"Остров победы" - читать интересную книгу автора (Донской Сергей Георгиевич)

Глава 6 Почем опиум для народа?

Сон длился не более получаса, тем не менее этого было вполне достаточно, чтобы Скиф открыл глаза с неспокойной совестью. Роднин сулил ему чуть ли не курортную жизнь, однако вряд ли был бы доволен видом заспанного подчиненного, дрыхнущего среди бела дня. Взбодрившись повторным душем, Скиф натянул брюки, сунул в рот сигарету и вышел на балкон. Солнце было уже низко, бликуя на поверхности Волги, просматривающейся в просветах между крышами и верхушками тополей. Кроме того, Скиф обнаружил, что в Астрахани имеется свой собственный кремль, который, в отличие от московского, приносит городской казне хоть маленькую, да прибыль, а не одни сплошные убытки. Об этом свидетельствовала стайка туристов, входящая в центральные ворота.

Накурившись до приятной горечи во рту, Скиф немного подышал волжским воздухом, в котором наметились первые намеки на вечернюю свежесть, и решил, что пора приступать к исполнению своих служебных обязанностей. Проще всего было бы навести справки о точках, где продают наркотики, у первого попавшегося таксиста, но это могло закончиться ночевкой в КПЗ, поскольку среди таксистов полно милицейских осведомителей. Гораздо безопасней высмотреть на улице какого-нибудь местного наркошу и проследить за ним, чтобы выяснить, где он приобретает свою ежедневную порцию отравы. Потом вычислить другого потребителя героина и произвести аналогичные следственно-оперативные мероприятия – чем жестче, тем лучше. Десятка образцов хватит с лихвой, заключил Скиф. Все равно больше недели он подобного времяпрепровождения не выдержит. Уж очень с гнусным контингентом предстояло иметь дело. Несмотря на острую неприязнь к героиново-кокаиновым подонкам общества, распознавать эту публику Скиф умел неплохо.

Многих наркоманов охватывает сонливость, причем это случается где угодно и в самое неподходящее время. Например, в московском метро, где всегда хватает худосочных тусовщиков, клюющих сопливыми носами. Причем если пьяный или уставший человек отключается полностью, то обколотый беспрестанно просыпается, чтобы дико глянуть по сторонам, то есть «рубится», как изящно выражаются господа наркоманы. Когда такого кайфушу окликают, он моментально включается в разговор, как будто и не спал вовсе.

При этом у него замедленная речь, слова он растягивает не хуже неисправного магнитофона, постоянно соскакивая с темы разговора на какие-то маловразумительные философствования или байки, пересказываемые по нескольку раз со множеством вариаций. С виду оживленный, легкий в общении собеседник, а на деле – безмозглый зомби, у которого в голове тараканы не только завелись, но и передохли, заменяя собой известное серое вещество.

Выговорившись, наркоман впадает в состояние задумчивой рассеянности, грызя ногти, почесываясь или механически шмыгая носом. В таком возвышенном состоянии он способен курить сигарету с горящего конца, вяло удивляясь неприятным ощущениям. Зрачки у него необычайно узкие, они теряют способность расширяться в темноте, поэтому в сумерках наркомана одолевает куриная слепота. Ему это до лампочки. Все равно видит вокруг то, что навязывает ему воспаленное воображение, а не то, что есть на самом деле. Сидит нахохлившись или валяется, бессмысленно пялясь в потолок. Муляж человека, чучело. Дурно пахнущее недоразумение. Сказано же: отброс общества.

Зато во время отходняка, для которого придумали благозвучный термин «абстиненция», наркоман беспокоен, деятелен и лихорадочно возбужден. Он напряжен до предела, тронешь за плечо – подпрыгнет, заорет, шарахнется в сторону. Все его куцые мыслишки сосредоточены на одной цели: «Где достать дозу?.. где достать?.. где?» Правда, бывают исключения, и тогда ход мыслей наркомана несколько иной: «Как раздобыть дозу?.. раздобыть дозу… дозу…»

В поисках героина он готов идти куда попало, закрыть свой дом, а вернувшись, не найти ключа и в сотый раз опять начать сначала поиски дозы, пока не меркнет свет, пока горит свеча… свеча, над пламенем которой так хочется подержать ложку с пузырящимся ширевом. Если предчувствующий ломку наркоман еще не обменял свой мобильник на миллиграммы живительного порошка, то он непременно станет тыкать трясущимися пальцами в кнопочки, обзванивая своих товарищей по несчастью: «Ну, как там? Не гони. Мне нужно. Край, понял? Так я подъеду?»

Перехватывай такого типа на полпути, заводи в укромный уголок, шурши перед его носом денежными купюрами и задавай любые интересующие тебя вопросы – он ответит. Да что там ответит – мать родную продаст, была бы подходящая цена назначена. А если цена не устроит, то отца предложит для полного комплекта, или невесту, или родину. Потому что нет существа более подлого и лживого, чем наркоман. И если бы президент вдруг спросил Скифа, какие он, Скиф, видит пути повышения пресловутого ВВП, то ответ последовал бы незамедлительно. Отнять от общего количества россиян число подсевших на иглу, а потом уж делить национальное достояние. На число оставшихся. Тех, кто этот самый валовой продукт производил, производит или станет производить, вместо того чтобы паразитировать за их счет.

Это мнение, как и многие другие, Скифу приходилось держать при себе. Может быть, именно по этой причине его губы оставались плотно сжатыми, пока он собирался на вечернюю прогулку. А может быть, настроение у него упало по той простой причине, что он вспомнил об отсутствии табельного оружия. От спецназовца ФСБ в этой жизни зависело не так уж много, но то, что от него зависело, он делал. А с пистолетом в руке это получалось намного эффективней, чем без оружия.

В свежей белой рубахе (ношеная была тщательно постирана и вывешена сушиться на балконе), в немнущихся черных брюках (не хватало еще возиться с утюгом!) и в легких кожаных мокасинах (туфли со шнурками Скиф органически не переносил) он шагал по городу, выискивая наметанным глазом публику, могущую представлять для него интерес.

Центральная часть Астрахани осталась позади, вместе с ее многочисленными памятниками вождям революции и их жертвам. Откровенно гипсовые и крашенные под бронзу, они производили удручающее впечатление. Как и принарядившиеся церквушки, соседствующие с дешевыми забегаловками. Названия улиц тоже свидетельствовали о сумбуре, царящем в головах градоначальников. Пройдясь по улице цареубийцы Желябова, можно было запросто очутиться в скверике невинно убиенного императора Александра Второго, а Литейных проспектов насчитывалось столько, что впору заблудиться.

Скиф остановил выбор на улочке Ширянова, поскольку название показалось ему символическим. Шприцы на тротуаре не валялись, но зато тут имелось открытое кафе, расположенное поблизости от студенческого общежития. Подходящее местечко для рекогносцировки. Какой уважающий себя студент нынче не пыхает «травкой» или не забрасывается «колесами»? А уж от этих полуневинных забав рукой подать до героиновых полетов во сне и наяву.

Несмотря на сгустившуюся темноту, которая, как известно, друг молодежи, кафе почти пустовало. Лишь несколько парней прихлебывали пиво прямо из бутылок, да пара девчонок чинно смачивала губы остывшим кофе, надеясь, что у кого-то возникнет идея угостить их чем-нибудь покрепче.

Осторожно разместившись на кукольном пластмассовом креслице за таким же кукольным столом, Скиф закурил. Звучала ямайская музыка в отечественном исполнении, заманчиво пахло грилем. Агрегат, вращавший желто-коричневые куриные тушки, работал безостановочно, как вечный двигатель. Пристроившийся подле гриля детина ковырялся в носу с аналогичной неутомимостью. Примечательно, что задействована была исключительно его правая ноздря. Должно быть, там успело образоваться что-то вроде винтовой нарезки.

Подошедший к столику официант был молод, прыщав и напорист. Не сумев навязать Скифу водку, он принялся перечислять имеющиеся в ассортименте вина и заметно огорчился, услышав пожелание угоститься холодным пивом.

– А курочку? – с надеждой осведомился он.

Скиф решительно отверг и это предложение. Гурманом он не был. Живя дома, питался чем попало, хотя, конечно, если имелся выбор между домашними пельменями и магазинными, то отдавал предпочтение штучным, так сказать, изделиям. Однако, вырываясь за границы привычного бытия, было глупо не попробовать пару-тройку новых блюд. Поскольку в командировки Скиф ездил, как правило, один, то и питался он в гордом одиночестве, потакая своим капризам. Правда, хорошенько подзакусить было особенно приятно после успешно выполненного задания, когда знатный ужин служил своеобразной наградой за настойчивость и смелость, но в данном случае привередничать не приходилось. Испытаний на прочность не предвиделось даже в отдаленной перспективе, не говоря уже о ближайших часах.

– Я бы предпочел что-нибудь водоплавающее, – честно признался Скиф.

– Уток нет, – заскучал официант.

– Разве в Волге больше некому плавать?

– А! – К официанту возвратилась прежняя оживленность. – Вы о рыбе?

– О ней, – кивнул Скиф. – Где-где, а в Астрахани ее должно быть навалом. Я бы съел ухи.

– Организуем. С пельменями?

– Никогда не слышал про уху с пельменями.

– А слышать и не надо, – улыбнулся официант, – надо пробовать. Уха из судака, а пельмени начинены фаршем из филе осетра. Пальчики оближете.

– Но салфетки все равно не помешают, – предупредил Скиф, кивая на пустой пластмассовый стаканчик.

– Сделаем. Второе будете?

– А пельмени разве подаются не на второе?

– Они плавают в ухе, – пояснил официант голосом доброго волшебника. – А потом предлагаю угоститься семгой в хрустящей картофельной корочке. Наш повар их готовит бесподобно. За уши не оттащишь.

– Повара? – ухмыльнулся Скиф.

– И его тоже.

– Тогда согласен. А для начала холодного пивка.

Через минуту Скиф блаженствовал, чередуя глубокие затяжки дымом с мелкими глотками «Жигулевского» именно в той пропорции, которая ему всегда импонировала больше всего. Потом стало не до пива и сигарет. Поданная уха оказалась выше всяких похвал. Наваристая, хотя и процеженная до полной прозрачности, она сохраняла обжигающую температуру до самого донышка тарелки. Поскольку помимо пельменей порция содержала картошку, морковку и бог знает сколько зелени и приправ, то, покончив с ухой, Скиф почувствовал, что он вполне насытился. Заблуждение рассеялось вместе с появлением второго блюда, источающего неописуемый аромат. Вооружившись вилкой, Скиф набросился на угощение с энтузиазмом изголодавшегося странника, давно не едавшего ничего вкуснее хлебной корочки. Маленькие ядрышки, слепленные из протертого картофеля, скатывались в желудок, почти не задерживаясь во рту. Отменно прожаренные в масле, они буквально таяли на языке. Пережевывать их Скиф догадался не раньше, чем тарелка уже наполовину опустела, о чем запоздало пожалел. Спрятанная внутри картофельных кругляшей семга была восхитительна на вкус. Макать ее в острый красный соус показалось Скифу кощунством, но он все же не удержался от эксперимента, после чего поймал себя на сильном желании попросить добавки. Ведь каждому из нас хочется без конца потакать своим слабостям, не так ли?

Именно эта мысль заставила Скифа остановиться. Заказав еще пива, он расплатился за съеденное, закурил и обвел взглядом посетителей. Их заметно прибавилось. И лихорадочно блестящие глаза некоторых молодых людей говорили о том, что кафе на улице Ширяева выбрано Скифем удачно. Он понял это, когда увидел пару, направляющуюся к его столику.

Полноватый парень предпочитал прятать глаза за черными очками даже ночью. Самыми броскими деталями его портрета были рассыпчатые льняные волосы с пробором посередине и капризно выпяченная нижняя губа, блестящая от поминутного облизывания языком.

Его сопровождала манерная девица с прической в виде разоренного вороньего гнезда. Парень звал ее Линдой, а она его – Санчесом. Судя по нескольким репликам, которыми они обменялись, усевшись за стол, оба намеревались слегка подзарядиться энергией перед походом в ночной клуб – и не только пепси-колой, которую они заказали. Точнее говоря, запас бодрости требовался в первую очередь Санчесу, который принес бутылку водки. Линда и без того казалась весьма оживленной. Неестественно оживленной. Настолько оживленной, что Скиф моментально сконцентрировал на ней ненавязчивое внимание. Пара присоседилась к нему только по той причине, что других свободных мест в кафе не оказалось, но вела себя так, словно за столом находились они одни. Набулькав в стаканчики водки, они разбавили ее пепси и, проглотив живительную смесь, принялись обсуждать какой-то фильм, с просмотра которого явились. Вернее, темой беседы был не столько сам фильм, сколько зимний сад кинотеатра «Октябрьский», произведший на пару неизгладимое впечатление.

Санчес восхищался тамошними пальмами высотой с трехэтажный дом и утверждал, что однажды Никита Хрущев распорядился перевезти их из Астрахани в Москву, но гигантские размеры деревьев помешали его коварному замыслу.

– А как тебе павлины и прочие страусы? – спрашивала Линда.

