и сонный Йокенен
оживился. Залаяли собаки, следом за велосипедом побежали дети: чужой человек
в Йокенен был волнующим событием. Велосипедным звонком она вспугнула на
выгоне уток Марковши, но при этом раздразнила барана каменщика Зайдлера.
Баран даже попытался напасть на нее, но цепь, не пускавшая его дальше
пятнадцати метров, не дала разбить рогами сверкающие спицы катившихся мимо
колес. Штепутат вышел акушерке навстречу, по пути отогнав гусака,