"А.Ф.Зотов. Современная западная философия (Учебное пособие) " - читать интересную книгу автора

скрываться", и что именно разум, руководствуясь логикой и собственным
внутренним критерием "ясного и отчетливого знания", позволяет раскрыть
тайны природы, проникнув за ее внешние покровы. Поэтому критики оснований
гегелевской панлогистской конструкции вряд ли могли черпать вдохновение в
достижениях тогдашнего естествознания; у него был другой источник.
Попробуем его обнаружить.

Очевидное разложение прежней философской парадигмы начинается с
разделения гегелевской философской школы на право- и левогегельянцев (за
которым последовали и более мелкие членения). Примечательно, что сначала
спор велся о верном толковании учения Гегеля, но материал, в котором тема
эта обсуждалась, выводил далеко за пределы чистой философской теории -
материалом был тезис Гегеля "Все действительное разумно и все разумное
действительно". В принципе, это, конечно же, декларация идеалистической
установки, которая означает лишь то, что все, что есть, имеет свое
основание в идее, в "Разуме" (или, говоря гегелевским языком, есть либо
сама Идея, либо ее Инобытие). Но важнейшим аспектом обсуждения этого тезиса
очень скоро стал вопрос: является ли этот тезис философским оправданием
всякого (прежде всего, социально-политического) консерватизма, или же в нем
следует видеть также (а может быть, и в первую очередь) оправдание перемен
("революции"). Отсюда выросли марксова трактовка гегелевской философии как
идеологии классового компромисса и его же стремление превратить ее
"рациональное зерно" (то есть то ее содержание, с которым согласен разум
революционера) в "революционное учение". В споре, ядром которого сначала
были проблемы метафизики, принимали участие Маркс, Энгельс, Фейербах,
братья Бауэры, Штирнер и множество других философов и политических
деятелей. Не стоит упускать из виду, что споры эти шли в центре Европы
накануне и во время буржуазных революций, которые сами были только моментом
глубочайших перемен в экономике, науке, культуре, формах жизни, ценностных
установках сознания европейского человека.

Казалось бы, что тезис о разумности всего сущего противоречит
очевидным фактам, и потому его следовало бы отбросить без всякого
обсуждения. Но так мог бы рассуждать человек другой эпохи, культура которой
признает первостепенно важным именно "фактический"


17


(или, лучше сказать, наличный) состав бытия - то, с чем человек имеет
дело в своей повседневной жизни. Однако европейская философская (и
связанная с нею научная) традиция, как уже было сказано выше, пренебрегала
эмпирической, чувственной очевидностью по сравнению с очевидностью
рационального, теоретического рассуждения. И в философии, и в науке - не
говоря уж о теологии - очевидность истины не была тождественна истинности
эмпирического факта. Когда Гегелю указывают на несоответствие его трактовки
исторического процесса очевидным историческим фактам, он отвечает: "Тем
хуже для фактов". Заметим, что исторической науки в современном смысле в
это время тоже еще не существовало: факты эмпирической истории, "то, что