– Охренеть можно. Хамелеоны по стенам шныряют, а в аквариуме – пираньи. И все удовольствие за четыре бакса.

– Ну, за четыре бакса можно получить удовольствие и покруче…

Подняв взгляд от пепельницы, успевшей наполниться окурками, Скиф сравнил помутневшие зрачки Санчеса с булавочными зрачками Линды и лишний раз убедился в том, что она попивает пепси-водочный коктейль из приличия, а не для удовольствия. Ее лицо было неподвижным, как посмертная маска, зато ярко накрашенные губы непрерывно подергивались и кривились, живя своей особой жизнью двух жирных красных червяков.

– Хотела бы я, – заявила девица, – чтобы у меня был свой домашний кинотеатр. С большущим-пребольшущим экраном… Я бы от него целыми днями не отходила. Поставила бы рядом кровать – и пошло оно все в задницу.

– А я бы от пираньев… от пираний не отказался, – мечтательно произнес Санчес и даже посмотрел по сторонам: не спешат ли к нему с бесплатными подарками. – Видала зубы? – Не обнаружив признаков халявы, Санчес влил в себя водку, чуть-чуть подкрашенную пепси. – Вот только не врубаюсь, как они кусаются, если у них пасти не закрываются?

– Кто? – рассеянно спросила Линда.

– Пираньи эти.

– Какие пираньи?

– Эй, ты спишь на ходу, что ли? – возмутился Санчес. – Отъезжаешь?

– Уже отъехала, – покривила губы Линда. – Шучу. В смысле: приехала. – Она заглянула в свой стакан, но не притронулась к нему, а отодвинула подальше. – Водка крепкая, в башку шибает. Больше не хочу.

Лицо Санчеса побагровело так стремительно и до такой степени, что стало ясно: этот парень плохо кончит. С его давлением не алкоголем баловаться, а лечебные отвары цедить, не пропуская ежедневных прогнозов погоды.

– С-сука, – с чувством произнес он. – Опять за свое? Мы же договаривались. Ты обещала.

– А в чем дело, в чем дело? – зачастила перетрусившая Линда. – Что за наезды, не понимаю? Завязала я, понял?

Покосившись на Скифа, она догадалась перейти на шепот, хотя слышимость от этого не ухудшилась.

Отметая шипящие оправдания подруги негодующим взмахом руки, Санчес едва не свалился со стула, но это не помешало принять ему еще более рискованную – стоячую позу.

– Сука, – повторил он, пьяно покачиваясь. – Кому ты мозги пудришь, сука? И как это я раньше не врубился? Ты же уже в кино обдолбанная заявилась, с попугайчиков тащилась, как ненормальная.

– Не ори на меня, козел! – ощетинилась Линда.

Присутствующие с интересом уставились на скандалистов. Из домика кафе выглянул молоденький официант, заранее сияя всеми своими прыщами. Кто-то догадался выключить музыку. Пощечина прозвучала в наступившей тишине хлестко и отчетливо.

– Все, знать тебя больше не знаю, падла такая, – провозгласил Санчес. Затем, натыкаясь на столы, он стремительно покинул площадку и растворился в ночи, даже не оглянувшись на недопитую водку. Видать, его возмущение подругой-наркоманкой перешло все границы.

Очутившаяся в центре скрестившихся взглядов, Линда съежилась, словно желая уменьшиться в размерах. Каблуки ее босоножек со скрежетом проехались по цементному полу. Это означало, что она подобрала ноги, готовясь встать. Скиф поморщился, мучительно подыскивая нужные слова, которые могли хоть немного успокоить униженную девушку и удержать ее на месте. Слова нашлись, вернее, одно-единственное слово, позаимствованное Скифом из какого-то молодежного фильма.

– Оттопыримся? – тихо спросил он.

Линда, приготовившаяся встать, посмотрела на него глазами, отражающими сомнение и робкую надежду на что-то светлое, что-то хорошее.

– Ну не здесь же, – пробормотала она, оглянувшись через плечо на выжидательно притихшую аудиторию.

Скиф пришел ей на помощь. Подняв голову, он наградил немигающим взглядом каждого, кто осмеливался посмотреть ему в глаза. Ответные взоры тускнели и гасли, подобно перегоревшим лампочкам новогодней гирлянды. Официант взялся озабоченно протирать тряпкой столы, которые только что его абсолютно не интересовали. Праздник закончился, не успев толком начаться. Ромашки спрятались, поникли лютики.

Линда с удовольствием проследила за этой метаморфозой и поняла, что уходить из кафе ей пока что не хочется. Пусть свидетели ее позора побудут свидетелями ее триумфа.

