"В.Зубчанинов. Повесть о прожитом" - читать интересную книгу автора

Бухарин опять засмеялся:
- Ну, придется предъявить документы!
Он порылся с боковом кармане и вытащил какой-то пропуск. Все мы, стоявшие
поблизости, стали его проталкивать, а сами двигаться за ним. Но скоро мы
остановились, поскольку продвигаться сквозь предельно спрессованную толпу
уже не могли. Бухарин картинно вздохнул: "Уфф!" - и остановился. Поднявшись
на цыпочки и посмотрев вперед, он обернулся к своему телохранителю и сказал:

- Ну, ничего не поделаешь! До следующего раза.
Они начали пробираться назад. Лекция не состоялась.
Кроме студентов, в университет приходило тогда множество посторонних;
никаких пропусков не спрашивали. Никто не раздевался. Бывшие солдаты,
отрастившие бороды или давно небритые, в грязных шинелях; недоучившиеся в
свое время учителя в перешитых из дореволюционных шуб кацавейках и бекешах;
разный народ, одетый в тулупы из кислой овчины; партийные и комсомольские
активисты в модных тогда куртках из моржового меха, разный люд в сапогах,
обмотках, валенках; женщины в кожаных куртках и кепках - все на этом учебном
базаре искали науку по своему вкусу.
Протиснувшись в аудиторию, они через головы стоявших у дверей смотрели, кто
и о чем читает лекцию, многие проталкивались обратно и шли искать что-нибудь
более подходящее для себя. Определенной программы на факультете не было.
Обязательным был только "переходный минимум". А кроме него, можно было
выбирать и слушать что кому нравится.
Лекции читали разные люди: старые профессора, академики Богословский,
Петрушевский, Сакулин и даже такой всем известный ретроград, как Любавский,
а вместе с ними и бывшие преподаватели эмигрантских партийных школ -
Бухарин, Луначарский, Милютин, Покровский, Рязанов, еще не привыкшие к
своему новому положению вождей, или отказавшийся от этого положения
Богданов. В качестве преподавателей университета приютились бывшие теоретики
меньшевиков и эсеров - Суханов, Маслов, Гинзбург, Огановский, на
исторических кафедрах устроились известные учителя закрывшихся гимназий;
выдающимися профессорами сделались земские статистики, некоторые поэты и
писатели, газетные обозреватели...
В 1922 году объявили, что историю поэзии ХХ века будет читать Валерий
Брюсов. В большой аудитории набилось так много народу, что слабые лампочки
над задними рядами еле просвечивали сквозь испарения, поднявшиеся от мокрой
одежды. Люди сидели не только на скамьях, но и на полу, на подоконниках и
стояли вдоль стен. Вдруг погас свет. Началась суета. Притащили лестницу,
пытались устранить неисправность, но лампочки не загорались. Наконец с
трудом удалось зажечь одну над столом лектора. Аудитория слабо освещалась
через окна от уличных фонарей.
Вошел Брюсов. Ничего подобного встречать тогда не приходилось. Он был в
крахмальной рубашке и великолепной синей визитке, из кармана выглядывал
уголок белого платка. Известная по портретам, аккуратно подстриженная острая
бородка была уже почти седая. Большего контраста с темной, отсыревшей
толпой, сгрудившейся в аудитории, как на вокзале, трудно было представить.
Брюсов рассказывал о Бальмонте. Остановившись на его "Лебединой песне", он
обратился к аудитории:
- Кто ее помнит?
Аудитория молчала. Он подождал и сказал: