"Борис Зубавин. Июньским воскресным днем " - читать интересную книгу авторамне старший лейтенант.
Он как-то сразу помолодел и посветлел лицом, потом очень внимательно оглядел меня, и в его глазах я прочел неподдельное сожаление. Сдавать ему, собственно, было нечего. Овраг, начинавшийся от болота, расходился дальше двумя рукавами наподобие клешни рака. Между клешнями рос кустарник. В оврагах, ничего не видя дальше десяти - пятнадцати метров, сидели стрелки и автоматчики. Землянки были низкие, сырые, тесные - и никаких окопов, дзотов, проволочных заграждений. - А там что? - ткнул я пальцем в сторону кустов. - Мины, - сказал старший лейтенант. - Покажите схему минных полей. - Да там такие мины, - смутился он, - мы сами их ставили, без плана. Гранаты там подвязаны. Облазив овраг, мы вернулись в блиндаж командира. Он был хотя и чище, и просторнее, чем другие, но такой же сырой и низкий. - Ну? - спросил Станкович. - Хуже не придумаешь, - сказал я. - Ну что же, - сказал Станкович, будто выдохнул. - Принимай что есть. В двадцать три ноль-ноль доложишь о смене. Бывай здоров! - И крепко пожал мне руку. Подписав акт о приеме района обороны и взяв один экземпляр себе, я вышел из блиндажа и сел на склоне оврага. Настроение было подавленное, словно меня загнали в мышеловку и теперь осталось только захлопнуть ее. Хоть я уже был командиром роты, капитаном и меня считали офицером опытным, решительным, хорошо разбирающимся во всех делах (два года провоевал!), но в действительности все было далеко не так. Жизнь я знал нервничал, падал духом. Однако окружавшие меня люди не замечали во мне всего этого по одной простой причине: я был до чертиков самолюбив, скрытен и не обращался к ним со своими сомнениями. А за то, что никому не приходило в голову приглядеться ко мне повнимательнее, я был чрезвычайно всем благодарен. Именно это отношение ко мне людей, их простодушная вера в то, что я человек твердого нрава, спасали меня пусть не от всех, но от многих необдуманных поступков. Обстоятельства, которые привели меня на войну двадцатитрехлетним парнем, и саму войну я рассматривал просто: победить должны мы. Ради этой победы я и пришел на войну. И то, что я нахожусь на переднем крае и от меня и подчиненных мне людей в какой-то мере зависит исход войны, - все это тоже в трудные минуты придавало мне сил и заставляло делать именно то, что нужно, и не делать того, что не нужно. К людям у меня было столь же ясное отношение. Они делились в моем представлении на друзей и врагов, причем друзьями были все без исключения советские люди, хотя лично сам я мог относиться к ним разно, а врагами - все без исключения немцы и те, кто заодно с ними воюет против нас. К ним у меня было непримиримое чувство ненависти. Меня не удивляло и не озадачивало, когда я узнавал, что среди людей, числящихся моими друзьями, оказывались негодяи, дезертиры, перебежчики, трусы, предатели. Я упрямо отказывался понимать, что такие люди могут быть среди нас, и относил все это к случайным недоразумениям, ошибкам тех, кто представлял этих людей такими. И потому, что слухи о подобных происшествиях доходили до меня чрезвычайно редко, убеждение, что это всякий раз было |
|
|