– Вообще-то мы тут не оттопыриваемся, дядя, – заметила она, приникая сигаретой к протянутой Скифом зажигалке.

– Вот как? – огорчился он.

– Да, – с достоинством подтвердила Линда. – Мы оттягиваемся.

– А, это совсем другое дело, – понимающе кивнул Скиф.

– Само собой! Оттопыриваются, к примеру, в Питере. В Москве, скажем, прутся или тащатся. А у нас…

– Оттягиваются.

– Ну да.

– Почувствуйте разницу, – задумчиво произнес Скиф.

– Да разницы особой нет, – не стала кривить душой Линда, – просто под каждой крышей свои гашиши, сечешь?

– Секу.

– А ты ничего, дядя. Какие планы на вечер?

– Такие же, как у тебя.

– Ого, какие мы быстрые! – хихикнула Линда.

– Жизнь коротка, – сказал Скиф.

– Философ, да?

– Философы бедные, а я за свои удовольствия готов платить.

– Типа спонсора? – оценивающе прищурилась Линда.

– Типа того, – подтвердил Скиф, привыкая к полуптичьей манере общения, навязываемой собеседницей.

– Тогда поскучай немного один, я скоро вернусь, – сказала Линда, вставая.

– Куда ты?

– В туалет. Да не напрягайся ты, никто линять не собирается, реально.

«Это хорошо, что не собирается, – подумал Скиф, следя за удаляющейся девушкой. – Еще не хватало, чтобы ты линяла, кошка облезлая».

Она возвратилась минут через пять, когда на ее худом бледном лице не осталось ни малейшего намека на отпечаток пятерни Санчеса. Ее настроение резко подпрыгнуло, а радужные оболочки глаз казались начисто лишенными зрачков: до такой степени они уменьшились.

– Валим отсюда, спонсор? – предложила она, набрасывая на плечо ремешок сумки. – Но учти, задаром теперь даже воробьи не чирикают. Это я к тому, чтобы потом недоразумений не было.

«Главное недоразумение – это ты», – мысленно отозвался Скиф, вставая.

Покинув кафе, они отошли в тень раскидистого дерева, и Линда, убедившись, что их никто не подслушивает, спросила напрямик:

– Выкладывай, что надо? Клубиться с тобой не пойду, предупреждаю сразу – староват ты для клубной жизни. А если хочешь чего, говори сразу.

Подражая собеседнице, Скиф воровато осмотрелся и тихо произнес:

– Герыч нужен. Поможешь?

– Легко, – ответила Линда, многозначительно похлопывая по сумке. – Гони штуку, получишь «чек».

– Ты меня за московского лоха принимаешь? – обиделся Скиф. – У вас тут таких цен сроду не было.

– Уговорил. Полштуки.

– Красная цена твоему товару – две сотни рублей за дозу, – спокойно сказал Скиф. – Я в курсе.

– Это кто ж тебе такое наплел? – поинтересовалась Линда. – Не Ганс Христиан Андерсен?

– Братья Гримм.

– Так у них и покупай.

Линда сделала вид, что собирается уходить. Скиф, притворяясь, что принял это за чистую монету, мягко удержал ее за руку. Идея, осенившая его, позволяла покончить с делами одним махом. Лишь бы не отпугнуть Линду. Лишь бы она ему доверилась.

– Погоди, – попросил он.

– Что? – Она замерла, не оборачиваясь, но и не делая попыток вырваться.

– Сто баксов хочешь?

Линда повернулась к нему лицом:

– Только без анала и минета.

– Ты меня не так поняла, – поморщился Скиф. – Предлагаю тебе стать моим посредником и проводником. Я специально приехал в Астрахань за товаром. Мне нужны образцы.

– Зачем?

– Чтобы выбрать лучшего поставщика. Для оптовой закупки.

– Не майся дурью, – по-дружески посоветовала Линда, которую уже порядком развезло.

Ее непослушные губы вновь превратились в красных червяков, но теперь, как догадывался Скиф, это были очень словоохотливые червяки. Такую возможность упускать было нельзя. Осторожно проведя рукой по вороньему гнезду, заменявшему Линде прическу, Скиф проникновенно произнес:

– Помоги мне, не пожалеешь. Объедем с десяток точек, получишь сто баксов. – Предупреждая возможные возражения, Скиф нетерпеливо щелкнул пальцами. – Ладно, двести. Неплохо за два часа работы, а?

