"Михаил Зощенко. Рассказы" - читать интересную книгу автора

- Смотри, - говорит, - тут саксонское серебро черненое, и драгоценный
горный хрусталь, и всякие, говорит, золотые излишества. Вот, говорит, какое
богатое добрище, а все пойдет, безусловно, прахом и к чертовой бабушке.
А сам шкаф откроет - загорается.
- Да уж, - говорю, - ваше сиятельство, положение ваше небезопасное.
А он:
- Знаю, - говорит, - что небезопасное. И поэтому сослужи, говорит,
милый Назар, предпоследнюю службу: бери, говорит, лопату и изрой ты мне
землю в гусином сарае. Ночью, говорит, мы схороним что можно и утопчем
ножками.
- Что ж, - отвечаю, - ваше сиятельство, я хоть человек и не освещенный,
это верно, а мужицкой жизнью жить не согласен. И хоть в иностранных державах
я не бывал, но знаю культуру через моего задушевного приятеля, гвардейского
рядового пехотного полка. Утин его фамилия. Я, говорю, безусловно, согласен
на это дело, потому, говорю, если саксонское черненое серебро, то по
иностранной культуре совершенно невозможно его портить. И через это я
соглашаюсь на ваше культурное предложение - схоронить эти ценности.
А сам тут хитро перевожу дело на исторические вещички.
Испытываю, что за есть такой Пипин Короткий.
Тут и высказал ваше сиятельство всю свою высокую образованность.
Хорошо-с...
К ночи, скажем, уснула наипоследняя собака... Беру лопату - ив гусиный
сарай.
Место ощупал. Рою.
И только берет меня будто жуть какая. Всякая то есть дрянь и невидаль в
воспоминание лезет.
Копну, откину землишку - потею, и рука дрожит. А умершие покойники так
и представляются, так и представляются...
Рыли, помню, на австрийском фронте окопчики и мертвое австрийское тело
нашли...
И зрим: когти у покойника предлинные-длинные, больше пальца. Ох,
думаем, значит, растут они в земле после смерти. И такая на нас, как
сказать, жуть напала - смотреть больно. А один гвардеец дерг да дерг за
ножку австрийское мертвое тело... Хороший, говорит, заграничный сапог, не
иначе как австрийский... Любуется и примеряет в мыслях и опять дерг да дерг,
а ножка в руке и осталась.
Да-с. Вот такая-то гнусь мертвая лезет в голову, по копаю самосильно,
принуждаюсь. Только вдруг как зашуршит чтой-то в углу. Тут я и присел.
Смотрю: ваше сиятельство с фонарчиком лезет - беспокоится.
- Ай, - говорит, - ты умер, Назар, что долго? Берем, говорит, сундучки
поскореича - и делу конец.
Принесли, мы, запомнил, десять претяжеленных-тяжелых сундучков, землей
закрыли и умяли ножками.
К утру выносит мне ваше сиятельство двадцать пять пелковеньких,
любуется мной и за ручку жмет.
- Вот, - говорит, - тут письмишко к молодому вашему сиятельству.
Рассказан тут план местонахождения вклада. Поклонись, говорит, ему - сыну и
передай родительское благословение.
Оба тут мы полюбовались друг другом и разошлись.
Домой я поехал... Да тут опять речь никакая.