– Бесполезно, – неохотно сказала Линда. – Ты нормальный дядька, а потому ездить по ушам тебе не стану. В Астрахани теперь монополия. Весь товар от одного хозяина. Каждый двигает то, что ему дают, а дают всем одно и то же.

– Кто? – удивился Скиф.

– Не задавай идиотских вопросов.

– Черт, даже не верится.

– Твои проблемы.

– Вот именно что проблемы. Да хозяин меня даже слушать не станет. Прихлопнет, как муху. – Перед мысленным взором Скифа возник полковник Роднин с мухобойкой в руках, но ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он продолжал увещевать Линду. – Сказано мне: десяток «чеков», значит, я должен их привезти и выложить. Разных, понимаешь? Неужели во всем городе не осталось старых запасов?

– Не знаю, не знаю, – покачала головой Линда. В ее голосе не было прежней уверенности. Более того, голос этот приобрел мечтательную задумчивость, как нельзя лучше сочетающуюся с затуманившимся взглядом девушки. – Попробовать вообще-то можно. Если речь идет о крупной сделке, то кто-нибудь да снесется. С третьим лишним делиться не каждому охота.

– Третий лишний – это тот, кто рынок сбыта регулирует? – предположил Скиф, приобнимая Линду за плечи.

– Ебстественно, – захихикала она, подаваясь вперед. – Один чечен, который тут бабки лопатой загребает, а сам в Лондоне сидит. Муть мутная.

– Кудесник.

– Козел он, а не кудесник. – Речь Линды учащалась, становясь лихорадочной. – Сегодня «герасим» по дешевке идет, а завтра, когда всех прикормит, цену небось вдвое взвинтит.

– Втрое, – уверенно сказал Скиф, стараясь не вдыхать душный запах жестких волос, щекочущих ему подбородок.

– Наши тоже говорят: втрое. Беспредел.

– Так пусть кислород чечену перекроют.

– Ему перекроешь! У него на острове целая военная база. Хрен сунешься. – Линда провела пальцем по ширинке Скифа. – Слушай, а как у тебя с этим делом? Может, давай лучше трахнемся? Я дорого не запрошу, не бойся.

– А я так вообще бесплатно.

Грубо развернув девушку к себе спиной, Скиф на скорую руку огладил ее, как оглаживают норовистую кобылку, поощряя ее за желание пуститься вскачь. Лифчика Линда не носила по той простой причине, что грудь, как таковая, у нее отсутствовала, однако скромные припухлости оказались весьма отзывчивы на ласку. После небольшого массажа она затрепыхалась в объятиях Скифа скользкой костлявой рыбой и задышала так интенсивно, словно предлагала определить по запаху, какую дрянь она съела нынче на ужин. Что-то не слишком свежее и с луком.

– Эй, поехали ко мне, – предложила она, задыхаясь.

– Обязательно, но позже, – пообещал Скиф, действуя с холодным профессионализмом пианиста, вынужденного играть на дешевом, расстроенном инструменте. Нажимать на нужные клавиши можно не глядя. Весь фокус в том, чтобы предоставить пальцам свободу действий и ни о чем не думать.

– Давай, ну! – потребовала Линда, совсем потерявшая голову. Судорожно стиснутые зубы мешали ей изъясняться членораздельно, поэтому она ограничивалась предельно краткими инструкциями. – Вставляй. Никто не увидит.

Обхватив девушку за талию, Скиф крутанул ее на месте, оторвал от асфальта и прижал спиной к стволу дерева, под которым они любезничали. Очутившись сидящей верхом на его полусогнутом колене, Линда возбужденно мяукнула и потеряла правую босоножку. После небольшой, но энергичной встряски на тротуар шлепнулась левая… Случайный прохожий, сунувшийся сдуру в тень деревьев, выскочил оттуда как ошпаренный и метнулся на другую сторону улицы. Поначалу ему померещилось, что в темноте гнусаво завывает похотливая кошка, но первое впечатление оказалось ошибочным. Пройдя спортивным шагом квартал, прохожий оглянулся и почесал в затылке. Еще минуту назад он намеревался зависнуть в кафе и набраться портвейна по самые брови, но теперь его планы резко изменились. Не замедляя шага, он миновал кафе, свернул во двор, нырнул в свой подъезд и устремился вверх, лихо пересчитывая ступеньки. В кои-то веки он вспомнил, что дома у него имеется жена, которая, если ее приголубить по-хорошему, еще даже очень и очень ничего.

А некоторые еще спрашивают: какой, мол, прок от ночного моциона…